Текст книги "Мастер жестокости"

Глава 9

– Анастасия Николаевна, вы ведь совершенно, абсолютно, ничегошеньки не знаете. В точности как в первый раз, – обреченно сказал Даниил, набрасывая на листе бумаги очередного черта с большой головой, выдающимся бюстом и длинными ногами.

В списке на пересдачу значилось еще с десяток студенток, подобных этой: подведенные масленые глаза, полные безнадежного обожания, ресницы, на которые пошло не менее половины беличьего хвоста, круглые коленки. И, что самое обидное, у этих студенток имеются зачатки интеллекта, которыми они ну совершенно не желают пользоваться.

– Вы зачем сюда приходите, на меня посмотреть или себя показать? Не стыдно?

– Даниил Олегович, ну я честно учила, честно!

«Учила ты, как же. Всю ночь юбку укорачивала. Ни совести, ни чувства меры. Господи, за что? Нога болит. Спина ноет. Готовиться надо, тезисы для Гейдельберга отправлять, с рецензией держу людей, а тут парься с этими…»

Девушка тоже, очевидно, маялась.

Даниил покосился на дверь (появившаяся было щелка между дверью и косяком моментально пропала), подойдя, выглянул в коридор, убедился, что все студентки на месте, и решительно повернул ключ в двери.

– Анастасия, давайте по-другому, – предложил он, интимно склонившись к уху девушки.

– Да, давайте, – с готовностью отозвалась она.

– У вас ровно десять минут, – продолжил он, присаживаясь на край стола и поглаживая бедро искривленной ноги. Болит, сволочь, должно быть, к дождю.

– Хорошо, – с готовностью кивнула она, скинула кардиган, обнажив ослепительной красоты грудь в декольте, и собралась уже пасть на колени, но Даниил мягко пояснил:

– Вы меня не так поняли. Я имею в виду, что в течение десяти минут задаю вам простенькие вопросы, на сколько ответите – столько и поставлю. Договорились?

– А-а-а-а. Ну да, – протянула она разочарованно, вновь надевая кардиган.

– Что, не успеете? – язвительно осведомился он.

Девушка зарделась, глазки заблестели, губки надулись. Было видно, что препод обидел ее в лучших чувствах.

– Итак, как Гай характеризовал институт отцовской власти?

– Строго национальный древнеримский институт.

– Кем не мог стать даже полновластный сын, имеющий гражданство и свободу?

– Сенатором.

– Кто имеет полную власть над детьми?

– Отец.

– Разница между узакониванием и усыновлением?

Молчание.

– Отец мог узаконить детей от конкубины путем брака, получив разрешение от императора, а еще как?

Молчание.

– Тройки хватит? – на всякий случай уточнил Счастливый.

– Я к вам до упора ходить буду, – предупредила Анастасия с нотками угрозы в голосе. – Мне «отл.» нужен.

– Дорогая моя, трением только огонь можно добыть.

– Не только.

– Вы бы так учили, как острите, – с укоризной посоветовал преподаватель, выводя «удовл.». – До встречи. Следующую пригласите.

Студентка вышла с оскорбленным видом, хлопнув дверью, и Даниил услышал, как она выругалась, с чувством и весьма вульгарно. Вошла и вышла следующая жаждущая «отл.», затем следующая. Дело спорилось, пока не пиликнуло уведомление «ВКонтакте».

Извинившись, он влез в приложение и с удивлением прочитал:

«Здравствуйте, Даниил Олегович. Ваша мать в больнице, очень просит вас приехать. Сможете?»

«Мать? А вы кто?»

«Лечащий врач. Положение очень серьезное. Если успеете, приезжайте. Тихвин, Шведский проезд, дом 2». Далее шел номер телефона.

Даниил сомневался недолго:

– Так, все. Хорошо, – прервал он блеяние очередной двоечницы.

– Хорошо?! – робко переспросила она.

– Удовлетворительно. Всех сюда зовите, – распорядился он и, когда оставшиеся в коридоре девицы вошли, проставив им по тройке, поспешил на выход.

…Домой он вернулся через две недели – без копейки, без часов, без трости, без телефона, в чужой телогрейке.

Натурально, пьяный: надавил на звонок, да так и заснул, упираясь лбом в дверь.

– Ты где был? – накинулся на сына отец, затаскивая его в квартиру.

– Мать хоронил, – пробормотал тот, дыша перегаром. – Умерла. В туберкулезной больнице, в Тихвине, будь он неладен.

– Где твои вещи? Почему не звонил? – продолжал допрос Олег Емельянович.

– Ну где-где, что ты, в самом деле… что-то в ломбарде, что-то в скупке. А не звонил, так телефон тоже тю-тю. – Он махнул рукой. – Всем ведь плати, регистрации у нее не было, а денег-то с гулькин… ик. Нет, то есть. Всю пенсию за полгода грохнул. Хорошо, кормили бесплатно, взамен рисовал плакаты санпросвета и трупы помогал до морга транспортировать. Санитаров не хватает.

Он с пьяной тщательностью принялся вытирать ноги – и чуть не свалился, успев вовремя опереться о стену. Морщась и растирая бедро, пожаловался:

– Елки, как же нога болит. Папа, можно я спать пойду?

– Пошел в ванну, щенок, – процедил сквозь зубы отец. От смертоубийства маститого криминалиста останавливал лишь вопрос о том, куда прятать труп.

«Щенок», перебирая ладонями по стене, достиг ванны, влез в нее, включил, судя по звуку, воду – и не издавал ни звука. Когда минут сорок спустя Счастливый-старший, потеряв терпение, воспользовался стамеской и вскрыл дверь, Счастливый-младший почивал, лежа голышом в пустой ванне, пуская пузыри и подложив руки под щеку. Из открытого крана на него лилась ледяная струя, образуя серые разводы на грязной коже, разбиваясь о свежую, еще вспухшую штриховую наколку на правой руке: крест, розы и надпись.

«Матери, которая меня не родила», – скрипнув зубами, перевел Олег Емельянович с немецкого. – Так, значит… гори в аду, недоносок подлый, неблагодарный».

За поздним завтраком царила мертвая тишина. Даниил, бледный, заметно поседевший, но теперь уже до стерильности чистый, выбритый, в свежей рубашке, набирал в ложку кашу и вываливал обратно, снова набирал и снова вываливал.

– Прекрати, – не выдержал отец.

Тот без звука повиновался.

– Как она тебя нашла? – холодно осведомился отец.

Тот вяло, без эмоций поведал:

– Через «ВКонтакте». Фамилия, имя, год рождения, вуз. Это сейчас делается просто. Только не она нашла, а врач.

– Ясно.

Помолчали.

– Папа, зачем ты так с ней?

– Как я с ней?

– Обошелся. Непорядочно. От хорошей жизни в таких местах люди не умирают.

Олег Емельянович пристально посмотрел на сына, но не увидел ничего – ни осуждения, ни злобы, ни недоумения. Ничего. Как если бы сын спросил, нет ли дождя за окном, и, когда отец ответил бы, что дождь идет, констатировал, что в это время года осадки – обычное дело.

Сдерживая с великим усилием злость, пан Ректор заметил:

– Хотелось бы услышать ее версию.

– Она не могла много говорить, – ровным голосом ответил сын. – Легкие были практически разрушены. Только просила прощения и плакала.

– У кого просила?

– У тебя, у меня.

Олег Емельянович встал, резко отодвинув стул, подошел к окну, постоял, глядя на улицу. Потом заговорил, как послышалось сыну, с каким-то злорадством:

– Мне трудно представить ее молчащей. Она всегда много говорила. Пила еще больше. Даже узнав о своей беременности, первым делом до бесчувствия надралась. Требовала денег на аборт, я не позволил. Носился за ней по всему городу, выуживал из притонов, чуть ли не на вокзалах. Отмыл, переодел, поселил на даче, нанял личного нарколога, горничную, сиделку. По первому желанию – прогулки, фрукты, языки колибри в нектаре, любой каприз, вплоть до птичьего молока. Можешь мне поверить, у нее было все, кроме совести и мозгов.

– Она меня родила.

– Не рожала она тебя, – отрезал Ректор, – на седьмом месяце она попыталась спровоцировать выкидыш, так ты и появился, с весом восемьсот граммов. Откачали чудом, спасибо врачам и моим связям, как сам видишь, с минимальными последствиями.

– А она?

– Вышвырнул я ее из дома.

– Мою маму.

– Существо, которое чуть тебя не убило.

– Это моя мама была. Возможно, если бы ты проявил больше терпения, понимания, обошелся помягче…

Ректор прищурился и со злостью сказал:

– Помягче? Это кто говорит? Алкоголик, повесивший проститутку?

– Я тогда не был алкоголиком. И не вешал ее. Она сама.

– Оставим детали, – отмахнулся Ректор. – Стало быть, отец, которому ты всем обязан, который покрыл твое преступление и ради тебя пошел на преступления, не заслужил понимания и жалости. А бабе, которой в лучшие времена ты и на фиг не был нужен, ты вон памятник набил, нерукотворный. – Он ткнул сына в предплечье.

– Могу вторую сделать. Отцу, без которого я полное дерьмо, – с вялым дружелюбием ответил Даниил.

Его спокойствие, усталость, равнодушное нежелание обострять конфликт – все было чужим, оскорбительным, приводило пана Ректора в бешенство.

Выходные также протекли в арктическом молчании.

В понедельник же, явившись на работу, Даниил Олегович Счастливый, доктор юридических наук, старший преподаватель кафедры истории государства и права, действительный и почетный член и т. п., выяснил, что он вот уже неделю как уволен за срыв учебного процесса, а равно совершение аморального проступка, несовместимого с продолжением педагогической работы.

Кадровичка, оглядываясь, скороговоркой каялась с сердечной болью:

– Данилушка, прости, ты же понимаешь, мы всеми руками за тебя. Но твои иуды, сучки, телегу накатали, что, мол, ты им давал по десять минут на удовлетворение твоих сексуальных потребностей. Я лично не верю. И никто не верит. Но Ректор приказывает, сам понимаешь, с ним не поспоришь…

И все подсовывала и подсовывала ему обходные листки, какие-то объяснительные, приказы, и он все подписывал, подписывал, не читая. Забрав трудовую книжку и сверток с прощальным подарком, который тайком всучила добрейшая Лилия Ивановна, Счастливый-младший пошел, хромая больше обычного, прочь от академии. Вслед ему, прижавшись ладонями к стеклам и глотая слезы, почти из всех окон смотрели «иуды». У них тем более не было никакой возможности спорить с паном Ректором, потому и накатали телегу на препода.

«Вот сейчас я поверну в переулок, пройду по территории больницы, выйду с главного хода, поздоровавшись с охранником, помогу ему отгадать подлое слово в кроссворде. Выйду на скверик, поглажу знакомую дворнягу, споткнусь о выщербленный бордюр… все это в последний раз, в самый последний…».

Дотащившись, наконец, до дома, Даниил рухнул на кровать и провалился в сон. Правда, проспал он недолго, разбудил телефонный звонок.

Незнакомый, бодрый голос осведомился:

– Счастливый, Даниил Олегович?

– Ч-что?

– Доброго дня! ОВД города Т. беспокоит. Вы когда у нас приступаете?

– Куда я приступаю? – переспросил Даниил, со сна не понимающий, в чем дело.

Незнакомый человек излагал быстро, с воодушевлением, но с некоторой опаской, как будто ожидая отказа:

– Звонили, предупредили, что с понедельника приступаете к работе. Вот решил вам перезвонить, нам ведь очень участковые нужны, очень. У вас, говорят, инвалидность, ну да ничего, кто сейчас здоровый. Сказали, вы согласны на несколько участков. Так вы, как приедете, тотчас в кадры зайдите, подписать заявление. Что, соглашаетесь?

– Соглашаюсь.

На том конце беспроводной линии с большим облегчением обрадовались:

– Вот и замечательно! Низкий поклон вам и благодарность! Мы вам уже на первое время комнату в общежитии забронировали. Отдельную! Ну а при первой возможности, если освободится, найдем квартиру из спецжилфонда. Уж потерпите. Правда, мы думали, вы уже сегодня к нам подскочите…

– Простите. Я не знал, – просипел Даниил. До него постепенно доходил масштаб грядущей катастрофы, а также осознание того, что повлиять на происходящее он не в силах.

– Ничего, ничего, можно и завтра к работе приступить, – великодушно разрешили ему. – Ждем вас, пожалуйста.

Даниил, встав, начал собирать вещи.

Глава 10

– Наши биографы обязательно скажут, что засиделись мы, ища доказательства под фонарем, – признал Крячко, не демонстрируя по этому поводу ни малейшего переживания.

– Пусть их. Зато светло и уютно, – заметил Лев Иванович. – Впрочем, нельзя не согласиться: все эти тайны мадридского двора, пусть и крайне паскудные, ничего нового к картине расследования не добавляют.

– Согласен. Как и не особо приближают к пониманию места пребывания искомого субъекта, – солидно дополнил Станислав мысль друга и коллеги. – Полагаю, пора выходить из зоны комфорта, хотя ох и не люблю я этого… обратно-то могут и не пустить. Но что поделать, придется-таки переться в родную клинику Счастливого-младшего и в ОВД. Он ведь там подвизался?

– Там, – подтвердил Гуров, – причем, работая в поте лица, обслуживал сразу несколько участков.

Станислав хохотнул:

– Алкоголь – зло. В каком он состоянии был, соглашаясь на эдакое? Интересно было бы посмотреть на его подпись в документе.

– А ты что, уверен, что она вообще есть?

– Не-а. Нету. Или не его. Равно как и во всех этих актах, объяснительных и тэ пэ, уж не знаю, чего там сфабриковали, вышибая его из академии.

– То есть ты, Станислав Васильич, так уверен в его моральном облике?

– Да.

– С чего?

– Лилечка, – лаконично ответил тот.

– Да, это довод, – согласился Лев Иванович. – О ней-то я и не подумал. Лилечка в самом деле ценный источник проверенной и перепроверенной информации. Кстати говоря, адрес клиники, откуда он пропал?

Станислав подчеркнул карандашом.

– Ну, смотри, тут на карте печать ООО «Вектор Возрождения», адрес московский, но пан Ректор говорил про «санатогий» под Т. Очевидно, что это подразделение оздоровительного учреждения…

– Не удивлюсь, что концлагерь.

– Я тоже. Обратимся к компьютеру.

Слазив в интернет, Крячко тотчас обнаружил и сайт, и координаты соответствующего отделения.

– Ты, Лева, недалек от истины, – заметил он, изучая карту местности, на которой было расположено лечебное учреждение. – Если по схеме судить, прям исправительно-трудовой лагерь. Вот эта синяя лужа – торфяное озеро, кругом на несколько километров – сплошные топи и болота. Вот эта черточка непонятна, скорее всего – проселок до шоссе.

– Да, ты прав, километров семь по лесу. Дорога на карте есть, интересно, что по факту.

– Недалеки мы с тобой от истины. Вот тебе и санаторий. Исправительно-оздоровительное учреждение, захочешь – не сбежишь.

– От себя добавлю: если что случится – пожар или у кого-то сердечный приступ, – сразу не доедешь. Все шито-крыто и строго конфиденциально.

– Точно. Может, стоит сперва нанести неофициальный дружеский визит в ОВД, все-таки более открытая организация, ну а там действовать по ситуации.

– Да, только хорошо бы сперва по базе данных пробить рапорты Даниила Счастливого, – заметил Гуров.

Крячко ухмыльнулся:

– Обижаешь, господин полковник. Готово дело, уже подобрали, правда, рапортов немного, десятка три.

– Это за какой же период? – удивился Лев Иванович.

– Представь себе, что-то около двух с половиной – трех лет.

– Эх, нам бы такие показатели, – мечтательно протянул сыщик, – хотя бы однажды… Слушай, господин полковник, а может быть, мы с тобой совершили невозможное, рай на земле нашли?

– Да, мы такие, можем, – хмыкнул Станислав. – Но есть более реальная версия: народу во всем горокруге втрое меньше, чем в стандартном московском спальном районе, потому и дел меньше.

– Ну да ладно, отставить зависть, – скомандовал Гуров сам себе. – Если рапорты есть, то и дела наверняка имеются?

– Ну в целом да, полный перечень местечковых злодейств, – Крячко похлопал по пачке распечаток и ксерокопий, – бытовые конфликты, хищение велосипедов, сердечные приступы, утопленники на Крещение, мордобой на Пасху, под Новый год угон без цели завладения транспортным средством, ну и вообще, некриминальные трупы.

– Вообще не криминальные?

– Причины смерти сугубо медицинские: сердце, тромбы. Ни одного убойного уголовного дела, если ты об этом.

– Ну, с учетом плотности населения и прочих факторов это не особо подозрительно. Хотя по-хорошему зависть все-таки гложет, – признался Лев Иванович. – Ну-с, приступим? Смотаемся на болота?

– Да, теперь я тоже думаю, логичнее сначала клинику посетить. Там люди опытные, понимают, чем опрос лучше допроса. Ну а коли сунемся сразу в полицию, то наверняка тотчас пойдет слушок, что участковым интересуются полицейские из главка, и все замолчат, как партизаны.

– Поддерживаю.

Выбрались из московских пробок и уже весело, с ветерком, помчались по шоссе. До места, указанного на карте ООО «Вектор Возрождения», оставалось всего ничего, дорога шла прямая, красивая, заснеженная и пустая. И слева, и справа – сплошной лес, перемежающийся замерзшими болотами и заколоченными на зиму дачами.

– Красиво тут, – заметил Крячко, разминая шею, – живи да клюкву собирай. Того и гляди, на лося наткнешься.

– Да уж, сбавил бы скорость… Станислав Васильич, смотри-ка, не наш указатель?

Крячко, сверившись с навигатором, подтвердил:

– Вроде бы да, по времени уже пора прибыть. Но как-то что-то не так…

И он не ошибся. Указатель, на котором значилось «Урочище «Непейно» и «Реабилитационный центр «Вектор Возрождения», имел место быть, но вызывал недоумение: погнутый, порядком проржавевший, свернутый чуть не в штопор. Более того, дороги, на которую он должен был указывать, не было. Лишь намек на нечто вроде просеки и цепочка сильно занесенных снегом следов. К тому же, поскольку главную дорогу чистил грейдер, на месте предполагаемого съезда на проселок образовался огромный снежный надолб, который можно было преодолеть лишь пешком или на тракторе.

– Что-то неуловимо свидетельствует о том, что прикрылась лавочка. Любопытно, когда? И почему не потрудились обновить информацию?

– Сейчас выясним. – Гуров набрал номер телефона «Вектора Возрождения».

– Здравствуйте! Меня зовут Александра. Чем могу помочь? – отозвался участливый женский голос.

– Але, – полуобморочным, хриплым голосом отозвался Лев Иванович. – Нужно устроиться на, эта…

– Реабилитацию? – быстро подсказала оператор.

– Да-а-а, ага.

– Конечно. В какой центр вам удобнее прибыть?

– В район Т…

Казалось, что отзывчивый оператор сейчас пустит слезу:

– К сожалению, это невозможно. Он закрыт…

– Как это закрыт? На карте есть! – возмутился Гуров.

– Информация на карте неактуальна, – сокрушенно признала Александра. – Пожалуйста, примите наши извинения…

– Я ж тока месяц назад там был!

– Вы ошибаетесь, – вежливо возразили ему, уже менее нежно и участливо. – Реабилитационный центр в районе Т. не работает вот уже полгода. И, тем не менее, если вас интересует север Подмосковья, с удовольствием предложим вам…

– Не-а, спасибо, – прохрипел он, отключил связь и сказал товарищу: – Стас, полгода не работает. Откуда же тогда пропал наш красавец? Прямо интересно.

Крячко попытался перебраться через надолб – это ему удалось, но далее его поджидала снежная целина выше колена взрослого человека.

– Снега много. Урожайный будет год, – заявил сыщик, карабкаясь обратно. – Ну, а туда и на джипе не доберешься. Были бы лыжи или, там, снегоступы, сгоняли бы посмотреть. По такому снегу и думать забудь, не пройдем.

Пока сыщики прикидывали, как жить дальше, раздался приближающийся рев мощных двигателей и веселая звонкая ругань. Как раз со стороны заваленного снегом проселка выскочили два квадроцикла, на которых восседала пара лиц, явно не имеющих на это прав: вопящие мальчишки, замотанные шарфами, в очках, залепленных снегом. Было непонятно, видят ли они, куда несутся: машины, прыгая и взбрыкивая, мчались по снежной целине на опасной скорости, чуть не впритирку обогнули застрявшего в снегу Станислава, взлетели, как по трамплину, по надолбу и приземлились на шоссе.

Увидев припаркованную машину и второго взрослого, ребята резко затормозили на безопасном расстоянии и завертели головами, прикидывая, как бы половчее дать деру, и решая, куда именно направить квадроциклы.

– Малолетки. Да еще и без шлемов, – потер руки Станислав. – Эй, пацаны! Да не бойтесь, мы не гайцы.

– Мы и не боимся, – с опаской ответил тот, что повыше ростом.

– Что там в лесу-то, клюква есть? – дружелюбно спросил Гуров.

– Наверное, есть. Зима ведь, растений не видно, – с укоризной ответил тот, что пониже ростом.

– Ну да, это дядя шутит, – пояснил Крячко, высвободившись, наконец, из снежной кучи. – Мы вот до больнички хотели проехать, а дорога что-то нечищеная. Случилось что?

Мальчик, что был повыше ростом, почему-то сразу перестал опасаться неизвестных мужчин и поведал:

– Сгорела она уж сто лет как.

– Да ладно. Ничего себе. Сильно?

– Совсем, совсем, – радостно подтвердил невысокий. – Только кирпичи копченые остались и бревна торчат!

– Это вы туда гоняли? – с интересом уточнил Лев Иванович.

Ребята подъехали на своих квадроциклах к машине, тот, что повыше, достал из кармана телефон и протянул Гурову:

– Вот, если интересно.

Сыщик полистал фото. В самом деле, больничка сгорела дотла. На фотографиях были запечатлены почерневшие кирпичи и остатки бревен. Гуров передал телефон Крячко.

– Н-да, – протянул он, оценив масштабы разрушений. – Видать, сильно полыхнуло и сгорело быстро, не успели потушить.

– Да не, пожарная машина застряла по дороге, заилило проселок. Дожди были, грязь, развезло все вокруг, – со знанием дела пояснил юный водитель.

– Дела… а что же больные, спаслись?

– Ой, это я не знаю, наверное, спаслись, – легкомысленно ответил мальчик.

– Спасибо, пацаны. Только в следующий раз давайте все-таки в шлемах ездить.

– Хорошо! – отмахнулись мини-байкеры, с гиканьем и ревом пересекли шоссе и унеслись в глубь леса уже с другой стороны трассы.

Несколько километров сыщики проделали в полном молчании. И лишь когда миновали бетонную стелу, на которой красовался журавль в сапоге, обозначающую начало района Т., Лев Иванович заметил, что, вообще, по-хорошему, можно поворачивать оглобли, не выясняя, кто кого дурит.

– Пан Ректор решили пошутить? – предположил Станислав, не снижая скорости. – Возжелали надуть?

– Или он сам не в курсе, что медицинское учреждение сгорело? Сложно сказать. И всех ли успели эвакуировать?

– Не могли же не сообщить о гибели пациента его родителю?

– Конечно, нет, – сказал Лев Иванович. Но положа руку на сердце уверенности в этом он не испытывал.

Прибыв в город Т. и отыскав горотдел МЧС, сыщики почти сразу же обнаружили и дознавателя, который вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по поводу пожара в урочище «Непейно». Он как раз вернулся с просветительского детского утренника, посвященного опасностям применения петард и игр с огнем. Извинившись за свой неуставный вид, капитан принялся разоблачаться, выходя из образа Деда Мороза.

– Да как не помнить, господа полковники, – проговорил он, отклеивая бороду и морщась, – инциденты, подобные такому, не каждый день случаются. Вообще, у нас район тихий, даже в отношении пожаров. Бывает, конечно… дачи иногда горят, в основном приезжие, не извольте гневаться, творят безобразия. Вот и тут… – Он извлек из ящика стола несессер и приступил к оттиранию со щек и носа красной краски. – Забрался ваш брат-москвич к черту на кулички. В наших краях еще в имперское время этот деревянный особняк с мезонином построили. Рядом торфяное озеро, комарье сплошное да болота, а они людей сюда лечить отправляли.

– И что же?

– А ничего. Возгорание произошло глубокой ночью. Персонал вовремя оформил вызов. Но вы ведь мимо-то ехали, дорогу должны были видеть – проселок. Шли обильные дожди, увязли пожарные машины в грязи, пока ждали спецтягач – особняк и выгорел. Дороги кривые, колея глубокая, даже крупные колеса буксуют, пространства для маневра нет, крупногабаритный транспорт проехать не может.

– Чья дорога-то, кто был обязан ее содержать?

Пожарный наконец удалил все признаки Деда Мороза и предложил чаю. Выставил лишь две чашки, пояснив, что уже начаевничался до чертиков.

– Понимаете, обязанность содержать в порядке просеки – условность. С одной стороны – это головная боль доблестной лесной охраны. С другой – как доходит до дела, как сейчас, например, – начинают ссылаться на то, что если объект в частной собственности и помимо него вокруг нет никаких населенных пунктов, то медики и обязаны за дорогой ухаживать. Но, сами понимаете, куда им еще и штрафы лепить за ненадлежащее содержание, если содержать, по сути, уже незачем. Здание дотла выгорело. Хотя, что интересно, заявили они, что ущерб нанесен всего на двести тысяч.

– Видимо, чтобы без дела обойтись.

– Да, не иначе. Однако это их право, поскольку, кроме них, никто не пострадал. – Пожарный, покопавшись в ящике стола, извлек из него бумагу. – Вот, если угодно, постановление. Копия у прокурора.

Гуров бегло просмотрел документ:

– «Воспламенение занавески от раскаленных частиц металла токов короткого замыкания электропроводки удлинителя в палате номер один», – прочитал он вслух. – Имущественный ущерб всего на двести тысяч, жертв нет. Все именно так?

– Именно так. Грамотно сработал персонал, к тому же имелась продуманная система эвакуации – решетки на окнах открылись сразу.

– Много ли там народу содержалось? – спросил Станислав, просматривая постановление.

– Нет, дом небольшой, в нем много людей и не поместилось бы. Вот тут перечень, – указал пальцем в текст пожарный, – двенадцать душ. Количество совпадает со списком пациентов, представленным администрацией.

В списке пациентов фамилия Счастливый не значилась.

– Точно ли двенадцать было?

– Я не считал, – пожал плечами пожарный. – На пожарище останки людей не обнаружены. Это же частная контора, что представили, тем и довольствуемся. На «Госуслуги» они ничего не выкладывают, сами понимаете.

Станислав пробормотал: «Все страньше и страньше».

Лев Иванович еще раз уточнил:

– И все-таки, по факту, количество людей совпало? Ну хотя бы на глаз.

– Простите, господин полковник, дело было глубокой ночью, шел дождь, люди выскочили в чем были, их тотчас переправляли в ближайший населенный пункт, в тепло. Тех, что под седативными препаратами были, медперсонал вообще волоком вытаскивал. Возможно, медики и пересчитывали. Мы – нет. Заявлено двенадцать пациентов – стало быть, двенадцать. А что-то не так? Претензий никаких ни от кого не поступало, заявлений-запросов тоже.

– Нет-нет, все в порядке, – успокоил пожарного Гуров. – Просто пытаюсь для себя уяснить кое-какие моменты. Послушайте, капитан, а как у них там было с системой видеонаблюдения?

– Была, конечно. Каждая палата была оборудована камерами видеонаблюдения. Разумеется, оформили изъятие, – подтвердил дознаватель, отыскал на компьютере нужный файл и запустил его. – Прошу, это запись из палаты, в которой был очаг возгорания.

Начало записи было маркировано 03.39. Двухместная палата, просторная, две койки у окна, забранного решетками. На обеих почивали мужчины.

С той, что слева, в 03.51 поднялся пациент, высокий, сутуловатый, одетый скудно и странновато – пижамные штаны, тенниска и шарф на шее. Он приподнялся на локте, глянул в окно, лег на живот, пошарил под своей койкой, после чего встал, отошел в сторону и принялся стаскивать тенниску, не разматывая шарфа.

В 03.53 вспыхнула занавеска со стороны левой койки. Спавший на койке справа полный мужчина проснулся, вскочил, бросил в сторону огня подушку, попытался одеялом забить пламя – вспыхнули и подушка, и одеяло, которое к тому же толстяк отбросил в сторону, увеличивая площадь возгорания. В 03.55, по всей видимости, распахнулась дверь, и пламя из-за притока кислорода вспыхнуло с удвоенной силой. К 04.00 уже все вокруг заволокло густым дымом.

Дознаватель остановил запись:

– Вот, собственно, и все. Дальше уже практически ничего не видно.

– Хорошо, – кивнул Гуров. – Позвольте, еще раз просмотрю.

– Конечно. – Пожарный развернул ноутбук монитором к сыщику.

Лев Иванович погрузился в изучение видеоматериала.

Станислав заметил, что он бы не стал так уверенно исключать поджог:

– Тощий слева, пока лежал на пузе, вполне мог запалить ту же занавеску или подушку.

– Вы правы, на записи не видно, что удлинитель полыхнул. Признаться, мне показалось странным, что в таком заведении у пациентов они в палатах вообще есть. У нас, например, в больнице, даже в терапии, не то что наркологии или психиатрии, одна розетка на этаж, и та на вахте. Но я самолично на месте изъял медную электропроводку от «пилота». Признаки аварийной работы налицо. Ну а отыскать среди массы горелых тряпок гипотетическую занавеску или, там, подушку… вряд ли возможно.

– Согласен, – кивнул Крячко, – да и возиться в копоти да грязи неохота.

Пожарный впервые проявил признаки обиды:

– Погибших нет, ущерб небольшой, имелась даже лицензия на оказание услуг в условиях круглосуточного стационара. Это к слову. К чему дело из пальца высасывать?

– Станислав Васильич, – подал голос Гуров, постукивая карандашом по монитору, – смотри-ка!

Приглядевшись к фрагменту, на который указывало острие карандаша, полковник крякнул:

– Вот это номер…

На правом предплечье тощего пациента, который стащил с себя тенниску, оставляя шарф, отчетливо виднелась хорошо знакомая татуировка – крест, розы и цитата из ВИА «Раммштайн».

Выяснив, что до ОВД полчаса неторопливым шагом, сыщики получили позволение оставить машину на охраняемой стоянке, пожелали пожарному новых творческих успехов и отправились далее. По-зимнему недолгий день потихоньку клонился к концу. Дышалось, не в пример столице, легко, белоснежные сугробы навевали разные идиллические ассоциации – Дед Мороз, Чайковский, мандарины и елка с подарками.

В свете фонарей серебрились снежинки, одни за другими вспыхивали, переливались сочными цветами огоньки и гирлянды. Улицы наполнялись народом: дети возвращались с занятий, родители – с работы, бабушки и дедушки ниоткуда не возвращались, а просто сновали по улицам по своим взрослым делам.

Приятно было вот так неторопливо пройтись по центру города, застроенному старыми, дореволюционными домами, полюбоваться на огни рекламы, порадоваться за тех, кто выводит вензеля острыми коньками по синеватому льду катка. Вокруг царила всепоглощающая умиротворенность. И снова говорить не хотелось, сыщики бо́льшую часть пути проделали молча. Среди этой идиллии не хотелось думать обо всем увиденном и услышанном, а ведь к расследованию предстояло вернуться через считаные минуты.

Вздохнув, первым начал возвращаться к реальности Станислав:

– Лева, это не доктор юрнаук, а Железная маска или Неуловимый Джо. Тот самый, который на хрен никому не нужен.

Блаженная улыбка сползла с лица Гурова, он помрачнел и угрюмо признался:

– У меня велик соблазн послать всех куда подальше. И первым – вашего пана Ректора.

Крячко недовольно заметил:

– Он всеобщий. Чтоб он со своими тайнами сам потерялся.

Гуров хмыкнул и ничего не сказал.

– Теперь и не знаю, что Лилечке сказать, – продолжал Крячко, – она за Данечку переживала. По секрету поведала, что на прощанье подарила ему своими ручками связанный шарф…

– Шарф? – переспросил Лев Иванович.

– Ну да. Зеленый.