Текст книги "Ультиматум Гурова (сборник)"

– Ну а я к экспертам, – поднялся Гуров.

– А я – на обед! – заявил Крячко. – На голодный желудок я плохо соображаю!

И он вышел, не расслышав бурчание Орлова: «Ты всегда плохо соображаешь!»

Гуров сидел в своем кабинете и просматривал материалы одного дела, которое весьма его заинтересовало. Он уже успел побеседовать с экспертом и выяснил, что орудие убийства в квартире Конышевых так и не обнаружено. Отпечатки Анатолия Емельяненко имеются на ручке входной двери и на дверце шкафа – больше нигде. В той комнате, где нашли тело Маргариты, их не было. И вообще, показания Емельяненко не разваливались. По фактам все выходило так, как он говорил. Гуров попробовал профессионально надавить на него, но не перегибая палку, – это не дало результата. Емельяненко стоял на своем и отказываться от своих показаний не намеревался. Даже странно, обычно наркоманы ломаются и готовы взять на себя все, что угодно, только бы получить вожделенную дозу. Полковник Гуров, конечно, никогда не опускался до того, чтобы добыть удобные для него показания, посулив подозреваемому инъекцию героина, однако намекнул, что, если Емельяненко признается, есть шанс отпустить его под подписку. И будь Анатолий виновен, он согласился бы мгновенно – на воле его ждала возможность получить дозу, а что будет потом, его бы не волновало. Однако Емельяненко отказался…

Гуров успел задать ему еще один вопрос, который его волновал, и, к своему удивлению и радости, получил на него ответ. Полученные сведения настолько взволновали полковника, что он поспешил в свой кабинет, дабы поскорее их проверить. И теперь, листая старое дело, внимательнейшим образом вчитывался в детали…

Потратив на чтение более часа, Гуров перевернул последнюю страницу, дочитал до конца, потом поднялся и в задумчивости прошелся по кабинету. Картина вырисовывалась весьма интересная, заслуживающая самого пристального внимания. Да и не только внимания: следовало разобраться во многих деталях, которые отсутствовали в деле. И помочь в этом ему могли два человека…

Обдумав, с кого лучше начать, Лев еще раз заглянул в дело, затем взял телефонную трубку и, набрав номер, произнес:

– Добрый день. Соломатин Дмитрий Константинович?

– Да, слушаю, – ответили на том конце трубки.

– Полковник Гуров, главное управление МВД. У меня к вам есть несколько вопросов срочного порядка – не хотелось бы вызывать вас повесткой, тратить ваше и свое время. Может быть, встретимся в неофициальной обстановке?

Повисла пауза. Потом собеседник уточнил:

– А чего конкретно касаются ваши вопросы?

– Не волнуйтесь, вам они ничем не грозят, – успокоил его Гуров. – Так, небольшие уточнения, по поводу инцидента, произошедшего с вами четыре года назад. Вас ведь тогда ограбили, верно?

Собеседник снова умолк, потом сказал:

– Но все давно закончилось. Почему вы сейчас интересуетесь?

– Дмитрий Константинович! – Гуров был сама доброжелательность. – Ей-богу, по телефону неудобно об этом говорить. А я не хочу вызывать вас повесткой. Иду вам же навстречу.

Соломатин посопел немного, после чего проговорил:

– Я сейчас на работе. Можете подъехать ко мне. Покажете на входе свое удостоверение – охрана вас пропустит.

– Замечательно, – улыбнулся Гуров. – Вы по-прежнему работаете в фирме «Аркос»?

– Да, офис на Покровском бульваре.

– Я понял, буду в течение часа, – сказал Гуров, после чего запер свой кабинет и спустился вниз. Сев в свой автомобиль, полковник направился в офис фирмы «Аркос», занимавшейся производством безалкогольных напитков. Цех, в котором велось производство, располагался по другому адресу, на самой окраине Москвы, центральный же офис, где восседал один из учредителей ОАО «Аркос», находился практически в центре столицы и представлял собой несколько кабинетов на четвертом этаже старинного дома.

На входе стоял охранник в форме. Гуров молча протянул ему свое удостоверение, тот так же молча кивнул, отодвигаясь, и Гуров прошел к лестнице. Дмитрий Константинович Соломатин оказался высоким, крепко сбитым черноволосым мужчиной с усами, лет сорока пяти. Его карие глаза настороженно смотрели на полковника из-под кустистых бровей. Он предложил Гурову сесть в кресло, сам же остался стоять.

– Буду краток, Дмитрий Константинович, – раскрывая папку с делом, начал Лев. – Четыре года назад вы были ограблены. Преступника, по счастью, взяли с поличным на месте преступления, потом он предстал перед судом и получил заслуженный срок. Похищенное вам вернули.

Соломатин слушал молча. Когда Гуров закончил фразу, он утвердительно кивнул, давая понять, что все верно.

– Однако, – продолжал Гуров, – на суде не всплыл тот факт, что на самом деле преступников было трое. Трое, Дмитрий Константинович, – подчеркнул он, внимательно глядя на Соломатина. – Меня сейчас совершенно не интересует мотив наказания этих двоих. Я просто хочу узнать подробности этого дела. Словом, чтобы вы рассказали мне правду. Мы с вами не у меня в кабинете разговариваем, а на вашей территории. И разговор этот неофициальный – я не собираюсь ничего фиксировать документально. Впоследствии вы можете от всего отказаться, хотя обещаю, что никакого «впоследствии» не будет. Скажу вам даже больше – участникам этого дела, избежавшим наказания, вы не навредите. Им уже ничего не грозит. Немного позже, если хотите, я объясню вам почему. Могу открыть причину даже сейчас, если вы по-прежнему отказываетесь говорить.

Гуров замолчал, следя взглядом за лицом Соломатина. Замдиректора слушал полковника, слегка нахмурив густые брови. Потом как-то невесело усмехнулся и сказал:

– Нет, отчего же… Я могу рассказать. Тем более что мне-то уж точно это ничем не грозит. Был суд, виновные наказаны. Не понимаю только, зачем вам это надо теперь? Хотя если вы даете слово…

– Слово офицера, – заверил его Гуров.

– Хорошо, слушайте. Я тогда за город собирался, да у меня, как на грех, машина сломалась, пришлось вернуться. Теперь получается – на счастье…

…Рассказ Дмитрия Константиновича занял минут пятнадцать, и картина, описанная им, выглядела так, как примерно и представлял себе Гуров. Неожиданно для себя, Соломатин разговорился, вспомнив детально все, что произошло четыре года назад.

– Пожалел я их тогда, – со вздохом закончил он свой рассказ. – Особенно девчонку. Молодая совсем, глупая. Пожалел. Не ради денег, не подумайте, – у меня у самого дочь подрастает.

– Но от денег все-таки не отказались? – заметил Гуров.

Соломатин снова протяжно вздохнул, потом вдруг слабо улыбнулся:

– Мы, кажется, договаривались о неофициальной беседе, которая мне ничем не грозит?

– Я держу свое слово, Дмитрий Константинович.

– Ну так вот… Такие дела. – Соломатин развел руками, словно говоря, что Гуров должен его понять, и вдруг неожиданно эмоционально добавил: – Но к тому уроду у меня не было ни жалости, ни сочувствия! Не было и нет по сей день! Мне сразу стало понятно, что он собой представляет! Он все равно бы кончил тюрьмой – прямо рвался в нее всеми силами! Так что мне его не жаль.

– Все понял, спасибо вам за откровенность. – Гуров поднялся с кресла.

– Не за что, не за что, – пожимая протянутую им на прощание руку, кивал Соломатин. И только когда Гуров уже взялся за дверную ручку, спохватился: – А почему все-таки вы меня расспрашивали об этом?

– Потому что, боюсь, те события могли стать причиной нового преступления, совершенного совсем недавно, – ответил Гуров и, не вдаваясь больше ни в какие подробности, вышел из кабинета.

После беседы с Соломатиным оставался еще один человек, которого Гуров очень хотел бы послушать, – Виктор Станиславович Конышев, до сего момента ни словом не обмолвившись ни о чем подобном. Ну это можно понять – Конышеву и в голову не могло прийти, что то, что он считал пройденным и забытым этапом, может вдруг всплыть сейчас, после убийства его дочери, на которое Гуров теперь уже смотрел под иным углом.

Делиться своими соображениями Лев пока не стал ни с Орловым, ни с Крячко. Сначала нужно было поговорить с Конышевым, а потом уже делать выводы и выстраивать новые версии. И полковник из офиса Соломатина направился прямиком к Конышеву домой. Он был убежден, что тот явно не поехал сегодня в контору. Тело Маргариты находилось в морге судебно-медицинской экспертизы. Эксперты уже потрудились над ним и передали все результаты следствию, а это означало, что тело Маргариты можно забирать для захоронения. И похороны должны были состояться завтра. Кстати, никаких наркотических веществ и даже следов алкоголя в крови Маргариты обнаружено не было. Одним словом, Гуров не стал звонить Конышеву, а отправился прямиком к нему домой. Однако по дороге в Сокольники неожиданно раздался звонок от самого Виктора Станиславовича.

– Лев Иванович… – Голос звучал тускло и вяло – наверное, Конышев сегодня тоже принял какой-то седативный препарат.

– Да, слушаю.

– Нам надо поговорить, это очень важно. Возможно, вчера я не отдавал себе отчета в том, насколько это важно – я вообще был оглушен. Я и сейчас, конечно, не в самом лучшем виде, но считаю своим долгом сообщить эти… эти сведения.

– Отлично, Виктор Станиславович, я скоро буду, – заверил его Гуров.

Конышев встретил Гурова, одетый в костюм, в котором он обычно ездил в свою контору – видимо, этот человек даже не в самые приятные минуты своей жизни соблюдал порядок и следил за своим внешним видом. Костюм, правда, выглядел не слишком свежим и даже помятым, из чего полковник сделал вывод, что Виктор Станиславович, скорее всего, в нем и заснул.

Он подал полковнику руку для пожатия, после чего пригласил его в комнату, двигаясь какой-то шаркающей походкой. Гуров сел в кресло, обдумывая, с чего лучше начать – со своих вопросов или дать Конышеву возможность поделиться тем, чем он хотел. На ходу решив, что второе предпочтительнее, полковник сказал:

– Так о чем вы хотели мне сообщить, Виктор Станиславович?

Однако Конышев почему-то медлил с ответом. Он сидел в кресле, обеими руками вцепившись в подлокотники, и о чем-то напряженно размышлял. Потом неожиданно резко спросил:

– Что там с этим наркоманом? Он уже сознался?

– Пока нет, – развел руками Гуров. – И, честно говоря, я сомневаюсь в том, что признается.

– Куда он денется! – уверенно заявил Конышев. – Все улики против него!

– Я бы так не сказал, – покачал головой Гуров. – Орудия убийства так и не нашли. А это главная улика.

– А может быть, он ее голыми руками задушил! – воскликнул Конышев.

– Эксперты утверждают, что душили удавкой, – возразил Лев. – И потом, деньги. По словам Емельяненко, Маргарита обещала дать ему денег.

– Да он вам что угодно наплетет, чтобы шкуру свою спасти! – с ненавистью процедил Конышев.

Гуров подавил вздох и внимательно посмотрел на него:

– Виктор Станиславович, пока что факты подтверждают показания Емельяненко. И я лично склонен думать, что он говорит правду.

– Вы что же, еще отпустите его? – с издевкой спросил Конышев.

– Пока об этом говорить рано, но даже если передать материалы в суд, их могут вернуть на доследование. Да и я не уверен в его вине, вот в чем дело. Виктор Станиславович, давайте говорить, положа руку на сердце: вы взъелись на Емельяненко потому, что и раньше не любили его. Попробуйте абстрагироваться от этого чувства хотя бы на время. Нам с вами обоим, – подчеркнул Гуров, – важно, чтобы был наказан настоящий убийца. Ведь так?

Конышев помолчал, потом медленно кивнул.

– Вот и давайте разбираться вместе. Во-первых, скажите, у вашей дочери были какие-нибудь отношения с Красницким?

– С Красницким? – глаза Конышева поползли на лоб. – С чего вам такое в голову пришло?

– Ну, учитывая его слабость к прекрасному полу… А ваша дочь была молодой привлекательной девушкой.

– Но моя дочь даже не пересекалась с Красницким! – воскликнул Виктор Станиславович, явно озадаченный вопросами полковника. – Я не уверен, что они вообще были знакомы – я уже говорил, Рита крайне редко бывала у меня в фирме. Не чаще раза в год, а может, и реже.

– А когда вы ложитесь спать, борсетку с ключами куда кладете?

Конышев удивленно поморгал глазами, потом сказал:

– Ну, в прихожей оставляю. На тумбочке, на видном месте, чтобы не искать впопыхах утром.

– Понятно.

– А вот мне непонятно, почему вы все-таки спросили про Красницкого? Только потому, что он был убит за день до гибели Маргариты?

– Виктор Станиславович, вы сами, как мне думается, не до конца уверены в виновности Емельяненко. Потому и позвонили мне, чтобы сообщить что-то важное. Вот давайте и сообщайте сейчас, а потом я вам кое-что скажу. У нас с вами вообще, чувствую, предстоит долгий разговор…

Конышев вздохнул, набрал побольше воздуха, приготовившись к длинному рассказу.

– Помните, при нашей с вами первой встрече я мимоходом упомянул о своей бывшей жене? – посмотрел он на Гурова воспаленными глазами.

– Ну, что-то такое припоминаю, – наморщил лоб Лев. – Вы, кажется, развелись лет восемь назад?

– Да, у вас отличная память, вы помните даже такие мелочи, – грустно усмехнулся Виктор Станиславович. – История тогда получилась не слишком красивая, и мне не хотелось рассказывать подробности, тем более что при первой нашей с вами встрече я не считал нужным сообщать все эти детали – думал, что они не имеют отношения к тому, что происходит сейчас. Но теперь… Теперь, думаю, стоит об этом рассказать. Вы готовы меня выслушать? Рассказ будет не слишком коротким, чтоб вы все поняли досконально…

– Что ж, я готов, – кивнул Гуров. – Если вы действительно считаете, что это важно.

Тогда, восемь лет назад, Альбина Конышева, будучи, в общем-то, уже достаточно зрелой женщиной – на тот момент ей было тридцать семь, но сохранившей молодость и привлекательность благодаря тщательному уходу и посещению многочисленных салонов красоты и фитнес-клубов, оплачиваемых, к слову сказать, ее мужем, неожиданно возомнила себя юной девочкой и влюбилась в своего массажиста, к которому ездила на сеансы четыре раза в неделю.

Ну, всякое бывает, конечно, на свете, и подобная напасть вполне может накрыть любую женщину в любом возрасте и статусе. Но вот несколько нюансов делали этот момент весьма щепетильным…

Во-первых, избранник Альбины был моложе ее на пятнадцать лет. То есть если и не годился в сыновья, то совсем чуточку недотягивал до этого. Во-вторых, Альбина очень скоро перешла с ним от эмоциональной близости к физической – она вообще была не из тех женщин, что довольствуются платоническими чувствами и тихо упиваются своей любовью, помалкивая при этом в тряпочку. Нет, она совершенно не заботилась о том, чтобы скрывать их, ее не останавливало ни то, что она, вообще-то, замужняя дама, ни разница в возрасте, ни перешептывания и откровенные смешки коллег ее избранника за спиной. Когда Альбина входила в салон, свысока взирая на массажисток и других сотрудников и походкой королевы шествуя в кабинет, где священнодействовал ее «божественный» мальчик, все замолкали, а едва дверь кабинета захлопывалась, принимались вовсю обсуждать связь «богатой престарелой тетки с протекающей крышей» с альфонсом.

Альбину все эти пересуды мало заботили. Скорее всего, она даже не догадывалась об их существовании – просто не задумывалась об этом. Она вообще мало о ком думала, кроме себя.

Муж, Виктор Станиславович, поначалу ничего не замечал – он не так давно открыл свой бизнес, который в первое время продвигался со скрипом, и пропадал на работе до поздней ночи. К тому, что жена уделяет большое внимание своей внешности, он давно привык, так что его не удивляло, что она проводит в салоне слишком много времени. Да он и не мог отследить количество этого времени в силу своей занятости. Дочь Маргарита как раз вступала в переходный возраст, была занята собственными проблемами и только радовалась, что мать не лезет в ее жизнь, поглощенная собой. Хотя… Может быть, сама того не осознавая, в тот момент она как раз очень нуждалась в родительской любви и внимании. Но отец пропадал на работе, а мать все внимание переключила на любовника, так что девочка была предоставлена сама себе.

Виктору Станиславовичу, как ни странно это прозвучит, повезло. Повезло в том смысле, что он был избавлен от унизительной сцены, когда обманутые мужья застают неверных жен с любовником в постели. Что еще хуже – в собственной постели. Альбина сама заявила ему о том, что больше не любит его, более того, подает на развод и соединяет свою судьбу с любимым человеком. Кто предполагался в роли нового мужа, догадаться нетрудно.

Виктор Станиславович сейчас вспоминал, что тогда он был настолько вымотан работой, что у него даже не было сил страдать. Сидя один в квартире после полученного известия и прихлебывая коньяк – Альбина, сказав, что ему сейчас лучше побыть одному, «чтобы привыкнуть к мысли о разводе и подготовиться к нему», упорхнула к своему мачо, – он анализировал произошедшее. И с удивлением отмечал, что особой боли от разрыва с Альбиной не испытывает. Оказывается, он сам не заметил, как они с женой отдалились друг от друга, и сейчас, без нее, ему даже свободнее психологически…

Единственное, что его волновало – это судьба дочери Маргариты. Виктор Станиславович категорически протестовал против того, чтобы Рита жила у матери. Может быть, подспудно его тревожило то, что новый муж по возрасту ближе Маргарите, нежели Альбине. Так или иначе, но он поставил условие – дочь должна остаться с ним.

Альбину же такой поворот дела вполне устраивал. Она была наполнена своими чувствами, и присутствие дочери плохо вписывалось в сценарий ее новой семейной жизни. Однако повернула она все это по-своему, с выгодой для себя – иначе Альбина просто не умела. Сказала, что ее материнское сердце будет плохо переносить разлуку, что душой она за то, чтобы быть вместе с Маргаритой, но умом понимает, что, возможно, бывший муж прав – девочке будет лучше у него. А думать нужно в первую очередь об интересах дочери. Отец, конечно, обеспечит ей гораздо лучшую материальную базу, чем возлюбленный Альбины, поскольку доход массажиста ниже, чем у директора риелторской конторы. Сама же Альбина не была создана для того, чтобы работать. И она, в общем, согласна пойти навстречу Виктору Станиславовичу и пожертвовать материнскими чувствами, но, чтобы хоть как-то унять душевную боль, бывший муж должен ей это компенсировать. На обычный язык это переводилось так: если тебе нужна дочь – забирай ее, но при этом обеспечивать ты должен не только ее, но и меня. Короче, давай денег.

Виктор Станиславович пошел на это. К счастью, жена не претендовала на раздел имущества, поскольку квартира, в которой они жили в браке с Альбиной, была приобретена им еще до свадьбы – впоследствии в ней лишь был сделан капитальный ремонт. С машиной тоже получилось удачно: Конышев как раз продал свою старенькую «Ладу», так что никакого автомобиля, чтобы жена могла претендовать на него, не было. А белый «Лексус» он купил спустя год после развода, когда жена уже не имела на него никаких прав.

Однако сразу после развода всплыл еще один неприятный нюанс, омрачавший счастье молодоженов: выяснилось, что новый избранник Альбины располагает лишь съемным жильем, так что новоявленным супругам тупо некуда идти. Скрепя сердце, Виктор Станиславович выкроил им небольшую квартирку, благо риелторский бизнес позволил ему это сделать. Ну и ежемесячно переводил на счет бывшей супруги энную сумму – чтобы отстала и не пыталась отнять дочь. Но все это он считал не столь уж высокой платой – зато Рита осталась с ним.

К сожалению, немного позже Конышев понял, что слишком много времени упущено… Отсутствие любви и поддержки со стороны матери, вечная занятость отца, развод родителей – все это не лучшим образом отразилось на неокрепшей психике подростка. Маргарита выросла не такой, какой бы хотелось ее отцу. Сомнительные компании, алкоголь, курение, ранняя половая жизнь, закончившаяся подпольным абортом в шестнадцать лет, – всего этого Маргарита хлебнула с лихвой. Виктор Станиславович помнил, как неоднократно краснел в кабинете директора, а также в инспекции по делам несовершеннолетних, куда его периодически вызывали после очередного «косяка» дочери.

Маргарита же вела себя невозмутимо, словно ничего особенного не происходило. Потом, уже когда они с отцом возвращались домой и хмурый Виктор Станиславович молча обдумывал, как поступить с непутевой дочерью, Маргарита лишь обезоруживающе разводила руками, а затем повисала на шее отца и виновато говорила: «Ну прости меня, папочка! Я не нарочно! Вот такая глупая у тебя дочь… Но я все равно очень тебя люблю!»

После этого у Виктора Станиславовича опускались руки, и он забывал о всех репрессивных мерах, которые успел придумать для вразумления Маргариты. Он отлично видел, что Рита, к сожалению, унаследовала от матери любовь к красивой жизни и полное отсутствие желания работать, что ее не интересуют ни учеба, ни возможное раскрытие себя, а нужны лишь развлечения и деньги. Она ленива, лжива, безалаберна и тянется к людям, ведущим явно неправедный образ жизни…

Увы, исправить все кардинальным образом уж вряд ли получится, в двадцать один год поздно заниматься воспитанием девушки. С момента развода с Альбиной прошло восемь лет. Та по-прежнему жила со своим мужем в квартире, приобретенной для них Конышевым. Правда, теперь уже не так хорошо, как вначале.

Во-первых, отношения «молодых» к нынешнему моменту претерпели целый ряд существенных изменений. Как ни крути, а теперь Альбине было уже не тридцать семь, а сорок пять. Возможно, кто-то и становится в этом возрасте «ягодкой», однако бывшая супруга Конышева могла именоваться разве что перезрелой… Она познакомилась со своим мачо в период, когда находилась на пике женской привлекательности. Вскоре ее кривая, увы, объективно и неуклонно поползла вниз, и за восемь лет Альбина сильно изменилась внешне: набрала с десяток лишних килограммов, потеряла талию, зато приобрела морщины и мешки под глазами, которые уже не могли скрыть никакие дорогие современные кремы и спа-процедуры.

Она, конечно, старалась, как могла, вернуть былую форму, но, будучи от природы довольно ленивой, не была способна выдерживать физические упражнения или жесткую диету. Все надежды возлагала на чудодейственные средства извне, на которые тратила деньги, причем порой в ущерб каким-то приобретениям, так как денег в последнее время стало значительно меньше…

Это было связано с тем, что Маргарита окончательно вступила в возраст совершеннолетия. Окончательно – значит, что ей исполнился двадцать один год. И если на восемнадцатилетие дочери Альбина еще могла кричать о том, что дочь еще ребенок и не вправе делать осознанный выбор, то в дальнейшем Виктор Станиславович был непреклонен: по достижении Маргаритой двадцати одного года он полностью прекращает спонсировать бывшую супругу, а также ее мужа, жившего, по сути, все эти годы за его счет.

Женившись на Альбине, ее избранник, и раньше-то не отличавшийся трудолюбием, полностью утратил всякий интерес к работе. Сначала он твердил, что делать массаж богатым дамочкам – это не его призвание, что он способен на многое и достоин большего. И Альбина охотно подхватывала эти высказывания, руководимая двумя мотивами: во-первых, ее внутри очень тревожило, что муж проводит много времени в кругу особ женского пола. Став женой, она уже не могла одновременно быть его клиенткой и торчать в массажном кабинете с утра до вечера. Во-вторых, деньги, которые муж просил на раскрутку собственного дела, предполагалось также взять из казны Виктора Станиславовича. А быть щедрым и добрым за чужой счет, как известно, очень легко.

С этим предложением Альбина и заявилась как-то к Конышеву. Виктор Станиславович принял ее холодно, эмоционально высказанные аргументы выслушал скептически и выделять деньги на сомнительный бизнес нового мужа бывшей жены отказался, сказав, что он и так с лихвой оплачивает возможность проживания с дочерью. Альбина ушла ни с чем, но, боясь потерять мужа, выделила ему личные средства. Бизнес, к слову сказать, у начинающего предпринимателя так и не пошел – а может быть, он и не пытался его открывать. Никто не проверял, чем он занимается, а Альбине можно было вешать любую лапшу на уши. Влюбленная женщина предпочитает верить в то, что ей хочется. Так или иначе, теперь у молодого альфонса была железная отмазка от работы – «я честно пытался, но ничего не получилось, а на новое дело нужны новые деньги». «Новых» денег у Альбины не было. Виктор Станиславович выделял ей столько, сколько сам считал нужным, поскольку запросы бывшей жены были, мягко говоря, не слишком адекватными ситуации. Альбине пришлось отказаться от многого: от дорогих салонов, фирменных нарядов, ресторанов и прочих удовольствий, к которым она привыкла.

Снижение материального уровня привело и к ухудшению отношений между супругами. Альбина, потеряв главные достоинства в глазах своего избранника – внешность и деньги, уже мало его интересовала. Держало его возле нее только бесплатное проживание в квартире, которую Виктору Станиславовичу хватило ума оформить все-таки в собственность на себя, а Альбина и ее муж были там просто зарегистрированы, то есть, по сути, были приживалами. Но все же это лучше, чем съемное жилье, тратиться на которое молодой муж не собирался.

Он стал все чаще проводить время вне дома, по возвращении далеко за полночь от него попахивало дорогими женскими духами, причем разными, так что нетрудно было сообразить, что муженек нашел себе дополнительный доход в виде удовлетворения потребностей обеспеченных дам. Альбина бесилась, приходила в отчаяние, подозревая, что, в случае чего, муж найдет более богатую леди и уйдет на содержание к ней, но никак не могла представить себе подобного, поэтому терпела все его выходки и явно пренебрежительное и потребительское обращение. От былой любви не осталось и следа, а вместе с ней исчезло и еще нечто не менее, а может быть, и более важное – уважение. Массажист свою супругу откровенно презирал и не считался с ее чувствами. Альбина чувствовала себя совсем одинокой, усталой, постаревшей и никому не нужной, но никогда в жизни не призналась бы, что осталась в дураках.

Вот с таким багажом подошли все участники этой истории к весьма важному моменту – исполнению дочери Конышевых Маргариты двадцати одного года. Удивительно, но эта дата, имеющая прямое отношение именно к Маргарите, для нее была куда менее значима, чем для ее окружения. И виной тому – извечный мотив. Деньги. Ведь именно с этого момента Виктор Станиславович Конышев отказывался платить деньги на содержание бывшей супруги.

Конышев помнил, что час «х» близок, понимал, что и Альбина помнит об этом, но думал, что бывшая супруга, которой заранее было объявлено о сроке прекращения спонсирования, успела смириться с этой мыслью и усвоить, что источник дохода ей теперь придется искать в другом месте. Однако оказалось, что смирение Альбине совсем не присуще.

День рождения Маргарита отмечала в компании друзей. Отец, правда, нашел время и заехал среди дня, чтобы поздравить ее, привез букет из двадцати одной красной розы и новенькую видеокамеру – с недавних пор Рита часто стала заявлять, что у нее появился интерес к видео– и фотоискусству и она хочет заняться этим всерьез. Отец был даже рад такому повороту событий, поскольку предшествовал ему весьма неприятный момент: нынешним летом Маргарита была отчислена из юридического института с третьего курса, до которого она с трудом добралась стараниями папы. Отчисление грозило легкомысленной дочери еще сразу после первой сессии, но Виктор Станиславович быстренько подсуетился, прочистил мозги Рите, вовремя заплатил где нужно, Маргарита Конышева была восстановлена в статусе студентки. На втором курсе ситуация повторилась, и Конышеву вновь пришлось раскошеливаться и увещевать дочь различными методами, от кнута до пряника, от обещаний в случае успешной сдачи сессии премировать путевкой в Таиланд до угроз отнять ноутбук, компьютер и даже мобильный телефон…

И тогда ситуация была с грехом пополам улажена. На третьем курсе все было тихо, и Виктор Станиславович успокоился, даже стал думать, что его непутевая дочь взялась, наконец, за ум. Однако выяснилось, что все совсем не так. Маргарита просто взяла академический отпуск, а когда срок его подошел к концу, заявила, что не собирается возвращаться в институт, что от мыслей о будущей профессии юриста ее тошнит и что вообще она творческая натура и у нее иное призвание. Какое именно, она, правда, четко сформулировать так и не смогла и, в конце концов, отделалась фразой: «Я намерена искать себя».

Уставший от выкрутасов дочери, Виктор Станиславович махнул рукой – бог с ней, пусть ищет. Он в состоянии ее прокормить и одеть, а там видно будет. Не может же, в самом деле, она всю жизнь сидеть сложа руки на папиной шее! В случае чего, выйдет замуж. Девушка она выросла видная, так что желающие найдутся.

Так тешил себя Конышев, хотя замечал, что в теперешнем окружении Маргариты как-то не наблюдается людей, подходящих для кандидатуры мужа. В основном оно, это окружение, состояло из ее ровесников, таких же, по сути, бездельников и лоботрясов, живущих за счет средств родителей. Но и это еще не самое страшное. Тревог у Виктора Станиславовича прибавилось, когда он обнаружил, что среди довольно близких приятелей Риты есть люди откровенно сомнительные – явно из неблагополучных семей, необразованные, грубоватые и хамоватые, к тому же с криминальными наклонностями. Тут Конышев забеспокоился всерьез и решил провести с дочерью профилактическую беседу. Маргарита, как обычно, сложила руки лодочкой, закатила большие глаза и «честно-пречестно» заверила папу, что все отлично понимает, что эти приятели – просто так, от скуки, и что она не воспринимает их всерьез. Впоследствии оказалось, что все гораздо хуже, но было уже поздно. Виктор Станиславович сам себе признавался, что при всем желании воспитать дочь в добропорядочных традициях, все-таки не усмотрел за ней, многое упустил из-за вечной занятости на работе, стараясь обеспечить материальное благополучие их неполной семьи. А может быть, многое было упущено раньше, и причину следовало искать в этом. Но причины причинами, а их следствие уже никуда не денешь.

Ну да ладно, с тех пор прошло уже несколько лет, многое забылось, и Маргарита, кажется, все-таки поняла, что отбросы общества, как выражался отец, – не самые лучшие друзья для нее. К своему двадцать второму году жизни она подошла довольно избалованной, взбалмошной, но при этом себе на уме девицей, без высшего образования и при этом с большими амбициями, самомнением и невероятным оптимизмом и уверенностью, что у нее все сложится так, что всем вокруг останется только грызть ногти от зависти…