Текст книги "Черновые наброски"

Действие II

Альфред, граф Этельбальд, граф Эдвиг, Цеолин, Кедовалла с толпою воинов входят на сцену.

Альфред. Мне еще не верится, чтобы мы были побеждены. Горсть, разбойничья шайка, не более, и перед этой шайкой не могло устоять пятнадцат‹ь› [тысяч] всадников и цвет саксонской нации и 90 тысяч пеших! Что скажете вы на это, столпы этой нации, благородные таны?

Граф Эдвиг. Король, распусти нас. Я соберу всех слуг своего замка, сам выгоню моих вассалов. Пусть каждый сделает то же.

‹Альфред›. Граф, ты сед волосом, а даешь такой совет. Нет, благородные таны, всё теперь зависит от нас самих и от нашей решимости. Уступим – мы потеряем всё, возрастим гордость неприятельскую. Клянусь, мы им дадим и уверенность в их непо‹бе›димости, и тогда кто против них? Вы видели, как они неслись в битве. Один шаг назад – и дерзость их возрастет, как Голиаф. Бароны, одно нам средство! Здесь нечего думать. С этими же самыми силами обратить отступление в нападение, покамест не узнала о нашем поражении нация.

‹Кедовалла›. Король, ты видел сам, что наша храбрость не заслужила упрека. Я никогда не думал о своей жизни. Но клянусь пресвятой матерью, за них стоит демон! Я видел сам, как его темный образ мчался рядом с этим непобедимым Губбо. Мои вассалы в первый раз побледнели от страха. Мои латы, которые окропил епископ два года назад, в первый раз пробиты ‹?›.

Альфред. Какое черное невежество веет от Кедоваллы! Тебя, я знаю, не уверишь, потому что твоя душа в старой коре. Но, таны, как видно, что недавно приняли христианскую веpy и не смыслите ничего в ней! Вы испуга‹лись› злого духа! Разве злой дух может устоять против бога? Разве есть что на свете больше христианского бога? Вы видели, с каким криком и острым копьем стремились в наши ряды эти морские люди. А отчего? Потому что призывали поминутно языческого бога их Одена, который – пыль и прах перед богом христианским. А вы не надеетесь! Какие вы христиане! За вас Христос и пречистая дева…

‹Таны?›. Король, идем! Ни двух шагов земли датчанам!

Часть народа и всадников. Король, датчане…

‹Альфред›. Стой!

‹Всадник›. …гонятся!

‹Альфред›. Все таны ни с места! Далеко датчане?

‹Всадник›. По пятам нашим…

‹Альфред›. Во имя святой Марии! не подавайся‹?›, как кельданские скалы.

Врывается на сцену дружина датчан. Саксонцы встречают копьями. Начинается сеча.

Губбо. Сыны Одена! не полон будет пир наш, если не сокрушим англо‹саксов›.

‹Альфред›. Англосаксы! не забывайте – с нами Христос и Мария.

Губбо. Ринальд, Ринальд! тихо гремит твой меч. Мало искр вышибает твое копье из неприятельских лат.

Ринальд. Нет, король Губбо, кровь от вражеских трупов отуманила твой взгляд.

Альфред. Христиане, крепитесь! Святой Георгий на белом ‹коне› за нас!

‹Губбо›. Оден! рука моя дымится кровью, а Ингвара нет со мною. Ринальд, Ринальд! Зачем избит шлем твой? Не дрожат ли твои перси?

‹Ринальд›. Еще станет, король мой Губбо! Вот тебе, собака!.. Сыны Одена доставят черепов на пиршественные чаши.

‹Альфред›. За Марию, за Христа, англосаксы!

Губбо. Уста мои запеклись, язык сохнет, а Ингвар мой не летит на помощь!

Ринальд (падая). Оден! Готовь мне место в Валгале!

– Вот тебе, собака датчанин! (Протыкает ему голову копьем).

Альфред. Англосаксы! победа за нами!

Губбо. Отд‹ыха› не будет тебе, Альфред, до коих пор меч играет в руках моих.

Альфред. Остановитесь, датчане! Сдавайся, Губбо, и положи твое оружие.

‹Губбо›. Никогда! Ты думаешь, что сыны Одена когда-нибудь соглашались быть чьи‹ми› бы то ни было рабами?

‹Альфред›. Мне не нужно, Губбо, твоей свободы, я не отнимаю ее. На два слова.

Губбо тотчас останавливается. Обе стороны опускают копья.

‹Альфред›. Я готов заключить с тобою ‹мир› и пощадить ‹1 нрзб.›остаток твоих товарищей с тем, чтобы ты теперь же немедля отправлялся за море, принес клятву, по обычаю своей религии, никогда не являться у берегов Англии. Оружие всё при вас остается. Всё, что ни имеете на себе, не будет тронуто.

‹Губбо›. Король Альфред, я соглашаюсь.

‹Альфред›. Итак, храбрый, произнеси клятву.

‹Губбо›. Клянусь моим Оденом, моею сбруею, моим вызубренным мечом, что никогда я и вся храбрая моя дружина не будем нападать на твои владения, а когда не выполню моей клятвы, да будем желты, как медь на латах наших! Да обратятся наши копья на нас же самих!

Альфред. Слышите вы все клятву? Губбо, ты свободен. Ступай! Твои ладьи ждут у берегов.

‹Губбо›. Пойдем, товарищи. Нам не стыдно глядеть друг на друга. Мы бились храбро. Не сегодня – завтра, не здесь – в другом месте, нанесут наши ладьи гибель неприятелям, носящим золотое убранство…

‹Отрывки из неизвестной драмы›

I

‹Баскаков›.[Перед данной репликой вверху страницы конец реплики предшествующей: [иногда чувствуешь] понятно это ужасное чувство. Убить ‹несколько слов нрзб.›] А, забрало, наконец. Какое это непостижимое явление! Подлец последней степени, мошенник, заклейменный печатью позора, для которого одна награда – виселица, и этот человек, попробуй кто-нибудь коснуться его чести, назвать его подлецом: «Как вы смеете, милостивый государь, поносить честь мою? Я требую удовлетворения за вашу обиду. Вы нанесли мне такую обиду, за которую ‹пропуск› омыть кровью». Бездельник! И он стоит за честь свою, за честь, которая составлена из бесчестия.

‹Валуев›. Я не в силах более перенесть этого! На этом ме‹сте›, здесь же мы деремся.

‹Баскаков›. Что? А! (Становится спиною к дверям). Дуэль. Поединок. Неправда. Нет, братец. Этаких подлецов не вызывают на поединок. Для тебя нет этого удовлетворения. Этого для моей чести уже было бы слишком, чтобы я дрался с каторжником, которого ведут в Сибирь. Дуэль? Нет, тебя просто убить, как собаку. Бедное животное, благородное животное, прости, что я унизил сейчас‹?› тебя, сравнивши с этим гнусным творением.

‹Валуев›. (В бешенстве подбегает к окну). Эй, Никанор! Подай пистолет мне.

Баскаков. Что, тебе хочется пистолета? вон он. Я бы тебя мог сию минуту убить; но дивись моему великодушию; две минуты я даю тебе еще приготовиться. В это время ты можешь еще произнесть к богу одно такое слово, за которое, может быть, уменьшатся твои муки, когда унесет твою душу ее владелец дьявол.

(Валуев бросается на него, желая вырвать пистолет. Несколько минут они борются.)

Валуев. Я вырву таки у тебя его.

‹Баскаков›. Нет, не вырвешь у честного человека крепче рука, нежели у подлеца.

(Борются еще несколько секунд, наконец, Баскакову удается навести пистолет против груди. Раздается выстрел. Валуев падает. Подымается со всех сторон лай собак. Стучат в двери. Голос в замочную скважину: Барин, отворите-с.)

‹Баскаков›. Зачем?

‹Голос›. Кто-то из вас выстрелил из ружья

‹Баскаков›. Лжешь! Здесь никто не стрелял. Лежит, протянулся; даже не вздохнул, не помочился, ни последней ‹молитвы?› не молвил на смертном одре своем – смерть, отвечающая его жизни. Однако ж он жил; он имел такие же права жить, как и я, как и всякий другой. Он был гнусен, но был человек. А человек разве имеет право судить человека? Разве кроме меня нет высшего суда? Разве я был назначен его палачом? Убийство! Честный ли человек он был, подлец ли, но я все-таки убийца. Убийца не имеет права жить на свете. (Застреливается).

(Слышен собачий лай. Выламывают двери. Входят станционный смотритель и ямщики).

Станционный смотритель. Вишь, дуэль была.

Ямщик (рассматривает тела). Еще этот хрипит, а тог уже давно душу выпустил.

Станционный смотритель. Что же тут долго ‹думать?› Возьми-ка, Гришка, гнедого коня да ступай верхом за капитаном-исправником.

(Занавес опускается).

[II.]

ДЕЙСТВИЕ V.

Комната 1-го действия.

Ольгин (входя). Боже, как у меня сердце бьется. Я ее опять увижу. (Входит Петр). А, здравствуй, старик! Что, я могу видеть барыню?

‹Петр›. Как об вас прикажете доложить?

‹Ольгин›. Скажи, что управитель тот самый, котор‹ый› ей рекомендован. (Петр уходит). Как всё уединенно. Я едва могу узнать прежнюю комнату. Верно, у ней не принимают никого: даже ворота заперты.

‹Петр›. Барыня просила ее немножко подождать; она скоро выйдет к вам.

‹Ольгин›. Послушай, старик: что, вы всегда живете так, как теперь? отчего у вас заперты ворота? Разве никто не заезжает к вам?

‹Петр›. Вот то-то и есть, сударь, что мы живем бог знает как. Уж по-моему иди в монастырь, коли хочешь так жить. Гостей, объявить вам вот по чистосердечной совести, никого. Как добрый наш ‹барин?› жил с нами, не так было! Что за редкостные люди были, если бы вы знали! Ну, что ж будешь делать. Не захотели жить вместе да полно. А от чего? За дрянь, за пустяк, чего-то рассердились один на другого. Барыня как-то нагрубила барину; ну, не вытерпел, человек молодой, и уехал. А по мне, право, из пустяков. Ведь уж известное дело бабы, ну, так чего же тут. Вот, конечно, вам лучше примерно сказать, моя старуха. Был я три года в отлучке. Приезжаю, навстречу идет она, с радости не знает, что делать, и ребенка ведет за руку. «Здравствуй» – «Здравствуй. А откуда, жена, ребенка взяла» – «Бог дал», говорит. «Ах ты, рожа, бог дал. Я тебе дам». Ну, отломал таки сильно бока. Что ж? После простил всё, стал попрежнему жить. Что ж, ведь после оказалось, что я сам-то ведь был причиною рождения ребенка: похож на меня, как две капли воды; такой же совсем, как я, голубчик ты мой. (Плачет). Вот уж два года тебя не знаю, и вести нет. Что-то ты, мой сердечный, жив ли ты?

‹Ольгин›. Чем же, однакоже, занимается барыня?

‹Петр›. Как, чем занимается? Известно, дело женское. Я вам скажу, сударь, что дела хозяйственные идут у нас бог знает как. Вот вы сами увидите. Вы спросите, отчего; а бог знает, отчего. Если бы вы увидели, как она изволит управлять, так это курам смешно. Вообразите, что сама переходит по всем избам, и чуть только где нашла больного, и пошла потеха: сама натащит мазей, тряпок, начнет перевязывать. Ну, скажите, пожалуйста, боярское ли это дело. Какое же после этого будет к ней уважение мужиков? Нет, уж коли хочешь управлять, то ты сама уж сиди на одном месте; а если что, пошли приказчика: уж это его дело; он уже обделает, как ему следует. Мужика не балуй. Мужика в ухо, – народ простой, вынесет. А этим-то и держится порядок. При барине не так было. Ах, если бы вы знали, сударь, что это был за редкостный человек. Ну, да и она редкостная барыня. Если хотите, я вам покажу комнату барина, хотя барыня никого туда не впускает и запирается сама по нескольким часам, и что она там.

‹Наброски драмы из украинской истории›

Как нужно создать эту драму.

Облечь ее в месячную ночь и ее серебряное сияние я в роскошное дыхание юга.

Облить ее сверкающим потопом солнечных ярких лучей, и да исполнится она вся нестерпимого блеска!

Осветить ее всю минувшим и вызванным из строя удалившихся веков, полным старины временем, обвить разгулом, козачком и всем раздольем воли.

И в потоп речей неугасаемой страсти, и в решительный, отрывистый лаконизм силы и свободы, и в ужасный, дышущий диким мщением порыв, и в грубые, суровые добродетели, и в железные несмягченные пороки, и в самоотвержение неслыханное, дикое и нечеловечески-великодушное. И в беспечность забубенных веков.

–

Отвечает сравн‹ением›, иносказательно: «Правда, случается, что вол падал, издыхал, но под рукою человека, которому бог дал ум на то, чтобы сделать нож; но никогда еще не случалось, чтобы бык погибал от свиньи».

Делает распоряжения о продаже рыбы, о запасе на зиму, именно на такое-то время, потому что тогда хлопцы пьянствуют. О покупке соли, о баштанах, хлебах, о порохе, ружьях, кунтушах для солдат. – «Войны, кажется, ожидать не нужно, потому что мужицкая и козацкая сноровка бунтовать – так, чтобы не побунтовать, не может проклятый народ; так вот у него рука чешется; дармоедничает да повесничает по шинкам да по улицам».

–

Монахам такого-то монастыря купить вытканные и шитые утиральники.

Рыцарские.

Не поединки, а разделываются драками; набравши с собою сколько можно больше слуг и выехавши на поле, нападает на своих противников.

Мужики

Разговор между мужиками. Вздорожало всё, дорого: За землю, ей богу, не длиннее вот этого пальца – 20 четвериков, 4 пары цыплят, к Духову дню да к Пасхе – пару гусей, да 10 с каждой свиньи, с меду, да и после каждых трех лет третьего-вола.

–

Рассказывают про клады и сокровище запорожцев. «Уйду на Запорожье, здесь всякий чорт тебя колотит».

–

Демьян превращается в кашевара, Самко в переку‹пщика?›

–

Выдумать, как запала мысль в голову молодому дворянину. Чисто козацкое изобретение, как подговорить. Лукаш говорит, что он ничего не значит, что нужно склонить полковников. Народ обступает их домы и вынуждают… И сказать, каким же образом…

–

Народ кипит и толчется на площади, око‹ло› дома обеих полковников, требуя их при‹нять› участие в деле, начальство над ними. Полковник выходит на крыльцо, увещевает, уговаривает, представляет невозможность. [Позднейший набросок карандашом среди черновиков «Шинели» в PM5.]

–

Входят, возвещают и советуют бежать.

–

«Бегите и спасайтесь, жены и бабы! Ляхи за нами, и грабят и жгут». В этом положении находя‹т›. Укладывается старушка, плачет, расставаясь с прежним жилищем, где столько пробыла и откуда никуда не выходила.

–

Вдохновенная, небесноухáющая, чудесная ночь. Любишь ли ты меня? По-прежнему ли ты глядишь на своего любимца, не изменившегося ни годами, ни тратами, и горишь и блещешь ему в очи, и целуешь его в уста и лоб? Ты так же ли, по прежнему ли смеешься, месячный свет? О боже, боже, боже! Такие ли звуки, такие снуются и дрожат в тебе? Клянусь, я слышал эти звуки, я слышал их один в то время, когда я перед окном: на груди рубашка раздернута и грудь и шея моя навстречу освежительному ночному ветру. Какой божественный, и какой чудесный и обновительный ‹?›, утомительный, дышущий негой и благовонием, рай и небеса – ветер ночной. Дышущий радостным холодом ветер урывками обнимал меня и обхватывал своими объятиями и убегал и вновь возвращался обнимать меня, а черные, угрюмые массы лесу, нагнувшись, издали глядели и ‹над› ни‹ми› стоял торжественный несмущенный воздух. И вдруг соловей… О небеса, как загорелось всё, как вспыхнуло! У, какой гром… А месяц, месяц… Отдайте, возвратите мне, возвратите юность мою, молодую крепость сил моих, меня, меня свежего – того, который был. О, невозвратимо всё, что ни есть в свете.

–

Сказавши монолог, долго кричит. Выходит мать. «Дочь у тебя болит голова» и прочее.

– Нет, не голова. Болею я вся, болят мои руки, болят мои ‹ноги?›, болит грудь моя, болит моя душа, болит мое сердце. Огонь во мне. Воды, мать моя, матушка, мамуся. Дай такой воды, чтобы загасила жгущее меня пламя. О, проклята моя злодейка, и проклят род твой, и прокляты те сво ‹слово недописано›, что кричали. Мать моя матушка, зачем ты меня породила такую несчастную? Ты, видно, не ходила в церковь; ты, видно, не молилась богу; ты, видно, в нечистой воде искупалась, в ядовитом зелье, на котором проползла гадина.

–

Внутри рвет меня, все немило мне; ни земля ни небо, ни всё, что вокруг меня.

–

Отречение от мира совершенное. А между тем рисуется прежнее счастие и богатство, которое могло ‹…› Прощание слезное с молодыми летами, с молодыми радостями, со всем я строгое покорение судьбе. Обеты и как будет молиться, как припадать к иконе: «и всё буду плакать и ничего, никакой пищи бедному сердцу, не порадую его никаким воспоминанием».

И вдруг. Здесь встреча с соперницей в уничиженном состоянии, и всё вспыхивает вновь во всем огне и силе. Потоки упреков и злобная радость. Потом опомнивается и вспоминает об обетах, бросается на колени и просит прощения.

Варианты

Альфред

Голос третий. Что, не видел никогда?

не видел разве

– А вот что. Когда узнали ~ женщине, будь хоть немного ~ понимаешь…

чуть только

– А вот что. Так игуменья – вот ~ изрезала себе всё лицо.

все уши

– А вот что. И как увидели эти звери – нет ~ всех монахинь.

увидели это

– Что, как ‹в› вашем графстве?

ваш

– От датчан дурно, а от наших еще хуже. А если какой-нибудь ~ хуже: так закабалят его, что и бретон так‹ого› рабства не знал.

начато: в так[ую]ое раб‹ство›

– Ну, наконец, мы приободримся немного. Теперь у нас, говорят, будет такой король, как ~ Давид.

у нас чудный

Другой. А где это за морем?

именно

– Там он обучался потому, что умный город, и выучился, говорят, всему-всему, что ни есть на свете.

выучился, говорят, он там

– Ну, да, кон‹ечно›. Если бы мне довелось побывать когда-нибудь в Риме!

начато: съ‹ездить›

Другой голос. Ведь посуди ты: [выше] уж нет никого на свете, как папа, – и епископ и сам король ниже папы.

Ведь выше

Другой голос. Ведь посуди ты: [выше] уж нет никого на свете, как папа, – и епископ и сам король ниже папы.

сеорл

Брифрик. Я расскажу по порядку, как я его видел…

начато: Сл‹ушайте›

Брифрик. Когда тетка моя Маркинда умерла, то оставила мне все‹то› только половину hydes земли.

начато: чет‹верть›

Брифрик. Топор больше, чем в полпуда – о, куды ~ не годится!

Топор будет

Брифрик. Топор больше, чем ~ такое острое ‹?› – то, что ~ не годится!

о куда

‹Брифрик›. А домы и храмы ~ востры, как копье, а вот ~ нет.

востры, как копье, и шпицев совсем нет

‹Брифрик›. А домы и храмы ~ круглые – совсем как бы натянутый лук, и шпиц‹ев› сов‹сем› нет.

совсем так ‹ка›к натя‹нутый›

‹Брифрик›. А домы и храмы ~ лук, и шпиц‹ев› сов‹сем› нет.

шпиц‹ев› вовсе

‹Брифрик›. Народу на улице – боже ты мой!

Народу гибель такая

‹Брифрик›. Прежде всех пошли мальчишки ~ золотом [платьях], и ~ глаза.

начато: а ход-то весь

‹Брифрик›. Если бы из это‹го› сукна ~ к этому ту збрую, которую пром‹енял?› ~ эту мантию!

тот меч, который

Голос в народе. Ты рассказывай об папе, а какая нужда до твоих мантий!

а не об мантии

Брифрик. Они с одной стороны сдают на епископов, только не епископы, а так, как наши таны или бароны в рясах…

или бароны в рясах… Мудреное имя

Брифрик. Не помню, шепелявое какое-то имя.

какое-то имя. Шир что ли? Так что

Голоса в толпе. Да дайте хоть назад выбраться!

Да дайте ради бога

– Да кто же? Ты говорил!

Ты говорил! ‹—› Вот на

Голос в народе. – Эй, Шпинг, зачем ты сказал, что король едет?

ты, дурак

Брифрик. А, Кудред!

[Здравств‹уй›, Кудред!] Ба, Кудред!

Эгберт. Хоть ты и простой сеорл, а я тан, но я пожимаю, потому что ты честный человек и англо-сакс.

англо-сакс. Брифрик. За что ‹?›

Эгберт. Я тебе буду помогать.

Я тебе буду помогать. Кисса: Эй, друг, напрасно ты [вину народа?] [это толкуешь] [после] связываешься

‹Кудред›. Думал, он богач и столько имеет земли, что зачем ему бы обижать меня.

не станет обижать

‹Кудред›. А он, мошенник, как только датчане ушли, совсем зачислил меня в свои рабы.

собака

‹Кудред›. А теперь, когда я отлучился ~ больше 2 гидес, и отдал ~ за кладбищем.

1 гидес

‹Кудред›. Я сеорл.

Я сеорл. Я мог бы

Туркил (Вульфингу).

Один из народа

Кисса. Я тебе не поп.

Я не знаю этой чертовщины.

– А, при покойном короле! Храбрый был король, всю жизнь бился с этими мерзкими‹?› датчанами.

Храбрый был король, да т‹олько›

‹Гунтинг› «…где заседали: Дунстан ~ Туркил косоглазый, как комиссары короля заседали»…

рыжий

Высокий. Чего эти бабы лезут, желал ‹бы я знать.› ‹?›.

Чего эти бабы лезут. Чего наро‹д›

Кудред. Бумагу, бумагу, бумагу дай! Экой трус, изорвал…

Экой трус, изорвал… Да кто

‹Вульфинг›. Гляди, какой около него строй стоит – в толпе рыцарей, как в лесу.

Вишь ты

‹Вульфинг›. А так. Сами держат руку неприятелей.

А так. Верно

‹Туркил›. Они, брат, и море заговаривают.

Они, говорят

‹Туркил›. Наши всадники давно бы совладали с ними…

рыцари

Туркил. Опять пошла теснота!

Дру‹гой голос›

‹Туркил›. – Вон и люди, как мухи, стоят на палубе.

Видишь

‹Туркил›. – Это должен быть, что блестит, тан.

Вон

– Нет, вот тот больше блестит. Смотри – какой шлем, какое богатое убранство!

какое богатство

(Король и свита подымаются на лошадях на народ).

Король поды‹мается›

(Король и свита подымаются на лошадях на народ).

в народ

Альфред. Я сам не менее рад видеть вас и мою отцовскую землю Англосаксию.

родитель‹скую›

Король уезжает.

Король уезжает. Народ

‹Туркил?›. Я думаю, латы его стоят больше, чем твоя жизнь.

больше твоей

‹Туркил?›. Я думаю, латы его стоят больше, чем твоя жизнь.

жизнь. Постой, зачем

‹Вульфинг?› Глянь, за ними не угнаться: они на лошадях и во всю рысь поедут в Йорк.

Они на лошадях

Кисса. Дьявол ему на шею!

Ну бог с ним

Кисса. Датчан опять за море, завоюем опять Эст-Англию, Мерси ~ для пашен.

Завоюем опять Эст-Англию

Кисса. Датчан ~ разоренная страна, однако же, есть добрые земли для скота и для пашен.

земля

‹Эгберт›. Тебя обидел Этельбальд?

Ты жаловался на Этельбальда?

Кисса. Будь завтра в Лондоне, спроси тана Эгберта, тана из графства Сомерсетского.

из графства Сомерсетского. Слышишь?

Кудред. Ну, теперь, я думаю, король укротит немного танов.

поукротятся немного таны

‹Вульфинг›. Нет, еще никогда не марал рук своих в земле.

пастух никогда не марал

‹Вульфинг›. Нет, еще никогда не марал рук своих в земле.

в земле. Я пастух.

‹Вульфинг›. Если ты хочешь, пришлец, отдохни у меня.

отдохни у меня. У меня

‹Вульфинг›. Ты будешь есть сыр и молоко, каких не сыщешь во всем Вессексе.

не сыщешь во всем Вессексе. Мы

‹Туркил?›. Как христианин, не лгу! Разве вы не видите, что датский корабль!

Ей богу! Разве вы

Руальд (сверху).

с верхов

‹Воины?›. Наши копья готовы.

‹Воины?›. Храбрый

‹Воины?›. Наши копья готовы.

Наши копья готовы. Слушай

‹Губбо›. «Какой храбрый когда спрашивает о числе?» – говорил отец мой Лодб‹род›, победивший на 33 сражениях.

бывший

‹Губбо›. Ветер оборвал во тьме наши платья и морские брызги пронзали разгоревшиеся лица наши.

брызги нас пронзали. Капли сыпались на лицо наше.

‹Губбо›. Слушай, Стемид, теперь ~ зажжем альбионские дубы, ты спой нам песню о подвиге Гримуальда.

вековые сак‹сонские›

‹Губбо›. Такую, чтобы в груди всё встрепенулось: отвага, самое бешеное веселье, и руки схватились за рукояти мечей…

чтобы сердце [забилось] встрепенулось в груди и руки после по

‹Губбо›. Но следует теперь сказать вам, мои товарищи, что мы будем делать. Англия земля хорошая: скота, пажитей и земель в ней много.

и земель в ней много. Это совсем не то, что

‹Губбо›. В Нортумберландии и в Мерси, где уже поселились соотечественники наши, жители бедны, но здесь жилища, а более всего церкви, очень богаты, и золота в них много.

датчане

‹Губбо›. В Нортумберландии и в Мерси, где уже поселились соотечественники наши, жители бедны, но здесь жилища, а более всего церкви, очень богаты, и золота в них много.

а особенно

‹Губбо›. Каждому достанется на золотую цепь.

Мы можем из него наделать цепей

‹Губбо›. Мечи у англо-саксов славные.

[Меч] Мечи у саксов

‹Губбо›. Мы можем тут себе выбрать любые мечи и копья и всё вооружение.

Мы можем достать мечей

‹Губбо›. А еще я скажу теперь такое, что больше всего нравится, товарищи, и мне и вам: у англосаксов девы белизною ~ ланей.

так это [девушки] англосакские девки

‹Губбо›. А еще я скажу теперь ~ снега, окрапленные алой кровью молодых ланей.

окрапленные румянцем крови

‹Губбо›. Но стойте, товарищи!

Но стойте, товарищи! Нужно и то сказать, что

Руальд. Я себе отвоюю лучший замок во всей Англии.

выбираю

Руальд. Что, конунг Губбо, правда ли что есть где-то земли еще теплее?

король

Руальд. Мы с тобою, Элгад ‹?›, пустимся потом далее.

Мы с тобою, Элгад ‹?›, пустимся потом далее. Что в Англии

Губбо. Красная, как огонь, мантия, и весь будет убран дорогими каменьями шлем.

и вся будет убрана

Губбо. Его рука поразила сто и сто десятков витязей, и пришел король Губбо ~ отец твой.

пя‹ть›дес‹ят›

‹Губбо›. Вы два, Авлуг и Ролло, оставайтесь беречь лодки.

оставайтесь при

Альфред. Благодарю, благодарю вас, благородные таны, за ваше поздравление.

Благодарю вас

Альфред. Я надеюсь, что вы окажете с своей стороны мне всякую помощь разогн‹ать› варварство и невежество, в котором тяготеет англосакская нация.

Я надеюсь и про‹шу›

Сифред. 20 конных и 140 пеших стрелков.

40

‹Альфред›. Я вас просил споспешествовать мне научить англосаксов искоренить грубость нравов, которая, как старая кора, пристала к ним.

споспешествовать [мне] [в] [смягчить] [грубость нравов] мне [просв‹етить›] научить сак‹сов›

‹Эдвиг›. Хорош малый, да чуть ли к чернокнижию непристрастен и копьем плохо владеет.

да занимается

‹Альфред›. Нет, Эдвиг, ты должен благодарить бога за такого сына.

Нет, Эдвиг у те‹бя›

‹Альфред›. Мы с ним были друзья во всю бытность в Риме.

Мы с ним очень подружились и [во всю] [жили] в бытность в Риме жили вместе

‹Альфред›. Существует ли та стена, которую выстроил император Константин в Лондоне, и бани близ Иорка, ‹выстроенные› римлянами?

в Иорке

‹Эдвиг?›. Не знаю, государь, о каких ты римлянах говоришь.

ты римлянах говоришь. Тут были только бретоны прежде, а римлян

‹Эдвиг?›. Бритты были, это правда, а римлян, государь, никаких не было.

Бритты точно

‹Эдвиг?›. У нас есть старики, которые помнят, как покорили саксы народ, которого храбрее еще никого не было.

англо-саксы

‹Эдвиг?›. У нас есть старики, которые помнят, как покорили саксы народ, которого храбрее еще никого не было.

покорили саксы храбрый

‹Альфред›. Я, любезные, хочу слышать отчет ~ брата моего Этельреда.

Я, любезные мои подданные

‹Альфред›. Я, любезные, хочу слышать отчет ~ брата моего Этельреда.

Я, любезные, хочу поговорить о вас теперь же

‹Альфред›. Покойный король, брат твой, храбро сражался, да сильнее перетянула сила…

перебила

‹Альфред›. Они знаются с дьяволом, с ними из моря находят морские чудища.

приходят

‹Альфред›. Они знаются с дьяволом, с ними из моря находят морские чудища.

чудища. Всякий скажет, что я сильно сражался. Гр‹аф› Сифр‹ед›: Еслиб я там

Сифред. Если б я имел землю в Эст-Англии или Мерси, я бы защитил ее моею рукою и руками моих вассалов, но у меня свои земли есть.

но мне нужно бы‹ло› свои

Альфред. Да умели ли ~ вынести это?

Да разве вы умели свои защитить? Отчего во всем Суссексе и Кенте церкви пусты? Отчего пажити опустошены? Малолюдный бриг датчан издевался над вами, а вы вынесли это? С конями ‹?› и хорошо вооруженные христиане могли вынести это?

Альфред. С конями ‹?› и хорошо вооруженные христиане могли вынести это?

христиане могли вынести это? Граф Эдвиг, берясь за меч: Чорт возьми! Я этого невежу

Альфред. – Браво, о король! – Вот король! – Прозорлив, как горный орел!

Браво, король! Такого нам нужно короля!

‹Сифред?›. Я никогда не был бесчестным и всегда готов, и если бы граф Мидл‹ьсекс?›

тан

Арвальд. Все таны нарочно собрались, но некого было избрать в епископы. Не нашли такого, который мог бы читать святое письмо.

собрались для этого да некого было избрать. Епископа не нашли ни одного, который

‹Альфред›. Будто уже в Англии нет ни одного священника, уме‹ющего› читать? Ведь еще отцом Этельваль‹дом› заведена была коллегия.

Неужели? Боже мой, куда это я заехал. Но что же ведь

‹Альфред›. – Коллегии давно уж нет.

Нет, король, давно уж нет коллегии

‹Альфред›. Или Англия состоит вся из трусов или в самом деле датчане…

Или вы трусы

Король. Нам приходится сию минуту думать о вооружении. Нечего делать, нужно всё отложить в сторону.

Теперь предстоит вам случай показать на деле вашу храбрость и высокое происхождение

‹Альфред›. Дай боже силы!..

Дай силу боже

Альфред. Какое черное невежество веет от Кедоваллы!

дышет

Альфред. Вы видели, с каким криком и острым копьем стремились в наши ряды эти морские люди.

в наши ряды эти морские люди и как имя Одена их языческого

Альфред. Потому что призывали поминутно языческого бога их Одена, который – пыль и прах перед богом христианским.

языческого бога их Одена. [Я никогда чтобы]. Они как ураганы вскачь неслись. А вы

Альфред. А вы не надеетесь!

А вы не надеетесь! Вам за Хри‹ста›

Саксонцы встречают копьями.

Саксонцы встречают грудью и

Альфред. Святой Георгий на белом ‹коне› за нас!

[Святой архангел] Я вижу

Губбо. Уста мои запеклись, язык сохнет, а Ингвар мой не летит на помощь!

Ингвар мой не летит на помощь! Вот тебе

‹Губбо›. Ты думаешь, что сыны Одена когда-нибудь соглашались быть чьи‹ми› бы то ни было рабами?

согласят‹ся›

‹Губбо›. Клянусь моим Оденом, моею сбруею, моим ~ клятвы, да будем желты, как медь на латах наших!

да пожелтеем

‹Губбо›. Не сегодня – завтра, не здесь – в другом месте, нанесут наши ладьи гибель неприятелям, носящим золотое убранство…

наши ладьи гибель богатым