Текст книги "Ветвь Долгорукого"

Глава 10

Этим теплым южным вечером у стен Баниаса уже не было ни одного воина Иерусалимского королевства, и горожане ликовали – враг отступил. Нелегко было на душе короля Амори: в третий раз он с позором уходил из Египта. Второй раз визирь Шавар хоть обещал выплатить за уход миллионы динаров, но обманул, а на этот раз вообще несолоно хлебавши пришлось ноги уносить. На это было две причины. Первая – у Амори заболел живот, какой только настой из трав ему ни давали выпить, боль не отпускала. У королей и простолюдинов животы болят одинаково! Вспоминал Амори, что воды из Нила он не пил, как архиепископ Тирский Федерик де ла Роше, который был рядом с королем, вздыхал, охал, сожалел, а втайне, естественно, радовался – хватит королю издеваться над его недугом – дизентерией, получи теперь сам это удовольствие! И вторая причина, наиболее важная, заставившая Амори срочно убираться восвояси – это было сообщение из Дамаска о том, что Салах ад-Дин, похоронив отца, собирается двинуть свою курдскую конницу в Палестину, первым падет Тир, самый крупный и богатый город королевства. С унылым выражением лица, сгорбившись, сидел на своем коне начальник королевской охраны Огюст де Пуссе, плохо возвращаться из похода без наживы. Правда, и потерь в охране – всего лишь два воина: артист из Рима и самый последний, приблудный, которого рекомендовал этот шутник их римского балагана: потеря невелика. Король шуметь не будет, а вот королева может спросить про артиста. «Скажу, геройски погиб под стенами Баниаса, – подумал де Пуссе, – а если струсил, сбежал, туда ему и дорога – в позор!.. Настоящая война – это не война на сцене, – усмехнулся начальник охраны, небольно теребя бока коня шпорами.

Глава 11

С помощью Ибрахима Олекса похоронил Десимуса на чужом кладбище, насыпав небольшой холмик и поставив связанный из обычных палок крест над могилой друга.

– Пусть земля будет тебе пухом, Десимус, прости, что я не смог вылечить тебя, – перекрестился Олекса, шмыгая носом, а Ибрахим, став на колени, молился Аллаху по-своему.

Перед тем как идти к визирю, чтобы показать свое мастерство игры в шахматы, Олекса задержался у Абу-Муаза.

– Олекса, мне и Ибрахиму предстоит долгая дорога, – начал араб, – мы едем в Мекку… Я думал поехать позже, но чувствую по здоровью, что следует поспешить… А Ибрахим со мной, он верный слуга, как и Зайд, погибший в Иерусалиме от рук бандита… Зайд меня защищал – Аллах воздаст ему должное на небесах!.. Так вот, Олекса, тебе хорошо пристало имя Али ибн-Ибрахим, а если бы ты принял нашу веру, мы вместе пошли бы в город, где родился пророк Мухаммед… Как ты?

– Рахмат, многоуважаемый Абу-Муаз, – низко, по-русски поклонился Олекса арабу, – но как же я могу отказаться от Иисуса Христа!.. Сколько поприщ шел я к Его Гробу, похоронил по дороге родного отца, что сказал бы он на том свете?.. Ля! Я родился христианином и умру им…

– Мухаммед и Иса – это пророки, а Бог один и для меня и для тебя, – покачал головой Абу-Муаз, – но твое решение – закон… Ты хороший человек, Олекса… Если на то будет воля Аллаха, судьбы твоя сложится счастливо… Да будет так!..

В тот же день Олекса играл в доме визиря в шахматы. Соперники его были не очень сильны, и он легко их обыгрывал, к большому удовольствию ал-Фадила. Он был не только визирем, но и личным письмоводителем султана Египта Садах ад-Дина, вхож к нему. Жалел визирь, что не мог играть в шахматы, хотя переставлять фигуры по белым и черным клеткам мог. Он не раз видел, как в свободное время султан сражался на шахматной доске с сестрой Зитой, большой любительницей шахмат, как они горячо спорили – забавно было наблюдать! Ал-Фадил не однажды слышал, как Зита жаловалась брату, что соперники-шахматисты, которых представляют ей, слабые, и с ними ей неинтересно играть. И у честолюбивого визиря родилась мысль, повести в дом султана этого Али ибн-Ибрахима, пусть-ка с ним поломает красивую головку своенравная, несравненная недотрога-принцесса. Один арабский вельможа, поверив в свое могущество и привлекательность, всего лишь пальцем коснулся ее руки и лишился самой важной части своего тела – головы! После игры ал-Фадил осмотрел Олексу с ног до головы, остался крайне недовольный и приказал одеть игрока во все новое: показывать принцессе оборванца опасно! Останется Зита удовлетворенная игрой, будет хорошо и ему, визирю ал-Фадилу, приедет из Сирии Салах ад-Дин, глядишь, похвалит лишний раз, а если Зита скажет, что зря провела время у доски, то он лично сам своим мечом разделает на куски этого мастера, вообще заодно выместит нелюбовь, ненависть и презрение к этим выдуманным злыми джиннами шахматам!

Наступил роковой день, когда нарядного, не попадавшего с зуба на зуб от страха Олексу ввели в палату принцессы. Тяжело дыша, толстый евнух Сид ибн Мансур втолкнул в спину Олексу через невысокий порог в помещение. Это был небольшой круглый зал, но так богато обставленный, что Олекса не мог не растеряться еще больше, сделать еще шаг вперед. Но его снова толкнули в спину. Ковры, узоры, цветы, дурманящее незримое море восточных ароматов – пестрело, переплеталось в его глазах, опьяняло ум. И особенно она, сидевшая за небольшим столиком, на котором лежала шахматная доска, украшенная драгоценностями, которые отражали отблеск яркого летнего солнца. Волнистые черные волосы, как бы свободно льющиеся с головы на плечи, золотая диадема у самого лба, фигурные, удивительной красоты сережки в ушах, прочерченные дугами тонкие брови над широко открытыми опять же черными глазами, припухлые алые губы, розовеющие щеки, в три ряда жемчужное ожерелье вокруг шеи, одежда из тончайшей разноцветной ткани – все это никак не входило в понятие действительности, а казалось Олексе сказкой, которую ему рассказывала мать в детстве. Неведомая сила заставила его упасть на колени и, сложив руки ладонь к ладони, как это делал Абу-Муаз перед тем, как что-то начачинать, стал наизусть читать:

– Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим…[123]123
  Бисми Ллахи р-рахмани р-рахим – Во имя Аллаха милостивого, милосердного (араб.).


[Закрыть]

Принцесса также что-то прошептала про себя.

Рядом с принцессой стояла тоже очень красивая, в дорогой одежде молодая женщина. Именно она показала Олексе рукой на свободное, покрытое узорчатым ковриком кресло у доски: садись, мол. И Олекса покорно выполнил это приказание. Затем Зита взглянула на женщину и едва заметно кивнула.

– Ельеб[124]124
  Ельеб – играть (араб.).


[Закрыть],– тихо, но твердо сказала женщина.

Олекса понял смысл этого слова и склонился над расставленными на доске фигурами, искусно вырезанными, как ему сказали потом, из слоновой кости. Олекса сделал первый ход конем. Принцесса кивнула женщине, показывая глазами свой ход, и та выдвинула вперед пешку. Игра началась молча, напряженно. Олекса, кроме фигур на доске, не видел ничего другого, а принцесса, казалось, не сводила глаз с играющего алии шатранджи, сильного мастера шахмат, как ей подобострастно доложили вельможи, зная о ее любви к шахматам. Откуда он взялся такой – с виду простой, светлый, симпатичный? Видела она всяких: белых, желтых, черных, круглоглазых, узкоглазых, скуластых и нескуластых, а вот такого шахматиста видит впервые, и ей он нравится: пусть приходит завтра и послезавтра, и… всегда! Уже в середине игры Олексе стало ясно, что он может легко обыграть принцессу, но стоит ли? Чем эта победа может обернуться? Эта прекрасная жар-птица из сказки, возможно, имеет характер бабы-яги! Ведь отрубили же голову бедняге-визирю, который посмел лишь дотронуться до нее пальцем! Правда, не она приказала предать его смерти, а ее всемогущий брат Салах ад-Дин. «Нет, – не без страха в душе подумал Олекса, – с этими армянскими курдами надо быть осторожнее…» И он проиграл: Зита загадочно улыбнулась и чужой рукой поставила ему мат. Олекса облегченно вздохнул и даже вытер со лба ладонью пот, показывая всем, как ему было трудно играть со столь очаровательной принцессой.

– Фарида, – повернула изящную головку на тонкой шее Зита к женщине, – халас[125]125
  Халас – все (араб.).


[Закрыть]…

Фарида кивком дала понять Олексе, что игра окончена и он может уходить. Он встал, поклонился и, помня урок в доме визиря ал-Фадила, почти до порога попятился задом, под чуть заметную улыбку Зиты, которая краем глаза смотрела на него, потом постарался аккуратно повернуться и вышел из зала. Уже при выходе из дворца евнух Сид ибн Мансур догнал его и приказал, чтобы он завтра в это же время пришел опять: принцесса изъявила желание сыграть с ним в шахматы еще раз. В такой обстановке приказы, да еще принцессы, не обсуждаются, а только строго, беспрекословно выполняются. Многие обитатели дворца султаната, кто со злорадством, кто с ненавистью, кто завистью, кто с ехидной усмешкой, полагали, что уходит этот неизвестно откуда взявшийся шахматист с большим позором, побежденный женщиной, хотя и принцессой, из дома Айюба, правителя Дамаска и сестрой султана Саладина, а Олекса как настоящий христианин, мысленно крестясь и беззвучно шепча молитву, чувствовал себя на вершине славы, как истинный победитель, хотя и не удостоенный лаврового венка.

До поздней ночи рассказывал Олекса о своей игре с принцессой Абу-Муазу, Ибрахиму, а также Яну и Иосифу бен Иеуде, которые пришли позже, но тоже пожелавшим узнать о том, как происходила встреча во дворце султана, порог которого не каждому разрешалось переступить.

– И ты проиграл? – хитро посмотрел на Олексу Абу-Муаз, и тень улыбки пробежала по его смуглому лицу.

– Проиграл, – в том же тоне ответил ему Олекса, но всем было ясно, что выигрыш остался за ним, однако быть победителем в святая святых грозного Салах ад-Дина не столько почетно, сколько уязвимо и опасно.

– А как принцесса, – спросил Ян, настроив уши на пикантный ответ, – гамиля[126]126
  Гамиля – красивая (араб.).


[Закрыть]?

– Вначале я не мог смотреть, как на солнце, слепило, – полу-шутя, полусерьезно тихо ответил Олекса и почему-то боязливо оглянулся на дверь: не подслушивает ли кто? – А потом обычная игра, – заговорил он нарочито громко, – а когда играешь, на лицо противника почти не смотришь, а только на фигуры… У них свои «лица»! – засмеялся рассказчик.

– Только соблюдай осторожность, – предупредил Иосиф. – Во двоце султана жизнь и смерть под руку ходят, и в любой момент только и исключительно Салах ад-Дин решает, торжествовать ли жизни или смерти… И я хочу уехать подальше от этой непредсказуемости..

– А как же наш учитель? – взволновался Ян, и на лбу его, отражая колеблеющиеся языки свечей, заблестели капельки пота.

– Рамбам защищен именем своим, – не без гордости за Моше бен Маймона сказал Иосиф. – Да, Ян, имя его крепче любой крепостной стены, да и ты, и тысячи таких, как ты, готовых за него жизнь отдать, подобно Маккавеям, – оружие от самого Бога!..

Каждый говорил о своем. Абу-Муаз о том, что завтра он и Ибрахим покидают Египет. Их путь через Багдад в Мекку.

– Багдад – моя родина! – вступил в беседу Ибрахим. – Я там родился, там прошло мое детство. – И он еще долго рассказывал о своем городе, о его улицах, базаре и лачугах вокруг базара, где ютились нищие, о халифах, хороших и не очень, столько багдадских подробностей навешал на уши Олексы, что у того голова от этой тяжести начинала клониться на грудь и болеть.

– Ну, хватит, – прервал Ибрахима Абу-Муаз, – Али ибн Ибрахиму надо отдохнуть – завтра опять игра во дворце султана, хоть бы пока он не вернулся из Сирии, задержи его, Аллах! – сделал он ладонями обычное для мусульман скользящее движение по бороде сверху вниз.

Евнух Сид ибн Мансур, как всегда, вежливо встречал и так же с доброй улыбкой провожал Олексу к принцессе. Игра в шахматы продолжалась несколько дней подряд. К Олексе даже стали привыкать во дворце. А он каждый раз делал фтигурами такие ходы, которые осложняли игру для принцессы, но в то же время он всегда в конце игры делал «ошибку» и проигрывал. Отношения с каждым днем становились проще, обыденнее. Олекса мог теперь больше смотреть на нее вообще и на ее красивое лицо. Иногда думал; «Если в такой наряд одеть деваху где-нибудь даже в деревне на Десне, она хуже не будет, а по пышности и превзойти сможет! Так ту и за руку взять можно, и обнять, и поцеловать, да все можно… Она, и эта принцесса та же девка, хочет того же, что и жеманница из Новгорода-Северского, только возьми, притисни, погладь – и все!.. Но тут пальцем не тронь, визирям за это головы сносят… Это не любовь!» – разочарованно думал Олекса. Однажды, делая ход конем, он увидел, как принцесса поспешила переставить своего ферзя, и пальцы их обожглись прикосновением. Олекса отдернул руку, как от жала ядовитой змеи, а принцесса продолжала спокойно играть, только у Фариды округлились в испуге глаза, и она, чтобы не произнести ни звука, крепко зажала ладонью свой рот. Игра, как обычно, закончилась победой Зиты, которая загадочно улыбнулась ему, неожиданно протянула руку с маленьким голубым цветочком, быстро воткнула в тюрбан Олексы, и весьма довольный евнух проводил его до самого крыльца, все время с завистью поглядывая на цветок, как на высшую награду Египетского султаната.

– Тебя уважает принцесса, – сказал ему на прощанье Олекса.

– О, слава Аллаху, – воздел руки вверх Сид ибн Мансур, – сто лет ей жизни и великого счастья – принцесса меня любит, – ответил евнух и тут же быстро, с оглядкой по сторонам приглушенным голосом добавил: – Как слугу. – И когда Олекса уже сходил с последней ступени крыльца, евнух вдруг предупредил: – Букра[127]127
  Букра – завтра (араб.).


[Закрыть] сам не приходи… Великий визирь аль-Кади аль-Фадиль, ангелоподобная принцесса Зита и все во дворце будут готовиться встречать величайшего на земле султана Египта, Ирака, Сирии, Хижджаза, Курдистана, Ливии Салах ад-Дина Юсуф ибн Айюба, да продли, Аллах, годы его жизни…

– Кваэс, – улыбнулся евнуху Олекса и с облегчением на душе пошел домой, вернее, в дом, где жил Ян и у которого теперь он проводил свободное время и ночевал. Ян, как обычно, встретил Олексу дружески, но лицо его было мрачноватым.

– Ты чем-то расстроен, Ян?

– Да нет, я как всегда, – вздохнул Ян и, помолчав минуту, твердо сказал: – Уйду я отсюда, Олекса… Майонид – великий человек, непревзойденный ученый, но… От всякого труда есть прибыль, а от пустословия только ущерб – это притча Соломона… Как можно утверждать, что Бог создал добро и зло? Зачем зло? Чтобы теперь бороться с ним? Израиля нет – разве это не зло? Я хочу поднять из пепла забытья мою родину… И мне близка мудрость Сираха: «Подвизайся за истину до смерти». И я пойду по этому пути… И не словом одним подвизаться, а, прежде всего, делом…

– А в городе суматоха, Саладина ждут, – сказал, укладываясь спать, Олекса.

– Все готовы ползать и языками вылизывать камни на мостовой, – усмехнулся Ян. – Опять же говорил Сирах: каков правитель народа, таковы и служащие при нем…

– Ян, ты часто называешь имя Сирах, кто он такой? Я не знаю…

– Чтоб ты понял, скажу тебе так: почти за два века до рождения твоего Господа Иисуса Христа жил такой пророк, или просто мудрый человек Шимон бен-Иехешуа бен-Элизар бен-Сира… Вот он и написал свои изречения… Они очень точны и годятся на все случаи жизни… Ясно?

– Немножко, – улубнулся Олекса и спросил: – А что Саладин? Он что, он… – задал было вопрос Олекса.

Но Ян прервал его:

– Салах ад-Дин – курд из Армении!.. Недавно сам ползал перед Нур ад-Дином, правителем Сирии… Тот отдал Богу душу, и вот теперь Саладин величайший султан… Если он когда-нибудь захватит Иерусалим… Мне страшно об этом даже подумать…

За окнами дома царствовала душная южная ночь. Она владела улицами и площадями Каира, щедро рассыпала по Нилу жемчужины отдельных звезд и целых созвездий, среди которых выделялось красивое созвездие Ориона, куда, по поверьям древних египтян, улетали после смерти души их фараонов и откуда они наблюдали за течением Нила, указывая живущим на земле места, где строить пирамиды. «Завтра мне во дворец не идти, как хорошо!» – подумал Олекса, слушая бесконечные песни цикад, сверчков, как он их называл, и смыкая веки.

Почти весь день прошел в беседах с Яном, который окончательно решил возвращаться в Палестину и освобождать Иерусалим и от чванливых крестоносцев, и от ненавистников иудеев, мусульман.

– Опять же возвращаюсь к Сираху, – сказал Ян. – Мудрец так написал: золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, в горниле уничтожения… Не так ли?

– Так, – согласился Олекса, – с мудрецом я не спорщик…

В отличие от Яна, Олекса мечтал найти в Иерусалиме русских паломников в Святые места и вместе с ними возвратиться домой. В беседе они добрым словом вспомнили и Яэль.

– Я очень любил ее, – признался Ян. – И если бы отец не выдавал бы ее замуж за ростовщика, я оставался бы там до сих пор… Мне всегда хотелось ее видеть!

– Мне Яэль тоже нравилась, – сказал Олекса и тут же насторожился – не обидится ли Ян, как ревнивый соперник. Но тот только горько улыбнулся.

– Твоя мечта была еще безнадежнее, как птица без крыльев… Ты христианин, в том поселении живут закоренелые иудеи… Своей верой они не поступятся ни на йоту… Пусть Яэль останется для нас обоих лучиком яркого света в нашей тогдашней рабской тьме…

Но больше говорили они о предстоящей дороге в Палестину. Однако ближе к вечеру сложилось все иначе, чем думалось: приехал посыльный от самого визиря и приказал Олексе идти во дворец. Уже на крыльце его встретил евнух Сид.

– Великий султан Салах ад-Дин прибудет в Каир только завтра, а иннахарда[128]128
  Иннахарда – сегодня (араб.).


[Закрыть] божественная принцесса изволила пожелать сыграть с тобой в шахматы, – сообщил он.

В зале для игры в шахматы все было по-прежнему уютно и особенно светло: горело много светильников. Олекса поклонился Зите и сел на свое место. Он уже протянул было руку к пешке, которой намеревался сделать первый ход, но принцесса остановила его:

– Али, играй так, как ты можешь, – сказала она, не спуская с него больших черных глаз из-под длинных и тоже черных ресниц.

– Как? – прикинулся он не понимающим.

– Ты все время нарочно мне проигрываешь… Я вижу!.. Один наш мудрец Али-ибн аби – Талиб сказал: «Когда ты отступаешь, смерть стоит сзади тебя и твоя встреча с ней – неизбежна»… Так что не отступай! – очаровательно улыбнулась она, и на душе у Олексы как-то потеплело, стала она, душа эта, просторнее, свободнее, раскованнее.

Они сыграли две партии, и обе выиграл Олекса.

– Играем третью! – не столько предложила, сколько приказала Зита, азарт возбудил ее, в ней пробудилось чувство игрока.

– Ну, давай! – вдруг ни с того, ни с сего по-русски воскликнул возбужденный Олекса.

– Вот! – остановила его руку, тянувшуюся к фигуре, принцесса. – Вот! – погрозила она ему пальцем, унизанным перстнями. – Ты не Али, ты не араб… Кто ты?

– Я… я… я, – осекся Олекса, почувствовав полный провал, что грозило неминуемой гибелью. Заметила его растерянность и Зита и, сменив тон, она шепотом сказала:

– Играй и… рассказывай… Кто ты, откуда?

– Я русский, – бессмысленно переставляя фигуры по клеткам шахматной доски, признался Олекса, – Русь… Киев…

Принцесса кивнула головой: слово «Киев» для нее означало – толстопузые, почерневшие от ветров и дальних дорог купцы, дорогие собольи меха, воск для свечей и душистый мед.

– Киев… слышала, – сказала принцесса. – Завтра приезжает мой брат, султан Салах ад-Дин, вряд ли мы с тобой еще встретимся. – Она протянула к Олексе руку, он машинально схватил ее, потянул к себе, он уже чувствовал дыхание принцессы, аромат ее духов кружил его голову, еще секунда… Вдруг позади послышались шаги, Зита отдернула руку, отшатнулась и встала. Глаза ее сверкнули гневом.

– Как ты посмел допустить такое?! – почти крикнула она.

Олекса тоже вскочил на ноги и втянул голову в плечи, словно ожидая удара откуда-то сверху, думая, что это на него рассердилась принцесса, в испуге оглянулся и увидел лежащего на полу лицом вниз евнуха, который стонал и бил руками по ковру.

– Прости, божественная, не доглядел, пожалей, – просил он, не поднимая головы.

– Не прощу, баран резаный! – погрозила Зита, а Фариде шепнула, кивнув на Олексу: – В порт его, в порт… Немедленно! – Взялась за голову, будто застонала, повторяя: – Цветы мне, цветы…

Послышались голоса:

– Цветы…

– Цветы!..

– Какие?

– Те, что мне нравятся, – требовала принцесса, став ногой на шею евнуха, не позволяя ему поднять голову, пока Фарида уводила Олексу в соседнюю комнату.

А какие цветы ей нравились, спрашивать боялись. Весь дворец загудел – люди забегали, засуетились, ища то, чего не знали сами. Рвали цветы, где могли, и все это несли в зал к принцессе. В суматохе Фарида, накинув на Олексу длинный черный женский плащ, тайным ходом вывела его из дворца и быстрым шагом повела по темному узкому переулку. Пройдя квартал, Фарида остановилась:

– Порт там, – махнула она рукой в сторону, – жизнь твоя, несчастный, теперь в руках Аллаха…

Фарида почти побежала назад, а Олекса побрел туда, куда она ему указала. Улица была пуста, лишь фигура одинокого человека маячила впереди. Олекса хотел уйти куда-нибудь в сторону, но незнакомец заметил и, думая, что это женщина, побежал за ним. Догнал, схватил за руку.

– Стой, красавица!.. Я давненько не ощущал женского тепла…

Олекса скинул с себя плащ, незнакомец остолбенел, испуганный, сделал шаг назад: дескать, не на того напал, хотел уже бежать.

– Прости, – вдруг жалобно заныл Олекса, – бери, что хочешь, только отпусти…

Незнакомец еще больше удивился, не ожидал, что человек под женским плащом такой трусливый.

– А что у тебя есть? Деньги?

– Денег нет…

– Так что же у тебя взять?.. Хотя одежда на тебе новая и духами пахнет… А ну-ка, снимай, – схватил Олексу за руку выше локтя, потянул за угол дома. – Быстро, а то… Ух! – поднес он кулак к носу Олексы.

На переодевание понадобилось пару минут, и незнакомца словно ветром сдуло. Поспешил и Олекса. Вскоре в лицо его пахнуло свежестью. Рядом был Нил, а там и порт. По сравнению с тихими улицами спящего города здесь было людно и шумно. В нескольких местах толпились люди. К одной из таких групп и направился Олекса, а подойдя, буквально втерся в нее. У речного причала стояло, будто заснувшее на воде Нила, большое судно, груженное зерном. В группе люди спрашивали друг друга:

– Куда идет судно?

– Мне все равно, лишь бы взяли…

– Зерно обычно везут в Византию, – слышал Олекса голоса собравшихся.

И все это он внимательно слушал про Византию – прекрасно, ему туда и надо. И он тоже, втиснувшись в самый центр группы, стал галдеть, что-то кричать, всем видом показывая, что и он пришел наниматься моряком, а куда плыть – неважно, хоть в самое пекло, лишь бы платили динарами или любыми другими монетами: он не привередлив. Спустя несколько минут по скрипящему от старости трапу с судна тяжело сошел немолодой смуглый человек с несколько перекошенным лицом, которое сразу же очень не понравилось Олексе: было в нем нечто зловещее, бандитское. «Пират», – подумал Олекса. Сошедший по трапу поднял руку, и все стихли.

– Я помощник капитана корабля Язид ибн Джами, – сказал он громко и всей пятерней правой руки почему-то почесал сзади заросшую черными волосами шею. – Капитан корабля, – глядя поверх толпы, продолжал Язид, – он же и владелец его, уважаемый Валид ибн Тахир, поручил мне выбрать несколько моряков… Везем хлеб в Константинополь… Ясно?

– Ясно! – почти в один голос закричала толпа, надвигаясь на помощника корабля, который под этим натиском даже отступил два шага назад.

– А ну, осади назад! – грозно крикнул он и показал кулак.

Отбирал моряков он тщательно: смотрел на возраст, на телосложение, ощупывал мускулы на руках выше локтя, клал руку на плечо выбираемого и тряс его, спрашивал, как звать, записывал имя на вынутый из кармана измятый листок бумаги и кратко говорил: «Иди на палубу». Тех, которые ему по какой-то только ему известной причине не нравились, молча отталкивал в сторону и никакие уже просьбы отторгнутых не помогали. Протиснулся к помощнику и Олекса. Тот внимательно посмотрел на него: молодой, видно, что нечахоточный какой, положил руку на плечо, крутнул, посмотрел на спину, опять повернул к себе и спросил, приготовившись писать:

– Звать как?

– Юсуф ибн, – начал было Олекса, на ходу выбирая себе имя, но помощник махнул рукой, сказав:

– Без ибн, птица ты неважная… Юсуф – и все! – И кивнул на корабль. Олексе только этого и надо было, он хоть и неважной, но все же птицей взлетел на палубу корабля. Через некоторое время судно, неожиданно вздрогнув и жалобно скрипнув, как старуха, которую невовремя разбудили, медленно двинулось с места, долго плыли по Нилу и как-то незаметно оказались в открытом море: в тишине были слышны ритмичные всплески воды – это внизу работали прикованные к своим банкам гребцы-невольники. Кроме рук гребцов и весел судно двигалось и при помощи двух больших треугольных парусов. Но в тот момент ветра не было, и паруса висели на мачтах, как уши у побитой собаки.

Пользуясь затишьем, команда корабля дремала. Бодрствовал лишь кормчий, от которого зависело движение судна в морских просторах. К нему и подошел Олекса. Он не мог заснуть от возбуждения и пережитого во дворце султана.

– Интересуешься? – повернул в сумерках голову к Олексе кормчий.

– Звезд много, – неопределенно ответил тот, не зная, как дальше проджолжить разговор.

– Звезд на небе не сосчитать, – сказал кормчий, – но нам нужна одна звезда… Вот смотри туда, видишь низко над горизонтом желтоватую звездочку? – указал он рукой. – Это путеводная звезда и называется она, молодой человек, Канопусом. – Кормчий набрел на свою любимую тему и теперь рассказывал с упоением. – По нему мы определяем, где юг, где север, где восток и где запад… Только с ее помощью мы можем держать в ночное время верный курс корабля… Вон, вон она южнее звезд Мирцама и Сириуса… Канопус находится к югу от созвездия Кормы и к западу от созвездия Парусов, а уж совсем низко – созвездие золотой рыбы… А знаешь, почему эта нужная мореходам звезда называется Канопусом? – вдруг спросил кормчий Олексу, отчего тот вздрогнул и еще сильнее задрал голову к небу.

– Не-ет, – протянул он.

– Так вот я расскажу тебе. – В голосе кормчего стали звучать нотки теплоты и нежности, словно он решил рассказывать сказку своему ребенку. – Был в Древней Греции такой царь Спарты – Менелай, любил он плавать по морю, и помогал ему в этом кормчий по имени Канопус, который и стал пользоваться этой… желтоватой звездой… Так звезду и назвали именем этого кормчего… Есть у звезды и другие названия, но мне это имя нравится больше всего…

– Это что тут у вас за беседа? – Помощнику капитана не спалось и он, услышав приглушенные голоса, поспешил выяснить, в чем дело: в таком пути, как морской, ухо надо держать востро, все примечать, все проверять.

– Мы о звезде Канопус говорим, – равнодушно и спокойно ответил кормчий. – Молодому человеку это интересно…

– На то он и молодой, – согласился Язид ибн Джами. – И все же, как тебя, забыл…

– Юсуф, – с живостью ответил Олекса.

– Юсуф… Не мешай кормчему, иди отдыхай, утром много работы будет…

– Слушаюсь, господин Язид ибн Джами…

С утра действительно было много работы, причем бестолковой. Владельцу судна Валиду ибн Тахиру вдруг показалось, что грузы на судне все-таки распределены неравномерно и корабль дает крен. Оказывается, от подобной ошибки владелец судна уже тонул, поэтому теперь так всего боялся. И моряки без конца переносили мешки с зерном с одной стороны на другую. Лишь на короткие минуты разрешалось под бдительным присмотром помощника капитана посидеть, притулившись спиной к корме, отдохнуть, перевести дыхание. А потом Язид ибн Джами вновь поднимал всех на ноги и заставлял перетаскивать мешки. Только теперь Олекса понял, почему у Язида перекошено лицо: он был ранен в предплечье и касательно в шею. Сам хвастался, что рану получил в одной из битв с неверными, чуть ли не с рыцарями – тамплиерами, а среди моряков ходил слух, что он бывший пират и ранен был во время нападения на купеческий корабль. Но в любом случае Язида боялись и старались без надобности не попадаться ему на глаза. Надсмотрщики Масрур и Зуббан, которые следили за гребцами внизу, время от времени по очереди выводили наверх глотнуть свежего воздуха особенно ослабевших невольников с оковами на ногах и руках, некоторое время стояли с ними на палубе, а потом уводили вновь в пасть ада, как называли моряки входную дверь вниз.

Жаркий полдень полыхал маревом вокруг по горизонту. Солнце взобралось почти на самую макушку неба и незримыми огненными стрелами целилось во все живое и неживое. Золотые волны плясали вокруг корабля. Надсмотрщик Зуббан вывел группу гребцов-невольников на палубу. Олекса невольно загляделся на них.

– Что смотришь – жалеешь? – вдруг раздался над его ухом громкий, от неожиданности почудилось, будто гром с ясного неба, голос помощника капитана. – Могу сказать Зуббану, чтобы он заменил тобой кого-либо из невольников, – зло хихикнул Язид, которого еще больше развеселило, когда он увидел бледное лицо Олексы, смертельный испуг в его карих глазах и трясущиеся губы и руки. – Все они достойны своей участи… И все они куплены господином Валидом ибн Тахиром, – кивнул Язид в сторону гребцов и пошел на другую сторону палубы, громко ругая кого-то из моряков, поставившего мешок с зерном не на то место.

Олекса еле пришел в себя от страха. Он еще раз глянул на невольников и… О, ужас! Среди них он увидел Пантэраса. Грек сильно изменился: похудел, почернел, сгорбился, на спине остро выделялись лопатки. Боясь, что поневоле может крикнуть и тем самым окончательно погубить Пантэраса, а также самого себя, Олекса отвернулся и побежал к морякам, принявшись тащить мешки на другую сторону палубы.

Обдумать план помощи другу Олекса не успел.