Текст книги "Рыцарь зеркального отражения"

– Да, и Прудон ошибался так же, как сейчас ошибается Максим. Но это другой вопрос, мы сейчас о тебе.

– Обо мне?

– Ты так часто произносишь слово «спасибо», что меня это уже начинает злить.

– Извини.

– Ты вообще понимаешь, что мое тело не может принадлежать мне?

– В каком смысле?

– В прямом. Нет никакой собственности.

– И что, каждый может тобой воспользоваться?

– Теперь еще и оскорбляешь, – прошептала она. – Ладно, сделаем немного иначе, – она сняла трусики и, выпрямившись, произнесла. – Видишь, я вся твоя.

– Это как?

– Да вот так. Я нахожусь в твоем пользовании.

– А если кто-то другой захочет тобой воспользоваться? – спросил я, сглотнув неожиданно появившуюся у меня во рту слюну. – Тогда что?

– Тогда он должен принять тот факт, что взамен я имею право пользоваться его телом, как мне это захочется.

– Может немного подробнее объяснишь? – сказал я, сев на деревянный стул и мельком взглянул на обложку книги Прудона. В качестве иллюстрации была взята картина О. Домье

«Два адвоката».

– Хорошо! – слегка оживившись, сказала Полина. Она села мне на колени и обвила мою шею своими изящными руками. – Тот, кто берет мое тело, должен столкнуться с моими желаниями, направленными на тело другого. Одному я хочу сделать приятно, другому – больно. Это как повезет. Я просто не думаю об этом. Как правило, очень мало людей действительно понимают суть социализма, еще меньше – имеют представление о том, что это такое.

– Похоже на взаимовыгодное сотрудничество, – произнес я, вспоминая предисловие переводчика, данное в начале книги. – Просто нет денег, вместо этого – бартерная сделка.

– Не ругайся при мне, – ответила Полина, укусив меня за ухо. – Сделки убивают желание идти на контакт. Сделка предполагает, что контакта вообще может не быть ввиду незаинтересованности сторон.

– А социализм что, хочет сказать, что сделка произойдет в любом случае?

– Перестань говорить это слово!!

– Хорошо.

– Контакт в любом случае происходит. Неважно, что из этого выйдет, но контакт будет. Самое главное, участники социалистического общества живут в постоянном движении. К примеру, этот толстый и неуклюжий мне не нравится, но я хочу ему рассказать об этом, может быть, даже ударить в его жирное пузо, а он уж пусть решает, трахать меня или нет после этого.

– Странная ты.

– Кто бы говорил, – улыбаясь, произнесла Полина. – А мне, тем временем холодно, поцелуй меня.

– В таком случае поцелуй будет казаться каким-то особенным?

– Конечно! Твои губы слишком сухи, ты одет очень тепло для сегодняшнего дня. Пропустить поцелуй сейчас будет очень глупо.

Я приблизил свое свои губы к ее губам. Еще момент и я чувствую, как холодная, освежающая влага растекается по моему рту. Температура кожи в области носа начинает резко падать. Я чувствую вкус северного ветра и холодной тайги. Серо-молочный туман окутывает все помещение. Полина. Без собственности. Без тела. Одно желание, одна страсть, одна жизнь.

***

– Подумай, как удивительно будет устроена жизнь! Жёлтое, жёлтое, много жёлтого! Мы с тобой будем идти со всеми! Мы будем танцевать! Ты умеешь танцевать?

– Нет, – с улыбкой ответил я.

– Очень жаль, – вздохнув, произнесла Полина. – Целоваться ты не умеешь, танцевать – тоже! Что ты умеешь?

– Конспектировать книги!

Спустя паузу мы вместе рассмеялись, не сдерживая своих чувств ни на секунду. Смеялись долго, отвязно, как смеются люди, зная, что никто их не видит. В тот момент мне было не страшно своего смеха. Внутренние санкции и угрозы со стороны моего «Я» замерли в тихом ожидании. Я всегда считал, что смех нужно дозировать. В человеке спрятан странный механизм, удерживающий личность от постоянной деформации наличного. Смешно то, что исказило действительность. Совсем не смешно, когда есть то, что описывает жизнь, как она есть. Расхожее представление о том, что смех является формой психологической защиты перед случившимся, в моём понимании, существует как то, что подавляется наличным. Вся наша жизнь как будто бы направлено против смешного. Всякий раз, когда я смеюсь, меня тяготит чувство, что я больше никогда не сумею остановиться.

Мы наматывали круги вокруг старого здания детского сада – замкнутая овалообразная дорога, сквозь которую пробивается сочная весенняя трава. Полина шла со мной под руку и бесконечно твердила что-то о будущих поколениях. Когда её особо захватывали эмоции, она сильнее прижималась ко мне, задерживала дыхание, а потом с наслаждением выдыхала оставшийся в лёгких воздух. Полина была, как всегда, очаровательна. На ней была короткая нейлоновая куртка поверх чёрной футболки, джинсы с низкой талией и старые кеды. Живость её тела отдавалось в каждом движении. Апрельский день обещал итоговое потепление, но из-за немноголюдности места нашего проживания, грязь здесь казалась невыносимой. Странная, ужасная агония весны. Бесконечное гниение. Солнце было не в силах превратить это в пыль. Тут и там торчали оголённые мёртвые стебли кустарника – уродливые палки, которые мне невыносимо хотелось выдернуть из влажной земли. Квадратные дыры в двухэтажном здании казались немым криком прошлого. Окон в полном смысле слова, естественно, не было. Асфальт был покрыт паутиной трещин с острыми углами, образующими непропорциональную геометрию.

– Смотри! Качели! – громко сказала она. – Я никогда их не замечала.

– Хочешь покататься?

– Разумеется! Это здорово! – ответила она и, отпустив мою руку, весело побежала в сторону ржавой металлической конструкции.

– Это чудесная вещь! Кажется, будто ты в каком-то другом мире! Если бы мне представилась возможность попасть в будущее, я бы, наверное, захотела, попасть туда, спрыгнув с качелей!

– Да, и больно разбить себе голову, – подходя ближе, произнёс я.

– Началось, – Полина нахмурила свой лоб. – Это всё дурное влияние Максима. С этим нужно что-то делать.

– При чём здесь Максим?

– Ты превращаешься в книжного червя, совсем, как он! – сидя на качелях, она стала раскачивать ноги вперёд и назад.

– Ты знаешь, то, что он даёт читать, это, конечно, очень скучно, но…

– Что «Но»?! – она увеличила амплитуду движений. Полина здесь, Полина тут. Её голос стал отдаваться у меня то в левом, то в правом ухе.

– Мне просто становится легко думать, – ответил я. – Какая-то ясность наступает. Пускай это ненадолго, но в целом становится немного легче.

– Перестань! – кричала она куда-то в небо

– Что?

– Перестань это! Ну и что, что ты сумасшедший! – голос в левом ухе. – Разве это плохо? – голос в правом ухе.

– Я хочу ясности, Полина. Мне тяжело, когда всё так, как есть.

– Ты всё придумываешь. Нет никакой ясности. Ясность будет потом! От прошлого ясности ждать нельзя!

– Почему?

– Оно прогнило! Что ты сейчас читаешь?

– Сервантеса, – пожал я плечами.

– Нет, что там тебе Максим даёт для конспектирования?

– Мы сейчас Сен-Симона изучаем.

– Тот ещё зануда! С каждым годом мой братец становится всё хуже и хуже. Сен-Симон – это вообще никуда!

– Он мне сказала, что это классика…

– Да-да-да! – громко ответила она. – Знаю. Классика утопического социализма. Тебе разве самому не смешно?

– Смешно, пожалуй. Особенно сегодня, – улыбаясь, ответил я.

– Вот и успокойся. С Максимом ничего не поделаешь – он всегда будет таким. Читай, конспектируй, отвечай, только не думай, что это может тебе помочь.

– Что мне может помочь?

Полина раскачивалась настолько сильно, что ещё мгновение – и она сделает все 360 градусов. Лёгкая тревога преследовала меня, но что-то подсказывало мне, что всё будет хорошо. Сегодня.

Неожиданно она слетела с качелей. Не успел я испугаться, как она плюхнулась в лужу, погрузившись ногами в мутную жижу по самую щиколотку. Я закрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что она уверенно стоит на ногах и улыбается.

– Ставлю рекорды! – ответила она. – Видишь, как далеко я могу?

– Что это было? – сбивчиво спросил я.

– Прыжок в длину. Здорово, да?

– Ну не знаю, – покачал я головой.

– Так что ты там говорил? – спросила она, подходя ко мне. – Ах да. То, что тебе поможет. Тебе поможет… – вдруг её лицо побледнело. – Ты слышишь?

– Что?

– Музыку.

Свист ветра. Запах её волос. Горящее солнце весны и она, моя Полина.

– Нет, не слышу.

– Это там, – она резким движением указало на здание бывшего детского сада. – Там! Там!

– Полина, это просто разрушенный дом. Там пусто.

– Дурак! – нервно ответила она, в её глазах появились слёзы. – Там! Это там!!

Она упала на колени и обхватило своё лицо руками. Грязь стекала по её щеке. Брызги и серо-коричневые пятна на её куртке.

Спустя мгновение я стал различать в обволакивающем потоке воздуха едва уловимые музыкальные колебания. Они прорастали во мне, как спелые побеги растения. Они были как жизнь из смерти, как красно-жёлтые вспышки света на угасающем пепле.

– Я слышу…

– Да? – шёпотом ответила мне Полина. – Нам нужно туда. Нам нужно это услышать.

Она подошла ко мне, схватила за руку и устремилась в сторону пожарной лестницы, на которой, к моему удивлению, не было даже следов ржавчины. Я бежал за моей Полиной, стараясь не споткнуться о ступеньки. Холодный метал обжигал руки. Влажные от дождя перила неприятно раздражали мои пальцы. Два поворота направо, глубокий вздох, широкий шаг. Ещё одно мгновение, чтобы оценить ситуацию. Мы стояли на полуразвалившейся крыше. Плоскость находилась под небольшим углом – в центре располагалась огромная дыра, уводящая взгляд в темноту мёртвого помещения. В то мгновение я чувствовал, что кто-то украл мою Полину. Она отпустила мою руку и, вытирая слёзы, стала идти навстречу солнечным лучам. Она дрожала. Это было заметно. Она вытянула руки и спустя секунду, обхватила себя за плечи.

Я подошёл к ней и увидел, как вдали стоят едва заметные силуэты людей в чёрных кенгурятниках. Было очевидно, что они заслоняли собой источник музыки. Это была волшебная мелодия из тревоги и жалости. Звуки рояля смешивались с биением моего сердца. Верхняя октава. Основная мелодия. Рисунок, краски, тёмно-фиолетовый и пурпурно-красный. Нижняя октава. Ритм-секция. Аккорд, ещё аккорд. Я видел, как люди хлопают в ладоши, не в силах справиться с магией звука. Я чувствовал скользкий, подтаявший лёд на губах. Морской ветер в непогоду. Чёрное пламя ночного неба. Далёкий шум волн, разбивающихся о скалы. Белые волокна туч на поверхности небосвода. Крик песчаного пляжа и мелькающий свет молнии.

***

Когда всё закончилось, я спросил Полину о том, кто это играл. Она молча покачала голова, и я понял, что она не скажет мне этого. Её лицо было скрыто волосами. Она опустила плечи и стала сутулиться, что ей было совершенно несвойственно. Вдали фигуры людей стали расходиться. Пропал и рояль. Я не знал, кто был этот художник звука, но что-то заставляло меня думать о нём. Мне казалось, что мы с ним очень похожи. Должны быть очень похожи. Я подошёл к Полине и слегка обнял её. Она больше не дрожала. Я чувствовал, что она подавлена. Она никогда не была подавлена. Агрессивная, энергичная, страстная, она не могла быть такой, как в тот момент.

– Он у меня умница! – я услышал голос и резко повернулся назад. Это был Чешир. Как всегда, его улыбка скрывала намерения. Он снял с себя капюшон, и я увидел его ярко-рыжие волосы.

– Привет, – смущаясь, ответил я.

– Да ладно уж! Обнимайтесь! – он махнул рукой и присел на корточки. – Я с вами немного побуду.

– Выслеживал нас, котяра? – сдавленным голосом произнесла Полина.

– Узнаю нашу красотку! – ответил Чешир, достал жвачку и немедленно кинул её себе в рот. – Не выслеживал, не бойся. Просто знал, что вы где-то рядом.

– Куда направлялся? – без интереса спросила Полина.

– К границе территории. Соседи сказали, что хотят расформировать свой участок.

– Почему? – спросил я.

– Потому что, – начал он, внимательно посмотрел мне в глаза и продолжил. – Ходит слух, что у повстанцев дела идут плохо. Народ поговаривает, что после повстанцев правительство возьмётся за нас.

– Это неважно, – услало произнесла Полина. – Мне надо побыть одной.

– А как же он? – кивнул Чешир в мою сторону. – Бросишь своего красавца здесь одного?

– Ты его проводишь! – резко сказала она.

– Но-но, милочка, – он развёл руками. – Я не добрая тётушка, у меня и своих дело много.

– Вот и отложишь их! – ответила она и стала спускаться вниз.

– Женщины! – закатил глаза Чешир. – Вот на кой это всё, а?

Он тяжело вздохнул, отряхнул свои штаны цвета хаки и подошёл ко мне.

– Значит так, пойдём, мой ненаглядный, я тебя до дома провожу!

– Я и сам могу!

– Ну уж нет. Полина сказала, Чешир сделал, – ответил он, не переставая улыбаться. – Это как гравитация. Желания Полины заставляют меня их реализовывать.

Сопротивляешься, но делаешь, потому что слишком уж хочется. Тут такое притяжение, парень, что даже не знаешь, что делать. Вот что красота творит! Глупо, да?

На обратном пути Чешир меня много смешил. Рассказывал истории из своей бандитской жизни. Отчего-то всё в те минуты мне казалось смешным. Несмотря на то что чувства мои были рассеяны услышанной музыкой, я смог сконцентрироваться на главном. Сквозь собственную опустошённость я задал Чеширу интересующие меня вопросы. Я узнал, что повстанцы не просто живы, но и отчаянно отбивают штурмовые атаки правительственных войск. Им даже удалось создать интернет-мост с другими частями мегаполиса. Главное, но, к сожалению, единственное, что я узнал по другому вопросу, – то, что музыканта зовут Марат.

– Кто это?

– Это Марат, – подумав, ответил Чешир. – Мой милый Марат.

***

Сны-сны-сны…

– Испанка – это болезнь, – произнёс знакомый голос. – Зачем тебе это знать?

– Читал и вычитал, остался удивлён, – пожал я плечами. – В «Двух капитанах» Каверина главный герой болеет испанкой.

– Решил, что это метафора чувств? – чуть слышное сипение сквозь сдавленный голос.

– Да, что-то вроде этого.

– Какой ты всё-таки, – кашель усилился. – Наивный.

– Ага, – ответил я. – На себя посмотри. Не нужно было на меня ставить в прошлом соревновании, смогли бы тебя быстрее из больницы домой привезти.

– Больно ты знаешь… – звук морского прилива, сдавленный в горле.

– Да, мне больно, и я знаю, что ты самонадеянный дурак, – я подошёл к кровати и протянул ему перчатку для работы в вирт-пространстве. – Вызываю тебя на поединок, – со смехом произношу я.

– С кем имею честь сражаться?

– С Рыцарем зеркального отражения!

– Я не Дон Кихот, мальчик, ты что-то перепутал, – прозвучал ответ.

– Я тот, кто научит тебя манерам, мерзавец!

Тишина. Где-то в недрах человеческого лёгкого заснул кашель. Я сел на стул возле кровати и положил свою ладонь на одеяло. Тишина и свет отдалённой надежды.

– Ты неисправим, – он закатил глаза к потолку.

– Это ты неисправим. Я рядовой арт-программист, я не могу выигрывать все соревнования, – я старался говорить спокойно, скрывая собственное раздражение.

– Можешь!

– Сколько раз тебе надо сказать, что я не могу разделываться со всеми!

– Стэн был сильным соперником. Ты его порвал, как школьника.

– Это теперь ничего не значит. Сейчас я в высшей лиге, здесь нельзя самонадеянно разбрасываться ставками.

– Ты лучший в лиге!

– Нет, не лучший! Я даже в топ-20 игроков не вхожу.

– Ерунда, – он отмахнулся правой рукой. Я увидел, как напряжены его худые предплечья.

Мы долго смотрели друг другу в глаза, и мечты наши оседали в общем сознании.

– Я всегда буду на тебя ставить, – произнёс знакомый голос. – Что бы ни случилось.

***

В ту ночь снова не спалось. Перед глазами мелькали мысли-образы – странные непонятные эскизы намечающихся умозаключений. Облакообразные фигуры постоянно исчезали из моего поля зрения, оставляя меня наедине с пустотой комнаты. Рядом со мной спала моя Полина. По своей привычке она подложила под щёку левую руку, а правой крепко держалась за одеяло. Я смотрел в темноту её волос. Она притягивала меня, она очаровывала меня, она порабощала меня. Полина. Приятный аромат её кожи манил к себе. Я коснулся губами её оголённого плеча и вдохнул сладкий запах женского тела. Что-то заставило меня сосредоточиться на одном из образов – цепочка видеопередач о пропавших без вести людях. Лица их выстроились в ровную последовательность человеческих судеб. Где они? Где эти люди? Где сейчас я? Мне казалось, что всё, что происходит со мной, – это одна большая иллюзия. Сон. Сны. Сны пропавших без вести людей. А я одна большая неизвестность, вмещающая в себя все судьбы людей. Все их мысли, чувства, грёзы, всё, что составляло их жизни. Мне захотелось пить. Я аккуратно встал с кровати и пошёл на кухню. Босые ноги чувствовали под собой остатки паркета. В коридоре я встретил длинное, вытянутое тело.

Это Максим.

– Не спишь?

– Не сплю.

– Почему ты мне не сказал раньше? – произнёс он шёпотом.

– Я…

– Потом поговорим, – коротко бросил он. – Завтра, всё завтра.

Он скрылся за дверью своей комнаты. Я остался один.

***

Полина ушла рано утром. Она молча оделась, причесала волосы и исчезла. Я притворялся, что сплю, предвкушая её сладкий утренний поцелуй, но она даже не обняла меня. Она не смотрела на меня, она не улыбалась, не вздыхала, и, кажется, была чем-то расстроена. Её шаги были беззвучны. Я ничего не успел сделать. Она быстро ушла.

Встав с кровати, я подошёл к зеркалу и осмотрел своё лицо. Тёмно-сиреневые мешки под глазами, глазное яблоко покрыто красноватыми линиями. По-прежнему хотелось спать.

– Ты тут? – стук в дверь.

– Да, Максим, подожди немного, – я подбежал к сложенным на полу вещам. Надел джинсы. По утрам они впитывали прохладу дома. Сегодня, как и всегда по утрам, мои ноги тут же покрылись неприятными мурашками. – Входи.

На пороге стоял Максим. Его лицо изменилось. Оно не излучало привычную незаинтересованность, в нём таилось что-то жуткое.

– Нужно поговорить, – мрачным голосом произнёс он.

– Да, конечно, – кивнул я, подозревая что-то неладное.

– Пойдём со мной.

Только сейчас я заметил, что руки его дрожали. Его била какая-то нервная дрожь. В лучах утреннего света его беспокойство казалось чем-то странным и невероятным.

Пожалуй, если бы за окном моросил дождь, я бы не удивился его поведению, но в тот день его трясущиеся руки меня волновали.

– Почему ты мне не сказал, что тебя мучает бессонница?

– Это нужно было сказать?

– Да, чёрт возьми! – крикнул Максим.

– Не злись, что с тобой?

– Нет, это что с тобой? – его голос разрывался гневом.

– Максим, я не понимаю, в чём проблема. Что я должен был…

– Он не спит уже которую ночь и смеет мне нести подобную ахинею, – произнёс он и открыл дверь в свою комнату. – Видишь матрас в углу?

– Да…

– Ложись на него!

– Зачем?

– Живо, я сказал!

Я пожал плечами и покорно лёг на спину. Матрас был неудобным. Пожалуй, удобней было бы лежать на холодном полу. Ткань была пропитана запахом человеческого пота.

– Лежи так и не двигайся! – сказал Максим и подошёл к дальнему углу комнаты. Там, среди множества пластиковых ящиков, он нашёл целлофановый пакет с одноразовыми шприцами. Долго осматривал их, изучал иглы. Затем он кинул в мою сторону взгляд, источающий нежность и ненависть единовременно.

– Будем лечить тебя, – задумчиво произнёс он. – Уже ел сегодня?

– Нет.

– Отлично, тогда всё будет ещё легче.

– Что ты собираешься делать?

– Лечить тебя, дурака! – сказал и ударил кулаком в пол. – Мне нужно, чтобы ты спал! Крепко спал! Ты мне нужен боеспособным! Понимаешь меня?

– Нет, совсем не понимаю, – мой голос был слаб.

– Хорошо, я тебе всё объясню! – ответил он. – Пришло время тебе сказать кое-что важное.

Максим склонился надо мной. В левой руке он держал шприц, в правой – стеклянную вазу. Она была очень красивой. Жалко, не было цветов. Он поставил вазу рядом со мной, а шприц положил возле себя. Из заднего кармана брюк Максим достал длинный резиновый жгут.

– Так нужно, – сообщил он мне и стал завязывать его в узел на моей руке чуть выше локтя. Резина неприятно стягивала кожу. – Сожми руку в кулак!

– Хорошо, – я проделал это нехитрое упражнение.

– Теперь разожми, – сказал он, и я выполнил его просьбу. – Отлично! Повторяй это, пока я не скажу «Стоп».

Моя рука стонала он тупой боли. Я чувствовал, как кровь движется по моим венам. Казалось, что вот ещё немного и жгут лопнет от потока моей крови.

– Стоп, – произнёс он. – Смотри в потолок и слушай.

Не успел я уставиться в бледно-серую поверхность, как почувствовал резкую боль от иглы, которая вошла в мою руку.

– Майкл Траст, – начал Максим. – Руководитель департамента налоговой политики. Ты даже не представляешь, какие суммы денег качает он из трудового народа. Это гигантские суммы, которые могли бы пойти на финансирование здравоохранения, на увеличение материнского капитала, на трансфертные платежи всех возможных видов. Если прекратить его деятельность, пособия по безработице, пенсии и стипендия увеличится раз в десять. Мои веки стали тяжелеть. Я чувствовал, что и так высохшие губы стали покрываться толстой плёнкой белого налёта. Вскоре я стал слышать звук ветра. Это был ветер Испании. Далёкий ветер приключений безумного человека.

– Майкл Траст враг народа. Ни одна из существующих революционных ячеек не хочется с ним связываться. Боится. Его нужно убрать. Понимаешь? Его нужно стереть в пыль. Ты наше оружие. Ты наше возмездие. Народ должен знать, что всё возможно. Что ещё можно исправить эту жизнь и вернуться назад. В ту жизнь, из которой нас выгнали. Нашего Эдема. Эдем похитили такие, как Майкл Траст. Это они выражают то, что теологи называют грехопадением. Но мы всё исправим, понимаешь?

– Максим, что ты делаешь? – спросил я.

– Он враг народа. Ты должен спать, чтобы быть сильным. Ты выспишься и станешь сильным. Ты станешь сильным и уничтожишь его. Во имя народа. Во имя справедливости. Во имя человеческого равенства и свободы.

– Зачем тебе моя кровь? – мои губы стали тяжёлыми, как металлические сваи. – Ты думаешь, если забрать у меня часть крови, я буду спать?

– Ты не так глуп. Да, ты будешь спать. Это кровопускание. Мне нравится твоя кровь. Это кровь защитника и героя. Ты убьёшь Траста, и это будет первый шаг на пути к освобождению!

Мне хватило сил, чтобы повернуть голову и осмотреть свою руку. Кожа вздулась в тёмно-фиолетовом синяке. Максим вынул иглу и заклеил место укола медицинским пластырем. Огромный шприц был наполнен моей кровью. Он достал следующий шприц, и вот новая игла снова в моей руке. В этот раз я даже не заметил боли.

– Ничего, – продолжал Максим. – Скоро всё изменится. Траст будет мёртв. Тогда-то они все напугаются. Они ещё будут молить повстанцев остаться. Правительство и не знает, какой у меня козырь припасён. Мы будем с тобой убирать их по одному. Минус один, минус один и так далее, пока правительство не сдастся. Тогда мы захватим власть и вернём себе то, что было ими украдено. Во имя народа! Во имя всего человечества!

Медленно, но верно я стал засыпать. Сладкий сон приходил по мере того, как я лишался своей крови. Тело не желало подчиняться, мышцы застыли в немом успокоении. Слова Максима превращались в дискретную совокупность междометий. Изредка до меня доходили слова «Фурье», «народ», «мы», «Траст», «месть». Последнее, что мне удалось увидеть: Максим выливает содержимое шприцов в цветочную вазу и идёт на кухню, спустя минуту возвращается с ней и показывает мне кроваво-мутную жидкость. Он заполнил кровью вазу и разбавил её водой. «Красиво, правда?» – обращается он ко мне своим обыденным голосом. Лишь странный блеск в глаза его заставляет меня испугаться. Но я уже выше страха и выше собственной крови. Я уже сплю.

***

Мне снилось, как я на полном скаку слетаю с моего милого Росинанта. Я падаю возле мельницы. Доспехи помяты и болит голова. Напротив меня стоит полного вида человека и Произносит: «Меня зовут Траст. Вы хотели меня убить?». Длинные высветленные волосы его прилизаны назад. Много лака, отчего голова блестит яркой полупрозрачной коркой. «Это ничего. Меня не так-то просто убить, – говорит он, – знаете, вы первый, кто собрался это сделать. Я польщён, сеньор. Вы настоящий рыцарь.» Я снимаю шлем и чувствую, как яркий свет испанского солнца бьёт мне в глаза. Тёмный силуэт Траста похож на круглый шар. Толстяк стоит напротив меня. «Знаете, борьба с мельницами – это излишки производства. Всегда кто-то должен на них нападать. Это неминуемо, – он пожимает плечами, – меня только беспокоит одно – почему рыцарь зеркального отражения ведёт себя так глупо?»

Я осмотрел собственные доспехи. Они блестели, как зеркала. «В сущности, это вам решать, что делать, идальго, спросите у своих друзей!» – Траст указал на стоящих рядом Максима и Полину.

Максим подошёл ко мне и помог встать.

– Нужно возвращаться. Нужно идти назад, – говорил он. – Только назад. Раньше было много рыцарей, было много свободы. Народ безмолвствует. Но нужно идти. Нужно идти, сеньор, дорога назад ждёт нас.

– Нет, не слушай его, – вмешалась Полина. – Будущее всегда впереди. Нельзя жить прошлым. Скоро нас ждут новые горизонты. Милый, впереди нас ждут новые поколения свободных людей. Будет то, что принадлежит нам.

– Было то, что принадлежало нам, – ответил Максим. – Оно находится позади. Нужно вернуться. Нужно вернуться. Я хочу понимания от тебя, мой сеньор.

– Сеньор, мой Рыцарь Зеркального отражения, единственно верный путь – двигаться вперёд и жить будущим. Без будущего мы ничто.

– Без прошлого мы ничто. Она неправа. Нужно идти назад. Впереди ничего нет. Там пропасть, мой сеньор, разве вы этого не видите?

– Скоро будет…

– Раньше было…

– Нас уже ждут…

– Нас будут ждать…

– Уже совсем скоро…

– Уже давно…

***

Я просыпаюсь от звона посуды.

Тело приятно поламывает, как это происходит после очень долгого сна.

В комнате горит тусклый свет настольной лампы. Она, как и всегда, стоит на полу.

– Тебе нужно поесть, – слышу я голос Максима. Глаза с большим трудом открываются, и я вижу перед собой поднос с миской куриного бульона и двумя большими бутербродами с красной икрой. – Это достаточно питательно. После такой потери крови тебе нужно восстановить силы.

– Максим, – тихо произношу я в попытке найти его лицо. – Где ты? Что со мной было?

– Ты просто спал. Ничего страшного. У тебя нервное перенапряжение, – ответил он мне. Я слегка повернул голову и попытался сфокусировать свой взгляд на глазах Максима.

Они уже не блестели. Губы сложились в ровную линию. Само спокойствие.

– Можно я его выпью? – говорю я, указываю на миску с бульоном. – Не хочу пользоваться ложкой.

– Как угодно, – ответил он мне. – Давай я тебе помогу привстать.

Максим подложил под мою голову целую гору мягких подушек. Я чувствовал сухость в рту и неприятное ощущение в области желудка.

– Спал ты, как убитый, – произнёс он. – Это неудивительно. Сколько ночей ты не спал?

– Не знаю, не считал.

– Полина, – хмуро произнёс он. – Ничего ей нельзя доверить.

– Слушай, а откуда это? – спросил я, касаясь губами тёплого нежного бульона. Я чувствовал, как вкусная жидкость обволакивает мой пищевод, будто расправляя его, вытягивая его вдоль моего тела.

– Приготовил, – ответил Максим. – Не только Полина умеет готовить.

– Ого, – произнёс я, допивая остатки жидкости. – А откуда такая роскошь?

– Икра?

– Да.

– Заработано честным трудом, – пожал плечами Максим. – Это Полина бьёт баклуши. А я работаю, – голос его был спокойным, мягким и дружелюбным. – Я думал, она за тобой следить будет, но, видимо, ошибся.

– Давно хотел спросить, а где вы берёте все эти продукты? Магазинов тут, как я уже понял, нет

– Да, ты прав. Заказываем у Чешира. У него есть договорённость с пограничниками. Он целыми вагонами сюда доставляет продукты. Покупаем, естественно, оптом.

– Храните где? – спросил я, кусая бутерброд с икрой. Икринки размазались по рту, я почувствовал, как солоноватый сок их покрыл мои губы.

– В дальней части квартиры, вернее, этажа, – ответил Максим. – Там много всего. У нас что-то вроде склада.

– Понятно, – сказал я, заглатывая очередной кусок хлеба. – Что за работа?

– Слишком много вопросов для того, кто недавно пережил кровопускание, – махнул рукой Максим. – Чувствуешь себя как?

Я стал думать. На правой руке выше локтя были прилеплены два медицинских пластыря. Под ними явственно чувствовались следы от уколов. Они отдавались тупой болью, как после ушиба. Голова не болела. Прошла и сухость во рту.

Главное, я чувствовал какую-то необъяснимую лёгкость в своих мыслях.

– Хорошо, – сказал я. – Хорошо себя чувствую.

– Ладно, теперь лежи так и отдыхай. Вот тебе полистать тут принёс, – Максим протянул мне, стопку бумаг, видимо, снова распечатки.

– Что это?

– Перевод нескольких номеров «Друга народа», французской якобинской газеты.

– Та, что в 18 веке издавалась?

– Да, – с удивлением ответил Максим. – А я вижу, чтение тебе на пользу.

– Вполне, – улыбнулся я и погрузился в мир революционного террора.

Так прошло несколько часов. Вазу я больше не видел.

Спрашивать о подобной странности Максима мне не хотелось.

Я чувствовал безграничное чувство благодарности к нему.

Только по прошествии времени я вспомнил о Трасте.

***

Сердце стало учащённо биться. Я лежал под тёплым пледом и чувствовал, как мысли цепляются друг за друга, образовывая странную сеть тезисов. Умозаключение неминуемо прояснялось по мере того, как мысли мои становились слаженной идейной конструкцией. «Я должен убить Майла Траста, – подумал я, – Я обещал помогать Максиму. Нет, ничего я ему не обещал». Я перевернулся на другой бок и задумался над всем случившимся. Разум говорил мне что-то о моей независимости, а чувства диктовали покорность моей личности перед Максимом и Полиной. Полина! Разве она в курсе этого? Нет. Она мне ничего не говорила. Может быть, и она не знает о планах Максима? Тогда есть шанс переубедить его. С другой стороны, если всё так, как он говорит, то Майкл Траст действительно заслуживает наказания. Смерти? Нет. Но можно ли остановить институционализированного политика как-то иначе в нашем мире? Провокация? Нет, у меня нет таких сил. У меня нет сил даже переубедить Максима, я знал это. Отказаться?

Максим переубедит меня. Наверняка переубедит. Он умеет говорить и умеет говорить убедительно. Один или два таких разговора, я буду уже фанатично следовать его указаниям. Хочу ли я этого? Не знаю. Я ещё слишком слаб. Я чувствовал скорое приближение ясности моих мыслей, но это пока мало. Если Полина будет против, мне удастся переубедить Максима. Да. А что, если она всё это время скрывала свои намерения? Возможно. Она странно себя ведёт с вчерашнего дня. Если она вместе с Максимом, я буду беззащитен. Вдвоём они смогут переубедить меня ещё быстрее. Мне нужно уходить от разговора об этом. Нужно тянуть время. Правда, перед тем, как убить такого человека, как Майкл Траст, потребуется время на подготовку. В этом случае у меня есть шанс что-то решить для себя. Я уже убил Александра.