Текст книги "Замороженная страсть (сборник)"

– Что – все?

– Больше нигде не работал официально. По крайней мере, я не нашел таких сведений. А активный поиск вы мне запретили.

– Да, молодец, что помнишь. Нельзя нам пока со своим интересом вылезать, а тебе нельзя пока афишировать свою дружбу со мной. Еще что есть?

– Есть немного. На уровне слухов, если хотите, или оперативной информации. Источник назвать не могу, потому что я получил информацию явно через третьи руки. Так вот. Есть у нас некто полковник Чистяков. Человек со связями. Но несколько месяцев назад он оставил службу в органах МВД и подался в общественники и советники к определенным чиновникам, а я подозреваю, и к бизнесменам. Теперь у меня есть информация, что это были временные должности, а на самом деле он ждал вакансии в аппарате Приволжского федерального округа.

– Ты полагаешь, что этот Пыжов мог везти в Москву деньги в уплату за назначение твоего Чистякова в аппарат округа?

– Совпадений много. И по времени, и то, что Пыжов тоже в прошлом из органов. Прямой связи между ними я пока не установил, но попытаюсь.

– Не слишком там поднимай волну, Вячеслав Андреевич. Если ты прав, то этой связи ты можешь вообще не найти. Кто такой Пыжов? Обычный курьер. Ему для этой работы необязательно быть лично знакомым с Чистяковым. Наверняка за бывшим полковником стоит не один заинтересованный человек. Заинтересованный в его будущих услугах, как чиновника аппарата Федерального округа.

– Я понимаю, – согласился подполковник. – Тут, вообще-то, вопрос в другом. А кто убил Пыжова и зачем?

– Ну, тут вариантов немного, – не очень весело рассмеялся Гуров.

– Да, конечно. Либо кто-то из рядовых членов этой преступной группы решил элементарно ограбить курьера, либо это происки конкурентов. Могли просто попытаться не дать дойти деньгам, чтобы остановить претендента Чистякова. Могли умышленно оставить нам ниточку, чтобы дискредитировать его. Так что, либо чисто грабеж, либо подстава от конкурентов.

– Все правильно, – согласился Гуров. – Вот этими двумя направлениями ты и займись. Вы ведь все равно будете включены в официальное расследование: запросы будете отрабатывать, информацию собирать. Вот ты и подсуетись там с нашим интересом. Главное – знать конкурентов Чистякова. Или знать точно, что это просто ограбление.

С Крячко Гуров встретился в коридоре Главка. Довольный напарник, прижимая подбородком к груди полиэтиленовый пакет, умудрялся пересчитывать деньги, складывая их в бумажник, и говорить по мобильному телефону, прижимая его к уху плечом. Гуров остановился, с интересом прикидывая, как Стас поприветствует его. Крячко подмигнул и шевельнул распрямленным мизинцем и безымянным пальцем левой руки.

– Я сейчас, – громко шепнул он и снова окунулся в телефонный разговор.

М-да, думал Гуров о своем друге, идя по коридору в кабинет, Станислав удивительно деятельная натура. Всегда ровное настроение, всегда все помнит и всех знает, всегда у него в запасе план действий и особо интересное мнение по любой проблеме. И очень часто он умудряется делать одновременно несколько дел, его на все хватает. Если разобраться, Станислав – незаменимый помощник. И что бы он без него делал? Столько лет…

Крячко вошел в кабинет походкой человека, очень собой довольного. По его походке всегда было видно, когда Крячко доволен собой, а когда раздражен. Много оттенков в его походке, жестикуляции, нет там только оттенков уныния. И Гуров вдруг ощутил очень остро, как дорог ему Станислав, как привык он к нему и что за эти годы их дружба переросла в нечто большее. Как там Маша недавно сказала? «Не будь вы со Стасом настоящими мужиками, я бы тебя к нему ревновала. Шучу! Но, если честно, иногда я задаюсь вопросом: а без кого из нас тебе будет труднее жить?»

– Меня удивляет, Лев, – быстро глянув на напарника, вдруг сказал Крячко, – как в этой круговерти преступлений и преступников ты умудряешься соскучиться по жене и думать о ней.

– С чего ты взял? – опешил Гуров.

– А у тебя лицо всегда делается таким особенным, когда ты о ней вспоминаешь.

– Глупости говоришь! – буркнул Лев и отвернулся.

– Так я не в осуждение, а в похвалу. Если честно, то я до сих пор не понимаю, как мог зародиться на планете такой странный и, главное, необычно крепкий союз полковника полиции и актрисы. Полковника Гурова и Марии Строевой. Неужели весь мир держится на противоречиях? Ну, да ладно, давай о делах. Значит, так! Личности преступников установлены…

Гуров усмехнулся, глядя, как Крячко раскладывает на тарелке бутерброды из полиэтиленового пакета, который он принес из буфета, как расставляет чашки, заваривает чай. Руки работают совершенно машинально, потому что голова работает у Крячко в данную минуту совершенно в ином направлении. Она вытаскивает из памяти нужную информацию. И в большом количестве. Вот закончит выдавать, потом подойдет Станислав к своему столу, откроет ежедневник и удовлетворенно кивнет, что все рассказал, что ничего не упустил и не забыл.

– Убитый в перестрелке – это Рощин Семен Николаевич, 1981 года рождения, уроженец города Видное, ранее судимый за кражу. Кличка Роща. Тело опознано сестрой под протокол. А вот со вторым сложнее!

– С тем, что в больнице в Домодедове лежит?

– Да. – Крячко щелкнул кнопкой электрического чайника и стал неторопливо вытирать руки носовым платком. – Видишь ли, при нем документов не оказалось. Если у Рощина в кармане было водительское удостоверение, то у этого полупустой бумажник, в котором кроме мелкой наличности имелась пластиковая карточка. Ребята навели справки по номеру. Она принадлежит гражданину Хлебникову Николаю Сергеевичу, 1979 года рождения.

– И с ним что-то не так?

– Пока не знаем. Я велел ускорить процесс, но на данный момент мы не можем с уверенностью сказать, что в больнице лежит именно Хлебников. Хотя если это он, то личность вполне соответствующая. Наш клиент.

– Ну, что на него есть?

– Москвич, – разливая воду из вскипевшего чайника по большим чайным бокалам, стал рассказывать Крячко, – прописан на улице Яблочкова, но в квартиру оперативники попасть не смогли. Сегодня вечером сделают поквартирный обход с фотографиями настораживающего Хлебникова и человека, который лежит в больнице.

– Стоп, – удивленно остановил его Гуров, – так если есть фотография…

– В том-то и дело, что пока нет фотографии. Представляешь, какие совпадения бывают. Именно сегодня и именно в это время в транспортно-визовом отделе сломался замок ящика картотеки, где лежит карточка Хлебникова, заполненная при получении им паспорта и с его достоверной фотографией.

– Достоверной, – с сомнением покачал головой Лев. – Ему сейчас, как я понял, тридцать шесть лет? Значит, последний раз он менял паспорт одиннадцать лет назад? А за одиннадцать лет…

– Шесть лет назад.

– Судимость? – догадался Гуров.

– Именно. Я же говорю, что личность примечательная и к данному делу очень применительная. Школа, армия, два года срочной службы в воздушно-десантных войсках, потом пять лет там же по контракту. Потом ЧП и сто девятая. И четыре года колонии.

– Сто девятая? Причинение смерти по неосторожности? И на всю катушку? Что же он такого сделал.

– Нечаянно убил двух сослуживцев. Судя по дате возбуждения уголовного дела и дате вынесения приговора – а это почти год, – разбирались долго. Сведений о местах работы Хлебникова за период после выхода на свободу нет. Сейчас ищут участкового и оперативника, на чьей он территории проживал, чтобы выяснить, велся или не велся надзор за Хлебниковым после его освобождения. Решения суда об административном надзоре не было, потому что Хлебников не попадал ни под категорию совершившего тяжкое или особо тяжкое преступление, ни под категорию рецидива, ни под категорию преступления в отношении несовершеннолетнего.

– Да, – согласился Гуров, – с опером поговорить надо, потому что и ты, и я прекрасно знаем, что любой оперативник и без всякого решения суда сразу возьмет на контроль появившегося на своей территории убийцу…

В этот момент у Крячко зазвонил мобильник. Пока Станислав слушал, а потом отошел к своему столу и стал что-то записывать, Гуров взял чашку и стал пить чай. Наконец Крячко закончил разговор, поблагодарил кого-то и вернулся к столу со своим ежедневником.

– Ну вот, – довольно улыбнулся он. – Есть немного сведений по связям Рощина. Собственно, связей у него в последние годы было мало. Стал он как-то всех сторониться, как поговаривают теперь в уголовной среде, где его знали. И якобы чаще других общался с неким типом, которого наши информаторы не знают. Слышали только, что его «погоняло» Батон.

– Батон, – повторил Гуров. – А что, вполне в их стиле. Большая часть кличек дается просто по фамилии человека, если нет ярко выраженных дефектов, особенностей или наклонностей. Хлебников – Батон. Невысокий крепыш, насколько можно судить о нем, лежащем в бессознательном состоянии в больничной палате, вполне могли так его прозвать. Но пока это только совпадение, хотя их уже многовато. Скорее бы он в себя пришел, что ли.

Подполковник Акимов, закончил изучать сводки по городу за последние несколько дней в половине двенадцатого ночи. То ли от усталости в голову ничего не лезло, то ли он просто пока ничего не смог увидеть в этом длинном перечне преступлений, совершенных в Саратове, – от убийств до краж со взломами и грабежей на улице. Либо преступление явно было на бытовом уровне, либо похищенное никак не соответствовало…

Это была подсказка полковника Гурова. Это он перед отъездом посоветовал Акимову присмотреться к последним преступлениям. Если каналом, который курировал Ергачев, пользовались местные преступники, то должна вскрыться явная попытка передела криминальной власти. Канал из Казахстана в Москву свежий, и если героин через него начали прокачивать, то это те, кто организовал канал для спайсов и теперь решил его использовать и для других товаров. Хотя обычно так не поступают.

Да, Акимов был согласен. Никогда преступники не путают кислое с пресным, иначе можно потерять все. Значит, каналом стал пользоваться кто-то еще помимо москвичей. И это вполне могли оказаться местные ребята, которые связаны с местными таможенниками. Отсюда могла пойти утечка. И, скорее всего, это новые люди, те, кто решил гнать героин самостоятельно.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, подполковник продолжал ломать голову. Либо он ничего не в состоянии увидеть, либо ошибался Гуров, либо за эти полторы недели ничего не произошло, что могло быть связано с наркоторговлей. И необязательно держать в поле зрения только уголовников. Есть люди с более чистым прошлым и очень грязным настоящим, которые могли приложить к этому руку.

– Андреич! – окликнул проходившего мимо Акимова помощник дежурного. – По твоей части! Ты просил сообщать о подобных делах.

– Что случилось? – насторожился Акимов, так и не донеся до рта сигарету.

– С Третьего отдела! Труп у них. Выбросился с девятого этажа. Ты его должен знать, полковник Червяков.

Акимов смотрел на помощника дежурного, слышал, как тот рассказывал что-то о Червякове, когда тот еще работал в областном ГУВД, но мысли подполковника были о другом. Ведь вот оно! То, о чем предупреждал Гуров. Нет, сейчас выводы делать еще рано, это может означать все, что угодно, даже то, что это просто однофамилец, или двоюродный брат, или даже родной брат того самого полковника Червякова.

– Адрес? – коротко потребовал он.

– Московская, сто двадцать три.

«Людмила», мысленно констатировал Акимов, сбегая вниз к своей машине, некогда элитный дом. Когда-то, еще в советские времена, на центральном проспекте города – проспекте Ленина, ныне переименованном в свое прежнее название – улица Московская, построили две девятиэтажки. И у каждой внизу в цокольном этаже были пристроены большие магазины. Один тогда назывался «Руслан», второй – «Людмила». Соответственно, магазин мужских и магазин женских товаров. Жили тогда в этом доме профессора университета, директора и заместители директоров предприятий города, ведущие специалисты и льготники-ветераны. Это был престижный в те времена дом. И планировка в доме была по тем временам необычная, не местный проект, а московский.

Сделав крюк по Большой Казачьей и Рахова, Акимов свернул на Московскую и у 123-го дома припарковал машину. На его глазах во двор въезжала машина «Скорой помощи». Во дворе собралась небольшая толпа жильцов, судя по тапочкам, наброшенным на плечи платкам поверх халатов и трико с вытянутыми коленями. Здесь же стоял микроавтобус оперативно-следственной группы и патрульный «уазик» роты ППС.

На асфальте лежал мужчина, неестественная поза которого красноречиво говорила о том, что он мертв. Да еще кровь, растекавшаяся темным пятном из области головы. Костюм, галстук, дорогие туфли… Этот человек не вышел на балкон покурить…

– Сюда нельзя! – На Акимова надвинулась широченная грудная клетка в черном обмундировании.

– А? – Подполковник недоуменно посмотрел на омоновца, потом понял и достал удостоверение. – Следователь уже здесь?

– Так точно.

Акимов дождался, пока закончится описание положения тела и внешних признаков, потом подошел к следователю. Собственно, их было двое. Лажков – седовласый, со смеющимися глазами мужчина – кивал и отпускал положительные междометия, а молодая пухлая девушка в кителе с лейтенантскими погонами бойко составляла протокол осмотра места происшествия. Стажерка, догадался Акимов. Или смену себе готовит Лажков?

– Как дела, Сергей Владимирович? – пожал он руку следователю и кивнул на труп.

– У меня нормально, а у него, как видишь, – без улыбки ответил тот. Лажков был хорошим следователем, опытным, у него была самая высокая раскрываемость, но вот цинизм его многих шокировал. Коллег большей частью, потому что при начальстве Лажков предпочитал держать язык за зубами. – Там оперативники ваши пошли по этажам, если найдут место, откуда он низвергся, то пойдем осматривать. Может, найдем следы-подсказочки. А пока… только тело.

– Документы есть? Установили личность?

– Да, у него паспорт в кармане был и пенсионное удостоверение МВД. Полковник Червяков, ты его должен знать.

– Да, он из областного, – кивнул Акимов. – Есть подозрения какие-нибудь о причинах самоубийства?

– А почему обязательно самоубийство? – вскинул брови Лажков.

– Ну… – Акимов пожал плечами, хотя продолжал смотреть на следователя с надеждой.

– Вот и «ну»! Ты в состоянии депрессии ходишь в костюме и галстуке? Или валяешься на диване в вытянутых трениках, небритый и с вискарем под рукой?

– У меня не бывает депрессий, – тихо ответил Акимов.

– У тебя не бывает, зато у других бывает, а я за свою следовательскую карьеру нагляделся на них всяких. Небритость, кстати, при депрессии – первый признак, а Червяков вон выбрит аж до синевы. Да и балкон его как-то выходит за траекторию падения тела. Видишь, – показал рукой вверх Лажков, – четыре метра, не меньше. Попробуй на досуге пролететь четыре метра, даже если у тебя будет возможность оттолкнуться ногами.

– Да, я понял, – глядя вверх, согласился Акимов. – Он лежит точно под галереей перехода из лифтового блока к лестничным площадкам квартир. Пойду-ка я поднимусь к местным операм наверх. Посмотрю.

– А ты, Андреич, чего здесь? – наконец спросил следователь. – Областное руководство на контроль уже взяло или ты по собственной инициативе интересуешься?

– Пытаюсь предвосхитить ситуацию, – неопределенно ответил Акимов и двинулся в сторону подъезда.

Глава 7

– Эх! – энергично потер руки Крячко. – Сейчас бы махнуть граммов по двести водочки, закурить хорошую сигару, вытянуть ноги в удобном кресле… Желательно без носков, чтобы пальцами пошевелить можно было, и поговорить о чем-нибудь приятном.

– Умеешь ты, Станислав, вкусно рассказывать, – покачал головой Орлов. – Так распишешь, что и правда начинаешь хотеть… чего-то такого.

– Дружите, ребята, со мной, и еще не раз прикоснетесь к волшебному источнику вдохновения и релаксации…

– Потуши сигару, – сухо сказал Гуров, – надень носки и сядь прямо. Иначе мы до утра отсюда не уйдем.

– Вот так всегда, – рассмеялся Крячко и сел прямо за приставным столиком. – Между прочим, мне сердце вещует, что нам домой все равно не идти. Что-то сближает мою голову с подушкой, которая лежит в нашем шкафу.

– Ладно, давайте думать дальше, – устало сказал Орлов и потер свой большой лоб, а заодно и красные от бессонницы глаза.

На несколько секунд все замолчали. И именно в этот момент почти абсолютной тишины вдруг раздражающе громко в кармане Гурова завибрировал мобильный телефон. Крячко пробормотал что-то вроде «а, чтоб тебя».

– Слушаю, – сказал Гуров в трубку. Последовала пауза, на протяжении которой сыщик, видимо, слушал звонившего ему человека. Потом коротко спросил: – В остальном все нормально? Хорошо, сейчас мы приедем.

– Что? – тут же спросил Орлов.

– Наш киллер в домодедовской больнице пришел в сознание. Звонил дежурный врач отделения. Я там просил сообщить, когда он придет в себя. Говорит, что, в принципе, можно недолго побеседовать. Черт, как жаль, что нельзя его сейчас перевезти в Москву под более надежную охрану. А такого заключения никто не даст, побоятся ответственности.

– Очень меня беспокоит, – тихо сказал Крячко, – что еще кто-то может узнать о том, что наш клиент пришел в сознание.

– М-да, – озабоченно согласился Орлов, – и они будут торопиться. Ваш парень жив, пока он без сознания. А теперь…

– То-то и оно! – решительно встал Гуров. – Надо срочно ехать, надо его убедить говорить. Надо вообще понять, знает он что-то или нет, насколько он представляет ценность как источник информации. Жаль, если старшим в их паре и более информированным был как раз тот, которого оперативники застрелили. Эх, не научились у нас еще стрелять по конечностям. Молодые, горячие!

– Что значит, не научились? – нахмурился Орлов. – При прохождении первоначальной подготовки всех, от постового полицейского до оперуполномоченного, учат стрелять именно так.

– Показывают как, – вставая и идя следом за Гуровым к двери, ответил Крячко, – рассказывают как, а вот научиться этому под пулями, научиться, когда в тебя стреляют, целиться в ногу или руку – это не так просто. Тут выдержка нужна особая, хладнокровие и настрой любой ценой взять его живым. А это либо есть у человека, либо этого у него нет.

– Ну, тебя послушать, так и учить бесполезно, – проворчал Орлов. – Давайте, езжайте. И сразу по результату мне оттуда позвоните!

Пока машина Крячко несла сыщиков на юго-восток в сторону Домодедова, Гуров размышлял не столько о том, какие вопросы он будет задавать раненому, сколько о том, как задавать. Тут ведь главное, получить сведения добровольно, тогда они будут точные, правдивые, а не выдуманные. Сколько раз за свою службу Гуров в таких ситуациях убеждал давать добровольные показания подозреваемых и задержанных. И как часто они сгущали краски умышленно, пытаясь выгородить себя, преувеличить свою роль в попытке предупредить преступление, приукрасить собственную попытку не стать участником преступления. Много эмоций, много страха, но мало фактов, которые способны изобличить преступников.

За МКАД на Каширском шоссе стало свободнее. Большая часть машин ушла в южном направлении с Липецкой улицы на трассу М4 «Дон». Крячко заметно прибавил скорости и несся теперь, обгоняя попутные машины, невзирая на сплошные линии и запрещающие знаки. Он был хорошим водителем, Гуров это знал прекрасно и не особенно беспокоился. К тому же Стас никогда не рисковал сверх нормы.

– И куда все едут, – тихо бубнил себе под нос Крячко, – куда все едут? Ночь на дворе, спать пора, а они все едут и едут…

Наконец показались огни Домодедова. Он сбавил скорость, когда по обеим сторонам шоссе потянулись жилые кварталы, и стал всматриваться в указатели, ища поворот на Кутузовский проезд. Когда сыщики подъехали к зданию больницы, было уже начало третьего ночи. Въезжать на территорию медицинского учреждения на машине и тем более искать кого-то, кто бы поднял для этого шлагбаум, смысла не было. Оставив машину на пустынной парковке для гостей, сыщики двинулись по дорожке к зданию больницы.

– Надо было все-таки позвонить руководству ОМОНа и потребовать усиления охраны, – проворчал Крячко.

– А ты можешь дать гарантию, что не произойдет утечка информации? – возразил Гуров. – А если мы этим звонком сами оповестим нужных людей об этом событии и нас опередят?

– Я исхожу все-таки из правил, – недовольно ответил Крячко. – Ну, ладно, будем полагаться на твою интуицию. Как говорится, хоть во что-то верить же надо, если ни во что не веришь.

Сыщики миновали лавочки на аллее под каштанами и свернули вдоль здания к главному входу. Тишина на территории медицинского учреждения была особенной. Наверное, сказывалось то, что оба полковника только что выбрались из шумной даже в ночное время Москвы. А здесь… парк, небольшой город всего в полутора десятках километров от столицы.

Несколько ступеней, стеклянная дверь и звонок для вызова персонала в ночное время. Гуров поднял было руку, но вдруг замер, глядя на напарника отрешенным взглядом.

– Ты что? – тихо спросил Крячко, непроизвольно весь подобравшись.

– Так! Станислав, мухой наверх! Поднимай охрану больницы, врачей, санитаров, кто тут у них еще! Главное, бегом к палате, узнай, как там омоновец…

– Ты что? – снова спросил Крячко, уже понимая, что Гуров что-то понял или увидел, что на ответы и объяснения времени нет, что нужно именно бросаться внутрь и бежать, поднимать всех.

Гуров и в самом деле только здесь, у двери, понял, что увидел что-то неправильное. Он еще не сообразил, что именно, но это было неправильно, а значит, возможно, опасно. Слыша, как Крячко поносит нерасторопный персонал и стучит кулаком в дверь, видимо, не очень надеясь на звонок, Лев спрыгнул со ступеней и побежал за угол. Туда, где на парк выходили окна палат и где он увидел на уровне второго этажа нечто.

Отбежав от стены здания метров на десять, Гуров стал смотреть вверх. Вон там между окнами он сумел мельком заметить, когда они шли с Крячко, темную выпуклость, которая зафиксировалась на уровне подсознания. Между освещенными окнами двух палат. Сейчас там ничего не было. А ведь где-то тут и окно палаты, где лежит раненый киллер.

Вот! Примерно вот это окно и есть. И за вертикальными жалюзи еле приметный свет ночника внутри. И под окном, как показалось Гурову, что-то шевельнулось. Это в паре метров от того места, где он увидел тень впервые. Интуиция подсказывала, что в этой ситуации союзник сыщика – это шум, много шума. Шевелящихся теней на уровне окон второго этажа не бывает, особенно если в здании нет балконов, лоджий, а есть просто сложный фасад с обилием архитектурных элементов.

То, что это рука с оружием и что она направлена в его сторону, Лев понял после того, как подсознание бросило его тело в сторону. Упав на траву и перекатившись через голову, он услышал в момент падения не столько хлопок выстрела из пистолета с глушителем, сколько лязг пистолетного затвора. И, кажется, где-то совсем рядом в землю ударилась пуля. Рука машинально рванула из кобуры пистолет.

Человека в черном на втором этаже не было. Зато в свете одного из фонарей, что расположились на аллее на уровне спинок лавок, показались ноги, которые быстро-быстро перемещались к углу здания.

– Стой, полиция! – закричал Гуров, увидев, как закачалась еле заметная веревка, которую в этот момент отпустил неизвестный.

Веревка закачалась, и стало видно, что она протянута с крыши здания. Все, киллер пытается скрыться, он свободен теперь от веревки, а Гуров как на ладони, хотя площадка перед зданием освещена не очень хорошо. Для опытного стрелка на расстоянии метров десять «снять» его не проблема. И самому сыщику стрелять нельзя, потому что за спиной преступника стена больницы, внутри которой – люди! Глупая ситуация! Гуров обругал себя за невнимательность, за то, что сразу не понял, не сообразил. А ведь вдвоем с Крячко им было бы сейчас удобнее и проще взять этого неизвестного.

Нет, не проще! Крячко нужен внутри, потому что основная задача – защитить раненого в палате, которого хотят убить. Теперь очевидно, что хотят. И важнее всего сейчас жизнь единственного свидетеля. Крячко там нужен, он там сейчас всех на уши поставит!

– Стой, стрелять буду! Парк окружен…

И снова Гуров в слабеньком свете парковых фонарей еле успел уловить движение руки неизвестного в черном. И снова бросился в сторону, в кувырке преодолевая почти трехметровое расстояние. И снова ухо уловило хлопок и тихий металлический лязг пистолетного затвора. Только бы сдержаться и не выстрелить самому, лихорадочно думал он. Только бы не дать ему уйти!

Вскочив на ноги, Гуров побежал к незнакомцу что есть сил. И когда тот мелькнул возле очередного фонаря, вдруг понял, что киллер хромает. Вот повезло-то, обрадовался сыщик. Это он ведь его испугался и слишком торопливо спустился по веревке, подвернув ногу.

Лев бежал зигзагами, пытаясь держаться подальше от фонарей и стараясь, чтобы его от киллера закрывали хотя бы тонкие стволы молодых каштанов и березок. А ведь тот бежит к тихой улочке, догадался он, вспоминая планировку территории и расположение ближайших улиц. Только одна улица довольно оживленная и большая – это улица Больничная, по которой они с Крячко приехали. Лев перемахнул через лавку и тут же бросился в сторону, к стволу дерева. С тихим противным жужжанием отрекошетила пуля, расщепив один из брусков лавки и расплющившись о головку толстого стального болта крепления. «Сантиметров тридцать, – прикинул Гуров, – только что я там перепрыгивал».

На какой-то миг он испугался, что потерял киллера, его словно окатило ледяной волной. Но опыт подсказывал, что преступник не присел, не остановился, а просто бросился в сторону от прежнего направления движения. Некогда ему приседать, прятаться и подкарауливать преследователя, пусть и одинокого и настырного, ему добежать куда-то надо. Скорее всего, до машины.

Машина – вот снова прокол! Если взять киллера раньше, чем он выбежит к дороге, они не узнают второго. Вряд ли этот будет канителиться с открыванием двери, вряд ли будет терять время на то, чтобы заводить мотор. Так у них не делается. У них ты прыгаешь на сиденье, и твой напарник срывает мощную машину с места, унося тебя в безопасное место. В аэропорту Домодедово молодые оперативники «лопухнулись». Они застрелили одного киллера, ранили второго и не сообразили, что киллеров совсем рядом ждала машина. Они ведь на чем-то должны были срочно покинуть аэропорт. Да, бросили бы километра через два, да, могли лесом уйти за несколько километров пешком и там спокойно пересесть в другую машину и без проблем уехать хоть в Питер, хоть в Минск, хоть на Кавказ.

Эта мысль прибавила сил, заставила снова броситься вперед. И Льву снова показалось, что киллер на бегу повернулся к нему вполоборота и вскинул руку. Впереди только парк, под ногами рыхлая земля и газонная трава, рикошета быть не должно! Гуров тоже поднял руку и дважды на бегу выстрелил в ноги преступнику. Пистолетные выстрелы в тишине ночного больничного парка хлестнули по ушам. Гуров рассчитывал не столько попасть противнику в ноги, сколько не дать ему возможности отвечать прицельными выстрелами и заставить его удирать. Не убегать умно по заранее намеченному маршруту, а удирать, что есть мочи и куда глаза глядят.

Поворот! Здесь высокий забор смежной территории. Значит, побежит дальше… Гуров споткнулся обо что-то, всего лишь на миг замедлив бег. Пистолет! Киллер бросил бесполезный пистолет! И затвор так и остался в отведенном заднем положении. Так бывает, когда кончаются патроны. Значит, он безоружен! И Лев бросился бежать так, как, ему казалось, еще не бегал никогда в жизни, хотя в горле клокотало, а сердце уже заметно гулко билось в груди. Не мальчик уже!

Киллер прыгнул на него сверху, с середины высокого забора, когда понял, что просто не успеет перелезть на ту сторону. Одна нога была нацелена Гурову в голову, и оставалось только провернуться вокруг своей оси, отбивая удар весом во взрослое мужское тело в сторону. Отразить такое было просто нельзя. Киллер не упал, а только приземлился на четвереньки. И еще успел снова прыгнуть вперед и молниеносно выбить пистолет. Но Гуров снова сделал шаг в сторону, и удар правой руки его противника не попал в цель. Зато сам он нанес сильный удар ногой в живот, и нога в ботинке впечаталась киллеру чуть ниже солнечного сплетения.

Но и тут он показал отличные данные, успел схватить, пусть и не смертельной хваткой, Гурова за ногу. Сыщик чуть не потерял равновесие, но вырвал ногу и тут же изготовился к встречной атаке, резонно полагая, что у его противника в арсенале вполне может оказаться нож или иное оружие. Но киллер отказался от этой затеи и бросился бежать. Только потом Гуров понял почему. Наверное, он рассчитывал на то, что преследовавший его полицейский кинется первым делом искать оброненное табельное оружие. За утерю его вылететь из органов проще простого. А уж если им еще кто-то потом преступление совершит… Киллер не учел только того, что Гуров не боялся потерять оружие. Не молоденький лейтенант! Положение его в МВД таково, что многие встанут на его защиту. Тот же генерал Орлов. Не это страшно! Страшно, если уйдет преступник. А ведь еще неизвестно, а вдруг ему удалось убить Хлебникова в палате! Тогда вообще свидетелей и концов не останется. Вот что по-настоящему страшно было в этой ситуации!

И Гуров рванул следом, понимая, что уже устает, что его противник, хоть и с поврежденной ногой, но моложе, тренированнее, и у него есть фора – он может выбирать, куда бежать и что предпринять против преследователя. В этой гонке преследователь всегда будет вторым.

И вдруг Лев неожиданно упал. Чертов вентиль на поливной трубе! Падая, он успел увидеть, что забор слева снова стал низким, за ним больше нет стены здания и там мелькнули фары автомашины.

Превозмогая боль в ушибленной ноге, Гуров вскочил и бросился за преступником. Тот уже ловко перемахнул забор, и тут случилось непредвиденное. Визг автомобильной резины, мелькнувший свет фар, а в лучах этого света перекособоченное человеческое тело в черном, вскинутые руки, потом сильный глухой удар, звон стекла, и все…

Гуров перекинул ногу через заборчик, потом спрыгнул на землю и, сильно хромая, поковылял к распростертому на асфальте телу. Захлопали дверцы, затопали ноги, но Гуров, не оглядываясь, предупреждающе поднял руку и властно крикнул:

– Не подходить! Я из полиции!

На дороге сразу стало тихо, только всхлипывала женщина, да в доме напротив тихо играла классическая музыка. Гуров подошел и присел на корточки. Сомнений не было, живые так не лежат. Человек, лежа на спине, изогнулся так, что его ноги безжизненно вытянулись почти под прямым углом к телу. Руки раскинуты и чуть вытянуты вдоль головы. Лицо залито кровью, даже черты различить нельзя. Черный спортивный костюм, капюшон на голове, а из-под капюшона на асфальте медленно расплывается лужа крови. У живых такого кровотечения не бывает. Гуров протянул руку и приложил пальцы к сонной артерии. Какое там!