Текст книги "Поэзия Серебряного века (сборник)"

 
Час, когда вверху цари
И дары друг к другу едут.
(Час, когда иду с горы):
 
 
Горы начинают ведать.
Умыслы сгрудились в круг.
Судьбы сдвинулись: не выдать!
(Час, когда не вижу рук.)
 
 
Души начинают видеть.
 

25 марта 1923

 
В час, когда мой милый брат
Миновал последний вяз
(Взмахов, выстроенных в ряд),
Были слезы – больше глаз.
 
 
В час, когда мой милый друг
Огибал последний мыс
(Вздохов мысленных: вернись!),
Были взмахи – больше рук.
 
 
Точно руки – вслед – от плеч!
Точно губы вслед – заклясть!
Звуки растеряла речь,
Пальцы растеряла пясть.
 
 
В час, когда мой милый гость…
– Господи, взгляни на нас! –
Были слезы больше глаз
Человеческих и звезд
Атлантических…
 

26 марта 1923

 
Терпеливо, как щебень бьют,
Терпеливо, как смерти ждут,
Терпеливо, как вести зреют,
Терпеливо, как месть лелеют –
 
 
Буду ждать тебя (пальцы в жгут –
Так Монархини ждет наложник)
Терпеливо, как рифмы ждут,
Терпеливо, как руки гложут.
 
 
Буду ждать тебя (в землю – взгляд,
Зубы в губы. Столбняк. Булыжник).
Терпеливо, как негу длят,
Терпеливо, как бисер нижут.
 
 
Скрип полозьев, ответный скрип
Двери: рокот ветров таежных.
Высочайший пришел рескрипт:
– Смена царства и въезд вельможе.
 
 
И домой:
В неземной –
Да мой.
 

27 марта 1923

 
Весна наводит сон. Уснем.
Хоть врозь, а все ж сдается: все́
Разрозненности сводит сон.
Авось увидимся во сне.
 
 
Всевидящий, он знает, чью
Ладонь – и в чью, кого – и с кем.
Кому печаль мою вручу,
Кому печаль мою повем
 
 
Предвечную (дитя, отца
Не знающее и конца
Не чающее!). О, печаль
Плачущих без плеча!
 
 
О том, что памятью с перста
Спадет, и камешком с моста…
О том, что заняты места,
О том, что наняты сердца
 
 
Служить – безвыездно – навек,
И жить – пожизненно – без нег!
О заживо – чуть встав! чем свет! –
В архив, в Элизиум калек.
 
 
О том, что тише ты и я
Травы, руды, беды, воды…
О том, что выстрочит швея:
Рабы – рабы – рабы – рабы.
 

5 апреля 1923

 
С другими – в розовые груды
Грудей… В гадательные дроби
Недель…
А я тебе пребуду
Сокровищницею подобий
По случаю – в песках, на щебнях
Подобранных, – в ветрах, на шпалах
Подслушанных… Вдоль всех
бесхлебных
Застав, где молодость шаталась.
 
 
Шаль, узнаешь ее? Простудой
Запахнутую, жарче ада
Распахнутую…
Знай, что чудо
Недр – под полой, живое чадо:
 
 
Песнь! С этим первенцем, что пуще
Всех первенцев и всех Рахилей…
– Недр достовернейшую гущу
Я мнимостями пересилю!
 

11 апреля 1923

Георгий

С. Э.

 
Ресницы, ресницы,
Склоненные ниц.
Стыдливостию ресниц
Затменные – солнца в венце стрел!
– Сколь грозен и сколь ясен! –
И плащ его – был – ясен,
И конь его – был – бел.
 
 
Смущается Всадник,
Гордится конь.
На дохлого гада
Белейший конь
Взирает вполоборота.
В пол-окна широкого
Вслед копью
В пасть красную – дико раздув ноздрю –
Раскосостью огнеокой.
 
 
Смущается Всадник,
Снисходит конь.
Издохшего гада
Дрянную кровь
– Янтарную – легким скоком
Минует, – янтарная кровь течет.
Взнесенным копытом застыв – с высот
Лебединого поворота.
 
 
Безропотен Всадник,
А конь брезглив.
Гремучего гада
Копьем пронзив –
Сколь скромен и сколь томен!
В ветрах – высокó – седлецо твое,
Речной осокой – копьецо твое
Вот-вот запоет в восковых перстах
У розовых уст
Под прикрытием стрел
Ресничных,
Вспоет, вскличет.
– О, страшная тяжесть
Свершенных дел!
И плащ его красен,
И конь его бел.
Любезного Всадника,
Конь, блюди!
У нежного Всадника
Боль в груди.
Ресницами жемчуг нижет…
Святая иконка – лицо твое,
Закатным лучом – копьецо твое
Из длинных перстов брызжет.
Иль луч пурпуровый
Косит копьем?
Иль красная туча
Взмелась плащом?
За красною тучею –
Белый дом.
Там впустят
Вдвоем
С конем.
 
 
Склоняется Всадник,
Дыбится конь.
Все слабже вокруг копьеца ладонь.
Вот-вот не снесет Победы!
– Колеблется – никнет – и вслед копью
В янтарную лужу – вослед копью
Скользнувшему.
– Басенный взмах
Стрел…
 
 
Плащ красен, конь бел.
 

9 июля 1921

 
О, тяжесть удачи!
Обида Победы!
Георгий, ты плачешь,
Ты красною девой
Бледнеешь над делом
Своих двух
Внезапно-чужих
Рук.
 
 
Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь гласом
Победным. – Тяжелым
 
 
смарагдовым маслом
 
 
Стекает кровища.
Дракон спит.
На всю свою жизнь
Сыт.
 
 
Взлетевшею гривой
Затменное солнце.
Стыдливости детской
С гордынею конской
Союз.
Из седла –
В небеса –
Куст.
Брезгливая грусть
Уст.
 
 
Конь брезгует Гадом,
Ты брезгуешь даром
Царевым, – ее подвенечным пожаром.
Церковкою ладанной:
Строг – скуп –
В безжалостный
Рев
Труб.
Трубите! Трубите!
Уж слушать недолго.
Уж нежный тростник
 
 
победительный – долу.
 
 
Дотрубленный долу
Поник. – Смолк.
И облачный – ввысь! –
Столб.
 
 
Клонитесь, клонитесь,
Послушные травы!
Зардевшийся под оплеухою славы –
Бледнеет. – Домой, трубачи! – Спит.
До судной трубы –
Сыт.
 

11 июля 1921

 
Синие версты
И зарева горние!
Победоносного
Славьте – Георгия!
 
 
Славьте, жемчужные
Грозди полуночи,
Дивного мужа,
Пречистого юношу:
 
 
Огненный плащ его,
Посвист копья его,
Кровокипящего
Славьте – коня его!
 
 
 –
 
 
Зычные – мачты
И слободы орлие!
Громокипящего
Славьте – Георгия!
 
 
Солнцеподобного
В силе и в кротости
Доблесть из доблестей,
Роскошь из роскошей:
 
 
Башенный рост его,
Посвист копья его,
Молниехвостого
Славьте – коня его!
 
 
Львиные ветры
И глыбы соборные!
Великолепного
Славьте – Георгия!
 
 
Змея пронзившего,
Смерть победившего,
В дом Госпожи своей
Конным – вступившего!
 
 
Зычный разгон его,
Посвист копья его,
Преображенного
Ставьте – коня его!
 
 
 –
 
 
Льстивые – ивы
И травы поклонные,
Вольнолюбивого,
Узорешенного
 
 
Юношу – славьте,
Юношу – плачьте…
Вот он, что розан
Райский – на травке:
 
 
Розовый рот свой
На две половиночки –
Победоносец,
Победы не вынесший.
 

11 июля 1921

 
Из облаков кивающие перья.
Как передать твое высокомерье,
– Георгий! – Ставленник небесных сил!
 
 
Как передать закрепощенный пыл
Зрачка и трезвенной ноздри раздутой
На всем скаку обузданную смуту.
 
 
Перед любезнейшею из красот
Как передать – с архангельских высот
Седла – копья – содеянного дела
 
 
И девственности гневной – эти стрелы
Ресничные – эбеновой масти –
Разящие: – Мы не одной кости!
 
 
Божественную ведомость закончив,
Как передать, Георгий, сколь уклончив
– Чуть что земли не тронувший едва –
 
 
Поклон, – и сколь пронзительно-крива
Щель, заледеневающая сразу:
– О, не благодарите! – По приказу.
 

12 июля 1921

 
С архангельской высоты седла
Евангельские творить дела.
Река сгорает, верста смугла.
– О, даль! Даль! Даль!
 
 
В пронзающей прямизне ресниц
Пожарищем налетать на птиц.
Копыта! Крылья! Сплелись! Свились!
О, высь! Высь! Высь!
 
 
В заоблачье исчезать, как снасть!
Двуочие разевать, как пасть!
И, не опомнившись, – мертвым пасть:
О, страсть! – Страсть! – Страсть!
 

12 июля 1921

 
А девы – не надо.
По вольному хладу,
По синему следу
Один я поеду.
 
 
Как был до победы:
Сиротский и вдовый,
По вольному следу
Воды родниковой.
 
 
От славы, от гною
Доспехи отмою.
Во славу Твою
Коня напою.
 
 
Храни, Голубица,
От града – посевы,
Девицу – от гада,
Героя – от девы.
 

13 июля 1921

 
О, всеми ветрами
Колеблемый лотос!
Георгия – робость,
Георгия – кротость…
 
 
Очей непомерных
– Широких и влажных –
Суровая – детская –
 
 
смертная важность.
 
 
Так смертная мука
Глядит из тряпья.
И вся непомерная
Тяжесть копья.
 
 
Не тот – высочайший,
С усмешкою гордой:
Кротчайший Георгий,
Тишайший Георгий,
 
 
Горчайший – свеча моих бдений – Георгий,
Кротчайший – с глазами оленя – Георгий!
 
 
(Трепещущей своре
Простивший олень.)
– Которому пробил
Георгиев день.
 
 
О лотос мой!
Лебедь мой!
Лебедь! Олень мой!
Ты – все мои бденья
И все сновиденья!
 
 
Пасхальный тропарь мой!
Последний алтын мой!
Ты, больше, чем Царь мой,
И больше, чем сын мой!
 
 
Лазурное око мое –
В вышину!
Ты, блудную снова
Вознесший жену.
 
 
– Так слушай же!..
 

14 июля 1921

Поэт

 
Поэт – издалека заводит речь.
Поэта – далеко заводит речь.
 
 
Планетами, приметами… окольных
Притч рытвинами… Между да и нет
Он, даже размахнувшись с колокольни,
Крюк выморочит… Ибо путь комет –
 
 
Поэтов путь. Развеянные звенья
Причинности – вот связь его! Кверх лбом –
Отчаятесь! Поэтовы затменья
Не предугаданы календарем.
 
 
Он тот, кто смешивает карты,
Обманывает вес и счет,
Он тот, кто спрашивает с парты,
Кто Канта наголову бьет,
Кто в каменном гробу Бастилий
Как дерево в своей красе…
Тот, чьи следы – всегда простыли,
Тот поезд, на который все
Опаздывают… – ибо путь комет –
 
 
Поэтов путь: жжя, а не согревая,
Рвя, а не взращивая – взрыв и взлом, –
Твоя стезя, гривастая кривая,
Не предугадана календарем!
 

8 апреля 1923

 
Есть в мире лишние, добавочные,
Не вписанные в окоем.
(Не числящимся в ваших справочниках,
Им свалочная яма – дом.)
 
 
Есть в мире полые, затолканные,
Немотствующие: – навоз,
Гвоздь – вашему подолу шелковому!
Грязь брезгует из-под колес!
 
 
Есть в мире мнимые – невидимые:
(Знак: лепрозориумов крап!),
Есть в мире Иовы, что Иову
Завидовали бы – когда б:
 
 
Поэты мы – и в рифму с париями,
Но, выступив из берегов,
Мы Бога у богинь оспариваем
И девственницу у богов!
 

22 апреля 1923

 
Чтó же мне делать, слепцу и пасынку,
В мире, где каждый и отч и зряч,
Где по анафемам, как по насыпям,
Страсти! Где насморком
Назван – плач!
 
 
Чтó же мне делать, ребром и промыслом
Певчей! – Как провод! загар! Сибирь!
По наважденьям своим – как пó мосту!
С их невесомостью
В мире гирь.
 
 
Чтó же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший – сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!
 

22 апреля 1923

Побег

 
Под занавесом дождя
От глаз равнодушных кроясь,
– О завтра мое! – тебя
Выглядываю – как поезд.
 
 
Выглядывает бомбист
С еще-сотрясеньем взрыва
В руке… (Не одних убийств
Бежим, зарываясь в гриву
 
 
Дождя!) Не расправы страх,
Не… – Но облака! но звоны!
То Завтра на всех парах
Проносится вдоль перрона
 
 
Пропавшего… Бог! Благой!
Бог! И в дымовую опушь –
Как óб стену… (Под ногой
Подножка – или ни ног уж,
 
 
Ни рук?) Верстовая снасть
Столба… Фонари из бреда…
О нет, не любовь, не страсть,
Ты поезд, которым еду
 
 
В Бессмертье…
 

14 октября 1923

«Ты, меня любивший фальшью…»

 
Ты, меня любивший фальшью
Истины – и правдой лжи,
Ты, меня любивший – дальше
Некуда! – За рубежи!
Ты, меня любивший дольше
Времени. – Десницы взмах! –
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.
 

12 декабря 1923

Двое

 
Есть рифмы в мире сём:
Разъединишь – и дрогнет.
Гомер, ты был слепцом.
Ночь – на буграх надбровных,
 
 
Ночь – твой рапсодов плащ,
Ночь – на очах – завесой.
Разъединил ли б зрящ
Елену с Ахиллесом?
 
 
Елена. Ахиллес.
Звук назови созвучней.
Да, хаосу вразрез
Построен на созвучьях
 
 
Мир, и, разъединен,
Мстит (на согласьях строен!),
Неверностями жен
Мстит – и горящей Троей!
 
 
Рапсод, ты был слепцом:
Клад рассорил, как рухлядь.
Есть рифмы – в мире том
Подобранные. Рухнет
 
 
Сей – разведешь. Чтó нужд
В рифме? Елена, старься!
…Ахеи лучший муж!
Сладостнейшая Спарты!
 
 
Лишь шорохом древес
Миртовых, сном кифары:
«Елена: Ахиллес:
Разрозненная пара».
 

30 июня 1924

 
Не суждено, чтобы сильный с сильным
Соединились бы в мире сём.
Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,
Брачное дело решив мечом.
 
 
В братственной ненависти союзной
– Буйволами! – на скалу – скала.
С брачного ложа ушел, неузнан,
И неопознанною – спала.
 
 
Порознь! – даже на ложе брачном –
Порознь! – даже сцепясь в кулак –
Порознь! – на языке двузначном –
Поздно и порознь – вот наш брак!
 
 
Но и постарше еще обида
Есть: амазонку подмяв, как лев, –
Так разминулися: сын Фетиды
С дщерью Аресовой: Ахиллес
 
 
С Пенфезилеей.
О, вспомни – снизу
Взгляд ее! сбитого седока
Взгляд! не с Олимпа уже, – из жижи
Взгляд ее, – все ж еще свысока!
 
 
Что ж из того, что отсель одна в нем
Ревность: женою урвать у тьмы.
Не суждено, чтобы равный – с равным…
………………………………………………….
Так разминовываемся – мы.
 

 
В мире, где всяк
Сгорблен и взмылен,
Знаю – один
Мне равносилен.
 
 
В мире, где столь
Многого хощем,
Знаю – один
Мне равномощен.
 
 
В мире, где всё –
Плесень и плющ,
Знаю: один
Ты – равносущ
 
 
Мне.
 

3 июля 1924

«Жив, а не умер…»

 
Жив, а не умер
Демон во мне!
В теле – как в трюме,
В себе – как в тюрьме.
 
 
Мир – это стены.
Выход – топор.
(«Мир – это сцена», –
Лепечет актер.)
 
 
И не слукавил,
Шут колченогий.
В теле – как в славе,
В теле – как в тоге.
 
 
Многие лета!
Жив – дорожи!
(Только поэты
В кости – как во лжи!)
 
 
Нет, не гулять нам,
Певчая братья,
В теле, как в ватном
Отчем халате.
 
 
Лучшего стоим.
Чахнем в тепле.
В теле – как в стойле,
В себе – как в котле.
 
 
Бренных не копим
Великолепий.
В теле – как в топи,
В теле – как в склепе,
 
 
В теле – как в крайней
Ссылке. – Зачах!
В теле – как в тайне,
В висках – как в тисках
 
 
Маски железной.
 

5 января 1925

«Рас – стояние: вёрсты, мили…»

Б. Пастернаку

 
Рас – стояние: вёрсты, мили…
Нас рас – ставили, рас – садили,
Чтобы тихо себя вели,
По двум разным концам земли.
 
 
Рас – стояние: вёрсты, дали…
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав
 
 
Вдохновений и сухожилий…
Не рассóрили – рассорили,
Расслоили…
Стена да ров.
Расселили нас, как орлов –
 
 
Заговорщиков: вёрсты, дали…
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.
 
 
Который уж – ну который – март?!
Разбили нас – как колоду карт!
 

24 марта 1925

«Русской ржи от меня поклон…»

 
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба зáстится…
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи нá сердце…
Ты, в погудке дождей и бед –
То ж, что Гомер в гекзаметре.
Дай мне руку – на весь тот свет!
Здесь – мои обе заняты.
 

7 мая 1925

Вшеноры

Поэма Горы

Liebster, Dich wundert die Rede? Alle Scheidenden reden wie Trunkene und nehmen gerne sich festlich…

Hölderlin[6]6
  О любимый! Тебя удивляет эта речь? Все расстающиеся говорят как пьяные и любят торжественность. Гёльдерлин. (Перевод М. Цветаевой.)


[Закрыть]

 
Вздрогнешь – и горы с плеч,
И душа – горé!
Дай мне о гóре спеть:
О моей горé.
 
 
Черной ни днесь, ни впредь
Не заткну дыры.
Дай мне о гóре спеть
На верху горы.
 

 
Та гора была, как грудь
Рекрута, снарядом сваленного.
Та гора хотела губ
Девственных, обряда свадебного
 
 
Требовала та гора.
Океан в ушную раковину
Вдруг ворвавшимся ура!
Та гора гнала и ратовала.
 
 
Та гора была, как гром.
Зря с титанами заигрываем!
Той горы последний дом
Помнишь – на исходе пригорода?
 
 
Та гора была – миры!
Бог за мир взымает дорого.
Горе началось с горы.
Та гора была над городом.
 

 
Не Парнас, не Синай –
Просто голый казарменный
Холм – равняйся! стреляй!
Отчего же глазам моим
(Раз октябрь, а не май)
Та гора была – рай?
 

 
Как на ладони поданный
Рай – не берись, коль жгуч!
Гора бросалась пóд ноги
Колдобинами круч.
 
 
Как бы титана лапами
Кустарников и хвой,
Гора хватала зá полы,
Приказывала: – стой!
 
 
О, далекó не азбучный
Рай – сквознякам сквозняк!
Гора валила навзничь нас,
Притягивала: – ляг!
 
 
Оторопев под натиском,
Как? Не понять и днесь!
Гора, как сводня – святости,
Указывала: – здесь…
 

 
Персефоны зерно гранатовое!
Как забыть тебя в стужах зим?
Помню губы, двойною раковиной
Приоткрывшиеся моим.
 
 
Персефона, зерном загубленная!
Губ упорствующий багрец,
И ресницы твои – зазубринами,
И звезды золотой зубец…
 

 
Не обман – страсть, и не вымысел,
И не лжет, – только не дли!
О, когда бы в сей мир явились мы
Простолюдинами любви!
 
 
О, когда б, здраво и пóпросту:
Просто – холм, просто – бугор…
(Говорят – тягою к пропасти
Измеряют уровень гор.)
 
 
В ворохах вереска бурого,
В островах страждущих хвой…
(Высота бреда – над уровнем
Жизни)
– Нá те меня! Твой…
 
 
Но семьи тихие милости,
Но птенцов лепет – увы!
Оттого что в сей мир явились мы
Небожителями любви!
 

 
Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр.
 
 
Гора горевала о нашей дружбе:
Губ – непреложнейшее родство!
Гора говорила, что коемужды
Сбудется – по слезам его.
 
 
Еще говорила гора, что – табор
Жизнь, что весь век по сердцам базарь!
Еще горевала гора: хотя бы
С дитятком – отпустил Агарь!
 
 
Еще говорила, что это – демон
Крутит, что замысла нет в игре.
Гора говорила, мы были немы.
Предоставляли судить горе.
 

 
Гора горевала, что только грустью
Станет – чтó ныне и кровь и зной,
Гора говорила, что не отпустит
Нас, не допустит тебя с другой.
 
 
Гора горевала, что только дымом
Станет – чтó ныне и мир, и Рим.
Гора говорила, что быть с другими
Нам (не завидую тем другим!).
 
 
Гора горевала о страшном грузе
Клятвы, которую поздно клясть.
Гора говорила, что стар тот узел
Гордиев – долг и страсть.
 
 
Гора горевала о нашем горе –
Завтра! не сразу! когда над лбом –
Уж не memento, а просто – море![7]7
  Memento mori – помни о смерти (лат.).


[Закрыть]
Завтра, когда поймем.
 
 
Звук… Ну как будто бы кто-то просто –
Ну… плачет вблизи?
Гора горевала о том, что врозь нам
Вниз, по такой грязи –
 
 
В жизнь, про которую знаем все мы:
Сброд – рынок – барак…
Еще говорила, что все поэмы
Гор – пишутся – тáк.
 

 
Та гора была, как горб
Атласа, титана стонущего.
Той горою будет горд
Город, где с утра и дó ночи мы
 
 
Жизнь свою – как карту бьем!
Страстные, не быть упорствуем.
Наравне с медвежьим рвом
И двенадцатью апостолами –
 
 
Чтите мой угрюмый грот.
(Грот, была – и волны впрыгивали!)
Той игры последний ход
Помнишь – на исходе пригорода?
 
 
Та гора была – миры!
Боги мстят своим подобиям.
Горе началось с горы.
Та гора на мне – надгробием.
 

 
Минут годы, и вот означенный
Камень, плоским смененный, снят.
Нашу гору застроят дачами, –
Палисадниками стеснят.
 
 
Говорят, на таких окраинах
Воздух чище и легче жить.
И пойдут лоскуты выкраивать,
Перекладинами рябить,
 
 
Перевалы мои выструнивать,
Все овраги мои вверх дном!
Ибо надо ведь – хоть кому-нибудь
Дома – в счастье, и счастья в дом!
 
 
Счастья – в доме, любви без вымыслов,
Без вытягивания жил!
Надо женщиной быть – и вынести!
(Было-было, когда ходил,
 
 
Счастье – в доме!) Любви, не скрашенной
Ни разлукою, ни ножом.
На развалинах счастья нашего
Город встанет – мужей и жен.
 
 
И на том же блаженном воздухе
– Пока можешь еще – греши! –
Будут лавочники на отдыхе
Пережевывать барыши,
 
 
Этажи и ходы надумывать –
Чтобы каждая нитка – в дом!
Ибо надо ведь – хоть кому-нибудь
Крыши с аистовым гнездом.
 

 
Но под тяжестью тех фундаментов
Не забудет гора – игры.
Есть беспутные, нет беспамятных:
Гóры времени – у горы!
 
 
По упорствующим расселинам
Дачник, поздно хватясь, поймет:
Не пригорок, поросший семьями, –
Кратер, пущенный в оборот!
 
 
Виноградниками Везувия
Не сковать! Великана льном
Не связать! Одного безумия
Уст – достаточно, чтобы львом
 
 
Виноградники заворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками ваши дочери
И поэтами – сыновья!
 
 
Дочь, ребенка расти внебрачного!
Сын, цыганкам себя страви!
Да не будет вам места злачного,
Телеса, на моей крови!
 
 
Твéрже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
– Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи, на моей горе!
 
 
В час неведомый, в срок негаданный
Опознáете всей семьей
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой!
 

 
Есть пробелы в памяти, бельма
На глазах: семь покрывал…
Я не помню тебя – отдельно.
Вместо черт – белый провал.
 
 
Без примет. Белым пробелом –
Весь. (Душа, в ранах сплошных,
Рана – сплошь.) Частности мелом
Отмечать – дело портных.
 
 
Небосвод – цельным основан.
Океан – скопище брызг?
Без примет. Верно – особый –
Весь. Любовь – связь, а не сыск.
 
 
Вороной, русой ли масти –
Пусть сосед скажет: он зряч.
Разве страсть – делит на части?
Часовщик я, или врач?
 
 
Ты – как круг, полный и цельный.
Цельный вихрь, полный столбняк.
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.
 
 
(В ворохах сонного пуха
– Водопад, пены холмы –
Новизной, странной для слуха,
Вместо: я – тронное: мы…)
 
 
Но зато, в нищей и тесной
Жизни – «жизнь, как она есть» –
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
– Памяти месть.
 

1 января – 1 февраля 1924

Прага. Смиховский холм

Декабрь 1939

Голицыно, Дом писателей