Текст книги "Головоломка для практикантки"

Глава 29

– Вот уж никак не думал, что Стас нас соберет не за своим большим столом на даче, а вот здесь, в коридоре районной больницы, – с досадой произнес Гуров при виде своих коллег в белых халатах. – И нарядные все, при костюмах.

– Да уж, Лев Иванович, покуролесили вы знатно, – сделал замечание Орлов, раскачивая головой.

– У всех в пакетах апельсины? – в шутку поинтересовался Гуров.

– Мы принесли, – дополнила Маша.

– У меня есть, – засмеялась Аня.

– И у меня, – улыбнулся Орлов. – Однако же я апельсинами не стал ограничиваться. Захватил ему коньячок хороший, пусть принимает как лекарство, так быстрее дело пойдет к выздоровлению.

– Э-э-э, Петр Николаевич, так вас могут из палаты депортировать, если заметят, тут же режим.

– Ну, что ты, Лева, товарищу содействия и поддержки не оказываешь? Даже Наташа не против, а ты…

Наталья стояла в сторонке, потупив взгляд. Уставшая, измотанная, но спокойная. Что интересно, она иной раз о чем-то переговаривалась с Анной – былые ссоры и недопонимания остались в прошлом.

– Наташа, как он, как Стас? – спросил Гуров.

– Пришел в себя. Говорит, что скоро выйдет на службу. Только долго у него быть не разрешают. Даже еду домашнюю запрещали приносить. Вот, сегодня наконец-то можно. Приготовила ему куриный бульон, пироги его любимые. Здесь особо не раздобреешь на казенных харчах да на пустых щах.

– А что врачи говорят?

– Огнестрельное ранение с переломом плечевой кости, да как-то неудачно вышло, потерял много крови, поэтому без сознания долго находился. Но сейчас уже самый страшный период миновал. Вы бы знали, как я испереживалась. Примчалась сразу, как только ты мне, Лева, сообщил о том, что со Стасом произошло, даже машины не стала служебной ждать. Взяла такси и сюда… Хоть и районная больница, а некоторых лекарств нет. Хорошо, Аня пришла на выручку: позвонила, поинтересовалась, что нужно, и приехала, привезла все, что требуется. Я не стала никого беспокоить, вам и без нас хлопот хватает, а вот Ане – спасибо большое.

– Эх, Наталья, Наталья… И ведь молчит, по телефону ничего не говорит. Ну, главное, что все обошлось. Наш герой скоро будет опять в строю. А вот и он!

Из палаты медленно, но гордо вышел Крячко. Без сомнений, ему было приятно видеть всех присутствующих. Даже сам генерал решил приехать его навестить, а это значит, что он заслужил к себе такое теплое отношение. Однако в первую очередь Стас обнял свою жену, которая всегда была рядом. Именно в такие моменты приходит понимание того, кто по-настоящему дорог, кому ты в жизни нужен, кто тебя ценит и любит, готов быть с тобой в горести и радости. В повседневной суете чувства притупляются, и кажется, будто всегда будет так: сытно, весело, покойно. А иногда вдруг приходит день, когда ты не можешь один, нужна поддержка, и близкий человек доказывает, можно его по праву считать таковым или нет. Наташа доказала это на все сто процентов, и Стас сделал для себя единственно правильный вывод, который для всех окружающих ранее был очевиден:

– Моя Наташа, как же я тебя люблю!

– Ох, как ты запел! А раньше, что же, не любил?

– Любил, просто не понимал, насколько сильно!

Наталья буквально расцвела от таких слов. Пожалуй, это лучшее, что она могла услышать от Стаса в последние годы жизни. Его амплуа «альфа-самца» изрядно измотало нервную систему жены, поставило под угрозу существование их брака, но теперь все изменилось.

– Лева, а ты ведь не знаешь, что там в лесу произошло… Никто тебе об этом не расскажет.

– Это второе, что меня интересовало, когда я шел к тебе в больницу. Первое – как твое здоровье, а второе – как тебе удалось в кромешной тьме вычислить этого негодяя?

– Все произошло случайно, как это у нас часто бывает. Если бы я не оступился и не шагнул в яму в том лесу, не видать нам Липатова как своих собственных ушей.

– Интересно, это как так?

– Этот ушлый бандюган понял, что мы его окружаем со всех сторон, и решил нас обхитрить. Он отстрелялся, показав свое местонахождение, и рванул вперед, в нашу с тобой сторону, Лева. Липатов прекрасно ориентировался в этом лесу, видно, что ходил там не впервые. Залег он в неглубоком рве, накрыл себя еловыми ветками и думал, что пронесет. Наши ребята прошли мимо и не заметили, а я совершенно случайно споткнулся и упал, аккурат возле него. Тут у нас драка и завязалась. Я уже понял, что у него ПМ, что он может пристрелить, сопротивлялся как мог, но этот тип довольно крепким оказался. Я уж было решил, что все пули ушли куда-то в сторону, а потом выяснилось, что одна все-таки в меня угодила. Кстати, я был таким злым на него, что боли сразу и не почувствовал, поэтому и вырубил его со второго удара. А после меня как-то совсем разморило, я и отключился. Не помню ничего, кроме света ламп в операционной. Почувствовал себя на сцене под софитами. Вот такая история. А так все хорошо начиналось.

– Я вам, ребята, скажу, что все еще неплохо закончилось, могло быть и хуже. Ваша эта самодеятельность всегда приводит к неожиданным последствиям, – подытожил Орлов.

– А как же без нее, Петр Николаевич, ведь в этом вся наша работа состоит. Иначе, если бы все преступники действовали по инструкции, а мы их по инструкции ловили, так вы бы премии не успевали раздавать.

– Будет тебе премия и санаторий, уже договорился, так что поправляйся!

– Вот на этом спасибо, вот тут вы удружили. А что, давно, Наташа, мы в отпуск с тобой не ездили.

– В отпуск поехать, конечно, хорошо, только какой ценой… Уж лучше работать, чем в санаторий из-за ранения ездить, – причитала Наталья. – Я тут тебе бульончик принесла, пироги любимые твои, поправляйся давай.

– А я к бульончику принес, для аппетита, – открыл пакет Орлов и подмигнул Крячко.

– Ну, Петр Николаевич, таких начальников, как вы, поискать нужно! Уважаю! – расплылся в улыбке Стас.

Глава 30

– Лев Иванович, Клячкина доставили из изолятора, куда его? – бодро сообщил парнишка, заглядывая к Гурову в кабинет.

– Ведите этого упыря ко мне, разговор будет долгим, – нервно приказал полковник и громко хлопнул по столу папкой с бумагами.

В таком состоянии Гуров бывал крайне редко. Всегда сдержанный, спокойный и рассудительный, Лев Иванович старался не показывать свои эмоции, даже если они вырывались наружу, но с Липатовым дело обстояло иначе. Гнев и злость дошли до точки кипения, и уже ничто не могло остановить этот вулкан. Аня лишь наблюдала со стороны за настроением Гурова и в красках представляла предстоящий допрос.

– Здравия желаю, гражданин начальник, – вошел в кабинет Липатов, приветствуя Гурова по-особому, как принято у бывалых сидельцев.

– Что, Липатов-Клячкин, нет больше надобности скрывать свои «боевые заслуги»? Будешь общаться, как привык, по-свойски? Может, еще и начистоту поговорим, без всяких там выдумок? – предложил Лев Иванович.

– А я что, я не против поговорить. Это я люблю, тем более что у вас здесь повеселее, чем в изоляторе, девушки красивые имеются, – перевел Липатов взгляд на Анну.

Анна опустила глаза, ей стало жутко неприятно от внимания этого типа, по вине которого Крячко сейчас находился в больнице. Такое ощущение, будто коснулись не взглядом, а грязной рукой испачкали ее белую одежду. Липатов при всей своей приятной наружности был для Анны омерзителен, и даже дышать с ним одним воздухом было пыткой.

– Забудь о девушках, забудь о вольной жизни, о карьере. Тебя ждет незавидное будущее: ты все променял на казенные стены. Единственное, что сейчас может немного улучшить твое незавидное положение – это чистосердечное признание, как ты понимаешь. И если ты не дурак, а я надеюсь, что у тебя осталась хоть какая-то доля рассудка, то разговор наш с тобой будет ясным и коротким, и мы твое признание оформим на бумаге.

– Ишь, как дело раскрыть хочется, да галочку поставить в отчете… Да, гражданин начальник? А так не бывает! Правду добывают, раскрывают, а не раскалывают. Ты же меня колоть и пытать, надеюсь, не собираешься?

– Кому ты нужен, руки об тебя марать! – возмутился Гуров. – Я свою работу знаю, и попрекать меня галочками и палочками никому не позволю, особенно тебе не советую, ибо злить меня не стоит. Рассказывай все с самого начала.

– О чем тебе рассказать? О судьбине своей? Так это ты из своих источников знаешь.

– Не юли, я тебя о драгоценностях спрашиваю, об убитой Фельцман – твоих рук дело?

– Лев Иванович, а это мы с вами, кажется, уже обсуждали ранее, не так ли? – надменно и самоуверенно сказал Гурову Липатов, будто намеренно выводя его из себя.

– То есть ты хочешь сказать, что ты к этому делу не имеешь никакого отношения? А к чему тогда был весь этот цирк с похищением человека, со стрельбой, что это было, по-твоему?

– Больше, чем я заработал, вы мне не пришьете. Да, похищение было. Да, пистолет при мне был, твоего коллегу ранил, но не убил же. Вот с этим и разбирайся, а драгоценности и бабку мне лепить не нужно. Жанну спрашивайте об этом.

– Ты мне зачем голову морочишь? Я с тобой иначе говорить начну, если ты сейчас актера своего не выключишь, ты понял?

В кабинете воцарилась полная тишина. Липатов задумался и осознал, что начал перегибать палку.

– Да, начальник, дело мое дрянь, знаю, но и ты пойми меня, лишнего брать на себя я не хочу и не буду. С Жанной познакомился случайно, мне жить было негде, воспользовался возможностью, а тут такое произошло, да еще и в ментовку вызывать стали. Что я, не понимаю, что ли, что я первый кандидат на роль «киллера», по мнению следаков?.. Я от своей прошлой жизни пытался избавиться с помощью имени. Сменил к чертовой матери ФИО на новые, на сценический псевдоним, так сказать, и карьеру начал строить. Вроде бы все хорошо начало складываться, не жаловался. Одна актриса известная пообещала продвинуть по карьерной лестнице, а потом оказалось, что она подсадная утка – жена твоя, начальник. Я, правда, сразу раскусил, что она под меня копает, слишком много вопросов личных задавала. А после первой встречи с тобой мне и подавно все стало ясно. Ты думаешь, что я не догадался про графин с водой, про стакан, который ты чуть не выронил, а я поймал, про отпечатки?.. Это лихо у тебя, конечно, получилось, на реакцию мою понадеялся, а я, дурак, и повелся. Но что уж, как есть… Так я и понял, что по мою душу работают и с моим бурным прошлым у меня все шансы загреметь обратно на нары. Вот я и придумал такой план, чтобы выйти из этой ситуации и не проводить свои золотые годы в тюремном заточении.

– Все-то у тебя ладно и складно. Если ничего не делал, какой смысл было воротить такое? Нет доказательств – никто не тронул бы тебя.

– Это ты мне не рассказывай, я знаю, как ваша система работает: шансов остаться на свободе у меня не было, а вот жить безбедно и припеваючи за бугром так, чтобы все обзавидовались, – такой вариант мне был по душе.

– То есть ты признаешь вину только в части похищения человека, незаконного оборота оружия, покушения на жизнь человека и причинения тяжкого вреда здоровью, верно?

– Верно. Могу не признавать, если хочешь. Захотелось красивой жизни, решил деньжат срубить и свалить к чертовой матери из страны с симпатичной женщиной.

– Интересно, ты планировал потерпевшую с собой увезти?

– Естественно. Думаю, она была бы не против. Определенно между нами возникли чувства. А она с тобой дома не делилась своими впечатлениями? – ехидно спросил Липатов.

Гуров не сдержался и раздраженно хлопнул ладонью по столу. Именно такой реакции и добивался Липатов, понимая, что позлить полковника – единственно доступное для него сейчас развлечение. Лев Иванович подскочил к Липатову, взял его за грудки и шепотом, чеканя каждое слово, пробормотал:

– Никакой ты не Липатов. Ты Клячкин, слышишь, Клячкин, им народился, им же и помрешь. Ты что мне тут овцой невинной прикидываешься? Думаешь, я в твои бредни верить стану, думаешь, я таких, как ты, не выводил на чистую воду? Поверь мне, мальчишка, опыта моего хватит на сотню, даже тысячу таких выродков, как ты.

– Я понял, понял, начальник, не нервничай так.

Лоб Гурова покрылся испариной, лицо побледнело, а в глазах можно было увидеть степень его гнева. В одно мгновение Лев Иванович опомнился, оттолкнул от себя Липатова и одернул на себе пиджак. Через несколько секунд от былого эмоционального всплеска не осталось и следа, включились самообладание и самоконтроль. Анна смотрела на происходящее со стороны, боясь малейшим шорохом привлечь к себе внимание. Она в какое-то мгновение даже пожалела, что оказалась свидетелем этого разговора. Как будущего специалиста ее волновало следующее: как бы она себя повела на месте Гурова, какие вопросы задавала бы подозреваемому, как бы дала ему словесный отпор при подобном непозволительном вызывающем поведении, ведь она – женщина, а для таких, как Липатов, противоположный пол – не авторитет.

– Еще раз тебя спрашиваю, говорить будешь? – спокойным тоном спросил Гуров.

– Все сказал, начальник. Все.

– Ну, раз так, то у меня для тебя будет сюрприз.

Липатов замолчал и стал выжидательно смотреть на Гурова. Лев Иванович прекрасно знал этот взгляд: человек, которому нечего скрывать, в подобных ситуациях удивленно приподнимает брови и, даже не зная, о чем речь, уже не согласен с тем, что ему предъявят. Реакция Вадима была иной, он именно выжидал, словно факир должен был показать ему какой-то интересный фокус. В его выражении лица читалось: «Ну, что нашел? Показывай скорее, где я прокололся».

– Аннушка, будь добра, подай коробку вон с той полки, – попросил Гуров.

Липатов следил за каждым движением, и по мере приближения практикантки к коробке он нервничал все сильнее и сильнее. Это было заметно по его движениям: он ерзал на стуле в попытке найти комфортную позу и в то же время не сводил глаз с таинственной коробки.

Короб без опознавательных знаков Лев Иванович поставил на стол и медленно, демонстративно стал снимать крышку, следя за реакцией Липатова. Когда обнажилось содержимое коробки, Вадим сделался пунцовым, а это означало лишь одно – раньше этот предмет ему доводилось видеть и даже держать в руках. Перед взором Липатова предстала та самая «Юдифь», статуэтка из квартиры Фельцман.

– Ну, что, Клячкин, узнаешь вещицу? – с видом победителя обратился к Липатову Гуров.

– Никак нет, впервые вижу.

– Брось ваньку валять. Чего тогда красный такой? Что тебя так смутило? Женское тело в фарфоровом исполнении? Так ты и не такие формы видал, чего стесняться? Вовсе ты не поэтому распереживался, а сказать, почему? Да потому, что именно этой раритетной статуэткой ты Фельцман и убил. Массивная, с тяжелым основанием, хорошо подходит для такого случая, не правда ли?

– Нет, неправда! Не было такого, я не убивал! – почти на крик перешел Липатов.

– А кто, кто убил? В том, что это орудие преступления, сомнений нет, потому как на статуэтке обнаружена кровь покойной.

– И что, разве это доказывает мою причастность к убийству?

– Э, вот ты как заговорил. А что это ты нервничаешь и тон сразу сменил? – язвительно спросил Гуров, припоминая Липатову прошлые обидные колкие фразы.

– Не пытайтесь выдать желаемое за действительное. У вас нет на меня ничего!

– Как же нет?! Когда на статуэтке обнаружены отпечатки твоих пальцев…

– Нет, не может такого быть! Не может! – запаниковал Липатов.

– Может, еще как может. Современные методы судмедэкспертизы и не на такое способны. Они тебе по отпечаткам расскажут, чем прабабка и прадед болели.

Конечно же, никаких отпечатков пальцев на статуэтке не было, она прошла через несколько рук и тщательно очищалась перед тем, как попасть к антиквару. В магазине ее еще раз осматривали и до блеска натирали, однако следы крови в пористой поверхности остались, а потому Гуров решил слукавить. Он блефовал, рассчитывая с помощью хитрости вывести Липатова на откровения. Но Липатов шел в отказ вопреки любым доводам, ничто не могло заставить его признаться, хотя Гуров знал, что истинный убийца Татьяны Николаевны Фельцман сейчас сидит перед ним. Полковник был уверен в этом на все сто процентов, потому и позволял себе хитрить.

– А хочешь, я тебя еще удивлю, чтобы наверняка, чтобы было о чем вспомнить?

– Что еще? Я – убийца Кеннеди? Что вы еще придумаете, Лев Иванович?

– Нет, с Джоном все понятно – его убил бывший морпех. Хотя, собственно, и с тобой все понятно – ты убил Фельцман. А знаешь, почему я так в этом уверен? Потому что смертельный удар был нанесен этой статуэткой, ее тяжелым основанием, при этом убийца держал ее в левой руке, убийца – левша, как и ты. Как и ты, Липатов, как и ты, Клячкин. Именно левой рукой ты поймал стакан, помнишь, именно в левой руке ты держал пистолет в лесу, когда тебя «выключил» Крячко.

В кабинете вновь воцарилась тишина. Липатов был в шоке, он смотрел на Гурова широко раскрытыми глазами, как и Анна, которая до настоящего момента ничего не слышала об этом и даже не подозревала, что Липатов был левшой. Более Вадим, он же Виктор, не проронил ни слова, будто в одно мгновение стал немым. Гуров и не пытался настаивать на продолжении беседы, поскольку понимал, что сегодня он правды от подозреваемого не добьется.

Глава 31

– Лев Иванович, Жанна Вайцеховская едет в Питер. Она по телефону сегодня заказала билеты, – объявил молодой опер, который быстрым шагом вошел в кабинет.

– Так, так, так, – многозначительно пробормотал Гуров.

– Напомнить ей, что она под подпиской, или как?

– Ты что, с ума сошел? Не смей! И всему-то вас учить приходится, желторотых. Следить нужно за каждым шагом, понял, за каждым, в оба!

– Есть! Будет сделано.

– Докладывай обо всем, что узнаешь о Жанне. Даже малейшая подробность из ее жизни должна быть в первую очередь известна мне и, пожалуй, быстрее, чем тебе самому. Ясно?

– Ясно, Лев Иванович, все сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь, – сказал опер и покинул кабинет.

Гуров закурил и стал ходить из угла в угол, а потом вдруг обратился к Анне:

– Что, Аннушка, видишь, не все так просто, как могло показаться на первый взгляд. Ведь я было подумал, что Жанна выпала из круга подозреваемых, я забыл о ней. Только вот людей своих все никак не отлучал от слежки, все мне что-то мешало, и, как видно, не зря.

– Думаете, что Жанна все-таки замешана в преступлении?

– Все концы ведут в Питер, именно там осели драгоценности вместе со статуэткой – это ясно, но кто и как туда их привез – вот главный вопрос. Жанна, Липатов – они были в зоне нашей видимости и точно напрямую не связаны с убийством курьера-Арсения. Учитывая психоэмоциональную неустойчивость Жанны, ее болезнь, я все же сомневаюсь, что она способна самостоятельно продумать все хитросплетения этого дела и быть его организатором. Даже если так, то вряд ли бы она в таком случае не догадалась, что ее пасут, и отправилась бы в Санкт-Петербург, подставляя себя. Что-то другое ее вынудило отправиться в Северную столицу, наплевав на мои указания не покидать город. И все же опять в деле об убийстве Фельцман возникает Питер…

– Может, мне стоит проконтролировать ситуацию, вдруг ребята что-то не заметят, не обратят внимание на нечто важное? Уж я постараюсь обо всем вам отчитаться, поручите мне, Лев Иванович.

– Нет, Аннушка, я теперь жалею, что вовлек в это дело жену свою, не хочу рисковать еще раз. Вот будешь при исполнении обязанностей, будешь сама себе хозяйка – тогда и другими руководи, как вздумается, а пока смотри и учись… на моих ошибках, – дополнил в конце Гуров…

Настал день икс. Несколько оперов внимательно следили за каждым шагом Жанны, как было им велено руководством. Прослушивались все ее телефонные разговоры, отсматривалось каждое сообщение в социальных сетях, а также иная информация, привязанная к IP-адресу, однако ничего противозаконного, противоестественного и интересного для следствия выявлено не было. В день отъезда в Санкт-Петербург Жанна вела себя спокойно, сдержанно. Выбросив мусорный пакет в контейнер, она немного постояла во дворе своего дома, взглянула на окна своей квартиры и отправилась на железнодорожный вокзал, даже не предполагая о том, что ее негласно сопровождают оперативные сотрудники.

– Вышла на Московском вокзале. В руках небольшая дамская сумка и больше ничего, скорее всего, приехала на один или два дня, не более, – доложил Гурову опер.

– Никто не встретил?

– Нет, встречающих не было, она даже не оглядывалась по сторонам, просто вышла из вагона и отправилась в нужном направлении уверенной походкой – знает, куда идти.

– Да, по всей видимости, идет туда, где бывала не раз. Что ж, держи в курсе. Берите такси, все что нужно, не экономьте, ребята, вам все оплатят, главное – не потеряйте объект, – забеспокоился Гуров.

Полковник не раз уже ранее обжигался в подобных случаях, когда сотрудники, стараясь сэкономить командировочные, забывали, что было основной целью поездки, и по итогу приезжали несолоно хлебавши. На сей раз права на ошибку не было, поэтому предупредить обо всех возможных нюансах заранее и по ходу действия сейчас являлось важной задачей для Гурова. Он, конечно же, понимал, что, если желаешь что-то сделать на отлично, – сделай сам, но Крячко на лечении, а ему никак нельзя было оставлять свое рабочее место, поэтому ничего не оставалось, кроме как руководить операми дистанционно.

– Вышла на Садовой, вошла в подъезд, мелькнула в окне третьего этажа, – доложил сотрудник по фамилии Левашов, он же Левый, как чаще всего его называли.

– Левашов, не в подъезд, а в парадную, ты же в культурной столице, как так-то?

– Лев Иванович, исправлюсь, я еще «поребрики» не выучил, а вы меня уже по другому вопросу экзаменуете, – пошутил опер.

– Так что там? Вычислить, в какой квартире Жанна, можно?

– Наши сейчас пытаются пройти внутрь, чтобы это выяснить. Думаю, будет нетрудно установить всех собственников с третьего по пятый этажи, только это некоторое время займет.

– Да, верно, так и нужно поступить, устанавливай. В контакт с Вайцеховской приказываю не вступать ни при каких обстоятельствах. Нужно оставаться в тени до самого ее возвращения домой. Я хочу, чтобы все карты были открыты максимально.

Вопреки переживаниям Гурова, его подопечными все было сделано превосходно. Они ни разу не дали Жанне даже повода заподозрить, что за ней кто-то идет по пятам. Вайцеховская вернулась в Москву в расстроенных чувствах, это было заметно даже случайным прохожим, которые обращали внимание, как молодая женщина смахивала слезы, семеня по тротуарным дорожкам. Лев Иванович обо всем знал и уже был в предвкушении встречи, обдумывал, как поставит в тупик эту серую мышку, способную пойти на риск и нарушить всякие запреты на выезд.

Однако разговор с Жанной пришлось отложить, поскольку совершенно неожиданно пришло известие о том, что Липатов, он же Клячкин, имеет острое желание побеседовать с Гуровым откровенно, можно даже сказать, чистосердечно. Лев Иванович был шокирован этим известием и не стал мешать столь ярым намерениям, исходящим от предполагаемого убийцы. Глаза Гурова блестели, а курить хотелось беспрерывно, уж очень интересно было, что взбрело в голову этому мерзавцу и отчего появилось столь острое желание говорить.