Текст книги "Хранители смерти"

Глава 15

Больше у Гурова не было вопросов к сыну олигарха Столетова. Тот был отправлен в СИЗО.

Ганчук пошел собирать штурмовую группу, с которой собирался посетить квартиру Анжелы, чтобы задержать загадочного Пермяка. Гурова он тоже позвал с собой. Но сыщик взглянул на часы и увидел, что время приближается к полуночи.

– Нет, Николай Васильевич, штурмуй квартиру сам. Я верю, что на этот раз ты ошибок не допустишь и тебя не испугают никакие гранаты – ни газовые, ни светошумовые. А я отдохну. – И он отправился в гостиницу.

По дороге сыщик закупился всякой снедью, состоявшей в основном из пирожков. В номере он вскипятил чай, разложил еду и сел ужинать.

«Да, теперь окончательно ясно, что наши дороги с группой Ганчука и Волобуева расходятся, – размышлял он, отправляя в рот очередной пирожок. – Художника, востоковеда и актрису убили другие люди, не Валя Столетов с Пермяком. И почерк преступлений здесь другой. Вряд ли эти люди попадутся на спешной продаже картин или другой подобной глупости. Нет, мы сможем их найти только в результате систематического, упорного поиска. Многое может дать список, который сейчас составляет лейтенант. Кажется, он парень толковый. Завтра будет видно. Беседы со свидетелями пока можно закончить и целиком сосредоточиться на фигурах из этого списка. Этим надо будет заняться с самого утра».

На следующее утро Гуров проснулся с мыслью, что сегодня он не будет заниматься ничем и никем, кроме людей, знавших всех троих погибших. Он позавтракал, побрился и уже собирался звонить лейтенанту Полудину, когда тот неожиданно сам ему позвонил.

– Лев Иванович, у нас ЧП! – с ходу выпалил лейтенант. – Помните, вы хотели побеседовать с краеведом Точилиным?

– Я уже с Максимом Евгеньевичем встретился и побеседовал, – ответил Гуров. – А что случилось?

– Нехорошее дело случилось, товарищ полковник! Точилин повесился! Полковник Ганчук уже выехал на место происшествия.

– А где это место происшествия? У него в квартире?

– Нет, не в квартире! Поэтому я и говорю, нехорошее это дело! Точилин повесился в доме, который был объявлен памятником культуры, но стоит заброшенный и постепенно разрушается. Есть у нас такой, «дом Воротынского» на улице Сакко и Ванцетти. Точилин давно пенял городским властям на плохое состояние памятника, но как-то у них руки до этого объекта не доходят. Вот он в знак протеста и повесился прямо в этом доме-памятнике…

– А в квартире у него кто-нибудь побывал? Туда наряд выслали?

– Вроде бы нет, не выслали… – признался Полудин. – Николай Васильевич как узнал об этом, сразу отправился на Сакко и Ванцетти.

– Слушай внимательно, лейтенант. Точилин жил на улице Соборной, дом семьдесят четыре, квартира тридцать восемь. Восьмой этаж. Немедленно отправляйся туда и проведи осмотр! Хорошо, если захватишь с собой кого-нибудь из криминалистов. Там, в кабинете, должна висеть картина Закатовского «Небесный огонь». Посмотри, на месте ли это полотно, и как только узнаешь, позвони мне. Все понял? Вперед. Хотя нет, подожди! Сперва скажи мне номер этого дома-памятника.

Гуров немедленно выбежал из гостиницы, вскочил в машину и, не дав мотору прогреться, погнал ее по адресу, который узнал от лейтенанта. Всю дорогу одна мысль гвоздем сидела в голове сыщика и мучила его: «Не уберегли! Я не уберег! Плохо предостерег, не от того! Я говорил о глухих местах, имея в виду обрывы и запруды. А надо было думать о том, что представляет интерес для краеведа – о старых домах! А вот убийца об этом подумал… Ах, негодяй! А я ротозей!..»

Но все невеселые мысли закончились, как только сыщик прибыл на место. «Дом Воротынского» действительно выглядел как старинное и весьма почтенное здание. Изящные арки окон, кариатиды, поддерживающие балконы, – все говорило о вкусе архитектора. Но так же хорошо было видно, что лучшие времена этого здания остались далеко позади. Лишь в нескольких окнах стекла остались целыми, по стенам змеились трещины, кое-где из стены выпали целые кирпичи. Входная дверь была чисто условной – она вся была скособочена и висела на одной петле.

Гуров открыл эту условную дверь и шагнул внутрь. Наверх вела лестница с шаткими ступеньками. Сверху доносились голоса. Сыщик поднялся на второй этаж. Ощущение разрухи усилилось. Он прошел по коридору. Ни в одном помещении не было дверей, а кое-где – еще и полов, так что можно было запросто провалиться на первый этаж.

Сыщик добрался до комнаты, откуда слышались голоса. Здесь он застал группу из трех человек. Одним из них был майор Ганчук, двоих других Гуров не знал. Присев на корточки, люди осматривали лежавшее на полу тело. Услышав шаги сыщика, майор обернулся и приветствовал Гурова:

– О, ты здесь, Лев Иванович! Видишь, какое несчастье? Мы хотели предостеречь краеведа от убийц, а он сам решил наложить на себя руки.

– А откуда известно, что Точилин совершил самоубийство? – спросил Гуров.

– Вот записка предсмертная, взгляни. – Ганчук протянул Гурову листок бумаги.

Гуров взял листок и прочел: «Состояние этого замечательного памятника вызывает у меня глубокое возмущение. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое негодование позицией городских властей! Как еще можно до них достучаться? Как пробить стену равнодушия? Если только…» Дальше ничего не было – нижняя часть листка была оборвана. Гуров прочитал текст дважды, затем поднял глаза на майора:

– А почему ты решил, что это предсмертная записка?

– Потому что листок был зажат в руке покойника. Чем же он еще может быть как не предсмертной запиской?

– Он может быть тем, чем, скорее всего, и является: обрывком статьи, которую Точилин готовил для какого-нибудь издания. Здесь нет ни слова о том, что краевед собирается лишить себя жизни. И обрати внимание на почерк: он ровный, разборчивый. Я видел много предсмертных записок, они никогда так не выглядят. Нет, Николай, это не послание самоубийцы. Этот листок принес сюда убийца, чтобы запутать следы.

– Ты хочешь сказать, что покойный не повесился? – удивился майор.

– Именно так. Мы имеем дело с убийством, которое пытаются выдать за самоубийство, как в случаях с Бушуевым и Овчинниковым.

– Согласен с полковником, – внезапно подал голос один из мужчин, занятых осмотром трупа. Он выпрямился и протянул Гурову руку. – Старший криминалист-эксперт майор Лисицын, – представился он. – А это мой коллега, криминалист, капитан Непейвода… Капитан уже обратил мое внимание на две детали, которые не вяжутся с версией о самоубийстве. Во-первых, след от веревки на шее покойного носит иной характер, такой не бывает при повешении. И еще на левом виске мы обнаружили след от удара.

– Молодцы, – похвалил Гуров. – Но я уверен, что есть и другие детали, указывающие на убийство. Скажите, майор, тело Точилина висело вон на той балке, я правильно понимаю?

– Да, все верно.

– Вы эту балку осматривали?

– Признаться, пока нет, не смотрели. Руки не дошли…

– Осмотрите внимательно балку, нет ли на ней каких-нибудь странных следов?

Криминалисты принялись сооружать из ящиков, стоявших тут же, самодельную лестницу, а Ганчук обратился к Гурову:

– Не понимаю, чего ты добиваешься, Лев Иванович. Дело, на мой взгляд, совершенно ясное. Есть висящее тело и предсмертная записка. Что ты надеешься увидеть на этой балке?

– Сейчас поймешь.

Помост был сооружен. Майор Лисицын остался его поддерживать, а капитан Непейвода залез наверх и стал внимательно, сантиметр за сантиметром, осматривать балку. Вдруг он воскликнул:

– Есть след! И очень характерный!

– Что за след? Какой след? – нетерпеливо воскликнул Ганчук, который по-прежнему ничего не понимал.

– След от веревки, которую тащили вверх, – пояснил капитан.

– Сфотографируйте ее, капитан, и спускайтесь, – сказал Гуров. – Картина преступления ясна.

– И как же выглядит эта картина? – все так же недоверчиво спросил Ганчук.

– Все началось не здесь, а, скорее всего, где-нибудь на улице, – начал Гуров. – Например, Точилин проводил экскурсию. После ее окончания к нему подошел некий гражданин и заявил, что он возмущен судьбой замечательного памятника архитектуры – «дома Воротынского». Точилин ответил, что разделяет возмущение гражданина, что он не раз обращался к властям города и области, требуя решить этот вопрос, и что он пишет статью в защиту памятника. Гражданин предложил краеведу немедленно пройти в тот самый «дом Воротынского», чтобы вместе оценить его состояние, но прежде зайти домой к краеведу, чтобы он, гражданин, почитал статью об этом доме. Почему Точилин согласился на это предложение, не знаю. Возможно, убийца – этого неизвестного гражданина правильнее называть убийцей – обладает даром убеждения. Так или иначе, но они зашли домой к Точилину, краевед показал своему спутнику статью. Фрагмент из этой статьи вы и нашли в кулаке краеведа и приняли ее за предсмертную записку. Когда они зашли сюда, неизвестный предложил Точилину подняться на второй этаж. Очевидно, он заранее выбрал место для расправы. Когда ничего не подозревавший краевед подошел к этому месту, убийца нанес ему удар – скорее всего, обрезком трубы или молотком. Оглушив свою жертву, он надел ей на шею петлю, перебросил веревку через балку и вздернул ее на самодельную виселицу. От того, что он тащил жертву вверх, на балке остался след, протертый веревкой. Этот след капитан обнаружил. Потом он вырвал нужную страницу из статьи и сунул ее в кулак жертве.

– Да, несомненно, все так и было! – воскликнул капитан Непейвода. – Но зачем он это сделал? Каков мотив этого убийства?

– Мотив – картина, висевшая в кабинете Точилина. Полотно «Небесный огонь» работы Константина Закатовского. Убийца охотился за ней. Кстати, мне сейчас должны позвонить… Ага, вот оно!

Последняя фраза относилась к внезапно зазвонившему телефону сыщика. Действительно, звонил лейтенант Полудин.

– Звоню из квартиры Точилина, товарищ полковник. Осмотрел весь его кабинет – картины нет. Зато есть рамка. Ее поставили за шкаф, но я нашел.

– А дверь? – спросил Гуров. – Дверь квартиры была открыта или закрыта?

– Открыта, товарищ полковник, – доложил Полудин.

– Ясно. Оставайся там, лейтенант. Я сейчас пришлю людей, чтобы они произвели детальный осмотр. Когда они приедут, можешь возвращаться в управление. Ты составил список, о котором я вчера говорил?

– Да, Лев Иванович, составил.

– Хорошо. Этим списком мы и будем заниматься, – сказал Гуров и отключился.

Повернувшись к старшему криминалисту, он распорядился:

– Здесь, как я понимаю, майор, вы свою работу сделали. Теперь езжайте с капитаном на улицу Соборную, дом семьдесят четыре, и осмотрите квартиру убитого. Тогда в этом деле наступит полная ясность… Впрочем, нет, у меня есть еще один вопрос: вы определили время смерти?

– Определили, товарищ полковник, – ответил Лисицын. – Смерть наступила предположительно вчера около одиннадцати вечера.

– Кто обнаружил тело? – этот вопрос Гуров задал Ганчуку.

– Участковый нашел. Начальник управления обязал сотрудников полиции периодически осматривать этот объект. Сами понимаете, в таких местах бомжи могут собираться, жечь костры. Начнется пожар, и от памятника вообще ничего не останется. Участковый ранним утром заглянул сюда и обнаружил тело.

– Понятно… А ты ведь ночью собирался осуществить задержание второго участника убийств Востокова и Зверевой – Пермяка. Удалось?

Ганчук с сожалением вздохнул и развел руками.

– Нет, Лев Иванович. Квартиру мы взяли, можно сказать, идеально – за несколько секунд и без всякой стрельбы. Только Пермяка там не оказалось. Одна лишь хозяйка квартиры, Анжела, да к тому же смертельно пьяная. Так что мне ее даже допросить не удалось. Из ее бессвязного лепета я понял только то, что Пермяк от нее ушел ранее. А куда, она не знает.

Глава 16

Гуров оставался в «доме Воротынского» до тех пор, пока не приехали санитары и не увезли тело краеведа. После этого они с Ганчуком расстались – майор направился в СИЗО, чтобы продолжить следственные действия со Столетовым и Анжелой, а сыщик отправился в управление. Там, на третьем этаже, им с Полудиным выделили небольшую комнату под штаб-квартиру их небольшой следственной группы.

Лейтенант уже ждал его на месте.

– Ну что, Александр, представляй свой список, – с порога начал Гуров. – Он у тебя в каком виде, в электронном?

– Да, Лев Иванович.

Полудин открыл на компьютере нужный файл. Список оказался не слишком длинный, целиком уместился на одной странице. Сыщик насчитал всего семь фамилий.

– Да, не слишком впечатляющий перечень…

– Ну да, в нем нет знакомых Точилина, я не успел их добавить. Я правильно вас понял – Точилин был убит? Убит из-за картины Закатовского?

– Правильно понимаешь, лейтенант. Но я думаю, что знакомые Точилина не имеют отношения к его смерти. Удлинять список за их счет не имеет смысла. Будем работать с теми, кто есть. Итак…

Он еще раз пересмотрел список. На этот раз сыщик читал очень внимательно, вдумчиво. В список входили трое мужчин и четыре женщины. «Вот одна из этих четырех – это наверняка та самая, что выходила ночью из квартиры Бушуева», – подумал Гуров. Тут ему в глаза бросились две знакомые фамилии.

– Слушай, лейтенант, а что же ты мне не сказал, что в число общих знакомых троих убитых входит органистка Варенникова?

– Да, верно, Татьяна Ивановна входит в этот перечень. Но… Не знаю, как бы вам сказать… Я вообще сомневался, стоит ли ее сюда включать. Это ведь список возможных убийц, верно? А Татьяна Ивановна никак не может быть убийцей. Жертвой – может, а убийцей – никак.

– Я тебя понимаю, лейтенант, – задумчиво проговорил Гуров. – Но мы не имеем права класть в основу наших действий чувства. Как бы нам ни был симпатичен тот или иной участник события, мы должны все тщательно взвешивать. Нельзя отвергать ни одну возможность! Даже если человек во всех отношениях порядочен, какое-то одно обстоятельство может заставить его выйти за рамки закона. Поэтому ты правильно сделал, что включил органистку в этот перечень. И еще более правильно, что сюда вошел художественный руководитель драмтеатра Леонид Мамонтов.

– А почему бы ему не войти? – удивился Полудин. – Он действительно был со всеми знаком…

– Просто я эту фамилию тоже слышал. Мне ее озвучила ближайшая подруга Любарской Клавдия Соболь. Она говорила, что Мамонтов ухаживал за Любарской и мог сопровождать ее на обрыв.

– Так давайте его проверим в первую очередь! – загорелся лейтенант. – Вдруг он и есть убийца?

– Проверим его, разумеется. Но вот первым или последним – это надо подумать… Погоди, дай мне все хорошенько взвесить…

Кроме Варенниковой, в списке значились Екатерина Воробьева, которую Полудин рекомендовал как «известного блогера на тему культуры», краевед Ирина Масян и чиновник городского отдела культуры Ульяна Маруцкая. И чем больше Гуров всматривался в эти фамилии, тем меньше он понимал, кто из этих женщин годился на роль убийцы Бушуева. Он чувствовал, что ни одна не подходит.

А мужчины? Разве подходит на роль преступника, на совести которого уже четыре убийства, художественный руководитель театра Мамонтов? Или «врач, знаток народной медицины» Борис Тишинский? Или журналист Дмитрий Злобин? «Хотя журналист, пожалуй, подошел бы – с такой профессией легче всего познакомиться с будущей жертвой, войти к ней в доверие. В его случае желание встретиться и познакомиться выглядит вполне естественно, ведь в этом и состоит работа журналиста – знакомиться и беседовать с самыми разными людьми. И ему легче пригласить жертву в нужное место… Пожалуй, начнем мы именно с него».

Приняв такое решение, сыщик сказал своему помощнику:

– Значит, так, лейтенант. С Варенниковой ты уже знаком и считаешь, что она вне подозрений. Тем не менее с ней придется встретиться еще раз, и на этот раз мне. Кроме того, я беру на себя журналиста Злобина, врача Тишинского и чиновницу городской администрации – как ее фамилия?.. Ах да, Маруцкая. А ты побеседуешь с руководителем театра Леонидом Мамонтовым, краеведом Ириной Масян и блогером Екатериной Воробьевой. Первое, что мы хотим узнать в ходе этих бесед, – где находились наши подозреваемые в момент совершения всех четырех убийств. И прежде всего нас интересует последнее убийство – краеведа Точилина. Уж в этом случае никто не сможет сослаться на плохую память. И еще одно обстоятельство надо выяснить: наличие интереса у подозреваемых к изобразительному искусству, в частности к картинам Константина Закатовского. Входили ли эти люди в число знакомых Игната Бушуева? А вообще в круг местных художников?.. Вот. И помни, лейтенант: ни в коем случае нельзя полагаться на личное впечатление! Человек может быть страшно неприятен, даже противен, но при этом не иметь никакого отношения к убийствам. И наоборот, перед тобой будет душа-человек, прямо ангел, но душа у него окажется темной, а ты ее не разглядел. В общем, мы ищем факты! Понял?

– Да, Лев Иванович, задание понятно, – откликнулся Полудин.

– Тогда вперед! С кого думаешь начать?

– С Мамонтова, конечно! Если он ухаживал за Любарской, он вполне мог ее убить!

– Хорошо, начни с театрального деятеля, – согласился Гуров. А про себя подумал: «А я все-таки начну с журналиста».

После совещания оба оперативника взялись за телефоны. Полудин пытался связаться с Мамонтовым, но никто не отвечал на звонок. А Гуров не стал сразу звонить незнакомому журналисту Злобину, а вместо этого связался с редактором Гришиным.

– Мне нужна справка, Владимир Семенович. Что вы можете сказать о своем коллеге, журналисте Дмитрии Злобине?

– Что могу сказать?.. – услышал он в ответ. – Дима – весьма способный товарищ, работал в «Татуевской правде», потом в «Северном вестнике», еще в нескольких изданиях, но нигде не задержался. Последние три года «фрилансит». Пишет то ли для семи, то ли для десяти разных изданий, большей частью московских.

– Как я понимаю, вы с ним не состоите в большой дружбе?

– А с ним никто, кажется, не состоит в большой дружбе. Дима – последний человек среди моих коллег, к которому я бы обратился за помощью, если бы у меня случилась какая-нибудь трудность. Да и он не рвется никому помогать. У него нет ни жены, ни даже постоянной девушки. Он никого не любит, кроме себя. Человек себе на уме. Поэтому нигде и не прижился. А почему он вас заинтересовал?

– Захотелось с ним побеседовать на тему местной жизни. Насколько я понял, у господина Злобина есть знакомства в самых разных кругах. А я хочу получить представление о некоторых людях.

– Что ж, для этого он подходит, – согласился редактор. – Он знаком со всеми более-менее известными людьми в нашем городе.

Сыщик поблагодарил редактора за помощь и набрал номер журналиста Злобина. Ему ответил тонкий, почти писклявый голосок. Гуров представился и сообщил, что ему необходимо задать несколько вопросов.

– Наша беседа будет проходить в рамках расследования уголовного дела, – объяснил сыщик. – Поэтому будьте добры, уделите мне время.

– Ну, если это важно и срочно, – протянул собеседник, – тогда скажите, куда подойти?

– Я мог бы и сам к вам подъехать.

– У себя дома я никого не принимаю и никаких дел не веду, – отрезал Злобин. – Говорите, куда подойти.

Гуров назвал адрес управления и номер кабинета.

К моменту, когда журналист добрался до управления, лейтенант Полудин сумел-таки связаться с режиссером Мамонтовым и уехал для встречи с ним в театр, поэтому беседе со Злобиным ничто не мешало. Журналист оказался невысоким плотным человеком лет тридцати пяти, с неподвижным, каким-то застывшим взглядом серых глаз. Сев на предложенный сыщиком стул, он не произнес ни слова. «Раз ты такой деловой, то и мы будем с тобой по-деловому», – решил сыщик. Он не стал объяснять своему собеседнику, какое проводится расследование и зачем требуются его показания, как обычно делает это в других случаях, а сразу перешел к сути.

– Скажите, где вы были сегодня ночью? – спросил Гуров.

– Дома, в постели, – последовал ответ.

– Один?

– Не один.

– В таком случае мне нужно имя, адрес и телефон того человека, который был с вами.

– Но это моя личная жизнь! – возразил Злобин. – И я никому не собираюсь в ней отчитываться!

– Меня не интересует ваша личная жизнь, – сказал сыщик. – Я не занимаюсь супружескими изменами. И кражами тоже не занимаюсь, даже крупными. Я расследую убийства. И сейчас речь идет тоже об убийстве. Поэтому если есть человек, готовый подтвердить ваши слова, мне нужны имя и номер телефона этого человека.

В лице свободного журналиста что-то изменилось. Теперь его взгляд уже не казался застывшим. Он впервые посмотрел на Гурова с интересом.

– А кого убили? – поинтересовался он. – Я имею право это знать, раз меня подозревают в убийстве.

– Пока еще вас ни в чем не подозревают. Мы проводим доследственную проверку, и вы находитесь в статусе свидетеля. Сегодня ночью был убит известный краевед Максим Точилин.

– Вот оно что! Точилина убили! Да-а, это новость… Но позвольте, об этом же еще никто не сообщал – я постоянно слежу за новостями. Вы говорите, его убили сегодня ночью?

– Разумеется, об этом еще никто не сообщил, потому что преступление произошло ночью, а мы с вами беседуем в десять утра. Но скоро, я думаю, об этом событии станет всем известно.

– Да, безусловно, – кивнул журналист. – Значит, Точилин убит, и вы подозреваете меня. Но почему? Я, конечно, был знаком с краеведом, но только шапочно – делал о нем одну передачу и пару раз упоминал в новостях. Нас ничто не связывало… Или связь существует, а я о ней не знаю?

– Да, такая связь существует, – подтвердил Гуров. – Вы, я думаю, знаете о гибели актрисы Инессы Любарской?

– Еще бы не знать! – воскликнул журналист. – Вот с Инессой Васильевной я был хорошо знаком. Одно время даже числился у нее в друзьях, и не только очно, но и на Фейсбуке. Я много писал о спектаклях с ее участием, ей нравилось то, что я писал. Но когда я опубликовал расследование о ее поклонниках и намекнул на ее тесную связь с Сергеевым и Лопахиным, она резко изменила свое отношение ко мне, «забанила» во всех сетях и перестала отвечать на звонки.

– Любарская разорвала дружбу с вами из-за вашего расследования? – уточнил Гуров.

– Да, именно так, – подтвердил Злобин. – Удивительная обидчивость! Подумаешь – раскрыл некоторые факты и сделал пару намеков…

– Стало быть, если дружба была разорвана, вы с Любарской в последнюю неделю ее жизни не встречались?

– В последнюю неделю? Да я месяц с ней не виделся! На похороны только пришел – ведь это заметное событие в городской жизни, а я не пропускаю ни одного мероприятия!

– А где вы были в ночь на двадцать первое сентября?

– Это, наверное, та ночь, когда погибла Инесса? Но позвольте, там же шла речь о несчастном случае, разве нет? Падение с Черной скалы…

– Нет, произошло убийство, об этом свидетельствуют некоторые обстоятельства. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Двадцать первого, двадцать первого… А, я находился в обществе одной прекрасной дамы. Не той, с которой был сегодня. И ее я тоже не хотел бы называть. Хотя я уже чувствую, что мне придется нарушить свой обет молчания – вы от меня так просто не отстанете… А знаете, господин полковник, мне все больше нравится наша беседа! Вы мне рассказали много нового – и про убийство Любарской, и про смерть Точилина, да еще, оказывается, между их смертями есть какая-то связь! Скажите, не томите, в чем же заключается эта связь? Что общего между утонченной актрисой Инессой Любарской и занудой любителем старых особняков Максимом Точилиным? Если уж сообщили главную новость, раскрывайте и подробности! Где был убит Точилин? Как был убит? Если меня обвиняют в его смерти, я имею право это знать!

Злобин смотрел на сыщика с нескрываемым интересом. И этот интерес был вполне понятен Гурову. Сыщик расследовал преступление, а Злобин из полученных от сыщика фактов тут же, на глазах, лепил новость, которую надеялся выгодно продать. «И ведь продаст, и денежку получит! – подумал Гуров. – И помешать ему я никак не смогу». Но давать жадному охотнику за сенсациями новые сведения у Гурова желания не было, поэтому он не стал рассказывать своему собеседнику о том, какую роль в происходящих событиях играют картины Закатовского. Хотя о двух других жертвах убийцы он обязан был спросить.

– Скажите, а вы были знакомы с такими людьми, как Игнат Денисович Бушуев, Федор Терентьевич Овчинников и Ирина Анатольевна Зверева? – спросил он.

Гуров нарочно приплел к жертвам похитителя картин собирательницу икон Звереву. Уж очень ему не хотелось снабжать любопытного проныру информацией.

Злобин ожидаемо подтвердил знакомство с востоковедом и художником, а о Зверевой высказался презрительно, дескать, с такими людьми ему не о чем говорить и зачем их вообще знать. Высказавшись таким образом, он вдруг остановился, задумался и выдал:

– А может, я и не прав, что так низко оцениваю эту даму. В ней была какая-то загадка. Я всегда удивлялся, какого черта ее потянуло коллекционировать иконы? Она и креститься-то не умела, всякая «духовность» от нее как бы отскакивала. И вдруг в прошлом году она ни с того ни с сего начала ездить по заброшенным деревням и искать эти доски… Да, тут есть какая-то загадка.

Далее журналист, встряхнувшись, снова заговорил об убийствах Бушуева, Овчинникова, Любарской и Точилина. Он совсем не собирался завершать разговор с оперативником. Теперь он сам горел желанием спрашивать и продолжать общение. Его интересовали подробности, детали, он записывал каждое слово Гурова. Но сыщик понял, что толку от их дальнейшего разговора больше не будет, и заявил Дмитрию Злобину, что их беседа окончена и он может идти.