Текст книги "Философия убийства"

Глава II. Разлагающаяся официальная церковность. Альбигойцы. Кровавая распря. Святой Доминик и святой Франциск

1.

Достигнув в X столетии венца могущества, силы, безответственности и всевластия, папство и папская курия разрушаются от собственного благополучия, могущества и богатства. «Целый ряд нравственно развращенных личностей, – говорит историк, – сидит на папском престоле. Мрачные картины азиатских деспотий развертываются в христианском Риме. Редкий Папа не погибает от интриг, над редким политические враги не совершали самых диких насилий, даже трупы не избегали посрамления. Владычество наглых женщин, коварство, оргии мести, убийство, яд, святотатство, кощунство были обыкновенными явлениями в ту эпоху. Латеранский дворец был местом публичного разврата и вместилищем порока. Распущенность нравов и чувств всего латинского духовенства была чудовищна. «Это не епископы, – говорили о них современники, – а тираны, окруженные войском; с руками, запятнанными неприятельской кровью, они приступают к совершению таинств». Епископские должности на всем Западе продавались с публичного торга. Безграмотность и невежество даже высшего духовенства были поэтому чудовищны. Не все знали даже «Верую», не все умели читать.

Жизнь представителей высшего духовенства, обладавших громадными доходами, протекала в разнузданной чувственности, в грубейших удовольствиях. Дома их, по свидетельству современников, были притонами разврата. Не было ни одного из семи смертных грехов, которому с избытком страсти не предавались бы тучные каноники, ожиревшие епископы. Их столы ломились от яств, погреба от вин, их пиры блистали обнаженной красотой развратных женщин, причем чувственная фантазия итальянских епископов и их придворных была безгранична в своей дерзости и в своем кощунстве.

Но развращенная жизнь папского двора и римского духовенства не могла развратить и потушить жизнь религиозного сознания всего народа. Как бы в противовес этой развращенности, этому безбожью и кощунству, напрягалась религиозная воля, и мысль народа искала иных путей для проведения в жизнь заветов истинной религиозности. Освобождались от слепого и мертвого подчинения догме и сами искали не мертвых формул, а живой, утоляющей душу воды божественного смысла в Евангельском учении. Появляются многочисленные сектанты, раскольники, еретики, утверждающие новый строй религиозного ученья, подчиняющего себе жизнь людей, отдающихся суровому и восторженному служению истине.

Именно тогда, когда папство создало железный кодекс, сковавший кольцом повиновения всю христианскую паству, когда «всемирный Отец» воздвигся как наместник Христа, не отвечающий ни перед кем за свои деяния, но сам дающий ответ за всех на Страшном Суде, – именно тогда восстал дух высшего бунтарства в народе, и он ломал все цепи влияния католического духовенства и искал собственных путей религиозной жизни. Приблизительное представление о папском железном кольце дают постановления, выработанные собором при Гильдебрандте[10]10
  Гильденбрант – Папа Григорий VII (ок. 1020–1085), занимал папский престол с 1073 г. Известен как выдающийся представитель папской теократии.


[Закрыть], относительно роли Папы в мире. «Один только римский первосвященник может быть назван вселенским; он один имеет право низлагать епископов; его легаты имеют право председательствовать над всеми епископами в соборе; он может низлагать отсутствующих прелатов; он один имеет право носить императорские регалии; государи обязаны целовать его ногу; он имеет право низлагать с престола императоров, и подданные могут быть освобождены от присяги в верности дурным государям; ни один синод и ни один собор, созванный без его полномочия, не может быть назван вселенским; ни одна книга не может быть названа канонической без его разрешения; его приговоры не могут быть никем отменены, он же может отменять постановления всех; римская церковь всегда была и будет непогрешимой; тот, кто не согласен с этим, перестает быть католическим христианином».

Эти постановления утверждали власть Папы над общественной жизнью народа, над его мыслью, наукой, распорядком и укладом жизни. Папа – всемогущий устроитель и господин христианского мира; от него – милость и от него – смертная кара. На еще не виданную в мире высоту могущества и всевластия поднялся римский первосвященник. Только деспотизм и безответственность азиатских сатрапов могли сравняться с этой властью Папы творить все ему угодное, не подчиняться ничему, стать выше всех судов и осуждений. Естественно, что эти неслыханные права, это отсутствие предела возможностей для честолюбия, похоти и разнузданности породили неслыханные преступления и пороки.

Чувственный греческий и римский мир в эпохи язычества обоготворял физические побуждения и умел эстетизировать их; предавались наслаждениям тела и вносили в свой праздник плоти красоту, стройность и мудрость. Христианские епископы, каноники и монахи вносили в свой разврат грубость, кровь, убийство, предательство, скотскую грязь и необузданное злодейство. В то время, по свидетельству католических историков, «Иисус глубоким сном почил на корабле своем, когда его судно, гонимое ветром, металось по волнам».

Но чистое религиозное сознание с особенной силой пробуждалось в народе, и уже гремели проклятия разнузданному духовенству, тяжким бременем легшему на народ, осквернявшему религиозные идеалы и подтачивавшему духовные основы жизни Средневековья.

Из этого протеста и возмущения возникали ереси и новые учения, в которых значительное место удалялось правилам строгой жизни для священников и паствы. Так, например, в учении секты донатистов существенную роль играл принцип недопущения безнравственных и недостойных священников к совершению таинств.

Верные официальной церкви каноники и монахи не могли бороться с ересями, потому что преимущество знания, искренности и веры было на стороне еретиков. Сами же каноники не раз принуждались логикой вещей переходить в ересь.

Папа Григорий VII сознавал падение духовенства и ослабление его влияния, видел растущее зло ересей и пытался с ними бороться Церковь предает еретиков анафеме, сажает их в тюрьмы, отнимает имущество и изгоняет из пределов стран. Напрасно св. Бернард протестует против религиозных насилий и убеждает предоставить борьбу мирным проповедникам и кротким монахам. Папа борется и с ересью, и с победами ума и логики, врывающейся в область незыблемых канонических узаконений.

Так, Папе представляется опасным направление ума и книги известного ученого Абеляра[11]11
  Абеляр, Пьер (1079–1142) – французский религиозный философ, богослов, поэт; основоположник концептуализма. Его воззрения были осуждены на церковных соборах в 1121 и 1140 гг. Автор трагических мемуаров о своей любви к Элоизе, закончившейся их уходом в монастырь.


[Закрыть], чье красноречие и смелое искание истины снискали ему широкую популярность среди учащейся молодежи. Абеляр осмелился поверять религиозные догмы при свете разума, чем и привел в ужас схоластическую церковность. «Он обращает в ничто христианскую веру, стараясь понять свойства Бога с помощью человеческого разума. Он подымается в небеса и спускается в ад… Он увлекает за собой всю землю. Поэтому пора наложить на него молчание силой апостольской власти». И книги Абеляра были сожжены, ибо в философской борьбе номинализма Абеляр занял слишком независимое положение рационалиста, увлеченного своей непобедимой логикой и ясностью своей мысли. В 1121 году был сожжен трактат Абеляра о Троице.

Между тем, ереси все подымались и росли; убывало папское влияние и вместе с ним убывали доходы. Напрасно с необузданной «щедростью» распродавались индульгенции, которыми верующие грешники покупали возможность безнаказанно грешить. Папа начал применять к еретикам суровые меры пыток и смертной казни, а для поднятия престижа духовенства и доходов стал проповедовать крестовый поход. Это послужило могучим отвлекающим средством от неурядиц церковной жизни, для религиозного воодушевления страны и для поднятия доходов папского двора. Ибо немало рыцарей, павших под Иерусалимом и по дороге к нему, владения свои оставляли церкви.

Здесь, в этих первых преследованиях еретиков, заключается начало истории инквизиции, написанной человеческой кровью.

На юге Галлии (нынешней Франции), в Лангедоке (между Альпами, Пиренеями и Средиземным морем), с особенной силой развилось еретическое учение так называемых альбигойцев. Дуализм в их учении объяснялся естественными условиями их быта. Как большинство бедняков, из среды которых рождались все эти новые религиозные учения, они считались с царящими в мире мучениями нищеты, голода, зла, власти силы и несправедливости и пр. Все это наводило на мысль о могуществе в мире Дьявола и о двойственности мироуправления, в котором власть колеблется между началом добра и началом зла. Кроме альбигойцев, и манихейцы, и богомилы[12]12
  Богомилы – последователи болгарского монаха Богомила (Богоумила), еретическое движение на Балканах. Возникло в начале X в. под влиянием павликианства. Учение осуждало богатство, феодальную зависимость и государственную власть, господствующую восточно-христианскую церковь, иерархию, храмы, таинства и обряды, совершаемые священниками (последние предлагалось заменить простыми молитвами, совместными ритуальными трапезами). Богомилы не признавали Ветхий завет, поклонение кресту, святым и мощам. В основе учения лежало дуалистическое представление о мире, в котором идет постоянная борьба добра и зла. Богомилы считали, что мир земной и тело человека создал дьявол, а мир небесный и душа человека – проявление доброго начала. В общинах различались «совершенные», которые вели аскетический образ жизни, отрицали брак, и рядовые члены. После Болгарии в X в. учение распространяется в XI–XII вв. в Византии, в XII–XIII вв. в Сербии и Боснии (в Боснии оно превратилось в своеобразную церковь). Под влиянием богомильства создались западноевропейские ереси (патарены, катары, альбигойцы). Церковь и государство активно боролись против богомильства.


[Закрыть], и патарены, и все остальные секты признавали этот дуализм, занимавший в их вероучениях центральное место.

Мир, по их учению, переполнен страданиями и есть творение злого бога. Людей освободил Христос, он борется со злым богом, с князем мира, который царствует на земле силой зла и несправедливости. Этот мир – мир тьмы, потому-то, – указывают они, – Христос и говорит: «Царство мое не от мира сего».

Учение об аде и рае они отрицали: вечное блаженство по ту сторону жизни – для всех без исключения.

Отрицали они также и Евангельские чудеса. Их религия – религия полного примирения и полного согласия в мире вечности, без диссонансов добра и зла, вечного блаженства и вечного мучения, праведников и грешников.

Отличались альбигойцы суровым и простым образом жизни. В их моральном кодексе на первом месте стояли борьба с плотью, подавление похотей. Они отрицали собственность и, как новозаветные христиане, готовились к вечности, пренебрегали достоянием земным. Не ели мяса, ели только плоды и овощи. Ветхий Завет отрицали и называли ветхозаветного Бога богом мести и ненависти. Отрицали они также войну и всякое насилие. Община их называлась Общиной верных.

Наиболее ревностные назывались «совершенные». Совершенные посвящались в это звание особым обрядом, перенятым от болгарских богомилов. Обряд состоял в простом наложении рук с произношением некоторых слов; назывался он Consalamentum. Этим обрядом посвящаемый получал дары Духа Святого. Совершался он очень торжественно и обставлялся как можно таинственнее, потому что альбигоец, получивший «консоламентум», был уже как бы приговорен к смерти как еретик. Посвящаемый приготовлялся к нему строгим постом и молитвой. В большой комнате ставили стол, накрытый белой скатертью, на котором лежало Евангелие. Альбигойский учитель сначала рассказывал посвящаемому о суровости ожидающей его жизни, о том, что он постоянно должен ждать гонений от католического духовенства, и затем спрашивал его, твердо ли он решился на это. После своего утвердительного ответа посвящаемый получал благословение от учителя и произносил свой обет, а именно никогда не обманывать, не клясться, не прикасаться к женщине, не убивать никакого животного и не есть ни мяса, ни молока, ничего не делать без молитвы, а также ни перед какими угрозами не отрекаться от своей веры. После этого учитель, а за ним и другие совершенные возлагали на него руки. Все собрание молилось. Затем все учителя обнимали посвященного, или «утешенного», и давали ему поцелуй мира; а тот, в свою очередь, передавал этот поцелуй через одного из совершенных всему собранию.

Если посвящение совершалось над женщиной, то вместо поцелуя к ее плечу прикасались Евангелием.

После этого собрание расходилось, а «утешенный» предпринимал новый сорокадневный пост.

Женщины также принимались в число «совершенных».

Жизнь «совершенных» – нищета и полное отречение, обязанность – проповедничество. Узнать альбигойского проповедника можно было по простой черной одежде и черной кожаной сумке через плечо; в сумке помещалось Евангелие.

Гонимые и преследуемые, они скрывались в лесах, собирались в лесных хижинах, где не было ни украшений, ни икон, а стоял лишь стол, покрытый чистой скатертью. Читали Евангелие и разъясняли его верующим. Пророк секты давал всем свое благословение, потом хором пели молитвы.

Не признавая таинства причастия, они символом единения своего считали особый освященный хлеб, который разносили всюду.

Это-то мирное население Лангедока, состоявшее по преимуществу из католиков, сектантов, евреев и мавров, первое приняло на себя гонения и мученичество от инквизиционный власти.

Лангедок обладал сравнительно высокой культурой, – в Монпелье находилась высшая медицинская школа, в которой профессорами были евреи и арабы; значительно было культурное влияние последних. Крупным центром был город Тулуза.

Поняв опасность распространения ересей на юге Галлии, в Лангедоке (нынешнем Провансе), чувствуя, что эта богатая и цветущая страна уходит со своими богатствами от протектората папства, Иннокентий III воззвал к крестовому походу против еретиков. Злая и дальновидная политика Папы увенчалась успехом. Зная, что северная Галлия ищет случая присоединить к себе цветущий Прованс, Папа двинул на Лангедок войска французского рыцарства, а в резерве имел войска галльского короля, обещая победителю престол Лангедока. Под предводительством Симона Монфора двинулись и осадили Тулузу войска французского рыцарства. Началась длительная и кровопролитная борьба католиков и еретиков. Тулузский граф Раймонд VI пережил все перипетии этой борьбы и, в конце концов, был лишен своего наследственного графства. Лангедокцы, мирно жившие под управлением Раймонда, преуспевавшие в культуре и торговле, не могли примириться с новым завоевателем и с тиранией папства. Подымались не раз восстания. Страна была предана папскому проклятию и отлучению. Во времена владычества Монфора сектанты скрывали свои убеждения под масками правоверного католичества или толпами разбегались. Но в сердцах всех жила надежда восстания и свободы. В одной из битв Симон Монфор был убит; сын Раймонда – Раймонд VII одержал победу над французским рыцарством и недолгое время свободно правил своей страной. По зову Папы снова хлынули северо-галльские полчища, и юный граф стал терпеть поражения. В конце концов он должен был подписать договорные условия мира и принять свое графство на условиях полного подчинения Риму.

Торжественный церемониал отречения бунтовщиков папство обставляло всевозможными унизительными приемами, дабы наглядно показать полную подчиненность светской власти перед лицом власти духовной.

С победой и завоеваниями Лангедока начались там суды над еретиками и казни их. Из Рима присланы были Папой несколько духовных чиновников и каноников, которые стали как бы первоначальным ядром инквизиционного трибунала. То были два легата и 12 проповедников. Начались решительные меры против еретиков. В 1229 году в Тулузе созван был собор для выработки мер против распространения ересей. Собор постановил: обязать каждого мальчика 14-летнего возраста и каждую девочку 12-летнего дать клятву исповедовать католическую веру, ненавидеть и преследовать еретиков. Мирянам запрещалось читать Библию.

Собор под страхом наказания обязал каждого обывателя разыскивать еретиков и доносить о них. Раскаявшиеся еретики носили особую пометку на одежде: два желтых креста. Нераскаявшиеся – заключались в тюрьму или сжигались, а имения их конфисковывались в пользу церкви. Епископы назначали «инквизиторов веры». Созванный ранее Турский собор опубликовал следующее свое постановление относительно еретиков: «Мы повелеваем епископам быть бдительными и по произнесении церковного отлучения над еретиками следить за тем, чтобы последователи этой ереси были лишены крова и какой бы то ни было помощи, сколько бы их ни было. Никто не смеет сообщаться с такими людьми, ни покупать у них ничего, ни продавать им. Во всяком человеческом утешении им должно быть отказано, чтобы они были вынуждены отказаться от своего заблуждения. И если кто осмелится не повиноваться этому повелению, тот тоже подвергается проклятию, как соучастник ереси. Те же еретики, которые попадут в руки властей, должны быть заключены в тюрьму во владении какого-нибудь католического государя и лишены всего имущества. В тех местах, где втайне сосредоточено большое количество еретиков, должны быть произведены строгие расследования; ничто другое не соединяет их, как их ересь. Поэтому если будет открыто какое-нибудь тайное собрание где-либо в доме, то виновные должны быть наказаны со всей строгостью церковного закона». Еретиков действительно преследовали со страстью, как охотники дичь; монахи-доминиканцы, занятые делом преследования еретиков, так и называли себя «охотничьими собаками Папы». Папа Григорий IX пишет одному инквизитору: «…Возлагаем в твои руки меч слова Божия. Поэтому следуй слову пророка, и пусть меч в твоих руках не будет высыхать от крови».

Психологию предательства и того, что принято называть иезуитизмом, хорошо вскрывает следующий обвинительный акт нераскаявшимся еретикам: «Мы прочли вам, как тяжело прегрешили вы в проклятом преступлении ереси. Сегодня приведены вы сюда перед лицо наше, чтобы принести покаяние и выслушать из наших уст окончательный приговор себе. Вы говорите, что одушевлены желанием искренне и непритворно вернуться в лоно истинной церкви и публично отречься здесь от всякой ереси, от всякого общения с еретиками, какие бы они ни были, от их веры, от их богослужения, от всех их обещаний, от их упорства и злобы. Вы говорите также, что хотите принести клятву в том, что будете держаться только истинной веры, защищать ее, разыскивать еретиков и указывать те их притоны, которые вы только знаете. Вы говорите также, что готовы принести клятву в том, что вперед будете оказывать беспрекословное повиновение велениям церкви и нашим. Под этими условиями вы с надлежащим смирением молите о снятии с вас церковного отлучения, которое тяготело над вами вследствие упомянутого вашего преступления. Если вы действительно искренно желаете возвратиться в лоно церкви и соблюдать то, что мы сочтем за благо наложить на вас, то, положив перед нами святое Евангелие, чтобы, как перед лицом Бога, быть справедливым в нашем приговоре, мы, как судьи этого трибунала, посоветовавшись с благочестивыми и хорошо осведомленными в церковном и гражданском праве мужами, приговариваем вас к пожизненному заключению в каменном мешке, чтобы вы могли принести полезное для ваших душ покаяние, съедая хлеб ваш в печали и смешивая ваше питье со многими слезами раскаяния».

Фридрих Гогенштауфен высказывает убеждение, что еретиков, как змеиных сынов вероломства, дерзающих оскорблять Бога и церковь, не должно оставлять в живых. Он же считал полезным «сжигать еретиков живыми в присутствии зрителей». Судили не только живых, но и мертвых. Трупы людей, признанных еретиками, выкапывали из могил, оскверняли и оставляли без погребения. В 1020 году запылал первый костер на городской площади в Тулузе. Через два года запылал он в Орлеане. Еретиков живьем сжигали на кострах для поучения жителей.

Но по мере усиления ярости преследователей, как огонь под ветром, разгорались сектантские вероучения и ревность их о вере, преданность своим учителям и мученический героизм. Ереси одновременно вспыхивают в Орвието, в Милане, в Альби, в Вигербо, в Сполетто. Доминиканский орден шлет целыми тучами добровольных инквизиторов, палачей и сыщиков, шныряюших по стране, наводящих ужас своим прибытием, приносящих доносы, кровь, пытки и мученические костры. Каким образом доминиканский орден сыграл столь деятельную роль в истории инквизиции, повествует история.

2.

При Папе Иннокентии III, который снарядил крестовый поход на еретиков в Лангедок, прославился своей святой, ревностной жизнью монах Доминик д’Аза[13]13
  Святой Доминик (ок. 1170–1221) – Доминик Гусман, основоположник ордена доминиканцев (утвержден в 1216 г.). Причислен к лику святых в 1234 г. Папой Григорием IX. Орден «нищенствующих монахов» был основан для проповеди Евангелия «словом и примером» и действовал на основе устава святого Августина. Основная цель деятельности – противостоять альбигойской ереси.


[Закрыть]. Этот Доминик, впоследствии «Сан-Доминго», был основателем ордена, которому суждено было сыграть крупную роль в деятельности инквизиции Сам же святой Доминик был лишь ревностным проповедником христианских добродетелей, и делать его ответственным за казни инквизиции никак нельзя. Правда, по нравам того времени Доминику не раз приходилось иметь дело с новообращенными еретиками или заблуждавшимися и не только следить, но и принимать личное участие в их воскресной экзекуции. Но это считалось важным и богоугодным делом, и святой Доминик, следуя за заблуждавшимися подле церкви с прутьями в руке, исполнен был святого рвения послужить делу спасения душ человеческих.

Родом Доминик был из фанатической Кастилии, где столько лилось крови в борьбе христианских рыцарей с маврами и сарацинами. Родился он в местечке Каларнога. Вся семья их была благочестивая и известная делами благочестия. Еще до рождения Доминика матери его то казалось, что она носит в утробе щенка, который лаем постоянно напоминает о себе, то виделось ей, что рожденный ею младенец озаряет весь мир своим светильником. Дядя-епископ руководил воспитанием ребенка. Когда мальчик подрос, его отправили учиться в Паленсию в «Музеум», из которого после возник знаменитый Саламанкский университет. В первый же день Доминик распродал все свои учебные книги и вырученные деньги отдал нищим. Образ жизни он вел суровый. Совершенно очевидно, что у юного бакалавра уже был вполне определенный идеал жизни: он жаждал подвига, рвался в духовный бой, хотел отдать все свои силы Богу и добродетели.

Чуждаясь общества товарищей, он жил одиноко, никогда не шутил и не смеялся, не ел мясной пищи, спал на голой скамье или на камнях. Его видели только в церкви, где все проповеди слушал он со страстным вниманием. Большое влияние на него оказала книга, проповедника Катана «Collationes Patrum», она привела его к духовному совершенствованию, и он слепо подчинился ее влиянию. В университете обратили внимание на юношу, который с такой страстью готовится к духовному подвижничеству. Епископ настойчиво советовал ему отдаться духовной деятельности, соответствующей всем особенностям его натуры. Юноша согласился и был посвящен в каноники Августинскаго монастыря.

Он ревностно занимался проповеднической деятельностью, но вскоре, при его жгучей энергии, ему сделалось тесно в Паленсии, где проповеди его имели громадный успех среди толпы слушателей. Бартоломей Тридентский говорит о нем: «Он готов был разорвать свое тело на куски из ревности к вере, а любви божественной в нем было столько, что он готов был для выгод христианства пожертвовать собою, продать себя, если бы это потребовалось». Из Паленсии он уходит в Лангедок для борьбы с ересью. Но видя чистоту жизни сектантов-катаров (то же, что и альбигойцы), настолько сохраняет беспристрастие, что предлагает католическому духовенству перенять чистоту жизни у этих сектантов. Доминику нравится их воздержание, их презрение к плотской жизни и их одушевленность идеальными представлениями. По существу своему Доминик сам был сектантом, и, быть может, это была простая случайность, что он не сделался пламенным исповедником сектантской ереси, а оставался ревностным слугой католической церкви. В значительной степени это объясняется тем, что Доминик не остался слепым исполнителем папской воли, а был вождем своего стада в своем монастыре, где образовал своего рода Доминиканскую церковь.

Испанским монахам, сопровождавшим его в Лангедок для борьбы с еретиками, Доминик посоветовал бороться не словами, а примером своей жизни, – распустить блестящих слуг, отказаться ох экипажей и всех удобств и роскошей и идти пешком, нищими, подобно апостолам. Огню, горевшему в душе Доминика, надо приписать то, что сопровождавшие его священники настолько одушевились нарисованным им идеалом монашеской жизни, что отказались от всего и пошли за ним действительно нищими, восхваляя своего вождя и господина. Историк Доминика и его жизни говорит: «Куда бы ни показывался этот человек, он везде производил впечатление на массу своей личностью, огненной речью и особым обаянием творимых им чудес». Шли слухи, что он обладает силой исцелять болезни, изгонять нечистых духов и даже воскрешать мертвых. Составлены целые списки его чудес, сохраненные в доминиканском монастыре. Так, одному испанскому юноше, предназначенному с юности для монашеской жизни, Доминик исправил мешавший ему органический порок и молитвами вместо женского органа восстановил мужской. Одной девушке, которая рвалась в монастырь и не знала, как избегнуть замужества, Доминик изменил лицо и настолько его обезобразил, что, вставши однажды утром, девица сама себя не узнала, а жених от нее отступился и дал ей беспрепятственно сделаться невестой Христовой. Все эти подвиги снискали Доминику среди народа популярность. Но, конечно, всего чудесней была его великая сила духовного красноречия, которой он жег сердца.

Сам он продолжал вести подвижнический образ жизни, носил власяницу, бичевал и изнурял себя. И хотя его называют преследователем ереси и упорным гонителем еретиков, но всюду рисуют его кротким и тихим, убеждающим пламенным словом и огнем своей веры. Три женщины, по словам католических историков, засвидетельствовали его девственность.

Существенная деятельность святого Доминика, кроме его пламенных проповедей, заключалась в основании Пруллианского монастыря, недалеко от Монреаля, на земле тулузского епископа. Монастырь был основан для укрепления в вере обращенных еретичек; там же основаны были мужская и женская школы. Братья и ученики жили милостыней. Множество поклонников Доминика стремилось к нему в монастырь, и он все увеличивался. Цели учрежденного монастыря для еретиков заключались исключительно в духовном назидании. Доминик и представить себе не мог, что впоследствии его же монастырь обратится в мрачный дом пыток и заключения для десятков тысяч людей. Он хлопотал об учреждении особого своего ордена и наконец в 1216 году получил желанное разрешение, и тогда же первые 16 доминиканцев перебрались в здание доминиканского нового ордена. Но этого Доминику было мало, и он умолял Папу разрешить ему основание особого проповеднического братства.

Незадолго до этого духовный брат его и поверенный всех планов Диего умер, и Доминик остался одинок со всеми своими незавершенными планами и начинаниями. Молясь однажды ночью в римской церкви о том, чтобы дано ему было завершение его планов, Доминик увидел во сне Сына Божьего, восседавшего на высоком троне, в небе, по правую сторону Бога Отца. «Христос сидел гневный, раздраженный перед толпою грешников, поникших перед Ним. В руках Его были три копья, предназначенных для сокрушенья прегрешивших: одно – для гордых, другое – для скупых, третье – для развратных. Пресвятая Матерь обнимала Его ноги, умоляя о милосердии к падшим. «Разве не видишь ты, – отвечал Иисус, – сколько неправды они соделали Мне? Моя справедливость не потерпит втуне столько зла безнаказанного». Тогда Пресвятая Дева сказала ему: «Ты ведаешь, Господи, каким путем надо направить их. Я знаю верного слугу, которого Ты пошлешь в мир, дабы он восстановил учение Твое, тогда все узнают и обрящут Тебя. Я дам ему в помощники еще другого слугу, который совершит то же дело». По желанию Господа, Которого смягчили её просьбы, она подвела ему монаха, в чертах которого Доминик узнал самого себя. «Он способен исполнить то, что сказала Ты», – изрек Господь. Следом за ним она подвела другого монаха, который предназначался в соратники Ему. Лицо его было незнакомо. Доминик никогда не видал его прежде. Но, придя на другой день в церковь, он нашел его между молящимися и тогда, смело обратившись к нему, воскликнул: «Ты товарищ мой, ты пойдешь вместе со мною, будем действовать вместе, и никто не одолеет нас». Нового знакомца звали Франциском[14]14
  Франциск Ассизский (Джованни Бернардоне, 1181 или 1182–1226) – итальянский религиозный деятель и писатель. Под влиянием ереси вальденсов отказался от богатства и с 1206 г. посвятил себя проповеди евангельской бедности. Сохранив лояльность к католической церкви, в 1207–1209 гг. основал братство миноритов, утвержденное Папой в 1216 г. как орден францисканцев. Канонизирован в 1228 г.


[Закрыть].

Это был еще более знаменитый проповедник, вдохновенный учитель любви Христовой Франциск Ассизский.

«Франческо Бернардоне был сыном богатого купца из итальянского города Ассизи. Он с детства почувствовал свое призвание. С первых годов молодости он удерживал вырученные за товары деньги на бедных и больных. Раз, когда в храме читали об Евангельском отречении от всех земных благ ради имени Христова, его экзальтированная натура, уже давно настроенная к тому постами и молитвами, была надломлена окончательно. Он отказался от богатств отцовских и в рубище, босой стал ходить по городу, питаясь милостыней. У него начались галлюцинации; он видел видения, слышал пение ангелов, беседовал с Богом. Отец, через епископа, прибегнул к увещеванию, а потом и к мерам строгости. Семья презирала его и оттолкнула; Франческо расторг все связи с семьей и стал проповедовать о необходимости строгого покаяния, суровой жизни и отречения от мирских благ. Он притупил свои чувства и тело. Перед этим героизмом лишения начали склоняться. Один богач ассизский смеялся над Франческо, но после одной страстной проповеди распродал свои богатства и пошел за этим человеком, оригинальным, но магнетически притягательным. Еще шесть человек пристали к нему тогда. Все они поселились у ручья, в тесном шалаше, в окрестностях города; попеременно они ходили на проповедь. Когда Оттон IV короновался в Риме (1207 г.) Франческо послал напомнить императору о суете мирской и о том, что вся слава его пройдет как сон. Его страстная натура не могла успокоиться самоуглублением и созерцанием. Он старался изнурить свое тело. Трижды в ночь он бичевал себя: один раз – за свои грехи, другой – за живущих, третий – за души в чистилище. Чтобы притупить телесные ощущения, он, нагой, кидался в снег и, умирая распростертый на сырой земле, он оставался тем же героическим аскетом, каким был всегда при жизни. Добиваясь неведомых и томительных подвигов, Франческо кинулся из Ассизи в Мараско, потом, напрасно испрашивая у Иннокентия III разрешения открыть братство «нищенствующих францисканцев», обошел всю Южную Италию и бросился в Палестину. Он был в Сирии и Египте; всюду его сопровождала молва чудотворения. Говорили, что жизнь его напоминает жизнь Спасителя от самого рождения, что он даже превосходит Христа своими подвигами. Его миссионеры распространяли идею отречения от мира в Испании и Франции, северной и южной».

В 1216 году Папой Гонорием III был утвержден орден проповедников, а спустя шесть лет таковое же разрешение было дано и Франциску. Тогда число его «миноритов», сопровождавших его «меньших братьев», было так велико, что всех поражало своей громадностью, своей готовностью отречься от мира и способностью воодушевлять проповедями народ. Франциск поддерживал Доминика в Риме, и основатель ордена доминиканцев многим был обязан своему товарищу, облик которого увидел он до встречи во сне.

Оба братства, доминиканцев и францисканцев, стали деятельно функционировать. Не прошло и двадцати лет со дня их основания, как в Западной Европе насчитывали уже 400 доминиканских и 1000 францисканских монастырей. Вначале задачи их были одинаковы: проповедь и пример личной жизни. Всякий поступавший в орден миноритов тем самым отказывался от настоящей и будущей личной жизни, от собственности, от денег.