Текст книги "День мертвых тел"

– Привет, Аджей. Я Лев. Я приехал по своим делам в этот город на днях, здесь впервые о тебе и услышал, но это не важно. Знаешь, здесь есть семья, мать с сыном. Они гибнут. И всем вокруг на это плевать. Но самое интересное в этой истории, Аджей, то, что в его вонючей комнате на всю стену нацарапано на стене твое лицо. Он сам сделал это, когда еще мог соображать, когда боролся за себя с героином. Его мать, тетя Тося, ничего о тебе не знает и думает, что так Олег видит Бога. Так вот. Если ты ничего не сделаешь… Если ты ничего сейчас не сделаешь, Аджей…

– Диктуй адрес, Лев. Я еду.

Глава 8

Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Лев Иванович Гуров не знал, чего именно ожидать. Что сейчас разверзнутся небеса, и святой Полонский опустится на грешную землю под пение праведников? Что перед ним будут семенить плачущие фанатки и омывать слезами его путь? Что сказанное было лишь шуткой, и он не явится вовсе? Со всей ясностью Гуров представлял себе одно – там, где появляется хотя бы тень художника, тут же возникает пресса. Снова привлекать внимание журналистов ему отчаянно не хотелось. Вернувшись в квартиру, он обнаружил, что Сизый пытается разговорить Олега, а Толик фотографирует портрет на стене. Раздраженно дернул щекой и обернулся в поисках тети Тоси. Женщина сидела в крохотной кухоньке и, чтобы не давить на нее, он опустился рядом с матерью Олега на корточки. Хотелось взять за руку, утешить. Но что-то подсказывало Гурову, что Антонина Максимова, уставшая, полностью морально истощенная женщина, сдерживает сейчас слезы из последних сил, и лишние эмоции, даже положительные, ей ни к чему.

– Теть Тось, – заговорил он тихо, как говорил в последний раз на похоронах Машиного деда. При его службе такой тон был необходим нечасто, но Гуров поразился тому, как легко выговорилось это имя без отчества, будто он знает ее всю жизнь. Он и знает, скорее всего. Матерей, изможденных, но не сдающихся в борьбе за жизнь своих детей, Гуров видел немало. И уважал их. – Я позвонил Аджею, это… Наш общий знакомый, он сейчас сюда приедет. Олег будет рад его видеть. И, скорее всего, с ним будут еще люди. Не хлопочите, они все самостоятельные, сами разберутся, куда пройти и на что сесть. Вы мне напишите, пока ждем, на листочке, что вам нужно в первую очередь, пожалуйста. По ремонту я сам вижу, но, может, лекарства какие-то или продукты особые?

Она посмотрела на него сверху вниз, и сразу, по одному только взгляду, стало ясно, что в помощь она не верит. Не удивилась, не обрадовалась. Так смотрят на маленьких детей, которые утешают взрослых, говоря, что во сне попросили Великого Гудвина прийти в их дом и решить все проблемы. Тетя Тося точно знала, что чудес не бывает и молитвы никто не слышит. Однако обижать своим неверием хорошего человека не годилось.

– Как тебя зовут?

Голос казался бесплотным, а Гуров вдруг заметил, что она старше его максимум лет на пятнадцать. Эта женщина вложила в битву с зависимостью единственного сына все и проиграла.

– Лев.

– Спасибо, Левушка, сейчас напишу.

Она вышла в зал, а Лев встал у окна, чуть отодвинув пропыленное покрывало, стал смотреть на улицу в ожидании гостей. Балкона Капитолины Сергеевны из-за деревьев видно не было. Интересно, как она? Имеет ли представление о том, что творится всего в нескольких метрах от нее. Ведь если поразмыслить, «хулиганы и тунеядцы», распивающие пиво у ее подъезда, вполне благонадежные, здоровые парни. Все познается в сравнении.

Гуров поймал себя на том, что пытается спрятаться в размышлениях о временах и нравах от настоящего. От безнадеги и вони, пропитавшей эту квартиру. Он, полковник и оперативник с именем, приехал в Онейск спасти от беспредела беззащитную старую актрису, а оказалось, что в помощи здесь Молотова нуждается меньше всех. Здесь всем плевать на чужую боль. А те, кто должен бы следить за порядком, утонули в бессмысленности и лени. Потому что, если люди сами выбирают яд и дно, что же их, на аркане в светлое будущее тащить?

«Встряхнись, Гуров, – приказал он себе. – Ты здесь для того, чтобы помочь, и ты поможешь. Делом, а не красивыми словами. Сейчас как раз приедет этот гений, и посмотрим, как ему понравятся условия жизни поклонника и воздух, которым каждый день дышит тетя Тося».

Во двор вплыла глубокого, шоколадного цвета «Вольво», и Гуров понял, что Аджей не обманул. Некому в Онейске было разъезжать на такой машине. Следом проехали две черные машинки попроще, Гуров, рефлекторно подготовившись к встрече с прессой, втянул шею в плечи, ссутулился и опустил козырек кепки. «Вольво» остановилась под их окнами, вместо охранника или водителя из дверцы стремительно выскочил высокий блондин, волосы такого цвета выделяли его в любой толпе, и влетел в хлипкие двери подъезда. Гуров усмехнулся и отвернулся от окна, приготовившись к встрече со звездой. К его познаниям об этом человеке сейчас добавилось то, что встречаться с прессой они не хотят оба.

В оставленные нараспашку двери Аджей не вошел, а влетел. За его спиной уже грохотали ботинками сопровождающие, и казалось, что художник старается выжать максимум пользы из каждой секунды, что он проводит вне их пристальных взглядов. Коротко кивнул Толику и участковому, посмотрел в глаза Гурову. Угадав того, с кем говорил по телефону, вздернул бровь. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но за его спиной затолпились мужчины и женщины в строгих костюмах, а перед Гуровым возникла мать Олега. Она неуверенно поправила волосы и медленно сунула в карман листочек из блокнота на пружинке со списком, о котором просил Гуров. Ее взгляд обежал вошедших и вернулся к Аджею. Одевался именитый гость просто: кроссовки, серые джинсы с порезанными коленями, белая футболка с острым вырезом. С тем же успехом он мог быть в робе дворника или, как говорила самая знаменитая на свете блондинка Мэрилин Монро, в мешке из-под картошки. На то, во что он одет, все равно никто не смотрел. Аджей Полонский оказался настолько красивым, что неподготовленного к эстетическому удару такой силы человека сбило бы с ног. Гуров редко тратил время на рассуждения о красоте, но глядя на то, как потеряла дар речи Максимова, понял сразу две вещи. Первая – рядом с человеком, обладающим таким лицом и телом, неудачными поделками Творца чувствуют себя в равной степени и женщины, и мужчины. В этой квартире, в этой вони и нищете он выглядел инородно, как если бы герой мультфильма сошел с экрана. Вторая – Полонский не всегда был знаменитым. Взрослым, способным себя защитить он был тоже не всегда. А это лицо было с ним от рождения. С ним он прошел школу жизни детского дома, оно было его проклятьем и единственным капиталом, когда, достигнув совершеннолетия, он покинул ненавистные казенные стены. Сейчас ему нет тридцати, а его имя знает вся Россия. К успеху и деньгам Аджей пробивался через слой грязи, толщину и жирность которой люди с внешностью среднестатистической представляют себе едва ли.

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, теть Тось. Я друг Олега. Можно я к нему зайду?

Та лишь указала на дверь. Сказано было таким тоном, что Гуров легко представил себе, как славный белобрысый приятель Олежи, пока друг одевается, легко выпросит у его мамы и попить, и бутерброд, и чтобы Олег после прогулки задержался у него в гостях, потому что Аджею купили игровую приставку. Не могло такого случиться в жизни ни Олега, лишь мечтающего о силе воли, способной пробивать стены серых будней, ни Аджея, не имевшего ни родителей, ни друзей. Но сыграно было великолепно. Художник полуобернулся к замершей свите, коротко бросил «обсчитайте» и, не поморщившись, шагнул в комнату, служившую сыну хозяйки спальней. В самую клоаку, в сторону которой даже Гуров старался не смотреть.

Он двинулся следом, но перед ним протиснулись Сизый и Милованов, так что произвело ли собственное лицо на стене на Аджея впечатление – Гуров не узнал. Войдя, он увидел, что Аджей сидит на полу, обнимая безвольного Олега за плечи. Гладит по голове, заглядывает в лицо. И говорит негромко, но твердо, не то упрашивая, не то заставляя наркомана сфокусировать взгляд на своем лице:

– Это же я, Олег. Помнишь меня? Я пришел. Ты звал меня, и я пришел, прости, что так долго. А теперь мы поедем и будем лечиться. Ты ведь для этого меня звал? Выбирайся на свет, Олежа. Пообещай мне, что будешь лечиться, пожалуйста. Знаешь, здесь твоя мама. Что я скажу тете Тосе, если ты не согласишься со мной поехать, Олеж?..

«Неужели это еще можно вылечить? Неужели до него еще можно достучаться?» Гуров смотрел на то, что осталось от здорового когда-то парня, на плечи, обтянутые тонкой кожей, ребристый бок, и думал о том, что по нему можно изучать строение человеческого тела. А потом вспомнил о мумии, замурованной в стене. Мог бы Полонский иметь отношение к убийству? Или убить сам. Мог или нет? Сам замысел был необычен и эмоционален, палач наверняка вкладывал в свое дело идею, как сказали бы сейчас – месседж, послание. Умеет ли Аджей ненавидеть? Безусловно. Люди с такими жесткими глазами умеют не только ненавидеть, но и расправляться с обидчиками. Но в эту минуту пахнущий всеми нечистотами, на которые способно человеческое тело, Олег Максимов растирает слезы по его белоснежной футболке. Художник гладит его по голове и уговаривает. Берет в руки худое лицо, трясет, отчаянно и одновременно строго. Что, по мнению такого, как Аджей, может быть преступлением настолько несмываемым, чтобы похоронить человека заживо? Олег всхлипывает, неловко поводит плечами. И вдруг взгляд его становится осмысленным. Гуров и остальные в комнате затаили дыхание.

– Аджей?

– Да. Это я, Олег, да! Привет!

– Почему… Как ты здесь? А где мама?

– Мама здесь, рядом. – Полонский вскинул лицо, поймал взгляд Гурова. Лев стремительно вышел из комнаты и вернулся с Антониной. Тетя Тося заплакала. Прижав к груди руки, женщина осела на пол, обняла парней и плакала, тихо и безутешно. Любой силе приходит конец. Гуров понял, что смотреть на это больше не может. Когда он выходил, над плачем матери с сыном звенел голос Полонского:

– Ты только скажи мне, что согласен, Олег. При матери скажи «да». Как мне в глаза ей смотреть, если я ничего не сделаю? Я хорошую клинику найду, я знаю, в какой тебе помогут. И с деньгами нормально будет. Ты пообещай только. Я приезжать к тебе буду, слышишь?

Люди художника расхаживали по квартире, бесцеремонно заглядывая везде, делая замеры и записывая результаты в планшеты. Сомнений в том, что у семьи Максимовых будет сделан ремонт, качественно и быстро, не возникало никаких. Гуров вышел из квартиры на площадку и не слишком удивился, увидев там Сизого. Тот курил и смотрел в стену, молча протянул Гурову пачку.

– Чудотворец, мать его, – покачал Витя головой. – Крестная фея. Спустился с облаков, подтер Золушке сопли, отмыл, прокапал, вынул из грязи. На такое раз посмотришь и начинаешь задумываться, правильно ли живешь, хотя даже пиво по пятницам ни-ни.

– Язва? – Гуров улыбнулся.

– Хуже, жена молодая. – Сизый тоже усмехнулся, но было видно, что впечатление от увиденного отпустит его не скоро. – Боится больше смерти, что я на работе своей сопьюсь. Ты видел, что во дворе происходит?

– Нет, а что там?

– Столпотворение вавилонское. Церберы Полонского у дверей стоят, не пускают никого. У него ведь каждая минута расписана. Если он на нас столько времени потратил, значит, не явился куда-то по расписанию. Куда пропал? Вот и нашли. Там камер больше, чем людей, как выходить будем – не знаю. Мне Мохов голову отвинтит, если узнает, что я в его дело нос сую.

– А ты Мохову скажи знаешь что…

Что именно сказать Мохову, Гуров договорить не успел, потом что из-за двери показался Аджей. С шипением «Посидите вы там минуты две!» запер дверь, не позволяя выйти следом что-то драматично вещавшей ему девушке-менеджеру. Витя и ему предложил пачку. Аджей с видимым наслаждением закурил и с полминуты просто стоял с закрытыми глазами. Потом открыл их и снова стал очень деловым.

– Как выходить будем, придумали уже?

Полковник и старлей переглянулись и, с похожим выражением лица, сдержали смех. Заговорил Сизый:

– Я думаю, Максимовым лица спрятать. Они, журналисты, все равно раскопают, что к чему, так хоть не сразу на людей такое внимание обрушится. Пока они будут снимать их и тебя, в общей толпе выйдет Лев и будет уже никому не интересен. Мы с Толиком можем выйти, когда станет тихо. Кстати, Аджей, – Витя кивнул в сторону двери. – Это было сильно.

– Хороший план. Я в клинику позвоню частную, под Владимир. И сразу отсюда их повезут в аэропорт, теть Тосе тоже адаптация на пару недель не повредит. А там березки, тишина, покой. Она как вернется, и ремонт уже закончим здесь, и фест, в городе станет спокойнее, – внезапно Аджей скривил красивое лицо, будто что-то в сказанном ему не понравилось. – Не надо про это. Сделал и сделал. Мог и сделал. Вы бы тоже сделали, если бы деньги были. А то мне ваш Толик уже высказал, что я ангел и где мое место. Я от него сюда и сбежал. Предпочитаю сам решать, где мне место.

Из-за двери донеслось молящее:

– Аджей, время!

– Да иду я!

Небожитель несолидно забычковал сигарету об подошву и кивнул.

– Спасибо, мужики. Я живых людей с этой работой раз в год вижу. И то через стекло.

Пока Гуров соображал, за что именно их благодарят, Витя все так же безмятежно произнес:

– А ты Леву с собой на следующее мероприятие возьми. Вот тебе и будет более чем живой человек. Серьезный, книжку пишет. Покажешь ему, чем живет богема и как творцу бывает одиноко в свете софитов.

В глазах художника отразилось непонимание, и на площадке повисло озадаченное молчание. Потом он рассмеялся:

– Пожалуй, я так и сделаю. – Аджей посмотрел на Гурова, и взгляд его снова стал напряженным, цепким. – Пропуск тебе Оксана сделает, чтобы след в след не ходить, так ты получишь больше свободы. Ночь планируется бурная, если устанешь, сможешь уехать домой, а потом вернуться. Согласен, Лева?

– Согласен. Только, пожалуйста, Лев.

– Договорились. Назовешь меня ангелом – я тебе морду набью.

Один из телохранителей Аджея дал Гурову свой пиджак. Он снял кепку, очки пришлись как нельзя к месту. Вещей Антонина собрала всего ничего. Ключ от квартиры оставила человеку, имени которого не знала. Все самое ценное, что было в жизни, она увозила с собой – сына и надежду. Ее и Олега посадили в одну из машин персонала, Гуров, вслед за Аджеем, нырнул в шоколадную «Вольво», назвать такой автомобиль коричневым не поворачивался язык. Машина ехала очень медленно, рассекая толпу, как акула плотный косяк мелкой рыбешки.

С ними, на переднее сиденье, села та самая девушка, которую Аджей не выпустил из квартиры Максимовых, когда выходил курить. Она оказалась Оксаной и, спросив у Гурова фамилию и отчество, выписала ему пропуск. Попросила снять очки и улыбнуться для снимка. Осведомилась, какого цвета ленточку Гуров предпочитает, ведь носить пропуск полагается постоянно и желательно на шее. Разложив прямо на коленях хитрые японские игрушки, при виде которых Крячко бы впал в жеребячий восторг, распечатала фото. Заполнила карточку, соединила все вместе и сделала Гурова обладателем заветного билета, по-видимому, в рай. Полковник испытал странное чувство – за упакованный в прозрачный пластик кусочек картона, что он бесцельно крутил в руках, восемьдесят процентов людей, находящихся сейчас в Онейске, отдали бы все деньги, что у них есть, и, не задумываясь, взяли кредит, если бы не хватило.

Аджей, качая головой, смотрел на часы. Потом, не обращая ни на кого внимания, сменил футболку на точно такую же, но свежую. Спросил у Оксаны:

– Как?

Та критично изучила его в зеркало заднего вида и удовлетворенно сообщила:

– Ангелоподобно. Тебе бы поспать. Но времени нет, поэтому пей энергетик, он под сиденьем, и выходи в эфир. До палаточного городка у тебя четырнадцать звонков по горячей линии.

Пока Аджей, вытянув шею, чтобы не капнуть на одежду, пил энергетик из яркой банки, Гуров прикинул про себя время, которое проводят в ожидании люди на горячей линии связи со своим идолом. И никто не жалуется… Когда Аджей поставил на колени ноутбук, открыл его и поправил волосы, Гуров впервые за все время в машине открыл рот.

– Аджей, почему ты ответил мне сразу? Из таких историй, как рассказал я оператору, наверное, две трети твоего потока состоит. Чем я выделился? Почему ты приехал?

Они пропустили в общении этап, когда было уместно говорить на «вы». Нового знакомого подобная вольность, похоже, не смущала, или у него не было времени, чтобы обращать внимание на подобное.

– Ты голос свой слышал, Лев? Твое сообщение, мягко говоря, выделялось из общей массы того, что я получаю каждый час. А потом ты меня отчитал. И у меня, как говорят психотерапевты, сработала подсознательная тоска по детству. Смешно?

– Нет, если честно.

– Вот и мне не смешно, и ностальгией по детству я не страдаю. Ты мне не нравишься, Гуров Лев Иванович. Я не люблю журналистов. Но я, видишь ли, очень плохо разбираюсь в людях. И опыт подсказывает, что, если ты мне не нравишься, значит, со стопроцентной гарантией, окажешься незаменимо полезным. Не знаю еще, почему и в чем, но – бесишь. Значит, мне нельзя тебя потерять. Хочешь, вздремни, пока едем, ночь и правда будет долгой, а я на том свете высплюсь. Теперь помолчи, пожалуйста, у меня эфир.

Эфир и правда начался. На улице было темно, машина ехала плавно, и движение в ней почти не чувствовалось. Оксана выключила свет и направила на Аджея белый луч специальной лампы, закрепленной на сиденье. Гуров представил, как тысячи людей прильнули к мониторам, пожирая взглядами каждый сантиметр сияющего во мраке, ослепительно красивого лица. Представил за компьютером Верочку, верную секретаршу генерала Орлова, и отвернулся к своему окну.

Не ему судить, насколько достоин Аджей Полонский обожания, изливаемого на него фанатами. Он видел творческого, серьезного, на редкость целеустремленного человека, не брезгующего чужими слабостями. Наверное, потому что слишком хорошо знал о своих. К трясущемуся Олегу Аджей проявил сегодня явно больше симпатии, чем к Толику, почитавшему его едва ли не как святого. Да мало ли таких в его пастве. Гуров вспомнил, как, выезжая со двора, бросил взгляд на завешенные покрывалами окна покинутой квартиры. Толик побитой собачонкой смотрел им вслед. А ведь парень так ему помог. Нужно ему хотя бы магнитик привезти из лагеря. Гуров уселся поудобнее и постарался отключить внимание от доброжелательного, но нарочито восторженного голоса Аджея. Может, у него и правда получится вздремнуть.

Глава 9

Летняя ночь накрыла Онейск покрывалом из пронзительно-синего, искрящегося звездами бархата. Но если город, с его радостями и тревогами, уснул, то палаточный городок, основанный организаторами фестиваля, похоже, не спал вовсе. С того самого дня, как по границам соснового бора были протянуты ленты ограждения, а в центре его раскинул свои крылья шатер первой медицинской помощи, похожий на дворец, покой приезжим и персоналу только снился. Аджей, закончив прямой эфир с фанатами, закрыл ноутбук и, выключив освещение, откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза. Гуров тревожить его не стал. Нервозное молчание между ними, с одной стороны, смутно беспокоило Гурова, с другой – удивительным образом успокаивало. Он хотел познакомиться с Аджеем Полонским и составить о нем личное мнение – художник предоставил ему такую возможность. Более того, искренне, не стараясь показаться лучше, чем он есть. В то время, как имел все средства пустить пыль в глаза и продолжить игру в «ангела». Гуров уже был уверен в том, что околорелигиозной темы в своем имидже Аджей не желал, и принадлежала она, скорее всего, одному из своры окружавших его менеджеров. Лик парня и способность бросаться на помощь без раздумий получили достойную огранку и засияли с такой силой, что поклонники в своем обожании глохли и слепли, охотно забывая, что за респиратором уличного живописца и под ослепительной, умопомрачительной красотой на рекламных буклетах скрывается живой человек.

Кстати о буклетах.

Гуров припомнил, что в листовке, дарованной ему промоутером в первый день приезда в Онейск, говорилось, что палаточный городок «Обетованный» находится в полутора часах езды на автобусе от центра. Листовка соврала. На указанном расстоянии от города началась только парковка. И размеры ее, на фоне безмятежного звездного неба и черного гребня леса на горизонте, могли привести в трепет кого угодно. В направлении же к самому городку, именовавшемуся вполне в духе фестиваля, виднелось оранжевое зарево, как от пожара.

«Зачем мне в эту преисподнюю, собственно, нужно? – думал Гуров, наблюдая за тем, как вдоль трассы появляются гуляющие компании, и «Вольво» въезжает в пульсирующее от басов облако света и звука. «Обетованный» был похож на озеро бурлящей лавы, разлитое по телу бархатной, полной ароматов хвои сосновой смолы и лунного света ночи. – Я ведь совсем не поклонник настолько буйных видов отдыха. Мне б на дачу к Крячко с Машей. Или максимум на море, в отель для семейных пар с детьми, где аниматоры одеты клоунами и можно погладить дельфина. Аджей молчит только потому, что я не задаю вопросов. А опыт подсказывает, что ответил бы он честно… Если я не окажусь журналистом. И если вопросы задать правильно».

Автомобиль, погасив фары и не включая света в салоне, проехал до той части лагеря, где было относительно тихо. Выбор водителя Гуров от всей души одобрил, ибо понимал, что стоило Полонскому явить свой светлый лик на входе, как толпы и давки было бы не избежать. Аджей проснулся, да и спал ли он, прикрыв идеальную футболку обычной синей кофтой с широким капюшоном и большим карманом на животе? Оксана на переднем сиденье безмятежно спала, привыкнув к подобному образу жизни рядом со звездой. Смеющиеся вереницы гуляк, обходящих лагерь вдоль трассы, сменились на деловитых одиночек. Гуров обратил внимание на идущую в противоположную им сторону девушку с длинными, распущенными волосами, совсем юную. Та же, заметив его взгляд, широко улыбнулась и приветственно задрала топик до самой шеи. Гуров отвернулся и заметил, что Аджей повторил его жест. Машина проехала еще несколько метров и встала. Полонский повернулся к Гурову и шепотом произнес:

– У меня сейчас выступления с вдохновляющими речами на большой сцене, потом на двух малых, каждая через час. В перерывах люди и автографы. Тут суета и освещение неровное, потому без охраны можно затеряться в толпе. Ты со мной пойдешь или сам побродишь?

– Я сам, спасибо, не хочу мешать тебе работать. Пропуск у меня есть, твой прямой номер Оксана мне дала, как договаривались.

– Хорошо. Ты о чем книжку пишешь, Лев?

Вопрос застал Гурова врасплох. Как ни странно, за все существование его легенды придумать, о чем именно будет его книга, он так и не додумался. На помощь пришли нетленные воспоминания о Стасе и его чувстве юмора.

– О смысле жизни, сущности любви и упадке нравов среди современной молодежи. У меня же бейсболка есть, Аджей. Нужна?

Художник в темных глубинах капюшона улыбнулся. И улыбка эта, неожиданно естественная, почти застенчивая, удивила Гурова. Он вдруг понял, что выходить под вспышки камер и приветственные крики толп кумир и идол совершенно не хочет. Аджей кивнул в знак благодарности, надел предложенный головной убор, натянул сверху капюшон.

– Тогда ты прибыл в нужное время и место, Лев. По кустам густым не ходи, а то рискуешь познакомиться с нравами современной молодежи ближе, чем хотел. Уверен, твоя книга станет бестселлером. Как я?

– Потянешь, ступай.

Он открыл дверь и бесшумно выскользнул в ночь. Гуров легко представил себе, как они со Стасом занимаются шашлыками, Мария и Наталья колдуют над салатами. А Аджей лежит в палисаднике под большой березой, прямо в траве, раскинув руки и ноги, любуется тем, как солнце играет в тонких ветвях и густой листве, как снуют туда-сюда по белой коре старого дерева муравьи. И вокруг на десятки километров нет ни единой живой души, знающей фамилию Полонский.

«Что ж, Гуров, пора вспомнить, что ты еще и на отдыхе, – сказал себе полковник, отгоняя сладкие видения об уюте, тишине и впечатлениях, не новых, а старых, хорошо знакомых, но от того не менее желанных. – Этой ночью ты должен увидеть и узнать нечто такое, что сможешь потом рассказать у мангала и удивить всех. Расследование может подождать до утра. Пусть Мохов сегодня беспокоится и шевелит извилинами под фуражкой. У тебя время приключений!»

Наслаждаться одиночеством довелось недолго. Ему, одиночеству, и взяться было неоткуда в этой горячей, пряной, сверкающей фейерверками, гирляндами и прочей иллюминацией, ночи. Не имея определенной цели, Гуров просто шагал из тени туда, где между стройных сосен конусами палаток виднелся свет.

И свет не подвел. Чем ближе подходил он к эпицентру общего внимания, тем сильнее ритмичные басы танцевальной музыки сотрясали землю под ногами. Скоро мощные динамики утихли, сменившись неразборчивым лепетом ведущего, а потом далекая, невидимая толпа взревела, приветствуя главного виновника торжества. Гуров догадался, что Аджей все же добрался невредимым до главной сцены. Полковник улыбнулся, повернулся спиной к источнику звука и направился в противоположную сторону. Костры разжигать было запрещено, но местами были все еще развернуты полевые кухни. Его добродушно подзывали к большим компаниям, иногда останавливали, чтобы сфотографироваться вместе, совершенно незнакомые люди. Кто-то набрасывался на него с пьяными поцелуями. Кто-то со смехом стирал со щек помаду. Пару раз в его руке неизвестно откуда возникала початая бутылка пива, и однажды он все-таки присел к длинному общему столу под самодельным навесом, соблазнившись дурманящим ароматом плова, исходившим из здоровенного чугунного казана, почти сказочно стоящего на почерневшей от копоти треноге. Он отказался от алкоголя, и это было с уважением одобрено. Ему налили душистого, таежного чаю в одноразовый стаканчик и рассказали, что тот, кто любит искусство и Аджея, им друг и брат. А у Льва само выражение лица так и кричит о том, что он любит искусство и Аджея. И что он, Лев, наверняка играет на гитаре. Гуров исполнил пару песен под аплодисменты незнакомцев и спросил, где здесь можно зарядить телефон. Ему указали на выделявшийся меж сосен столб, снабженный фонарем и увешанный офисными белыми удлинителями.

Подойдя ближе, Гуров, приятно удивившись, обнаружил, что не все зарядные устройства заняты. Значит, он действительно может зарядить телефон, а не просто воспользоваться благовидным предлогом, чтобы ускользнуть.

Пока Гуров, щурясь от непривычного, колко-белого света, искал нужный провод, щуплый парень, только что пристроивший свой мобильный на зарядку, поднялся с корточек и вдруг обратился к нему:

– Лев? Привет, вот это встреча.

– Толик, здравствуй! А ты какими судьбами здесь? Как добрался, автобусы ведь так поздно уже не ходят?

Фотограф неловко переступил с ноги на ногу, будто обдумывая, говорить или нет. Потом все же решился.

– Меня ребята забрали из нашего клуба. Ты вряд ли слышал, «Новый день» называется. Это больше общество моральной поддержки для зависимых людей, но художники у нас тоже есть, и много. Вот они как раз меня с Олегом познакомили и захватили с собой, все равно сюда ехали.

– А ты сам-то рисуешь, Толь? Или расслабиться любишь и увлекаешься иногда? Что тебя в этом клубе привлекает?

– Нет, какое там. Я не пью вовсе. Чтобы рисовать, дар иметь нужно. – Милованов спрятал руки в карманы, явно стесняясь. – Я трупы фотографирую, тут каждому свое. Но «Новый день» – официальное городское сообщество, созданное под эгидой фестиваля. Туда Аджей заезжает каждый раз, когда бывает в городе, и…

«Вот бедолага, – подумал Гуров, глядя на то, как Толик отчаянно краснеет, и ни ночи, ни неестественно лежащим на бесцветном лице свету и теням этого не скрыть. Джинсы, застегнутая на все пуговицы рубашка и застиранная олимпийка на нем точно те же, в которых Гуров видел его днем у Максимовых. Он и правда не зашел домой, сразу же, как Аджей уехал, схватился за телефон и не выпустил его из рук до тех пор, пока не нашел тех, кто подбросит его до «Обетованного», куда везунчика Льва увез сам белокрылый небожитель. А счастливцу и дела нет. Он и лишним словом с Аджеем не перемолвился. – Интересно, если ли у него родственники? Судя по тому, как Толик поддерживал общение с Олегом, друзья у него есть едва ли».

Милованов продолжал говорить о том, как Аджей помогает всем и Олеже помог. Про то, что Аджей с самого детства был таким, и именно таким людям судьба шлет самые страшные испытания и еще, еще… Гуров понял, что благодаря стараниям Сизого нелюдимый Толик проникся к нему симпатией, и сам по себе этот разговор не кончится и в другое русло не повернет.

– Анатолий, а не познакомишь ли ты меня со своими друзьями? Вы ведь с кем-то встретиться сюда приехали, не просто ночью среди сосен погулять?

Эксперт ссутулился, закивал поспешно и мелко. Указал, протянув руку, в сторону, где располагалась их стоянка.

Гурова встретили тепло. Оказалось, что участники клуба «Новый день», несмотря на то что являлись коренными жителями Онейска, не отказали себе в удовольствии снять на территории «Обетованного» участок и разделить с приезжими радости встреч на природе. Настоящий огонь зажечь запрещали правила городка, но кто-то вдумчивый решил не терять атмосферу и установил в центре круга из семи палаток искусственный костер. Бутафорский очаг бросал желтые и оранжевые блики на лица сидящих вокруг людей. Услышав от Толика, что Гурова привез сам Полонский, ему выделили почетное место на раскладном стульчике со спинкой и предложили выпить. Гуров отказался. Потому что уже понял – в обществе поклонников Аджея слабостями вроде пристрастия к табаку или алкоголю хвастаться не принято. Те, кто имеет их – всеми силами и с поддержкой товарищей с ними борется. И никак иначе быть, безусловно, не может.

Однако у многих это вполне получалось. Очень скоро Гуров заметил, что заводилы компании, знатоки самых острых анекдотов и пикантных историй – нетрезвы. В алкоголе дело или в веществах, интереса выяснять не было никакого. Гуров лишь ощутил, что веселье вокруг ненастоящего костра во многом такое же поддельное, как и сам костер. Своим знакомством с Аджеем хвастаться он не хотел, да и не в тему было, однако Милованов скромно отсидеться в сторонке ему не позволил. Не утаил ничего, рассказал и о том, что с таким замечательным человеком, как Лев, его познакомили на работе. Требовалась помощь, и Толик, безусловно, помог. Потому что он помогает всем, и именно за это на службе его все уважают и ценят. Рассказ же о визите к Максимовым в его устах и вовсе превратился в эпическую сагу по спасению души лучшего друга из когтей неминуемой смерти. В битве этой на стороне зла выступали нищета, одиночество и героин, на стороне же добра Анатолий Милованов сражался с Аджеем Полонским едва ли не плечом к плечу. Слушали его внимательно, деликатно угощаясь газированной водой и чаем из большого термоса.