Текст книги "Дом на хвосте паровоза. Путеводитель по Европе в сказках Андерсена"

Корсёр: поэты и пароход

О произведенном на свет в Корсёре (Korsør) «забавном поэте» Йенсе Баггесене (Андерсен имеет в виду именно его – он такой один) и роковом расписании автобусов будет отдельная история в главе про «Обрывок жемчужной нити», а здесь непременно надо рассказать про пароход.

На месте современного Корсёра еще со времен викингов существовало поселение, служившее перевалочным пунктом на переправе через Большой Бельт (Storeb®lt) – пролив между Зеландией и Фюном. Однако статус города Корсёр получил только при вышеупомянутом Эрике Померанском, примерно в то же время, когда для контроля за судоходством в проливе Эресунн была построена крепость Кроген (см. главу про «Хольгера Датчанина»). Совпадение? Не думаю: век спустя датчане начали аналогичным образом взимать пошлину с судов, проходивших через Большой Бельт, и тем самым надолго лишили всех удовольствия бесплатного грузового трафика между Балтийским и Северным морями. Впрочем, Корсёр, в отличие от Хельсингёра, так и остался при этом «захудалым городишкой» – то ли из-за несоизмеримости грузооборота, то ли благодаря материализации художественной мысли (переправа-то никуда не делась, и по Корсёру регулярно проезжались – как в прямом, так и в переносном смысле – многие датские литераторы, включая знаменитого Адама Эленшлегера).

От чистого сердца стремясь восполнить урон, нанесенный репутации Корсёра колкостями коллег, Андерсен однажды пообещал написать о городе пару добрых слов. Обещанного, однако, три года ждут, а к моменту написания «Маленького Тука» Андерсен и сам уже имел зуб на Корсёр, так что город опять попал под горячую писательскую руку. Дело в том, что в начале 1840-х годов Корсёрский торговый дом затеял громкое имиджевое предприятие – решил отправить один из своих новых пароходов в двухлетнее кругосветное плавание. Идея вызвала бурный интерес вплоть до того, что короли Дании и Пруссии заявили о готовности командировать в кругосветку коллектив ученых-натуралистов. Пресса же отреагировала на это дельным замечанием: дескать, ученых все посылают, а между тем поэт в составе такой экспедиции мог бы принести национальной культуре куда больше пользы, чем нудные академики; больше того, на эту роль уже и идеальный кандидат в лице господина Андерсена имеется. Господин Андерсен, видевший тот пароход собственными глазами во время визита в Корсёр в 1842 году, затрепетал, конечно, в предвкушении – но увы: достаточного количества пассажиров так и не набралось, и предприятие пришлось свернуть за недостатком финансирования. А дальше, что называется, собака выросла и забыла, а Павлов вырос и не забыл.

Не расстраивайте поэтов – не отмоетесь потом.

Роскилле: источник королей

Тех, кого не обошел стороной «Беовульф», может удивить появление в «Маленьком Туке» легендарного короля Роара (читай – Хродгара), но только до тех пор, пока, как обычно, не копнешь глубже. Исследователи склоняются к тому, что описанный в «Беовульфе» чертог Хродгара, Хеорот, располагался не где-нибудь, а в Лайре (Lejre), что в нескольких километрах к юго-западу от Роскилле. Сам же Роскилле (Roskilde), по легенде, был основан Хродгаром в VI веке, и место было выбрано не случайно: в этом районе выходит на поверхность множество пресных источников^{Илл. 6} (пару веков назад их насчитывалось более двух десятков). Отсюда и название города: слово «источник» по-датски звучит как «килле» (kilde), а «Роар» сокращается до «Ро» (Roe); таким образом, «Роскилле» буквально означает «Роаров источник».

Тем самым, Роаровым, считается самый мощный из роскилльских источников, Маглекилле (Maglekilde, буквально – «большой источник»). В XVII веке он приводил в движение целых пять мельниц, выдавая около восьмидесяти тысяч литров (то есть чуть больше объема типовой железнодорожной цистерны) воды в час – очевидцы пишут, что его можно было принять за гейзер. Сейчас его мощность упала примерно в пять раз; более слабые источники вообще дышат на ладан, а многие зацвели или пересохли вовсе – гуляя по склонам холма вокруг Кафедрального собора, периодически натыкаешься на их каменные ограды. Во времена Андерсена при Маглекилле действовала водолечебница, и копия тогдашнего бювета стоит там до сих пор, – очевидно, где-то здесь Андерсен и посадил седого Роара в золотой короне. Впоследствии водолечебницу снесли, чтобы не транжирить воду попусту, а от источника вниз по склону холма провели подземный водовод, заканчивающийся каменным порталом с маской Нептуна.^{Илл. 7} В таком виде он и сохранился по сей день.

Илл. 6

Роскилле. Один из выходов Роарова источника и источника Св. Иоанна

Роар был не единственным легендарным королем, которого знала эта местность. Через четыре века после основания города король Харальд I Синезубый[29]29
  Именно в его честь датчане впоследствии назвали технологию Bluetooth: она была призвана объединять беспроводные устройства подобно тому, как Харальд Синезубый в свое время объединил страну.


[Закрыть], объединивший под своей властью датские и норвежские земли, сделал Роскилле столицей нового государства. Также при нем Дания приняла христианство и в том же Роскилле была построена одна из первых в стране церквей, где, по легенде, и был впоследствии похоронен Харальд. За последующие два века церковь несколько раз перестраивалась (возможно, именно поэтому останков Харальда так и не нашли), и только при Вальдемаре I стараниями епископа Абсалона началось ее превращение в нынешний знаменитый Кафедральный собор Роскилле (Roskilde Domkirke). Процесс этот, правда, оказался небыстрым: из-за постоянных корректировок проекта, нехватки средств и суровости климата работы по возведению основного здания затянулись вплоть до 1280 года, а с башнями западного фасада пришлось повозиться еще пару веков. Свой окончательный вид собор приобрел только к 1405 году (не считая фирменных готических шпилей: они появились еще позже). Именно с этого момента за Роскилльским собором закрепляется статус не только главного храма Дании, но и королевской усыпальницы: начиная с XV века, датских монархов (за исключением Кристофера II и Вальдемара IV) хоронили именно здесь. Их-то и видел Маленький Тук идущими рука об руку по тропинке к собору.

Илл. 7

Роаров источник

Вниз с журчанием сбегали струи источников. Возле источника сидел старый король; седая голова его с длинными кудрями была увенчана золотою короной.

Это был король Роар, по имени которого назван источник, а по источнику и близлежащий город Роскилле.

Однако дзенская мудрость учит: чтобы творение оставалось в вечности, не доводи его до конца. Пока собор строился, Роскилле процветал и к концу XIV века стал одним из крупнейших и богатейших городов Дании, но стоило завершить строительство собора и перейти к захоронению монархов, как маятник качнулся в обратную сторону. Началось с переноса столицы в Копенгаген (1433), потом была Реформация с конфискацией имущества церкви (1536), потом серия войн со шведами (1600-е), потом чума (1710), потом пожары (1730-е)… За какие-то четыре века Роскилле превратился в медвежий угол и только уже во времена Андерсена с появлением «жемчужной нити» железной дороги начал постепенно оживать. Правда, до Роскилле рельсы дотянулись лишь в 1847 году, и местным реалиям успело-таки достаться от маэстро: советник Кнап из «Калош счастья» (1838) сравнивает убогость средневекового Копенгагена в первую очередь с Роскилле. Но уже в «Маленьком Туке» Андерсен исправляется, рисуя идиллический образ города королей уже безо всяких «старых, жалких лачуг».

Сейчас вокруг Кафедрального собора Роскилле цветут тюльпаны и сирень,^{Илл. 8} а струи источников все так же с журчанием стекают вниз по склонам холма и впадают в Иссе-фьорд. Поверхность фьорда, к слову, чуть поодаль от берега рябит от белых точек – столько диких лебедей можно увидеть разве что в сказках Андерсена. Обойдя все источники и прочитав все таблички, недоумеваешь: ну хорошо, а про короля Хродгара-то где? А потом спускаешься к фьорду и понимаешь: источники источниками, но истинный памятник легенде – вот он. Здесь, на берегу, в паре сотен метров восточнее городской гавани, находится огромный музей кораблей эпохи викингов. При нем работает настоящая реконструкторская верфь, где местные мастера делают точные копии деревянных судов времен Беовульфа и не только. Все корабли «на ходу», так что в период навигации любой желающий окунуться в атмосферу англосаксонского эпоса может прогуляться по Иссе-фьорду на историческом драккаре и вволю погрызть щит. Вид на собор с воды, кстати, даже лучше, чем с ратушной площади, а уж ходить под парусом с местной розой ветров – одно удовольствие. (Здесь даже меню в уличных кафе привернуты болтами к тяжелым металлическим планшетам – чтобы не унесло.)

Илл. 8

Кафедральный собор Роскилле

Маленький Тук взглянул на них, и в глазах у него зарябило красным и зеленым. Когда же волны красок улеглись, он увидел поросший лесом обрыв над прозрачным фиордом. Над обрывом возвышался старый собор с высокими стрельчатыми башнями и шпилями.

Подкрепившись на пешеходной Альгеде (Algade) стаканчиком густого маслянистого эля под вареную картошку с жареным беконом (датчане культа из еды не делают, но и бекона не жалеют – ломти в палец толщиной), идешь обратно на вокзал мимо старого францисканского кладбища – оно как раз через дорогу. Если воспользоваться калиткой в северной стене, то можно немного срезать путь, но не спешки ради: именно на этом кладбище покоится еще один андерсеновский персонаж, упоминаемый им в контексте Роскилле. Впрочем, подробнее о нем – в главе про «Обрывок жемчужной нити».

Сорё: трава на площади и монастырь в бутылке

Города никогда не возникают на пустом месте. Единым порывом и дом-то не построишь, это только в песне поется: «Нарисуем – будем жить», а на практике – еще котлован не выкопали, а запал уже пропал. Никто не берется за большой объем тяжелой работы без весомых на то оснований – именно поэтому мне слабо верится в широко расползшийся по туристическим сайтам миф, будто бы Сорё (Sorø) был основан епископом Абсалоном просто «для души». Здесь, как в криминалистике, надо искать мотив – а для этого, как всегда, приходится углубиться в историю.

На самом деле Сорё был основан не епископом Абсалоном, а его отцом, Ассером Ригом, и начинался с простого монастыря. Ассер Риг принадлежал к зеландскому клану Виде (Hvide) и был одним из самых богатых и влиятельных людей Дании того времени[30]30
  Именно он воспитал будущего короля Вальдемара I Великого, отец которого, Кнуд Лавард, был убит вскоре после его рождения (так Вальдемар с Абсалоном и стали побратимами).


[Закрыть]. Тогда, как и сейчас, богатым и влиятельным доводилось совершать за свою жизнь много неоднозначных поступков, так что решение основать на склоне дней монастырь, пожертвовать ему свою собственность, а самому принять постриг было делом обычным. Ассер Риг так и поступил – а двадцатью годами позже с подачи его сына из основанного монастыря стал развиваться город.

Началось с того, что в 1161 году Абсалон, на тот момент уже епископ Роскилльский, провел реформу монастыря, превратив его из бенедиктинского в цистерцианский и наделив достаточным количеством земель, чтобы он мог кормить себя сам. (Впоследствии владения монастыря разрослись настолько, что доход с них стал превышать таковой у королевской семьи, – впрочем, Реформацию никто не отменял.) Что двигало Абсалоном в этом решении, так сразу и не поймешь. Сорё того времени был еще большим медвежьим углом, чем Роскилле в начале XIX века. Старушка-полольщица из «Маленького Тука» недаром сравнивает город с бутылкой: с запада и северо-востока он стиснут озерами Сорё (Sorø Sø) и Туэль (Tuelsø), а с юга и востока огорожен густым лесом, так что попасть сюда изначально можно было только с севера по узкому перешейку (нынешняя сквозная дорога появилась гораздо позже, когда южнее города проложили железнодорожную ветку). Одним словом, идеальное место для уединенного монастыря, но не более того. Ни ресурсов, ни торговых путей, ни стратегической важности – чего ради было заваривать всю кашу?

Подсказку, как мне кажется, следует искать в том, что случай с монастырем Сорё был далеко не единичным. В XII веке в Дании было основано около дюжины цистерцианских обителей – эту инициативу начал еще предшественник Абсалона, епископ Эскиль (просто у него в летописцах не было Саксона Грамматика, а у Абсалона был). При этом значительная часть новых монастырей возникла не на пустом месте, а, как в случае с Сорё, в результате реформирования уже существовавших бенедиктинских. Вероятно, так датское духовенство заранее готовилось к коронации Вальдемара I: после четверти века гражданской войны, последовавшей за убийством его отца, страну нужно было объединять заново и приводить в порядок, а монастырская реформа очень этому способствовала. Каким образом? Во-первых, новый орден находился под протекторатом епископа, а епископ был побратимом короля – соответственно, это усиливало королевское влияние на подведомственных монастырям землях. Во-вторых, цистерцианцы, в отличие от бенедиктинцев, занимались физическим трудом, а значит, их монастыри становились центрами развития не только культуры и искусства, но и технологий. В частности, о цистерцианцах пишут как об организованных и просвещенных аграриях, строителях и инженерах. За примерами далеко ходить не надо: именно монахи этого ордена «обкатали» на тот момент только-только завезенную из Германии технологию кладки из красного обожженного кирпича, в результате чего появились монастырская церковь Сорё и Кафедральный собор Роскилле. И именно цистерцианцами был построен так называемый Мельничный канал (Møllediget) между озерами, позволявший приводить в движение колеса водяной мельницы – причем требуемый перепад уровней (3 см на 100 м) был выдержан с удивительной по тем временам точностью.

Впрочем, все это помогает ответить только на вопрос о причинах реформы монастыря, но не о предпосылках возникновения города на его базе. Не исключено, конечно, что задача основать город изначально вообще не стояла. Возможно, Сорё задумывался Абсалоном чисто как «цистерцианская лаборатория», но из «любви к отеческим гробам» получил больше внимания и пошел в рост. Отеческие гробы тоже, можно сказать, пустили корни: монастырская церковь Сорё стала фамильной усыпальницей клана Виде. В ней похоронен и сам Абсалон, к которому впоследствии, помимо родственников по клану, присоединились Вальдемар IV и Людвиг Хольберг (о нем см. в главе про «Обрывок жемчужной нити») – поэтому-то старушка-полольщица в «Маленьком Туке» и упоминает их всех вместе.

Как бы там ни было, городок в итоге получился чудесный.^{Илл. 9} Очень немногие места, упомянутые в сказках Андерсена, сами по себе производят впечатление сказочных декораций, а здесь даже монастырские ворота настолько напоминают русскую печку из мультфильма, что так и ждешь от них «Съешь моего пирожка – скажу». В Сорё вообще множество нестерпимо милых деталей: замшелые кособокие домишки, булыжные мостовые, кованые уличные фонари, дикие лебеди^{Илл. 10} на берегу озера, дорожные знаки «Осторожно: утки!»… Трава на площади здесь, кстати, действительно растет: в городе, расположенном между двумя водоемами и окруженном заболоченным лесом, сухо быть не может. Ну да нас ли напугаешь сыростью – любой петербуржец вам скажет, что воздух – это что-то густое и прохладное.

Илл. 9

Сорё

Перед мальчиком стояла старушка полольщица, она пришла из города Сорё, – там трава растет даже на площади. Она накинула на голову и на спину свой серый холщовый передник; передник был весь мокрый, должно быть шел дождь.

Впрочем, сказка – не единственное, на что напрашивается Сорё со своей обволакивающей тишиной и щемящей лиричностью. Утилитарный подход, конечно, отпадает сам собой (по части найти что-нибудь поесть, например, Сорё запросто может составить конкуренцию Вордингборгу), а вот для романтической истории здесь все устроено настолько идеально, что автоматически ставишь себе галочку: вот куда надо, если что. Андерсен, естественно, тоже не мог пройти мимо столь благодатной почвы – но уместна ли любовная романтика на уроке географии в младших классах? И тут можно было бы со спокойной совестью наконец перейти к неоднократно упоминавшемуся «Обрывку жемчужной нити», где романтическому Сорё посвящена почти вся вторая часть, если бы не…

Илл. 10

Сорё. На берегу озера

– Ква! Ква! Как сыро, мокро и тихо в Сорё! Ква! – она превратилась в лягушку. – Ква! – и она опять стала женщиной. – Надо одеваться по погоде! – сказала она. – Тут сыро, сыро!

А был ли мальчик?

…если бы не сам маленький Тук.

Здесь в очередной раз срабатывает правило: если Андерсен описывает что-то чересчур подробно, значит, скорее всего, оно взято не с потолка. В истории про маленького Тука подозрительно много деталей, касающихся главного героя, так что любопытство в какой-то момент пересиливает – и в результате щедро вознаграждается.

Сам Андерсен в примечаниях к своим сказкам ограничивается комментарием, что «Маленький Тук» был навеян посещением Ольденбурга. У такой лаконичности были свои причины, но это и не страшно: курочка по зернышку клюет, а упоминание Ольденбурга уже само по себе сильно сужает круг поисков – остается только выяснить, когда Андерсен там был и с кем общался. По информации из архивов Центра Андерсена в Оденсе, до написания «Маленького Тука» (1847) Андерсен посещал Ольденбург дважды, в 1843 и 1845 годах, и оба раза гостил там у Вильгельма фон Эйзендехера, личного секретаря великого герцога Ольденбургского Августа I[31]31
  Того самого, который тридцатью годами ранее состоял на русской службе, убеждал Кутузова не сдавать Москву французам и отличился под Бородино.


[Закрыть]. Так вот, у Эйзендехера было двое детей, Карл и Густава – и именно так, как вы помните, звали маленького Тука и его сестру. Карл родился в 1841 году, так что Андерсен как раз застал его в том возрасте, когда мальчик еще «не умел хорошенько говорить»; Густава же была на год младше своего брата. Чтобы убедиться окончательно, пришлось немного покопаться в архиве переписки Андерсена – и доказательство нашлось почти мгновенно: аккурат в 1847 году в письме жене Вильгельма фон Эйзендехера, Каролине, Андерсен признавался, что в благодарность за гостеприимство сделал их детей персонажами одной из своих новых сказок.

Выходит, если в ряде сказок за основу взяты реальные события, а персонажи полностью или частично вымышлены, то в «Маленьком Туке» все в точности наоборот. И тем удивительнее читать биографию Карла фон Эйзендехера и обнаруживать, что львиная доля того, что напророчил ему в своей сказке Андерсен, впоследствии сбылась. Птичьего двора у него, конечно, не было, а вот имя его действительно облетело весь мир, причем в буквальном смысле как корабль: «маленький Тук» стал впоследствии морским офицером и дипломатом. Еще кадетом он участвует в экспедиции прусского военно-морского флота, окончившейся подписанием в 1861 году неравноправного договора с Японией. После возвращения на родину Карл получает офицерское звание, а следом назначение в Вашингтон, где становится военно-морским атташе. Затем его переводят в Токио на должность генерального консула Германской империи, а когда министерское представительство преобразуется в посольство, бывший «маленький Тук» получает статус посла (и здесь Андерсен снова попадает в точку, на этот раз насчет «говорить хорошо и умно» – пусть и совсем не в Роскилле). Проведя в качестве посла сначала шесть лет в Токио, а затем два года в Вашингтоне, он возвращается в Германию – и едет послом в великое герцогство Баден, в Карлсруэ, где служит сохранению целостности империи до самого ее надвигающегося конца. После Первой мировой войны и падения Германской империи должность прусского посла в Бадене теряет актуальность, и наш сказочный герой (которому на тот момент уже под восемьдесят) подает в отставку и перебирается в Баден-Баден, где и проводит остаток своих дней. А когда сходит в могилу, то спит в ней тихо – точно как в Сорё.

Ай да Андерсен, ай да сукин сын.

Под ивой

Дания: Кёге

Германия: Нюрнберг

Швейцария: Нойхаузен-ам-Райнфалль

Италия: Милан

Как известно, чтобы устоять на месте, надо бежать со всех ног, а чтобы с этого места сдвинуться – еще как минимум вдвое быстрее. Представляете, какая скорость тогда нужна, чтобы убежать от собственной памяти? «Раз уж приключилась такая беда, ничего лучше путешествия не придумаешь», – скажет пятьюдесятью годами позже Нильс Хольгерссон, но наступит на те же грабли: куда бы ты ни отправился, ты повсюду берешь с собой себя. Нильсу, впрочем, повезло: путешествие с гусями изменило его, и бег прекратился, потому что исчезла сама его внутренняя причина. У героя сказки Андерсена, Кнуда, тоже были все шансы на «выздоровление» – из Дании в Италию путь не близкий, за столько времени должна бы выветриться любая дурь. Но увы: когда персонаж становится заложником личной жизни автора, жернова судьбы неумолимы.

История «Под ивой» во многом автобиографична: Андерсен признавался в своих записях, что в нее «вложено кое-то из пережитого». Написана она была в 1852 году – именно тогда вышла замуж любовь всей жизни Андерсена, «шведский соловей» Йенни Линд[32]32
  Та самая оперная певица, портрет которой изображен на купюре в пятьдесят шведских крон и к любимому дубу которой на острове Фьядерхольмен в Стокгольмском архипелаге сейчас водят экскурсии.


[Закрыть]. Героиню истории, конечно, зовут тем же именем («Йенни» – краткая форма от «Йоханна»), по профессии она становится – угадайте кем, а при прощании с главным героем называет его своим братом – явная отсылка к аналогичной сцене между Андерсеном и Йенни, произошедшей во время ее гастролей в Копенгагене девятью годами ранее. В завершение картины траектория бегства главного героя от самого себя подозрительно совпадает с маршрутом очередного заграничного путешествия Андерсена, совершенного в том же 1852 году (кстати, символично тринадцатого по счету).

https://goo.gl/6uijbT

Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту

О масштабе драмы косвенно свидетельствует то, что подобных (почти одинаковых!) сюжетов у Андерсена аж целых три – после «Под ивой» память догоняла его еще дважды, неизменно с перерывом в три года. В 1855 году выходят «Иб и Христиночка», и возникающая поначалу мысль: «Да что ж такое, опять он за свое!» – сменяется облегчением: наконец-то главный герой не просто выжил, но и все у него стало хорошо, а значит, и автор выздоравливает. Однако в 1858 году Андерсена накрывает снова – на этот раз «Ночным колпаком старого холостяка». Размах эскапических путешествий несчастных героев, правда, со временем поутихает: если Кнуд по свежим следам повторил пешком, с котомкой за плечами, весь путь, проделанный его автором в дилижансе, то Иб и Антон предпочитают страдать дома, не выбираясь дальше Копенгагена.

«Под ивой» – одна из самых географически разнообразных историй Андерсена. Соперничать с ней может разве что «Дочь болотного царя», да и то только по части расстояний – центров действия в ней всего два, а пространства между ними как будто не существует. Кнуд же в своем отчаянном бегстве покрывает пешим ходом полторы тысячи километров, минуя четыре страны и пересекая с севера на юг почти всю континентальную Европу (как будто в бурях есть покой!). И везде с ним что-то происходит, хотя в дороге всегда так – знай держи глаза открытыми.

А начинается вся история, как и положено, под ивой, в маленьком датском Кёге – том самом, откуда в «Маленьком Туке» явилась курица. Мы там уже были, но давайте-ка заглянем еще разок.