Текст книги "Форсаж на крови"

– То есть мне тебя не отговорить?

– Не-а. Не родился еще тот человек, который смог бы отговорить меня от чего-то задуманного. Я всегда иду до конца, Жорж. Это мое кредо.

– А я-то наивно полагал, что мы с тобой просто посидим, выпьем, вспомним молодость… – вздохнул бывший гонщик.

– Так и будет, Жорж, – заверила его Старовойтова. – Так и будет. Поверь. Но сначала я хочу повидаться с этим отморозком.

– И чем я тебе могу помочь? – с явной неохотой спросил мужчина.

– Мне нужна тачка. Хорошая и быстрая. И ни разу не засвеченная на Выборгском шоссе. Найдется у тебя такая, Жорж?

Ермаков и Перекатнов молча расположились в разных углах кабинета. При этом они даже не взглянули друг на друга. И данное обстоятельство не ускользнуло от внимания Гурова.

Заведующий хирургическим отделением Дмитрий Ульянович, невысокий седовласый старец с большим шишкообразным носом и плотно поджатыми синюшными губами, расположился не на своем привычном месте, за рабочим столом, а в глубоком кресле возле окна. Снял с переносицы очки, протер их и водрузил на прежнее место. Взгляд Ермакова был грустным, но в нем не наблюдалось ни капли беспокойства. Желание сыщиков пообщаться с ним в связи с самоубийством Куприянова ничуть не удивило заведующего отделением. Он принял это как должное. Белый халат Дмитрия Ульяновича был застегнут на все пуговицы. Он буркнул себе под нос что-то неразборчивое.

Константин Перекатнов, его заместитель, был значительно моложе. Практически вдвое. На вид ему было никак не больше тридцати пяти лет. Правильные черты лица, уверенный взгляд, гордая осанка, аккуратно уложенные густые волосы. Такие молодые люди пользуются огромным успехом у противоположного пола.

Константин занял место на стуле, рядом с выходом, забросил ногу на ногу и демонстративно кинул взгляд на дорогие наручные часы. Его халат в отличие от коллеги был распахнут, выставляя на обозрение стильный костюм в тонкую полоску. Ворот белоснежной рубашки, лишенный галстука, расстегнут на две пуговицы.

Крячко, переступив порог кабинета следом за напарником, прикрыл за собой дверь и лениво привалился к косяку. Гуров некоторое время хранил сосредоточенное молчание, наблюдая за лицами хирургов. Интуиция подсказывала сыщику, что между Ермаковым и Перекатновым не существовало взаимной симпатии.

– Итак, господа, – наконец произнес он, подходя к рабочему столу Дмитрия Ульяновича, но сел не в его кресло, а сбоку, на место посетителя, откуда по-прежнему имел возможность держать в поле зрения обоих мужчин. – Думаю, мы можем опустить формальности. Наверняка вам уже прекрасно известно, кто мы и какое ведомство представляем.

– Наслышаны, – хмыкнул Перекатнов и снова взглянул на часы. – В больнице слухи распространяются быстрее, чем в борделе. Уверен, что во всем здании не найдется даже какой-нибудь глухонемой нянечки, которая не обсуждала бы сейчас с коллегами ваш визит. Непонятно только одно, уважаемые. С чего такой интерес именно к нам и к нашему отделению? Просто я дико извиняюсь, но через пару часов у меня назначена плановая операция…

– Мы не отнимем много времени, – заверил хирурга Крячко. – Впрочем… Это будет зависеть от вас. От того, насколько быстро и искренне вы сможете прояснить интересующую нас ситуацию.

– Какую ситуацию?

– А вы не в курсе? – Голос Станислава наполнился иронией. – Разве слухи тут распространяются не быстрее, чем в борделе? Главный врач вашей больницы несколько часов назад покончил жизнь самоубийством.

– Это мы знаем, – кивнул Перекатнов. – Я даже пытался связаться с Елизаветой Андреевной и выразить ей свои соболезнования. Виктор Петрович был моим учителем и наставником. В прямом смысле этого слова. Я учился у него на курсе. У него и у Дмитрия Ульяновича. И история с самоубийством, конечно, паскудная… Неприятная история, я хочу сказать. Еще вчера ты общался с человеком, а сегодня… Сегодня его уже нет. Да… Но нам нередко приходится сталкиваться со смертью. Такая работа… Однако я все еще не понимаю, о чем вы хотите поговорить с нами? Вы намекнули на какую-то искренность… Не так ли?

– Нет, – невозмутимо ответил Крячко. – Я не намекал. Я сказал об этом прямо.

– А что за искренность? В отношении чего? – удивленно изогнул левую бровь Перекатнов.

– Константин… – Гуров посчитал, что ему пора взять инициативу на себя и прояснить ситуацию. – Простите, как вас по отчеству?

– Можно просто Константин. Без отчества.

– Хорошо, – не стал спорить полковник. – Скажите, Константин, вам было известно о намерении Виктора Петровича свести счеты с жизнью?

– Откуда? – удивился Перекатнов. – Если это было что-то личное…

– А вам, Дмитрий Ульянович? – повернулся Лев к Ермакову.

Старик поднял глаза, пробормотал что-то неразборчивое себе под нос, а затем негромко, но четко бросил лаконичное: «Нет».

– Чувствую, беседа может затянуться, – не удержался от комментария Крячко, но напарник осадил его:

– Давайте я ускорю процесс. Согласно свидетельским показаниям, покойный Виктор Петрович за два дня до самоубийства не вышел на работу. Однако дома он много разговаривал по телефону, причем на повышенных тонах. И даже ругался с кем-то. Мы проверили мобильник покойного. В тот день он общался только с тремя абонентами. С вами двумя и с Сергеем Александровичем Златогорским… С последним мы уже имели честь познакомиться и пообщаться… Но и это еще не все. – Гуров выдержал небольшую паузу. – За сутки до самоубийства Виктор Петрович был на работе. И весь этот день провел в хирургическом отделении. В вашем отделении, господа. Не в терапевтическом, не в гинекологическом… И ни в каком другом. Теперь вы понимаете, к чему я веду?

– Не совсем. – Перекатнов слегка подобрался. – Разумеется, я видел вчера Виктора Петровича. Не стану отрицать. Мы общались… Накопилось много рабочих вопросов… Но при чем тут его самоубийство?

– Люди не кончают жизнь самоубийством просто так, Константин. Виктора Петровича довели до этого…

– Мы? – Перекатнов посмотрел на сыщика, как на умалишенного. – Вы это серьезно, уважаемый? Вы действительно думаете, что кто-то из нас мог довести Виктора Петровича до самоубийства?

– Я ничего пока не думаю, – сдержанно ответил Гуров. – На данный момент я могу только предполагать, строить гипотезы… И я хочу знать, какие разговоры вел с вами двумя покойный Куприянов вчера и позавчера? Что вывело его из себя? Почему он ругался?

Перекатнов выдал нечто отдаленно похожее на едкий смешок и театрально закатил глаза:

– Бред! Вы меня извините, конечно, господа… Боюсь, я лезу не в свое дело, но… Раз уж вы были с нами откровенны, то я с вами тоже буду начистоту. Вы ищете мозги там, где их нет и по определению быть не может… Прошу прощения за грубость. Будем считать, что у меня это такой профессиональный юмор. А если серьезно… – Константин сосредоточенно сдвинул брови к переносице. – Виктор Петрович часто ругался. Часто был чем-то недоволен. Это была его привычная манера общения, и все, кто хорошо знал Виктора Петровича, давно перестали обращать на это внимание… Последние два дня, о которых вы говорите, не стали исключением из правил. Наверняка он ругался… Естественно, и мне лично прилетело… Но я даже не помню причин, вызвавших в этот раз недовольство главного… Они могли быть связаны с чем угодно… Не так, как должно, обошлись с кем-то из VIP-клиентов, не вовремя завезли медикаменты, или завезли, но не те, которые требовались в первую очередь… Операция, которая должна была завершиться в течение часа, по стечению каких-то обстоятельств длилась больше трех… Любая из этих причин могла вызвать бурю негодования у Виктора Петровича. – Перекатнов замолчал и устало провел ладонью по лбу. – Он был не из тех главврачей, которые просто подмахивают бумажки и ни во что не вмешиваются… Присутствие Виктора Петровича ощущалось везде и во всем. И та эмоциональность…

Он не успел закончить начатой фразы. Со стороны окна раздался странный скулящий звук. И Константин, и сыщики одновременно повернули головы. Ермаков снял очки и закрыл ладонями лицо. Плечи его вздрагивали от рыданий.

– Твою мать! – даже не попытался скрыть презрения Перекатнов. – Началось… – Он снова взглянул на часы: – А у меня операция, господа. Может, вы все-таки позволите мне покинуть ваше милое общество. Жизнь человека на кону, чтоб вы понимали…

– Это я… – пробормотал сквозь слезы Дмитрий Ульянович. – Это я во всем виноват… Во всем, что случилось.

Гуров и Крячко переглянулись.

– О чем вы, Дмитрий Ульянович? – живо ухватился за истерику заведующего Гуров.

– Не обращайте внимания, – посоветовал Перекатнов. – Ни в чем он не виноват. Это не более чем бред. Он с утра сам не свой. С того самого момента, как стало известно… о смерти Виктора Петровича. Они были близкими друзьями.

– Нет, я виноват. – Ермаков отбросил очки, надеясь, что те полетят на стол, но этого не случилось. Очки упали на пол, и только серый ковер с высоким ворсом не позволил им разбиться. – Я виноват… Я подвел… Если бы я брал на себя чуть больше ответственности… Хоть чуточку больше… Витя… Витя не дошел бы до такого. Моя вина. Кругом моя вина!..

– О какой ответственности идет речь?

Старик не сразу ответил на вопрос сыщика. Он все еще продолжал всхлипывать, но за широкими морщинистыми ладонями, закрывавшими лицо, слез видно не было. Крячко отлепился от дверного косяка и сделал пару шагов вперед, недоверчиво приглядываясь к заведующему. Седая голова Ермакова склонилась еще ниже.

– Я не заслуживаю этой должности. – Он произносил эти слова не для сыщиков, а скорее исповедовался перед самим собой. – И никогда ее не заслуживал… Витя – единственный, кто верил в меня. Даже я сам не верил… Мы с ним оба знали, что мне давно тут не место. Он все свои надежды возлагал на Костю. С каждым годом все больше и больше… Говорил, что Костя – хирург от бога…

– Мне, конечно, приятно это слышать, Дмитрий Ульянович, – сдержанно отозвался Перекатнов, но при этом все еще продолжал хмуриться. – Но не думаю, что это как-то относится сейчас к делу. Лучше примите успокоительное…

– К черту успокоительное! – Ермаков оторвал ладони от лица. Его щеки были мокрыми от слез, но он быстро протер их рукавом халата. Решительно встряхнул головой и поднялся с кресла. – Мне не нужно никакого успокоительного. Никакое успокоительное не поможет мне избавиться от чувства вины.

Перекатнов тоже резко поднялся. Его примеру последовал и Гуров. Ермаков пошарил рукой по столу в поисках очков. Крячко любезно нагнулся, подобрал их с пола и протянул заведующему.

– Благодарю. – Дмитрий Ульянович снова машинально всхлипнул, но тут же попытался взять себя в руки и посмотрел на оперов: – Вы хотите знать, что случилось?

– Хотим, – ответил Гуров.

– Что ж… Извольте. Я расскажу вам.

Краем глаза Лев заметил, как закаменело при этом лицо Перекатнова, а глаза его недобро блеснули.

– Вчера и позавчера Витя был не просто взволнован. Нет! Он был в бешенстве. Настолько, насколько никогда еще не был. И это со мной он ругался по телефону!

– Относительно чего?

– Относительно того, что дело всей его жизни безнадежно погублено. Погублена его репутация, его надежды. Погублено все… И в этом он винил меня… Может, он винил и еще кого-то, не знаю, о чем он говорил с другими. Могу отвечать только за себя… Витя приводил мне факты. Вполне конкретные факты. Процент смертности за последние полгода значительно вырос в нашей больнице. Одним из умерших на операционном столе оказался человек из министерства. Это вообще ни в какие ворота не лезло. А я… Я… Как же вам объяснить?.. В общем, получилось так, что я решил исправить ситуацию. Взял на себя ответственность… А у Кости было свое видение ситуации… Сейчас уже и не стану спорить, кто из нас был прав, а кто виноват. Может, он, может, я, – пожал плечами старик. – Теперь это не имеет значения. Важно то, что между нами вспыхнул конфликт. Он разгорался все больше и больше, пока не достиг своего апогея.

– Конфликт между кем и кем? – предпочел уточнить Крячко.

– Между мной и Костей. И этот конфликт только усугубил ситуацию в больнице…

– Ну, довольно! – прервал коллегу Перекатнов. – Можете даже не слушать этот бред, господа. Ситуация не такая уж и ужасная, какой ее пытается нарисовать Дмитрий Ульянович. Я бы даже сказал, напротив… Процент смертности уменьшился. А наш внутренний конфликт не имеет никакого отношения…

– Нет, имеет, – сурово нахмурился Ермаков. Гуров внимательно наблюдал за обоими медиками. – Этот конфликт убил Витю. Он сам сказал мне об этом.

– Что сказал? – быстро спросил Лев.

– Что перестал доверять нам обоим. И мне, и Косте. Он сказал, что мы погубили дело его жизни…

– Отвечайте только за себя, Дмитрий Ульянович, – с нажимом произнес Перекатнов. – Мне Виктор Петрович ничего такого не говорил.

– Неужели? – усмехнулся Ермаков.

– Я не буду спорить, – вздохнул Константин, в очередной раз бросая взгляд на наручные часы, – у меня нет на это времени. Но дам один совет. Профессиональный. Вам нужно успокоиться, Дмитрий Ульянович. Просто успокоиться и трезво взглянуть на вещи. Никто из нас не желал смерти Виктора Петровича. И уж тем более никто не доводил его до самоубийства. На этом у меня все, господа. А сейчас прошу извинить меня. Мне действительно необходимо идти готовиться к операции. Вы позволите?

– Идите, – разрешил Гуров. – Но не покидайте больницу после операции, возможно, нам еще предстоит побеседовать.

– Как скажете. Я буду на работе весь день. До семи часов.

Перекатнов вышел из кабинета, на ходу застегивая халат. Ермаков долго смотрел на оставленную им распахнутую дверь, а затем без сил плюхнулся в кресло. Снял очки и опять закрыл ладонями лицо. Гуров собрался спросить о чем-то заведующего отделением, но Крячко своевременно тронул напарника за плечо:

– Можно тебя на минуточку, Лева? Буквально на пару слов…

Они вместе вышли в коридор, оставив Ермакова в одиночестве предаваться угрызениям совести.

– Ну что? – нетерпеливо бросил Лев.

– Хочешь знать мое мнение? – Крячко понизил голос почти до шепота.

– Если это связано с делом, а не с твоей беременной подругой…

– Это связано с делом.

– Тогда слушаю.

– Два момента, Лева. Во-первых, я думаю, что никто Куприянова до самоубийства не доводил. Кроме него самого, конечно… Это расследование яйца выеденного не стоит. Но… Я могу и ошибаться, старик, потому как есть и во-вторых. Эти двое определенно что-то скрывают. Не знаю, что именно и относится ли это к нашему делу, но скрывают. Впрочем, так же, как и Златогорский…

– Интуиция? – прищурился Гуров.

– Не совсем. И не говори мне, что ты сам ничего не заметил. Златогорский буквально трясется от страха, Ермаков подавлен и при этом несет полную ахинею, а Перекатнов… Он слишком напряжен. И за его внешним апломбом тоже что-то кроется.

– Да, я заметил. И что ты конкретно предлагаешь? Отвезти их в отделение, посадить в «стакан» и начать бить? Каждого по очереди?

– Ну зачем же так круто? – улыбнулся Стас. – Хотя это тоже вариант. Но я предлагаю другое решение. Обратимся за помощью к специалисту.

– К какому еще специалисту?

– Специалисту по лжи. Мозгоправ Андрей Лозинский. Помнишь такого? Однажды он здорово помог нам…

– А разве вы с ним не на ножах?

– Ну, на ножах – это громко сказано. – Крячко невольно отвел взгляд. – К тому же ради дела я готов смирить гордыню. Я же профессионал. Не мне тебе рассказывать…

– Хорошо, – согласился Лев. – Мысль толковая. Езжай к Лозинскому и привези его сюда. А я пока пообщаюсь с персоналом в хирургическом. Попробую выяснить подробности конфликта между заведующим и его замом.

– Эй! А почему к Лозинскому сразу я? – вскинулся Станислав. – Вообще-то я рассчитывал, что это ты с ним поговоришь. Или как минимум мы вдвоем.

– Значит, вы все-таки на ножах?

– Нет! Но он заносчивый сукин сын. Этого не отнять, как говорится. Из песни слов не выкинешь.

– Я верю, что ты справишься, Стас. – Гуров похлопал напарника по плечу. – Удачи! Вези сюда Лозинского!

Глава 3

Заезд близился к завершению. Из-за поворота, взрезав темноту, вынырнули четыре ярких конуса автомобильных фар. Коротко стриженная брюнетка, утянутая в кожу, заняла привычное место у обочины и подняла над головой клетчатый флаг. Машины с ревом приближались к финишу.

Николай, стоя рядом с Бизоном, азартно взъерошил свои светлые курчавые волосы и, поднеся к глазам бинокль, снабженный прибором ночного видения, удовлетворенно крякнул:

– Порядок, брат. Мюллер идет на полкорпуса впереди. Уверен, он еще и спуртанет на финише.

– Как обычно, – согласился Бизон, глубоко затягиваясь сигаретой с марихуаной.

Ни он, ни Николай не видели, как со стороны города на Выборгское шоссе вырулил ярко-желтый «Форд Мустанг» шестого поколения и на крейсерской скорости двинулся в направлении участников уличной гонки. Внимание всех присутствующих в настоящий момент было приковано к соревнующимся и их финишу.

«Мустанг» остановился в тот самый момент, когда красный пижонский «Субару» Мюллера резко увеличил скорость, оторвался от конкурента сразу на полтора корпуса и с ревом пересек заветную черту. Девушка в коже задорно свистнула и взмахнула флажком. Проигравшего гонщика за рулем темно-синего «Альфа-Ромео» толпа приветствовала насмешками и улюлюканьем.

– Итальянские тачки – барахло, – со знанием дела заявил Николай, не обращаясь ни к кому конкретно. – Им хоть четырехобъемник под капот засунь, все равно толку не будет. Внешность эффектная, а скорости – пшик.

«Субару», взвизгнув тормозами, резко остановился слева от Бизона. Мюллер распахнул дверцу и выбрался из салона. Скинул капюшон, устало привалился к корпусу автомобиля. Впрочем, и Николай, и Бизон знали, что эта усталость подельника наигранная, рассчитанная на публику.

– Дай дернуть, брат, – потянулся к его сигарете с марихуаной Мюллер. – Как тебе финиш?

– Понтов много, а так нормально, – криво усмехнулся Бизон.

– И пятьдесят кусков за две минуты. – Мюллер затянулся несколько раз подряд, немного подержал дурманящий дым в легких, а затем неохотно выдохнул. – Как с куста… Я сегодня зайду еще на пару заездов.

– Да ради бога. – Бизон забрал у него «косяк». – Тебе нужна разрядка больше, чем кому бы то ни было. Колян, пойди, рассчитай клиента.

Он слегка повернул голову, и его цепкий профессиональный взгляд моментально сфокусировался на незнакомой тачке. Бизон лично знал всех участников уличных гонок на Выборгском. Так же, как и их автомобили.

Старовойтова, сидя за рулем «Мустанга», только и ждала этого взгляда. Она выбралась из машины, не глядя в сторону Бизона, сблизилась с патлатым парнишкой, сидящим на капоте своего новенького блестящего «Порше», и обратилась к нему с каким-то вопросом. Гул толпы заглушил ее голос. Парнишка склонился к Ольге:

– Чего?

Но повторить свой вопрос девушка не успела.

– Эй! – громко окликнул ее Бизон. Наполовину искуренный «косяк» с искрами полетел ему под ноги. – Подруга!

Слышь?

Старовойтова обернулась. На ней были облегающие кожаные штаны и просторная спортивная куртка канареечного цвета. Распущенные светлые волосы спадали на плечи.

– Поди сюда! – махнул ей рукой Бизон.

Ольга взглянула на патлатого паренька, и тот коротко кивнул, давая понять незнакомке, что ей стоит подчиниться. Закурив сигарету, Старовойтова неторопливо направилась в сторону Бизона. Он недовольно нахмурился:

– Шевели булками, шмара! Чего плетешься?

Ольга приблизилась. Равнодушно мазнула взглядом по Мюллеру, а затем пристально посмотрела на Бизона:

– Еще раз назовешь меня шмарой, приятель, и я сделаю так, что ты никогда уже не сможешь иметь детей. Усек? И это не угроза. Обычное предупреждение.

– Дерзко, – хмыкнул Бизон. – То есть ты у нас, типа, крутая?

– А ты проверь.

Ольга быстро приложила к горлу два пальца. Указательный и мизинец. После чего ее правая рука скрылась в боковом кармане куртки. Бизон подозрительно прищурился. Ему был знаком этот сигнал угрозы. Но он также знал, что далеко не все владеют искусством тюремных жестов. Мюллер отлепился от своего «Субару», но Бизон остановил приятеля коротким взмахом руки. Персона Старовойтовой заинтересовала бригадира.

– Твоя? – качнул он головой в сторону желтого «Мустанга».

– Моя. А что? Купить хочешь?

– Если тачка путевая, можно и купить, – рассмеялся Бизон. – Вопрос лишь в том, чего она стоит. И я говорю не о ее денежной стоимости…

– Я поняла. Только моя старушка не продается. – Ольга слегка расстегнула ворот спортивной куртки, и Бизон заметил золотой крест поверх ее майки. – Я тут по другому поводу, приятель. Погонять хотела. И желательно, не за здорово живешь.

– Пари хочешь?

– Хочу.

– А бабки у тебя есть?

– Не боись, – презрительно скривилась Старовойтова, – я за базаром всегда слежу. Не было бы бабок, не прикатила бы. И не предлагала бы пари.

– Серьезная чикса, да, Мюллер? Серьезная, дерзкая и в то же время забавная. Я ведь могу называть тебя чиксой, подруга? Или такое обращение тоже тебя задевает?

– Ну, вообще-то у меня погоняло есть.

– Да ну! И какое же?

– Кобра.

Бизон смерил ее пристальным взглядом с головы до ног и солидно кивнул.

– Заметано! – выставил он перед собой сжатый кулак, и Ольга легонько стукнула по нему собственным кулаком. На ней были кожаные перчатки с обрезанными пальцами. – А я – Бизон.

Вернулся Николай, передал Мюллеру стопку денег и недоверчиво покосился в сторону незнакомой девушки. Старовойтова удостоила парня лишь мимолетным взглядом, но ей и этого оказалось достаточным для того, чтобы узнать человека, фоторобот которого был составлен со слов супругов Демьяненко. Марии среди собравшихся на Выборгском шоссе Ольга не заметила. Бизон призывно махнул кому-то рукой. Тем временем на старт выкатились два автомобиля, ожидая сигнала девушки с флажком. Публика засвистела.

Мюллер небрежно сунул деньги во внутренний карман своей куртки и шагнул вперед. Его холодные водянистые глаза встретились с глазами Старовойтовой.

– Я могу сгонять с тобой, – предложил он. – Ставка – двадцать пять «косых». Победитель получает «полтос». Принимаешь?

– Повышаю. – Ольга докурила сигарету, бросила ее на асфальт и придавила окурок тупым носком ботинка. – Ставим по пятьдесят, на выходе победитель получает сотню.

Мюллер гаденько рассмеялся.

Девушка в коже сделала отмашку, и обе машины рванули с места под неистовый рев болельщиков.

Позади Ольги остановился автомобиль, и она слегка повернула голову. Это был красный спортивный универсал «Ауди». Старовойтовой уже приходилось видеть такую модель. Ее основным преимуществом было то, что эта машина могла набрать скорость в сто километров в час за четыре секунды. И это только при заводской сборке…

Из «Ауди» выбрался паренек с длинными волосами и аккуратной бородкой.

– А не жалко расставаться с такой суммой? – саркастично заметил Мюллер. – Вот так, с ходу-то…

– Я не расстанусь, – заверила его Ольга. – А вот сто «кусков» для меня сейчас как раз будут не лишними.

– Весьма самоуверенное заявление. Ну что ж… Подгоняй свою колымагу. – Мюллер азартно хрустнул костяшками пальцев. – Следующий заезд наш. Условия простые. Двойная дистанция. Доезжаем до конца трассы, разворот, снова на старт, разворот, опять до конца трассы и обратно. Запомнила?

– На память не жалуюсь.

– Тогда погнали.

– Тормозни-ка, Мюллер! – осадил подельника Бизон. – Негоже так с ходу прессовать нашу новую знакомую. Пусть для начала схлестнется с кем-нибудь попроще, чем ты. Например, с Максом, – указал он на паренька с длинными волосами и бородкой. – Ты не против, Кобра?

– Мне все равно, кого рвать, – равнодушно пожала плечами девушка. – Лишь бы бабки не зажуковали.

Все четверо ее собеседников дружно рассмеялись.

– А ты, Макс? Готов? Заодно сможешь и долг мне вернуть быстренько.

– Я, как пионер, всегда готов.

– Вот и ладушки, – одобрил Бизон. – Условия те же, что и сказал Мюллер. Двойная дистанция. В банке сто штук. Победитель получает девяносто.

– А еще десять? – спросила Старовойтова.

– Мой процент. Как организатора. Такие тут правила, лапа. Без обид.

Ольга круто развернулась на сто восемьдесят градусов и зашагала к своей машине. Текущий заезд на шоссе достиг своего апогея. Гонщики рванули на вторую дистанцию. Автомобили шли почти вровень.

Старовойтова разместилась за рулем «Мустанга», застегнула ворот куртки, набросила на голову капюшон и подкатила к «Ауди» Макса. Тот тоже уже занял водительское место.

Ждать пришлось недолго. Заезд завершился через четыре минуты. Толпа одобрительно загудела, встречая победителя. Бизон в очередной раз глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и подал сигнал рукой. «Мустанг» и «Ауди» тронулись с места одновременно. Повернув голову, Ольга увидела сосредоточенное выражение на лице своего соперника. Автомобили подкатили к черте. Брюнетка с неизменным флажком в руке заняла привычное место у обочины. Макс слегка газанул, разогревая двигатель. Посредством зеркала заднего обзора Ольга видела, что Бизон с дружками внимательно наблюдают за стартом. Бледное лицо Мюллера в свете полной луны делало его похожим на мертвеца.

Брюнетка подняла флажок над головой, подержала его в таком положении пару секунд, а затем резко опустила вниз. «Мустанг» Старовойтовой резво рванул с места. Макс слегка задержался, но уже через секунду нагнал соперницу. Прибавив газу, обошел ее на четверть корпуса. Ольга воткнула четвертую передачу. Она не торопилась идти на обгон. Стрелка спидометра остановилась на отметке «200». Гонщики почти одновременно достигли конца трассы, но Макс первым совершил разворот. Его действия были отработаны до автоматизма. «Ауди» уже неслась в обратную сторону. Ольга отставала почти на два корпуса. Вдавила педаль акселератора в пол, и скорость «Мустанга» возросла до двухсот тридцати километров в час. Расстояние немного сократилось, но Макс по-прежнему шел впереди. Взгляд Старовойтовой сфокусировался на задних габаритных огнях «Ауди». Она еще прибавила газу и взяла немного правее. Макс повторил ее маневр, не позволяя «Мустангу» выйти на «чистый асфальт». Ольга резко бросила руль влево, но впереди идущий автомобиль вновь заблокировал ей проход. Стрелка спидометра доросла до отметки в «250». Впереди замаячила полоса старта. «Ауди» опять совершила лихой разворот, взвизгнув шинами, и устремилась на вторую дистанцию. При этом, казалось, Макс даже ни на йоту не сбросил скорость. Ольга, уже готовая к такому развитию ситуации, в точности скопировала его действия. «Мустанг» слегка занесло, но девушка уверенно выровняла его и вдавила педаль акселератора в пол до отказа. Мотор взревел, как раненый хищник, стрелка спидометра нервно задергалась в районе двухсот семидесяти пяти. Серые, лишенные листьев деревья со свистом проносились за окнами. В салоне слегка запахло жженой резиной. «Мустанг» буквально повис на заднем бампере «Ауди», но Макс все так же не позволял себя обойти, уверенно лавируя на трассе то в одну, то в другую сторону. Последний разворот был уже близко. Ольга повысила скорость до двухсот восьмидесяти. Костяшки пальцев на рулевом колесе побелели от напряжения. Она изготовилась к опасному маневру…

Два стальных коня, поблескивая гладкими корпусами в лунном свете, вошли в разворот одновременно. Макс явно не ожидал от соперницы подобного фортеля. Он слегка придавил педаль тормоза, но было поздно. Автомобили соприкоснулись на вираже. Раздался скрежет металла. Ольга сдавила пальцами руль, удерживая равновесие. «Ауди» слегка мотнуло в сторону, и она пошла юзом. Макс от души чертыхнулся и отчаянно завертел «баранку», выравнивая положение корпуса. «Мустанг» стремительно помчался прочь.

– Вот сука! – кинул он вслед машине, и «Ауди» с диким ревом устремилась в погоню. Макс гнал на скорости почти триста километров в час. Габаритные огни ускользающей соперницы приближались с каждой секундой. Макс настигал ее. Резко ушел влево. Ольга не стала его блокировать. Для нее это грозило лишней потерей в скорости. Она добавила газу. Запах жженой резины стал более ощутимым. В свете фар Старовойтова уже видела девушку с поднятым флажком у обочины и скопище автомобилей других участников. «Мустанг» шел на корпус впереди «Ауди». При хорошем спурте на финише Макс мог перехватить лидерство, но захлестнувшие его эмоции взяли верх над здравым смыслом. Он бросил руль вправо, рассчитывая «бортануть» «Мустанг», но промахнулся. Скорость «Ауди» при этом резко упала до двухсот семидесяти. Ольга держала спидометр на отметке двести восемьдесят. Выжать из «Мустанга» большего она уже не могла…

Макс прибавил скорость и снова настиг соперницу. Три четверти корпуса… Полкорпуса… «Ауди» спуртанула, но ей не хватило ни времени, ни оставшегося расстояния до финишной черты.

Четверть корпуса…

Ольга стиснула зубы. «Мустанг» первым пересек черту, и толпа взвыла в экстазе. Старовойтова, облегченно выдохнув, резко ударила по тормозам. Автомобиль замер на месте как вкопанный. Рядом остановилась «Ауди». Макс первым выскочил из машины. Лицо его перекосило от ярости. Он дернул водительскую дверцу «Мустанга», едва не оторвав ручку, и схватил Ольгу за плечо:

– Я убью тебя, сука!

Старовойтова перехватила руку противника, дернула его на себя и ударила кулаком в челюсть. Макс упал на колени. Она проворно выскользнула из «Мустанга», и тупой носок ее тяжелого ботинка врезался Максу в живот. Паренек подлетел вверх, перевернулся в воздухе и упал на спину. Но Ольга не остановилась на достигнутом. Рывком подняла его на ноги и, дважды ударив по почкам, швырнула на капот «Ауди». Тело Макса стало медленно оседать на асфальт, но Ольга, подхватив его, вновь заставила парня принять вертикальное положение. Ее кулак впечатался ему в лицо, и кровь из разбитых губ брызнула в разные стороны. Старовойтова замахнулась еще раз, но нанести очередной удар не успела. Слух уловил за спиной сразу несколько щелчков передергиваемых затворов огнестрельного оружия.

– Эй-эй! Ты че творишь, в натуре? А ну, пусти его!

Ольга обернулась. Трое мужчин окружили ее, и в руках каждого из них было по пистолету. Бизон, Мюллер и Николай надежно держали разбушевавшуюся девушку под прицелом. Пришлось отпустить Макса. Тот привалился к корпусу «Ауди».

– Эта сука подрезала меня, Бизон, – прошелестел он разбитыми в кровь губами. Перед глазами парня все плыло. – Она нарушила правила… Я выиграл бы, но сука… подрезала. Слышь, Бизон?

– Ни хрена я не подрезала! – Глаза Ольги недобро блеснули. – Наоборот, это он, гондон, пытался вынести меня с трассы.

Три ствола все еще были направлены в ее сторону. Рука Старовойтовой нырнула в правый карман просторной спортивной куртки и выхватила пистолет. Николай опешил и невольно отступил назад. Бизон и Мюллер остались неподвижны. Ольга хладнокровно взвела курок: