Текст книги "Чугунные крылья"

Часть III
Врождённый поиск справедливости

1. Весна отменяется

Никогда ещё путь домой не казался таким бесконечным, вьюга – такой колющей, темнота – такой непроглядной. А потом, когда придёшь – если вообще придёшь, не откажут силы – жди известий из больницы о маленьком сыне. Уже прошло желание придушить одной левой ту мразь, что плохо прикрепила баллон в кузове. Одно только желание, одна цель существования – знать, выживет ли Никита.

…Вот уже и подъезд. Теперь подняться и начать следующий этап ожидания – домашний. Много ли толку, что дома теплее…

Добравшись до квартиры, Александр Марков даже не звонил в больницу – слишком страшно. Он, в обездвиженном состоянии на диване, дожидался жены. Прошла ещё одна мнимая вечность – в замке заскрежетал ключ, затем раздались… глубокие всхлипы.

– Света!! – неистово закричал и вскочил Александр. – Света, что с ним?!

– Ой, Саш, ты уже здесь?

Сквозь заплаканное лицо жены проступила – как это так?! – улыбка.

– Прости, Саш, я не хотела тебя так пугать. Никитушка наш на поправку идёт.

От перепада эмоций Марков пошатнулся. Потеряв голос, он спросил напряжённым шёпотом:

– А почему ты вся в слезах?

– А-а, это-то? Это я от того, что он говорил. Меня так тронуло, это ж не мальчик у нас, а ангел!.. Святой. Представляешь, говорит: «Почему меня скоро выпишут, а Диму ещё не скоро? Не хочу без него выписываться! Здесь ещё лежать останусь!». Представляешь, Сашенька, это ж святой у нас растёт! Как ещё это назвать? Это церковь причисляет к святым, может и Никиту нашего причислят?

Муж некоторое время помолчал, приходя в себя, вздыхая от облегчения, только затем обдумал услышанное и высказался:

– Так-то оно так, Свет. Обычные люди могут назвать Никиту святым. Но вот только с церковью проблема – там святым посчитают скорее не того, кто делал добро другим, а того, кто причинял зло самому себе.

Марков был не то чтобы убеждённым атеистом, он просто не мог сказать, есть ли Бог. Главное, он ужасался тому, что церковь иногда ставит обрядовость выше человечности. По крайней мере, некоторые представители церкви.

Эта история произошла в середине нулевых.

Зимой, на детской площадке, шестилетний Никита Марков с такими же малышами играл в войну. При этом, как известно, одни мальчишки играли за хороших, другие – за фашистов. Особенность Никиты в игре заключалась в том, что он никогда и ни за что не соглашался быть фашистом. Другие дети могли, даже его лучшие друзья, а он – нет. Как-то это ему претило и всё. Позднее, став подростком, он уже люто ненавидел нацизм. Никита слишком рано о нём узнал из книг и возненавидел саму теорию нацизма. Мальчик ужасался тому, как можно убивать или, как минимум, порабощать людей за одну лишь национальность. У него от этого даже сон нарушался. Такова была цена его неумеренной любознательности с чтением и просмотром фильмов. Ещё и отец ему рассказывал, после жалея об этом.

Мальчишки играли под присмотром матерей, ведь сколько в девяностых распространилось криминала!

– Так, далеко не убегайте, ребята! – крикнула одна из мам.

Недалеко от дома проходила пустынная дорога. На том месте, которое вскоре стало застроено высокими домами, тогда был пустырь, и по нему проходила дорога. Только начинались стройки, и на одну из них по разбитой дороге проехал грузовик «ГАЗ» с оранжевой мигалкой. В его кузове и прицепе находились баллоны с ядовитым газом. Вдруг грузовик попал колесом в огромную выбоину, в результате чего один из баллонов выпал из кузова и прокатился по сугробу в сторону детской площадки.

Увидев этот предмет, малыши застыли. Всё могло бы обойтись, если бы не возглас Никиты:

– Это наше новое оружие против фашистов.

Другой несмышлёныш уцепился за клапан баллона.

– Чего ты делаешь? – вмешался Никита, тоже сунув руки. Они чуть отвинтили баллон, и из него, со зловещим свистом, начал тонкой струйкой выходить смертоносный газ. Никита и его друг склонились над баллоном и наблюдали, как газ проделывает углубление в снегу, затем пытались закрутить баллон обратно.

Так газ выходил ещё минут десять, и Никита с другом уже пробовали ртом ядовитую струю. Вот тут у них и закружилась голова, а газ тем временем начал распространять запах.

– Фу, воняет! – выкрикнул ещё один ребёнок. – Ма-ам, тут что-то воняет!

И тут заговорившиеся матери мигом сорвались со скамеек, но когда подбежали к своим детям, двое уже упали без сознания. Одним из них оказался Никита…

…Последовал вызов неотложки из таксофона… Затем вызвали службу газа, оцепившую территорию… Затем отделение интенсивной терапии… Очищение крови через капельницу…

А что это за Никита, которого могло бы не стать?

Никита Марков уже в столь юном возрасте выделялся среди ровесников. Всем бросалась в глаза его справедливость, честность, рассудительность и прямота. Им восхищались и ровесники, и взрослые. В те годы он был предводителем компании, и предводителем не просто крутым, умеющим возвыситься, а добрым, всегда приходящим на помощь. Да и этот баллон он не хотел откручивать, хотел помешать, но повернул клапан в ту же сторону, что и его друг. Александр и Светлана Марковы считали себя самыми счастливыми родителями на свете, пока не случилось это…

И в других случаях Никита проявлял благородство.

Когда, вообще ещё года в три, мама укачивала его в кроватке днём, он спать не хотел. Он вообще спал меньше, чем надо, как излишне живой и подвижный. И, пролежав некоторое время после раскачивания, он сказал матери:

– А можно я встану?

– Ну вставай, – неожиданно просто для него сказала мама.

Никита встал, но потом стал сожалеть об этом, ибо должен был всё-таки лежать, раз так заведено взрослыми. А мама пошла ему на уступки, ничем не заслуженные. Это огорчило малыша до слёз. Чтобы успокоиться и очистить совесть, он попросил маму:

– Если я ещё раз скажу: «Можно я встану?», – ты мне скажи: «Нет, полежи ещё!».

Другой трогательный случай явился, когда ранней весной простудилась одна девочка, его подружка из соседнего подъезда. Никита провозгласил с грустной торжественностью:

– Весна отменяется! Я не дам ей наступить, пока не выздоровеет Надя! Я не буду никуда выходить без Нади!

Нечто подобное повторилось и в той больнице…

Но вот только при всех этих высоких нравственных качествах, которые продолжили проявляться в школьные годы, у Никиты откуда-то взялись и отклонения. Просто за большие достоинства или таланты всегда приходится чем-то расплачиваться. У Никиты такой расплатой являлся плохой сон, нередко с кошмарами, болезненная впечатлительность, обострённое восприятие несовершенства мира, несправедливости. Всё это – расплата за превышение среднестатистических человеческих показателей. Люди серые, обычные, не выделяющиеся особыми качествами или дарованиями – те ни за что и не расплачиваются, не имеют отклонений и потому называются в быту нормальными.

Что до Никиты Маркова, то он лет в семь-десять задавался, к примеру, такими вопросами: почему в мире так неравномерно распределено счастье? Может, когда вот он, Никита, бывает счастлив, кто-то в этот же момент вдруг очень несчастен? Откуда взялись нищета и голод? И в то же время богачи, владеющие дворцами, яхтами, вертолётами и прочим, но самое главное, не задумывающиеся о голодных нищих и ничем не хотящих с ними делиться? Никита был слезлив. От несовершенства мира и своего собственного, когда он сознавал, как сам вдруг ненароком совершал или допускал какую-нибудь несправедливость. Или же когда, наоборот, бывал растроган. Это качество уже не назовёшь похвальным для мужчины. Бывало, что настроение мальчика менялось на противоположную крайность – он мог хохотать до изнеможения, бывал чрезвычайно разговорчив и любознателен. Со всем этим – нарушениями сна, кошмарами, перепадами настроения, он и стал наблюдаться у психотерапевта на момент поступления в школу.

Обладал Никита также обострённым осознанием человеческой смертности. По этому вопросу ребёнок обращался даже к религии. Некоторое время он понемногу молился, интересовался церковью, но потом стал ощущать в религии в основном тиранию. Его отношение к религии и особенно к церкви стало таким, как и у его родителей, которые были агностиками. По поводу бессмертия он надеялся, почти верил, что наука что-нибудь изобретёт.

Отдельно стоит сказать и о его родителях. Александр и Светлана на редкость подошли друг другу, сошлись в интеллигентности, начитанности. Познакомились они вообще в библиотеке. Светлана тогда училась в медицинском, Александр же штудировал техническую литературу – учился на автомеханика. Тема их первого разговора оказалась весьма необычной – евгеника, улучшение человеческой природы путём корректировки генов. Будущий отец просто заметил пересечение книжных тем – медицинской и инженерной. Уже став супругами, Александр и Светлана могли вести за чаем такие разговоры, какие, казалось, ведут друг с другом учёные или философы.

Но учёными они не стали, оба будучи в то же время практичными.

Светлана стала медсестрой и поэтому в больнице с маленьким Никитой, после того несчастного случая с газом, присутствовала не только как мама, но и как профессионал.

Александр проработал на автозаводе, но когда машиностроение, как и вся промышленность в стране пришло в упадок, он стал уже не собирать машины, а просто ездить на них на далёкие расстояния, став водителем-дальнобойщиком.

Итак, уже в начальной школе Никита Марков являл собой чуть ли не идеал мужчины. Однажды девочку в его классе по имени Настя поддевал один хулиганистый паренёк.

– Важности на себя напускаешь! Расфуфырилась!

– Ты давай, к русскому языку готовься! – в свою очередь вскипела Настя.

Она действительно отличалась важностью, строгостью поведения и всегда со вкусом одевалась, модничала. За это её и поддевал тот мальчишка. Он собрал к губам слюну и чуть наклонил голову над её партой. Настя замахнулась на него пеналом. Он отошёл на шаг и столкнулся с Никитой.

– О-о-о! Это ж герой нашего класса! Блюститель порядка! Шериф О’Хара!

– Костя! Перестань поддевать девочек.

– А то что? – расплылся Костя в придурковатой улыбке.

– А то…

– Ну! – весь передёрнулся Костя.

– А то списывать не дам! И вообще, здороваться не буду.

– Ой, так страшно прям! А вот по морде врезать не погрозишься?

– Ну… если ты до такого способен опуститься, то… жаль…

И Никита спокойно пошёл на место. Через несколько секунд зазвенел звонок на урок.

Девочки, безусловно, замечали достоинства Никиты, но только про себя. Они даже стеснялись такого джентльмена. Настолько он казался им безупречным, что они считали себя недостойными даже друг с другом о нём говорить, только обменивались взглядами. Они стеснялись спросить у Маркова какой-нибудь ответ к задаче. Героизмом среди одноклассниц считалось сказать ему «привет!». Когда это происходило, как Никита отвечал! Прикрыв глаза, с небольшой, но ясной и твёрдой улыбкой говорил: «Привет!». Та, которая слышала это в ответ, испытывала счастье с примесью испуга и не могла ничего говорить подружкам.

А вот Костя Савин списывал у Никиты постоянно.

И вообще, трудно представить, как эти антиподы к средним классам могли превратиться в лучших друзей! Один – круглый отличник, другой – троечник, один – примерный, другой – сорванец. Но с годами Никита и Костя стали как-то сходиться, оказывать друг на друга взаимное влияние. Никита становился живее и подвижнее, Костя – наоборот, спокойнее и задумчивее. Будто вся их изначальная противоположность оказалась чем-то поверхностным, но объединяло их нечто глубинное. Сразу этого и не назовёшь. Какая-то принципиальность, у каждого на свой лад, стремление переделать что-то в окружающем мире. А это наиболее свойственно подростковому возрасту.

Наивысшая стадия дружбы Кости Савина с Никитой Марковым началась, когда Костя заговорил об анархии.

– Ты не задумывался, Никитос, что миром сейчас правят деньги?

– Слушай, Костян, задумывался, с детства ещё! Как у нас вдруг мысли сошлись!

– И так беспощадно бабло это правит! Слышал про пацана, который из-за смартфона повесился?

– Ох-х… Слышал, – горестно вздохнул Никита.

Об этой страшной истории писали в газетах. Мальчик из бедной семьи мечтал о смартфоне вместо старого мобильника. И однажды получил его в подарок не от родителей, а от тёти, более зажиточной. Но ребёнок слишком увлёкся им, и на уроке смартфон отобрали. Ребёнок ощутил свою жизнь конченой и, придя домой, повесился на двери…

– Но предложить-то ты что-то можешь? – спросил в свою очередь Никита, – революцию?

– Тут, видишь ли, если та революция, Октябрьская, которой уже сто лет… – Костя поморщился от раздумий, – она бы ещё могла что-то выправить, привести к идеальному обществу, если бы… эти большевики не стали бы снова государство возрождать с его репрессиями. Сталин оказался тем же царём, только красный, перекрашенный. Из-за этого социализм пал со временем. Не нужно было никакого государства, нужна была анархия. По верному пути пошёл Нестор Махно, он ни в какие вожди не лез.

– Интересно рассуждаешь, такого я и на истории не слышал! Откуда ты это берёшь?

– Да так, поглубже залез в историю. Книжки, фильмы, инет. Наткнулся на интересное – стал глубже копать.

– Ну, молоток ты!

– В общем, я тебе чётко скажу: самый идеальный, справедливый общественный строй – это анархия.

– Без государства?

– Естественно, безо всякой власти. Анархия – значит «безвластие».

– Это что значит, каждый делает, что хочет? А если кто-то хочет убивать, наживаться за чужой счёт?

– Эх, дотошный ты, как всегда. Это значит установление для человечества гармоничных отношений, братства, которое настанет безо всяких государств, без деления на «моё» и «твоё», на «мы» и «они». Ещё деление людей на нации покорёжило человеческую жизнь, отсюда произошёл фашизм.

– Ненавижу фашизм! – воскликнул Никита. – Давно и люто ненавижу!

– Похвально. В меньших масштабах он ещё национализмом называется. Это и в нашей школе найти можно. Ходил в школу паренёк с юга, с Кавказа. Реальный такой пацанчик, дружелюбный, крутой. Но вот его одноклассники, мелкие ублюдки, его затравили за одну только национальность.

Никита настороженно посмотрел на друга. Тот ухмыльнулся.

– Да нет, тут всё не так трагично кончилось. Он просто уехал на историческую родину, в Дагестан куда-то. Но всё равно жалко, такой реальный был дружбан. Это всё государство делает.

– Не очень понял сейчас. Государство на него натравливало всех этих придурков?

– Государство даёт преимущество одной нации перед другой. Русские объявлены какой-то там… титульной нацией. Все остальные – чужаки, хоть и живут здесь. Нерусские как будто враги.

– Не слышал я ничего такого по телевизору.

– Да счас! Всё скрыто внушается, сам не заметишь. Государство само не раскроет свою поганую сущность. Государства друг с другом воюют, простых людей убивать друг друга заставляют. Например, Россия – большая, а Дагестан – маленький.

– Дагестан вообще-то – часть России, – поправил Никита.

– А-а, – осёкся Костя, – но я бы предпочёл называть его частью мира. И вообще, хорошо бы отменить понятия «родина»? Или если бы все люди считали родиной планету Земля?

– Может, и хорошо бы, надо подумать!

– Ну подумай, ты же умный у нас.

Заиграла мелодия звонка на урок…

Так, постепенно, Никита впитывал идеи анархизма, находя в них что-то созвучное своим давним, можно сказать, врождённым мыслям и чувствам – поискам справедливости, всеобщей гармонии, ненависти к фашизму, к унижению слабых. К пятнадцати годам Никита окончательно стал убеждённым анархистом. И анархию он понимал не как вседозволенность, а как самое справедливое общественное устройство. Доказательством служило то, что его убеждения вовсе не исключали серьёзного отношения к учёбе.

Никита имел и младшую сестру Алёну, моложе на пять лет, он следил также и за её учёбой, за выполнением ей домашних заданий. Когда Никита лежал с отравлением, её, годовалую, оправили к бабушке. Характером она вышла не такая, как брат, более своевольной. Но перед братом она просто благоговела и никогда не делала того, что могло бы вызвать его хоть малейшее недовольство. Для неё он представлял такой авторитет, до которого даже отец не дотягивал.

2. Аутизм

Наиболее блистательной учёба Никиты стала с появлением такого предмета, как химия. В первую очередь это проистекало из его отравления в детстве. Никита был так устроен, что его манило изучать то, отчего он когда-либо пострадал. Когда весь класс кое-как пыхтел над составлением уравнений химических реакций, Марков знал уже всё на год вперёд. Жаловался парень только на то, что в школе проводится мало опытов с превращением веществ. Вторая по значимости причина интереса к химии оказалась связана с анархистскими убеждениями. Главным пособием по «анархизму в действии» являлась так называемая «Поваренная книга анархиста», где говорилось о получении взрывчатых веществ, огня, дымовых завес и прочих «орудий революционного наступления» с помощью несложных химических реакций. Эту книгу зачитал до дыр Костя, и интерес мгновенно передался Никите.

Так что бок о бок развивались два свойства Никиты – увлечение химией и анархистские убеждения. Парень полагал уже однозначно, как его друг, что для осуществления братства всех людей на земле необходима отмена и национальных различий так же, как отмена различий классовых, социально-экономических. В отвержении патриотизма Никита получил поддержку от такого великого писателя, как Лев Николаевич Толстой, в тех его размышлениях поздних лет, когда он стал враждебно настроен к государству и к церкви как источникам насилия. В плане отношения к религии Никита превратился из агностика, который не может сказать, есть ли Бог, в уже убеждённого атеиста. Если анархизм отвергал земную, видимую власть, то тем более отвергал власть невидимого, видел в религии гипноз, паралич человеческой воли, не допускающий прогресса, построения справедливого гармоничного общества. Так для Никиты выявились ещё две неотъемлемые составляющие анархизма – космополитизм и атеизм.

Никита стал и старостой класса – редкий случай, когда им являлся мальчик. Когда уроки в школе подходили к концу, он отмечал в классном журнале отсутствующих. И парень сразу заметил в списке незнакомую Машу Обходчикову. Он не сразу, но спросил у классного руководителя:

– Анна Валерьевна, а вы не знаете, что это за Обходчикова Мария в списке?

– Это надомница. В школу не ходит, учителя на дом к ней приходят.

– А почему так получилось?

– Это, Никита, тебе не так уж нужно знать. Но раз ты такой любопытный – скажу, что она болеет. Теперь спроси ещё: чем.

– Спрашиваю! – не отступал парень с самым серьёзным видом.

– Никита! Если только в награду за блестящую учёбу, примерное поведение и как старосте скажу тебе. Аутизм у этой девочки. А вот дальше ничего не спрашивай. Что такое аутизм – сам поищи в книгах, в интернете – ты ж у нас вон какой книгочей!

И до Маркова дошло, что от абстрактных лозунгов он может и должен перейти к конкретным делам – как-нибудь сходить к этой больной девушке и попробовать вывести её из изоляции, убедить стать полноценным членом общества. В этом бы проявился гуманизм его воззрений.

Но только не мог Никита предположить, насколько быстро и неожиданно он сможет встретиться с Машей Обходчиковой.

У него уже выросла младшая сестра Алёна, и в связи с этим их семья переехала в трёхкомнатную квартиру в том же районе, школу менять не пришлось. Никита пошёл тогда уже в десятый класс.

Глава семьи Александр Константинович прекратил свои дальние рейсы, грузовик использовал для перевозки мебели – прежней и новой, для комнаты Никиты и комнаты Алёны.

Возвращаясь однажды с автобазы пешком, Александр Константинович увидел женщину, далеко не пожилую, непомерно нагруженную покупками. Шли они в одном направлении, Александр шёл налегке и почувствовал стыд и потребность помочь.

– Позвольте!

– Да что вы! – радостно и смущённо ответила та.

– Такой груз не для женщин!

– Ну, пожалуйте.

Александр Марков взял одну из сумок – ту, что потяжелее. На лифте они доехали до одного этажа, и оказалось, что они соседи по лестничной клетке.

– Да мы ещё и соседи! – изумился Александр.

– Да-а, я вас видела уже, это вы меня не успели увидеть!

Тут же пришла следом и супруга Маркова, Светлана Михайловна, отстояв свою почётную вахту медсестры.

– Ой, здравствуйте, я тут вашего мужа благодарю за то, что он сумки мне помог дотащить из «Пятёрочки».

– Да, Сашка у меня отзывчивый!

Тот поперхнулся, посмотрел на жену с шутливой укоризной и повернулся к соседке:

– Меня, кстати, зовут Александр.

– Меня – Светлана, – подхватила жена.

– Очень приятно, меня зовут Ирина.

– Очень приятно, – дуэтом ответили Марковы.

– У вас ещё детишки, да?

– Да, двое.

Ирина Юрьевна, спросив номер школы, где учатся дети Марковых, открыла ещё кое-что.

– А в десятом «А» кто-нибудь учится?

– Никита там учится, – с удивлением ответила Светлана Михайловна.

– Надо же! Он же одноклассник моей дочки Маши! Только она у меня надомница, потому что… – последовал вздох.

– Сочувствуем, – проговорила Светлана, догадавшись.

– Аутизм у моей доченьки!

– Это нахождение в своём вымышленном мире с изоляцией от реальности?

– В точности так! А откуда вы знаете, Света?

– Да разбираюсь немного, медсестрой работаю.

– Не устаю я восхищаться вами обоими! Какие благородные профессии и поступки!

– Да ладно вам! – отмахнулась Светлана.

Александр, откланявшись, зашёл в квартиру, Ирина обратилась к Светлане.

– В таком случае я вас особенно в гости приглашаю. Поговорим, может, подробнее о моей дочке, и о ваших детишках заодно.

На этом женщины распрощались.

Никита буквально подпрыгнул от изумления, узнав, что та самая Обходчикова Маша живёт теперь по соседству с ним.

– Не может быть! Как это так?! Я ж её так давно в списке в журнале вижу, не один год! Вот это чудеса! – тут он вспомнил, что чудес не бывает. – Вот это совпадения!

Светлана Михайловна сказала, что зайдёт к соседке пока одна.

Там про Машу она всё хорошо поняла и объяснила матери девочки, дала надежду. Но вот Ирина Юрьевна, в свою очередь, оказалась просто шокирована рассказанным о Никите – о случае с отравлением газом в детстве и о его анархистских идеях и настрое на революцию. Маше, которая не могла даже говорить, она сказала:

– Вот как, дочура моя! Сначала я, было, на что-то понадеялась, узнав, что по соседству с нами твой одноклассник переехал, но потом пришла в ужас: откуда у них взялся такой сорванец?! Мутация какая-то генетическая! От такого тебя, наоборот, оберегать надо! Через полгода только если его приглашу, не раньше, посмотрю, не будет ли буянить!

Маша в ответ только мычала со вздохом.

Но настало всё-таки время, когда и Никиту пригласили.

– Ты только, Никит, поосторожней там, – напутствовала мама, – девочка всё-таки довольно нелюдимая, не говорит даже. Не надо, пожалуйста, никаких резких слов и жестов, лозунгов всяких. Ирина Юрьевна уж слишком насторожилась, узнав о твоих идеях.

– Ничего, мам, она изменит отношение к этим идеям!

– Но не в первый же раз!

– Не в первый, конечно, со временем.

Светлана Михайловна имела и другого рода опасение, которое она не высказала сыну: «Я видела эту Машу. Если и Никита её увидит, то может буквально с ума сойти! Он и без того впечатлителен».

Какой изначально представлялась Никите эта девушка? Он полагал, что в соответствии с её отрешённостью от мира, она должна быть невзрачной и, возможно, с какой-то застывшей на лице сморщенной гримасой. Вообще Никита представлял если не всех, то, по крайней мере, большинство людей с психическими расстройствами неприятными на вид: перекошенными, с вывернутыми руками, волочащимися ногами, отрывистыми криками вместо речи и прочими подобными дефектами.

И вот, узнав, что соседская дочка болеет каким-то аутизмом, отгорожена от общества, в первую очередь, сверстников, он даже не стал питать к ней особого интереса как к девушке. Только лишь считая гуманизм неотъемлемой составной частью анархии, Никита решил посетить соседку в знак признания равных возможностей для всех людей на планете. Не столько он хотел увидеть Машу, сколько она захотела, благодаря своей маме.

Итак, приближался момент их встречи.

– Вон там дочурка моя живёт, – указала комнату Ирина Юрьевна. – Можно к тебе, дочур? – В ответ молчание. – Значит, можно. Молчание у нас – действительно знак согласия. Не захотела бы – запищала бы недовольно. А так – пожалуйста!

Никита зашёл в направлении протянутой руки. И в этот момент у него начался новый жизненный этап. При взгляде на Машу он застыл и пошатнулся. Такой красоты он не видел ни у одной здоровой девушки. Красота казалась неземной, доходила до совершенства: круглое ясное лицо с крупными светло-карими глазами, тёмные переливающиеся волосы, заплетённые в тугую косу, очень развитая фигура. Восторг Никиты дошёл даже до какого-то испуга. Какое-то мистическое чувство пронзило Никиту, несмотря на то что он считал себя материалистом и отвергал всякую мистику, потусторонние силы. Он вспомнил испуг гоголевского героя при виде красоты панночки. Так вот, все мистические ощущения заключались в вопросе: не колдунья ли она? Но в следующую секунду парень ощутил, что такая красота исходит именно от болезни. Он открыл нечто ранее неведомое – какой красивой может быть больная девушка, какую красоту может давать болезнь.

Наконец, до парня дошло, что он уже несколько секунд стоит, не шелохнувшись, с приоткрытым ртом. Он встрепенулся, поперхнулся и смущённо попробовал что-то сказать хозяйке квартиры:

– Спа-сибо, Ирин Юрьна, за приглашение!

Та смотрела в ответ как-то выжидающе, затем снова обратилась к дочери:

– Ну что, Машуль, смотри! Вот мальчик из твоей школы – Никита Марков. Из твоего класса. Ты – надомница, а он ходит в школу. Учится неплохо, особенно по химии. Да? – Никита кивнул. – Вот, если что, поможет.

Наступил ключевой момент – Маша посмотрела на Никиту. Особенным взглядом. Его не назовёшь ни смущённым, ни испуганным, ни нежным, ни тем более игривым и вызывающим. Но, в конце концов, и равнодушным также не назовёшь. Взгляд Маши оказался каким-то устало-выжидающий, словно говорящим: «Ты-то чем меня удивишь? Ты-то что изменишь в моей жизни?». В момент захода в комнату Никиты Маша вообще выполняла один ритуал, понятный только ей самой – перекладывала в разные углы стола учебник алгебры и тетрадь, кладя тетрадь то поверх учебника, то под него, то всовывая тетрадь в учебник. Присутствие парня-ровесника этому ритуалу никак не помешало.

Никиту такой взгляд девушки довёл чуть ли не до отключки. Парень чётко понял, что говорил этот взгляд, понял, что от него чего-то ждут. Взгляд ничего не предлагал, не обещал, он только лишь ждал, с выдыхающейся надеждой, но ждал.

Глядя на ослепительно прекрасную, но при этом несчастную девушку-сверстницу, Никита не испытывал того, что в молодёжной среде пошло называется «истекать слюной». Он испытывал трепет и благоговение. Не зная, куда себя деть, он думал, не упасть ли ему к её ногам. Никита видел перед собой красоту в предельно возможном в этом мире проявлении, и эта красота – не просто красивая девушка, а сама красота – обратилась к нему. Обратилась без слов, но предельно ясно. До этого парень знал, что его жизнь ждёт от него преобразований, решительных действий. И оказалась, что эта больная, несчастная жизнь имеет облик прекрасной девушки. Отсюда вывод: как, оказывается, прекрасна его жизнь! У Никиты просились наружу слёзы, а вовсе никакие не «слюни».

А может, всё это назвать короче: Никита влюбился? Так нет же, слишком примитивно! Он обрёл свою жизнь в новом качестве: зрительно воспринимаемом. Красоту всех своих порывов и устремлений, всех величественных книг и самого мироздания он смог уместить в этот один-единственный образ – образ больной аутизмом девушки по имени Маша.

– Ну что, всё с алгеброй? – рядом ещё находилась мама Маши.

И тут наступил следующий этап знакомства Никиты с Машей – он услышал её голос.

Из голоса на данный момент не получалось слов. Раздалось нежное и трогательное бессловесное мычание, означающее «да».

– Что там ещё надо учить на ближайшие дни? Знаешь, Никит? – спросила Ирина Юрьевна.

– Ну, историю там… – парень перечислил остальные предметы.

– Так что давай, Маш, пока не особенно расслабляйся!

В ответ – снова тоненькое мычание, выражающее теперь усталость и задумчивость.

И тут Никита решил срочно идти домой, можно ведь так и заболеть от передозировки восторга, трепета и умиления. Он настроился на реальность данного момента и, как мог, чётко произнёс:

– Признателен вам, Ирина Юрьевна, за знакомство с Машей, я пока пойду, усталость какая-то, если что надо – ещё пригласите. Просто, если захотите. А сейчас что-то в сон клонит, извините.

– Ну что ж, Никит, приглашу! Рады будем такому умному гостю, джентльмену такому!

Но как только за Никитой закрылась дверь, с Ирины Юрьевны моментально слетела вся любезность. Она быстрыми шагами направилась к дочери.

– Значит так, Маша, не собираюсь я его часто приглашать! Никакой пользы тебе от него не будет, сорванца этого. Только внешнюю оболочку твою видит и всё, а проблемы твои ему… – Мать возмущённо махнула рукой. – На внешность-то твою смотрел, я видела как – как вкопанный, без стеснения даже. В общем, знай, родная моя, что я только для приличия, из уважения к соседям его пригласила! А так он тебе не особенно нужен со своими бредовыми идеями да похотью.

В течение дня у Никиты все движения стали замедленны. А ночью он не спал до двух часов. Занимался ли чем? Заливался слезами…

У Маши же в уме Никита не особенно запечатлелся, оказался просто промелькнувшим объектом. И вообще реальный мир представлялся для девушки второстепенным и малопонятным. Она осознавала в нём что-то лишь посредством мамы. Как мама скажет про объект реального мира – так и есть, своего мнения о чём-либо Маша составить не могла. Сказала мама, что придёт мальчик из её класса – значит так надо, и ничего страшного. Затем мама сказала, что ему незачем приходить, что в нём ничего хорошего, сочувственного – снова ни грамма возражения.

Реальный мир представлялся девушке пустыней с декорациями. Физически она воспринимала этот мир – видела, слышала и так далее, но не вдумывалась в то, что значит воспринимаемое. Есть дома и деревья, много чего ещё – но всё это не более, чем декорации в пустыне. Есть и люди, которые мечутся туда-сюда, как перекати-поле, барханы или дюны в пустыне. Они мечутся из-за каких-то своих дел. Бывали в мире особенно красивые декорации – этим только реальность могла привлечь Машу. Например, деревенька с прудом посередине и лесом на краю – вот это чудесно. Красота, встречаемая местами – вот единственное оправдание реальности в восприятии Маши.