Текст книги "Чугунные крылья"

– Ну да, станет. Исток-то весь в этой вере. Я понимаю, вера там в победу была у солдат, вера в дружбу, в свершения. Но это-то вера, она… бесплодна. – Он рассказал ещё кое-что про французских просветителей-атеистов XVIII века. – Казалось бы, этот вопрос разрешён был тогда окончательно.

– Да, Вадим как будто на машине времени к нам попал, из Средневековья, – добавил Капитонов, вовсе не думая, что этими словами он отступает от веры. Он хотел высказаться только лишь против фанатизма.

Но тут Капитонов всё-таки ощутил, что его разрывают пополам две силы: с одной стороны – докучливые христианские проповеди, с другой – этот безоговорочный, самодовольный атеизм Заслонского. И как раз по пути, на противоположной стороне тесной улицы стояла церковь Успения Пресвятой Богородицы, но Капитонов даже и не попробовал перекреститься – настолько его подавлял Заслонский. В этом и заключался весь хаос его жизни: ни одна из противоборствующих сторон – ни христианство, ни атеизм – не могла понять его. Каждая только тянула в свою сторону, разрывая сознание.

– Это что же значит, Вадим не будет знать ни счастья любви, ни открытий каких-то, – продолжал Заслонский.

– Религиозный вариант самоубийства, – добавил Капитонов, будучи и на самом деле противником монашества.

– Да-да, накладывает он на себя руки и только затем, чтобы получить от попов чин свой, настоятеля или кого там, и чтобы в церкви своей петь и этим просто на хлеб зарабатывать! Это же мещанство обыкновенное.

Капитонов уже начал улавливать в речи тёзки какие-то не те нотки.

– Да нет, – продолжал Заслонский, – думаю, всё у Вадима нормально будет! Встретит он девушку и всё, и этот бред пройдёт.

Вот тут-то Капитонов и распознал эти нотки. Они означали недопущение какого-либо отклонения от нормы. И претензию на всеведение. Про эту встречу девушки Заслонский говорил как о чём-то настолько естественном, происходящем само собой, как о восходе и заходе Солнца или смене времён года. Как будто для этой встречи с девушкой и нужных последствий не следует прилагать никаких усилий, которые у него, Сергея Капитонова, вообще прошли впустую… Но это пока ещё был далеко не конец разговора…

Два Сергея зашли в большой книжный магазин. И тут Заслонский увидел уже некоторые отклонения от нормы в Капитонове.

– Сергей, ты как будто здесь не был ни разу!

– Не был… – просто ответил Капитонов.

– Как не был?! Вот это да! – некоторое время он помолчал. – И всё-таки я поверить не могу, что ты, проучась все пять курсов, ни разу не был в «Молодой гвардии»!

– Я в «Библио-Глобусе» бывал, – немного раздражённо ответил Капитонов.

Они проходили по разным отделам – юридических книг, языковых словарей, цитатников фильмов и политиков. Кое-где было интересно и весело, Капитонов даже снова расположился к Заслонскому. Он подумал, что Заслонского со стороны принимают за его отца.

Но вот настала пора выходить… Капитонов ещё даже кое-что купил. Заслонский же предъявил сначала претензию, что этот большой учебник по философии – нечто «школярское», не годное для аспирантуры, но просмотрев, сказал, что «тоже ничего». Вышли и направились к ближайшей станции метро (уже другой). Продолжился разговор о Вадиме, о котором младший Сергей слишком разоткровенничался. Когда они спускались по эскалатору, он начал рассказывать, как после некоторых проповедей Вадима он сжимал кулаки и скрежетал зубами.

– Да? – усмехнулся Заслонский. Ему было забавно такое восприятие проповедей Вадима.

Поговорили и о прошедшей педпрактике, и о другом. В поезде Заслонский велел:

– Давай-ка мы с тобой обменяемся ещё домашними телефонами, а то что мы всё так.

Его повеление было исполнено. Капитонов даже проехал с Заслонским ещё одну станцию, на которой вышли оба. Вот до каких пор Капитонов не подозревал, в кого превратится его собеседник! Уже не идя, а встав, Заслонский безо всякого спроса сунулся в самую хрупкую часть души Капитонова и беззастенчиво всё там разнёс.

– …Понимаешь, ты – оранжерейный цветок, родители тебя холили и лелеяли…

Тут уж у Капитонова всё сжалось. Неужели пьянством это делалось и отстранённостью: «Сам выбрал, сам так захотел».

– …Они дали тебе образование…

«Что значит «дали»? В виде денег, что ли? Диплом я получил своими силами».

– А ты работать пока всё ещё не готов. Ну, что я могу посоветовать? Ты вот в школу ту попробуй устроиться, где практика была. Чтобы поближе к твоей специальности. У тебя там как, «преподаватель философии»? – Капитонов кивнул. – Вот с этого и начни. Только классного руководства не бери сначала. Вскоре так уже и заработаешь на новую «стиралку». В общем, долги начнёшь возвращать, помимо аспирантуры. Вечером, как придёшь – планы на следующий урок начнёшь составлять. А ночью будешь писать! – и Заслонский деловито изобразил процесс письма от руки.

Капитонов не додумался сразу спросить: «А спать когда?».

– И ещё, ты ведь когда-то будешь женат? – хлестанул Капитонова новый вопрос. После расставания с Любой он не мог ничего по этому поводу утверждать.

– Насчёт этого не знаю, – не думая, ответил он.

– Ну, если ты хочешь всю жизнь прожить бобылём…

Тут уж Капитонов по-настоящему вспыхнул.

– Но что это, от меня одного зависит?!

– А что, она тебе должна предложение делать?

– И от неё не зависит, ни от меня, ни от неё.

– А от кого? От Господа Бога, что ли?

Вот здесь Капитонов прозрел окончательно – понял, что перед ним стоит его самый страшный враг, самый лютый представитель карательного отряда «нормальных».

– Не знаю я! Есть объективные обстоятельства и всё! – сказал Капитонов уже с нарушенной мимикой. Он имел в виду разделение факультетов. Заслонский с этим вопросом угомонился. Но в целом пытка ещё не закончилась.

Заслонский стал поучать, как надо уметь открыться, заявить о любви, изобразил ответные слова воображаемой девушки. Капитонов, уже наполовину отключившись и перестав контролировать свою речь, вновь вернулся к Вадиму, сказав, что есть и такая разновидность любви, прояснив, какие претензии он имел сегодня к Вадиму.

– Ну значит, ты ему так нравишься и всё.

– Спасибо, успокоил.

Заслонский залился надменным смехом, превратившись в глазах Капитонова в настоящего упыря. Тот видел его всего омерзительно скорченным, такого уродливого лица не видел за всю свою жизнь. В этом хохочущем изверге для Капитонова воплотилась всё зло, которое он перенёс в этом мире – сразу всё. Абсолютное зло и абсолютное уродство слились воедино! Не имея возможности и способности наброситься на своего мучителя, Капитонов продолжал отрешённо стоять, на доли секунды даже забывая, где он находится.

Заслонский напоследок ещё покривлялся, объясняя, как нужно протирать пол влажной и сухой тряпкой, делая в доме уборку; а также, почему люди предпочитают религиозные экскурсии, паломничества, простым.

– Потому что там не будет никакого пьянства и сквернословия. А то в автобусе какая-нибудь скотина пьяная разорётся, – далее он немного передразнил эту «пьяную скотину», корча рожи.

«Как будто рассказывает о том, что дома у меня происходит. Вот этому, кого изображает, я и должен какие-то долги возвращать».

И наконец, всё это закончилось словами Сергея, конечно, не Капитонова:

– Ну ладно, давай, звони, не пропадай, – и тем же механическим пожатием руки. Но только Капитонов однозначно решил «пропасть» на веки вечные. И совсем уж жуткая мысль у него шевельнулась: если и встретиться с Заслонским, то только чтобы… что-нибудь с ним сделать. А может, он когда-нибудь и убьёт, если не Заслонского, то кого-то ещё, кто так же не поймёт его – самого несчастного человека на Земле. А что до Божьих заповедей… Что ж, просто Сергею Капитонову будет уже ясно, за что он расплачивается…

Еле удержался он, чтобы не выбросить свой диплом по дороге.

Дилемму между устройством на работу и поступлением в аспирантуру Елена Сергеевна обозначила перед сыном всё в той же жёсткости. Учёба – это то, чем Сергей занимался с первого класса вплоть до теперешнего получения высшего образования. Работа же – это то, что ему пора уже было делать, чтобы жить полноценно. В аспирантуре Сергею не грозило встретить Вадима, да и Заслонского он не очень опасался встретить (тот как-то уклончиво ответил на вопрос об аспирантуре). А вот кого Сергей в первую очередь не хотел там встретить – это Рому Фокина, который его без конца подзуживал, поддевал, уже вначале четвёртого курса выпытывал тему его диплома. Словом, при такой дилемме Сергей Капитонов решительно отказался от аспирантуры и намеревался начинать поиск работы по объявлениям.

Есть такое явление как легкомыслие – когда человек не может задумываться о последствиях своих действий, делает что попало, что хочет, не тратя времени на раздумья. Сергей Капитонов обладал полярно противоположным свойством, которое следовало бы назвать тяжеломыслием. Он раздумывал над предстоящими действиями столько, что эти раздумья и сомнения лишали способности полноценно действовать, к самому действию он так и не переходил.

Его знакомство с Любой было тем исключением, которое подтверждает правило. Он рвался к Любе не потому, что был уверен в отношениях с ней, а потому, что сомневался в отношениях с какой-либо другой девушкой. Так же и специальность «философия» он выбрал не от уверенности в её нужности, а от сомнения в нужности всех остальных.

И всё-таки в жизни Капитонова была одна сфера, в которой он прошёл точку невозврата.

Часть V
Точка невозврата

Под грозные напевы хора все в храме опустились на колени – от настоятеля до прихожан, стоящих в притолоке. Был первый день Великого Поста – Чистый Понедельник. Сущность поста заключалось в покаянии и очищении, исправлении. Первое, что на этой службе бросилось в глаза Сергею – другой цвет лампад. Раньше они были красными, а теперь – синими. Он впервые видел синие лампады, так как в Великий Пост в храм ещё не ходил. Он начал ходить в прошлом году, на неделе после Троицы. Теперь же читался покаянный канон Андрея Критского, начинающийся со слов о «преступлении Адама», пропетых басистым дьяконом. Хор, стоящий на клиросе, в глубине сбоку, периодически напевал: «Помилуй мя Боже, помилуй мя». Канон длился достаточно долго, но Сергей не засекал, сколько именно. В нём наиболее запомнились слова о порабощении страстям, сластям, упоминание пару раз о гееннском огне. В конце чтения канона священники, стоявшие в два ряда лицом к лицу на коврах перед центральным аналоем, ушли в алтарь.

Потекли обычные молитвы, читаемые каждый день, к ним ещё добавилась специальная великопостная молитва Ефрема Сирина. Служба была вечерней, и уже темнело, но люстры пока не включались. Окончилась служба проповедью настоятеля – отца Владимира. Он начал с того, что Сергею показалось слегка странным – поздравил прихожан с началом длительного и строгого поста.

– …В прочитанном нами покаянном каноне неоднократно упоминались пост и молитва, стоящие рядом. И это совершенно не случайно, дорогие друзья. Пост и молитва находятся в тесной связи и подпитывают друг друга, и одно без другого не действует. Телесный пост одухотворяется молитвой ко Господу, а молитва подкрепляется постом. Пост и молитва – это крылья души, как утверждали наши древние Святые Отцы. Это те крылья, которые помогут душе возвыситься над земной суетой и долететь до небесного града Иерусалима. Ещё, о связи поста с молитвой говорит народное выражение: «Сытое брюхо к ученью глухо». Отсюда оказывалось, что сытое брюхо и к молитве глухо…

В храме было уже так темно, что не видно лица отца Владимира на амвоне. А находящиеся по сторонам от него синие лампады производили впечатление синих мерцающих звёзд в тёмном небе, с которого и обращался отец Владимир.

– Я прошу вас, братья и сестры, не принимать наступивший Святой Великий Пост за какой-то тёмный, безрадостный период из-за того, что мы воздерживаемся от чего-то приятного нам. Я прошу вас принимать этот период за период обновления, за духовную весну. И главное, к чему я вас призываю, дорогие мои – чтобы вы ежедневно, неустанно, даже принуждая себя, молились. Пост – это период усугубления нашей молитвы, которая временами нуждается в усугублении, а в Великий Пост – особенно. И я желаю вам каждый день этого поста с момента пробуждения находить в себе душевный пуск к молитве, настрой на движение к Богу. Отсюда и будет проистекать вся наша с вами истинно христианская жизнь, ведущая нас туда, куда вознёсся в человеческой плоти Спаситель. Да услышит Господь наши с вами молитвы и приблизит нас к Его Небесному Царствию, и хранит, и спасёт Он всех вас! Аминь!

– Аминь! Спаси Вас, Господи! – отозвались прихожане.

После этого и включился свет в люстрах.

К настоятелю подошли с вопросами старушки. Подходил и Сергей за благословением, сложив для этого ладони – правую поверх левой – и сделав их «лодочкой». Священник в тот момент отвечал одной старушке:

– Правильно, правильно, конечно, так и надо! – подошёл Сергей. – С Богом, помогай Господь! – сделал священник над его руками крестное знамение, только пальцы сложив по-особому, не в три персты. Так складывают их святые на иконах. Слова отец Владимир произнёс как-то радостно.

Из храма Сергей вышел сбоку и направился за ворота. Просителей милостыни не было. В чистой и глубокой синеве темнеющего неба тоненьким пёрышком повис серпик новорожденной луны. От этого новолуния Церковь и отсчитывает начало Великого Поста.

А благословение Сергей просил для учёбы, но главное – для успешных встреч с девушкой Любой… Его, конечно, впечатлила суровая торжественность богослужения в Чистый Понедельник. Обдумывал он и слова отца Владимира. (Кстати, Сергей поначалу не думал, что именно отец Владимир – настоятель. Думал, настоятель должен быть постарше). Больше всего в проповеди Сергею понравились слова о том, что Христос вознёс человеческую природу на такую высоту, которой не было даже у Адама. А вот наименее понравился, пожалуй, призыв «ежедневно и неустанно молиться». В этот-то день Сергей прочитал весь утренний молитвенный канон, молитвенное правило, даже без сокращений. Но выискивать в себе такой настрой каждый день становилась уже проблематично. Каждую молитву легко было читать с самого начала, но с ежедневным её повторением в течение месяцев концентрация уходила. И всё труднее было воспарять над земными проблемами. А что до собственно поста, в узком смысле, связанном с пищей, то Сергей кое-что поел, хотя в идеале по церковному календарю в этот день было принято полное воздержание от пищи. Но на это мало кто способен, Сергей мог бы попробовать поголодать, если бы жил один, но мама всё равно заставит хоть что-то поесть.

К разным священнослужителям в храме у Сергея отношение было разное. В основном, он оценивал их по проповедям. Кто-то в них любил делать упор на принуждение, упрёки и запугивания. А чьи-то проповеди действительно утешали и воодушевляли. У главного батюшки храма, отца Владимира, проповеди бывали разные. От одной этой, в Чистый Понедельник, Сергей уже испытывал противоречивые чувства. Так что настоятеля Сергей не относил ни к «чёрному», ни к «белому» списку. Как и положено было настоятелю, он объединял в себе свойства всех остальных.

А вот после одной из проповедей отца Владимира, которая Сергею не понравилась (она была раньше, осенью), произошло одно странное, если не сказать, сверхъестественное явление. Настоятель пересказывал и толковал притчу о богаче и Лазаре. Богач оказывался виноват не только в том, что не делился своим богатством, но и в том, что «формально относился к божественным предписаниям», думал, что всё соблюдает и был доволен собой, ел-пил-веселился.

– Эта притча заставляет нас посмотреть на то, как мы относимся к нашим действиям, которые Церковь установила безусловно непременными, – возвестил отец Владимир.

«Что же получается, мало эти действия выполнять, надо ещё и относиться к ним как-то особенно, не как просто к выполненной обязанности?» – недоумевал Сергей. Но своего недоумения парень, как ему казалось, никак не выдавал. Отец Владимир давал всем прихожанам приложиться «ко кресту», встал в очередь и Сергей. И тут взгляд священника упал на парня… и в одно мгновение наполнился испугом. Это было не недоумение, не недовольство, а именно испуг, чистый испуг без всяких примесей. Как будто отец Владимир каким-то особым, духовным зрением увидел в нём его прошлое или будущее. Сергей был уверен, что сам он смотрел совершенно обычно. Разве только задумчиво после такой проповеди, но он задумчив постоянно. Весьма удивил Сергея такой взгляд на него священника.

В самый первый раз исповедался Сергей неудачно. К тому же и неправильно – не читав в молитвослове покаянные каноны Иисусу Христу, Богородице и Ангелу Хранителю. Он просто ещё не знал ни о чём этом. Первое, в чём он решил исповедаться, не найдя ничего более серьёзного, он связал со своими чувствами к Любе.

– Мхм! – стал делать выводы отец Георгий. – Вам просто нужно помнить, что в браке помимо этого должна быть молитва друг о друге, об исцелении немощей, взаимная поддержка, взятие на себя того, что не может другой. А тело – оно стареет, состоит из костей, жил и прочего земного и тленного. Как вас зовут?

Этот вопрос был задан, чтобы имя прозвучало в разрешительной молитве. Уже такое звучание своего имени в молитве – «Сергий», было приятно Сергею, умиротворяло.

– Готовились к причастию? – спросил отец Георгий.

– Да! – наивно ответил парень. – Успею?

Таинство Святого Причащения уже шло.

– Да, все, кто готовился к причастию – успеют! – объявил батюшка всем в очереди.

И снова Сергей не знал, что «готовиться к причастию» – это значит читать в том же молитвослове специальное правило – последование к причащению, и быть на службе накануне вечером. Он полагал, готовиться – значит просто собираться, намереваться. Но, тем не менее, Сергей сложил руки крестообразно на груди, как причастник, и вкусил причастие, узнав его вкус и не более того. Это была всего лишь вторая неделя, как он начал ходить в храм.

По дороге домой парень вспомнил совет священника, которому исповедовался. Восторга эти слова не вызвали, но он был доволен просто тем, что уже наконец-то исповедался и причастился (хотя на самом деле не сделал правильно ни того, ни другого). А размышлял он так: «Значит, тело стареет? Но ведь до этого ещё далеко! Я пока что молод! Выходит, стареть надо с самого детства? Ладно, он это сказал на случай, если во мне будет слишком много этой самой страсти… А что тело из чего-то там состоит, так это и Евангелие состоит из листов, печатных знаков, называемых буквами, переплёта и обложки. Но не будут же они мысленно разлагать его на такие составные части! Если же разобраться, из чего что состоит, то можно дойти до атомов и элементарных частиц. Или для них существование атомов – ересь?». Но подобные рассуждения ничуть не портили настроение Сергею. Окончательно он ободрился, вспомнив подходящие к случаю поэтические строки своего гениального тёзки:

 
Все мы, все мы в этом мире тленны.
Тихо льётся с клёнов листьев медь,
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
 

Был в том же храме и такой батюшка, которому Сергей запросто исповедовался (уже готовясь) о самом интимном, даже без последующих комментариев, только с тем же вопросом об имени.

Но звучала в храме проповедь и с такими словами, страшнее которых Сергей не слышал:

– Мы должны пойти с вами по пути умерщвления плоти!

Их произносил отец Леонид, в котором Сергей сразу увидел смесь насмешливости и фанатизма. Стиль его проповедей был: «мы такие, мы сякие». Отец Леонид всегда, по поводу и без повода повторял гундосым голосом сквозь вздох: «Господи, помилуй нас, грешных!..». Сергей в этом видел особенное презрение к человеческому роду.

Один раз отец Леонид в канун Рождества Христова вдруг позвал его, совершенно для него неожиданно:

– Мужчина, подходите сюда!

Сергей, стоящий вдалеке, не понял, что обращаются к нему. Он пока был не мужчина, а молодой человек.

– Мужчина, вы слышите?

Сергей стал оборачиваться по сторонам.

– Мужчина, мы вас ждём! – Тут уже отцу Леониду помогли позвать Сергея стоящие рядом пожилые женщины. Наконец, Сергей понял, изумился и подошёл.

– Вы мужчина или нет? – вытаращился отец Леонид.

– А он не знает, – сказал кто-то рядом.

– Естественно! – наконец выдал ответ парень.

– Ну, а чего не подходите-то? Я его зову-зову, а он… – И батюшка передразнил Сергея, смотрящего по сторонам. Затем отец Леонид, наконец, благословил рукой. – В нашем храме мужчин вперёд пропускают, такой он у нас своеобразный.

Парень действительно не знал о таком правиле (это и имелось в виду в словах: «А он не знает»), а как узнал, что оно есть, так сразу же посчитал его идиотским. Почему вне церкви учат наоборот – пропускать женский пол? Например, в школе в класс первыми пускали девочек.

Эпизод был хоть и забавный, но у отца Леонида в дальнейшем вместо лёгкого юмора возникало какое-то зверство.

– Посмотрите, как выглядят святые на иконах! Какие смиренные лица, и какие позы. Мы такие позы и принять-то не можем. Не потому, что они какие-то противоестественные, а потому что для нас, изнеженных во грехе, они слишком чужды. Попробуем мы вот так руки вскинуть – так минут через десять они у нас уже согнутся, и голова закружится и всё! Потому что мы во грехе! А те люди настолько стяжали Святого Духа, настолько возвысились к Богу, что у них сутками длилось молитвенное состояние. А где в первую очередь благодать стяжать? В церкви! Поэтому я говорю: надо чаще ходить в церковь, чаще! И не так просто постоять, похлопать глазам и послушать. Вникать надо в каждое слово службы и понимать, что мы здесь с Богом встречаемся, с Богородицей и со всеми святыми. Кому Церковь – не мать, тому Христос – не отец! И получая в ней благодать – достойно получая! – дальше её выносим, дальше распространяем вместо заразы всякой греховной. А то как получается – мы как будто только в храме церковные люди! А мы должны быть ими везде – и дома, и на работе, и на отдыхе! А если мы идём где-то или едем и церковь видим – мы даже стесняемся перекреститься, боимся, как бы кто нас не увидел! Откуда такое двоедушие? Если мы стесняемся заявить о своей церковности, то что с нас взять?

Вот этот последний упрёк и задел Сергея особенно больно. Непривычка совершать крестное знамение при виде церкви, когда этого не делает никто из его близких и знакомых, была запросто объявлена двуличием.

После таких проповедей Сергей не мог зайти домой – звонил по дороге и говорил об этом матери. Он требовал, чтобы к нему, сидящему возле дома на скамейке, приехала скорая помощь. Это всё было от осознания того, что он не может быть «всегда и везде церковным человеком», при том, что он не может быть вообще никаким – ни работающим, ни семейным. А садился он на скамейку вообще зимой, тёмным вечером. Мама выходила, говорила с ним отнюдь не по-церковному и давала здесь же таблетку успокоительного свойства. Парень ещё сидел, пока таблетка не подействует, и только затем шёл домой.

Имена священников Сергей узнавал, в основном, в дни чьих-то именин – дни небесных покровителей, святых, имена которых носили священники. Так, отца Леонида настоятель поздравлял в день памяти мученика IV века Святого Леонида Египетского, летом. Как и полагается при поздравлении, были указаны заслуги, по крайней мере то, что было заслугами в глазах настоятеля. Сам отец Леонид смиренно и встревоженно потупил взгляд, являя полное отсутствие довольства собой во время слов отца Владимира.

– Наши прихожане, которые хорошо знают этого батюшку, могут сказать, что это за человек. Они знают, что он временами, можно сказать, жёсткий, но это всё по той же причине – от любви Христовой. Отец Леонид, восприняв слово учения Христа, решил не отступать от него ни на миллиметр! И нас он ведёт к тому, чтобы нам ни на йоту не согрешить!

Вот над этими словами Сергей долго затем думал. «Ни на йоту не согрешить? Для этого нужно быть, как минимум, кастратом. И вообще, эти «йоты» были у всех диктаторов, например, фашистских. Все служители тоталитарных режимов получали похвалу за железную верность своим принципам. Вот все это «йоты» и препятствуют подлинной человечности. «Йота» – это вообще буква греческого алфавита, потому «ни на йоту» означает торжество буквы над духом».

Да, вот таким и подобным образом Сергей размышлял почти каждый день. Но только не могли эти мысли проявиться наружу – он попросту забывал их. Все они составляли в его голове иной раз целый ураган, мешающий что-либо делать, в том числе – молиться.