Текст книги "Бросок кобры"

Николай Леонов
Бросок кобры

Пролог

До дембеля оставалось шесть месяцев, когда удача повернулась к сержанту Вадиму Данину, по кличке Кобра, затылком.

Тот день начался красиво. Накануне бойцы то ли выменяли, то ли украли барана, освежевали; среди ребят нашлись специалисты, мясо замариновали, и на завтрак сержант получил шашлык, какого в жизни не пробовал. Человек аккуратный и предусмотрительный, Данин лишнего есть не стал, завернул несколько постных кусков с собой. Лейтенант указал фронт работ. На середине шоссейки, если так можно было назвать вьющуюся в горах дорогу, громоздилась скала высотой с двухэтажный дом. Свалилась она в результате нашей же бомбардировки или ее «духи» скинули, неизвестно, однако движение на шоссейке было перекрыто, преграду требовалось немедленно взорвать, дорогу очистить.

Следуя своей привычке оставаться живым, что бы ни случилось, Кобра оглядел скалу, решил, как бы она тут ни оказалась, дураку ясно, что придут русские, начнут дорогу расчищать. Явятся не бойцы, охрану саперам выделят хреновую, пострелять их тут сам аллах велел. Придя к столь неутешительному выводу, Кобра глянул безразлично на лейтенанта охраны, который стоял в самом подходящем для снайпера месте, смотрелся красиво. Данин нашел подходящую щель, узкую и глубокую, как раз для одного человека, после чего, осмотрев обломок, который следовало убрать, начал соображать, как его взорвать и не сотворить в шоссейке яму, которую потом придется зарывать. Как обычно, он не выходил на простреливаемое сверху пространство дороги, держался основания горного хребта.

В спорте схватка, бой, игра начинаются по команде, на войне стреляют всегда неожиданно. Раздался хлопок, лейтенант упал на колени, ткнулся лбом в камень. Кобра видел происшедшее боковым зрением, в два прыжка оказался у облюбованной ранее щели и налетел на бойца, который обожрался с утра бараниной и, сняв штаны, устроил из укрытия сортир. Данин метнулся в сторону, сверху поливали свинцом, саперы не успели схватить автоматы, у сержанта оружия при себе вообще не было, автомат остался рядом с вещмешком, а положенный ему пистолет Кобра принципиально не носил. Пистолет в бою не оружие, лишь опознавательный знак наиболее ценной мишени.

Бой, точнее бойня, продолжался пару минут, не более, автоматы и пулемет над головой замолчали. Кобра понял, что афганцы спускаются на дорогу за оружием и за его, Вадима Данина, головой или яйцами, это, как говорится, на любителя.

Он стоял совершенно один. Засранец, который оккупировал облюбованную щель, лежал неподалеку, изрешеченный пулями: видно, он бросился за оружием. Несколько солдат пытались подняться, раздавались выстрелы, парни падали. Кобра курил мало, но сигареты обычно имел и сейчас неизвестно почему, уж совсем не от желания выглядеть героем, вынул пачку, закурил.

На дорогу выбежали вооруженные люди, стреляли, добивая раненых, и не сразу увидели сержанта, стоявшего, прислонившись к стене, и курившего, словно ничего не происходит. Кобра не был безумно смел, его охватило безразличие и даже сонливость. Увидев русского, афганцы оторопели, кто-то рассмеялся, другой выпустил автоматную очередь, умышленно выше головы пленного. Осколки камня впились ему в лицо, он инстинктивно отер кровь, продолжая курить.

Большинство из афганцев собирали оружие, обыскивали трупы, складывали инструмент, один, немолодой, борода с сильной проседью, стоял рядом с Коброй, упирался стволом автомата в бок, смотрел хмуро, но сержант чувствовал, что человек он добрый, растерянный, стрелять без приказа не станет. Высокий, широкоплечий горец торопил товарищей, а чуть в стороне стоял мужчина, на которого Кобра обратил внимание потому, что он был без оружия, ничего не делал и, хотя был одет, как и большинство афганцев, походил на европейца. Атлет, командовавший своими товарищами, поглядывал на европейца вопросительно, но тот никак не реагировал и, в свою очередь, смотрел на сержанта. Кобра чувствовал, незнакомец решает его судьбу, и неожиданно вспомнил закон зоны: никого не бойся, никому не верь, никогда не проси. Он смял в пальцах сигарету, скатал, бросил под ноги. Европеец подошел, оглядел пленного, спросил:

– Почему без оружия? – неожиданно заговорил незнакомец по-русски.

– Не люблю стрелять, мое дело – взрывать, – ответил Кобра, посмотрел европейцу в глаза, но тот взгляд не отвел, лишь недовольно поморщился, и сержант перевел свой тяжелый взгляд в сторону.

– Коммунист и смерти не боишься? – В голосе незнакомца звучало любопытство.

– Я русский, смерти не хочу. – Кобра решил рискнуть и продолжал: – Да вы меня и не тронете. Труп вещь бесполезная, а хороший взрывник – человек нужный.

– Готовы, спасая свою шкуру, предать Родину?

– Россия здесь ничего не теряла, я никого не предаю. Я вообще сам за себя. – Кобра по-блатному оскалился, изображая улыбку.

– Сидел, значит, – утвердительно сказал незнакомец. – Ну ладно, поглядим, какой ты специалист.

Глава 1

В кабинете начальника главка уголовного розыска генерала Орлова присутствовали его заместители, начальники отделов и два старших оперуполномоченных по особо важным делам полковники Гуров и Крячко.

Петр Николаевич Орлов занимал место во главе стола для совещаний, который стоял справа от входной двери вдоль стены. Хозяин кабинета не курил, пепельниц на столе не было, стояли бутылки с минеральной водой, стаканы. Офицеры выложили перед собой блокноты и авторучки, тихо переговаривались, ждали, когда генерал сообщит, о чем состоится разговор. Все присутствующие прекрасно знали, что генерал терпеть не может совещаний, предпочитает разговаривать с каждым отдельно и сбор, подобный сегодняшнему, событие редчайшее. Последний раз руководство главка собиралось около года назад, когда полковник Гуров выявил в святая святых предателя, коррумпированного полковника.

Тогда, прошлой осенью, в Москве было совершено несколько разбойных нападений на инкассаторские машины, погибли люди, к банде нашли агентурные подходы, но засады хватали воздух. Стало ясно, что бандитов предупреждают… В общем, эта история известна. Гуров предателя выявил и взял, суд за недоказанностью бывшего полковника освободил. И нечего об этом было бы вспоминать, если бы не странная реакция на происшедшее старших офицеров главка. Они и раньше сторонились полковника Гурова, а с прошлого года отчуждение усилилось еще больше. Казалось бы, человек сделал то, что никто иной сделать не мог. Однако по коридорам прошелестело… Запятнал честь мундира… Интересно? Не предатель запятнал, а сыщик, выявивший предателя. Тогда хирург виноват, что удалил у больного злокачественную опухоль: хирург резал живое тело, причинял боль. Жизнь спас? Молодец, а резал-то зачем, не по-людски вроде бы…

Вернемся к дню сегодняшнему. Старшие офицеры собрались в кабинете начальника, ждали.

– Коллеги, в нашей работе приятные сообщения – редкость, потому я не буду оригинален, – начал Орлов, оглядывая собравшихся. – Аналитический отдел пришел к выводу, что значительная часть заказных убийств происходит по одной и той же причине.

– Передел сфер влияния среди авторитетов, – сказал седой полковник, снял очки, начал их протирать кусочком замши.

– Верно, только ради того, чтобы сообщить прописную истину, я не стал бы вас собирать, отрывать от работы. – Орлов привычно потер ладонями лицо, вздохнул. – В России издревле воюют на границах, уголовный мир – составная часть общества. Выявлена новая причина, которая обусловлена слабостью нашей судебной практики. Суды не справляются с рассмотрением исковых заявлений. Люди, корпорации, даже банки не могут получить долги с кредиторов и обращаются за помощью в криминальные структуры, которые решают данные вопросы без проволочек, оперативно. В принципе это не новость, но в последнее время тенденция получения долгов при помощи автомата Калашникова стала нормой. Это тоже не новость. – Генерал замолчал, выпил воды, после небольшой паузы продолжал:

– Новостью является достаточно обоснованное предположение, что объявился человек, который данный процесс централизовал, создал подпольный синдикат наподобие «Бюро добрых услуг». Если раньше получение долгов происходило кустарным способом, каждый заимодавец решал свои проблемы как мог – один брал в руки обрезок трубы или пистолет, другой обращался напрямую или через посредников к местному авторитету, то сегодня создана организация, дело поставлено солидно и грамотно. И если для выполнения заказа требуется человека убить, то делается это профессионально. В принципе вполне возможно, что такое «бюро» создано не только для того, чтобы выбивать долги, но и для решения политических споров.

– Накануне выборов в Думу нам еще и этого не хватало, – послышалась реплика.

– Успокойся, Виталий, в следующем году будем переизбирать Президента, – вставил Крячко и посмотрел на Гурова.

– Мы – уголовный розыск, существует Управление охраны, контрразведка, – заговорил Гуров. – Петр Николаевич, нельзя объять необъятное, давайте решать свои проблемы по мере их появления.

Все присутствующие прекрасно знали, что и Гуров, и Крячко работали с генералом еще в МУРе, знакомы издавна, дружат, но в служебных вопросах личными контактами никогда не пользуются. Вот и теперь Орлов глянул на встрявших в разговор приятелей неприязненно, сухо сказал:

– Я не спрашивал вашего мнения, господа, прошу не перебивать. Убийство и по политическим мотивам остается убийством. В верхах могут принимать любые решения, создавать свои группы расследования, уголовный розыск никто от исполнения прямых обязанностей не освобождает. Я удивлен, Лев Иванович, что вы предлагаете следовать за событиями, а не пытаться предвосхитить их.

Гуров смотрел перед собой безразлично, на его жестком лице не дрогнул ни один мускул, словно замечание генерала его не касалось.

– В общем, коллеги, совещаться не о чем, примите информацию к сведению, проинструктируйте оперативный состав, взаимодействуйте с МУРом, если такое «бюро» организовано, то руководство его, безусловно, обитает в Москве. Копии всех агентурных сообщений о взимании долгов немедленно ко мне на стол, мы должны выявить новообразованную организацию и обезглавить. Работаем все, руководит операцией полковник Гуров.

– Поздравляю, Лев Иванович, – сказал седой полковник, надел очки и улыбнулся. – Кто из замов министра будет держать на контроле?

– Олег Васильевич, тебе меня не хватает? – спросил Орлов.

– Петр Николаевич, мне лично вас с избытком, – ответил ветеран. – Меня интересует, кто последнюю стружку с нас снимать будет?

– Закончили, господа офицеры. – Орлов поднялся, перешел за свой стол. – Трясите агентуру, на сходках должны обсуждать данный вопрос. Все свободны, Гуров, задержитесь.

Когда все вышли, Гуров перешел к окну, открыл форточку, закурил. Крячко выровнял стулья за столом совещаний, деловито оправил зеленое сукно.

– Станислав, я твоего имени не называл, – сказал Орлов, улыбнувшись, – но на правах друга и подхалима можешь задержаться.

– Обидеть подчиненного – дело нехитрое, – без всякой обиды ответил Крячко. – Меня в жизни обзывали по-разному, вы, господин генерал, сказали обо мне нечто новенькое.

– Извини и уймись. Лева, что ты собираешься предпринять? Для тебя мое сообщение не новость, ты уже думал, поделись.

– Все по старинке, Петр, – ответил Гуров, затянулся, пустил дым в форточку. – Встречусь с людьми, поговорю за жизнь, пролистаю розыскные дела по нераскрытым убийствам.

Сыщик замолчал, пожал плечами, продолжил словно нехотя, через силу:

– Необходимо найти Павла Усова, узнать, как живет, где работает.

Павел Петрович Усов был тот самый предатель, которого выявил Гуров. Усов, в прошлом полковник милиции, был завербован уголовным авторитетом, изобличен, но вина его не была доказана, и после четырех месяцев предварительного заключения Усова освободили, но из милиции уволили.

– Если, как ты, Петр, его называешь, «Бюро добрых услуг» существует, то в его организации не обошлось без участия бывшего сотрудника спецслужбы. Это может быть Усов, Иванов, Сидоров, но в прошлом он не вор в законе, не уголовный авторитет, а оперативник, следователь, возможно, прокурор.

– Даже если мы его выявим, интересно, как доказывать станем? – пробормотал Крячко.

– Не сможем доказать, ты его убьешь, – спокойно ответил Гуров.

Белесые брови Орлова поползли вверх, он засопел, сказал сердито:

– Подобные шутки в моем кабинете недопустимы, полковник.

– Я не шучу, господин генерал. – Гуров загасил сигарету, бросил окурок в корзину для бумаг. – Я сказал, убьет, значит – убьет. – Он вытянул руку, словно пытаясь остановить готового вспылить генерала. – Наш выстрел всегда второй, в порядке самозащиты.

– Организатор такого масштаба не носит оружия, тем более не станет стрелять, – сказал Крячко.

– Это твоя головная боль, Станислав, – сухо ответил Гуров. – Два года назад я в порядке самообороны застрелил Виктора Живолуба. Вы оба знаете, что я мог его не убивать, только ранить… Вы два года молчите, я два года молчу, жизнь продолжается. Если я выявлю организатора «похоронного бюро», то мы либо докажем его вину, либо убьем. Второй раз я такого преступника, как Усов, освободить не позволю.

– Вы свободны, господа, считайте, что я ничего не слышал. – Орлов кивнул и без надобности подвинул к себе какую-то папку.

– Как хорошо быть генералом, – сказал Гуров, шагнул через порог и закрыл за собой дверь.

Вернувшись в свой кабинет, сыщики не стали возобновлять разговор. Гуров просматривал почту, Крячко взял графин, полил чахлый цветок, стоявший на подоконнике, не сдержался, недовольно сказал:

– Зря ты так, Лев Иванович. – Хотя они были знакомы около пятнадцати лет и Крячко был моложе Гурова всего на четыре года, Станислав называл друга по имени-отчеству. – Дело не в том, что Петр генерал, просто не надо было… – Он запнулся, развел руками. – Если случится стрелять, так никуда не денешься, а так выходит, что с заранее обдуманным намерением. Ты вроде как Петра соучастником делаешь.

– А почему все говно должен я глотать в одиночку? – Гуров выбрал из документов три листа, сколол скрепкой, перебросил на стол Крячко. – Скажи мне, душелюб и человековед, почему ребята в конторе с того момента, как я установил, что Пашка Усов нас предает, смотрят на меня, словно я виноват в чем?

– Тебе чудится. Большинство подзабыло, а ты помнишь, они чувствуют, что ты помнишь. Людям неприятно. И потом, видишь ли, командир, теплоты в тебе нет, ты словно под стеклянным колпаком живешь. Мы с Петром привыкли, знаем, ты мужик нормальный, в жилах у тебя кровь, красная и горячая, но масочку ты носишь довольно неприятную. Ты посчитай, сколько раз в день ты улыбнешься, и не из вежливости, а от души. Я тебя молодым помню, ты порой смешливый был, а теперь… Да ты сам отлично знаешь.

– Я просто честный, как себя чувствую, так и веду.

– Вот-вот, получается, что ты честный, а другие только прикидываются. Большинство ребят тебя любят и уж все уважают, но многие и побаиваются, даже начальники: ты же можешь сказать, что думаешь, обидеть.

– Я редко хочу обидеть.

– Знаю, ты просто об этом не думаешь.

– А ты?

– А я стараюсь не говорить серьезно, потому людям со мной легко. Мерзости в жизни хватает, а в нашей работе так через край, даже не к месту пошутить не грех. Знаешь, Лев Иванович, за столько лет что-то не помню, чтобы мы с тобой по душам разговаривали. К примеру, тебе не кажется странным, что я тебя по имени-отчеству зову?

– Мне безразлично, а ты зовешь как тебе удобнее.

– А ты знаешь, что ты талантлив?

– Талантлив? – Гуров отложил бумаги. – Не думал, знаю, что сыщик я стоящий. Некоторые вещи я делаю лучше, чем другие. К примеру, помощников вербую лучше тебя. Так это не от способностей каких, а от щедрости. Я редко требую результат немедленно, даю, что могу дать в рамках закона, а уж отдача – как сложится.

– Вербуешь лучше, считаешь быстрее и точнее, видишь то, что большинство не замечает. Ты, Лева, мне надоел, давай о деле.

Гуров взглянул недоуменно, пожал плечами.

– Вот так! – Крячко нагнулся через стол, ткнул в Гурова пальцем. – Ты на людей не смотри. Так взрослый смотрит на пацана, я-то знаю, что ты непроизвольно, а людям обидно!

– Не смотри, не говори, дышать-то можно? – Гуров улыбнулся.

– Дыши, разрешаю. – Крячко скорчил гримасу. – Друг мой, ну дерьмовая жизнь, и люди в большинстве своем не очень, так не бери все к сердцу, будь проще и чаще сплевывай. Тебе жениться надо, ребятенка родить…

– И сделать его сиротой!

– А ты не думай об этом!

– Кто за меня будет думать? У меня сейчас вроде романа. Маша хочет регистрироваться и рожать.

– Давай организуем!

– Рожать?

– Дурак, свадьбу организуем!

– Если у меня будет семья, я стану трусом.

– Значит, я трус?

– Тебя я берегу, меня уберечь некому. Только я сам. Один.

– А я? А Петр?

– Петр поручил мне розыск «бюро», а ты промолчал. А ты понимаешь, что если такое «бюро» существует и я приближусь к нему, то сразу окажусь в зоне прямого огня? – Гуров смял лежавшую перед ним бумагу, швырнул в корзину. – Не знаю, люблю я Марию или лишь увлечен, но втягивать ее в омут не имею права… Да еще ребенок! С ума сойти можно.

– Лев Иванович! – Крячко вышел из-за стола и на манер Гурова стал расхаживать по кабинету. – Сотни ментов женаты и имеют детей!

– Сотни ментов – одно, а сыщик Гуров – иное, – сухо ответил Гуров. – Да, я не такой, как все, и сделать ничего не могу. Но я к тебе прислушиваюсь. Год назад ты сказал, что пью лишнее, я практически спиртное исключил. Теперь буду следить за собой, постараюсь быть мягче, интересоваться, как здоровье, как супруга, в какой класс перешел ребенок…

– Не надо! – перебил Крячко. – Лишнего не надо, людей напугаешь.

Звякнул телефон. Гуров снял трубку:

– Здравствуйте, слушаю вас внимательно, – и подмигнул Крячко.

– Здравствуй, Лев Иванович, ты здоров? Это Гойда.

– Привет, Игорь! Как здоровье, дома все в порядке? Прокуратура на месте? Ильюшенко сняли или он все еще в отпуске?

– Что с тобой? – удивился следователь прокуратуры. – Я работаю в прокуратуре города, меня и.о. Генерального мало интересует.

– Тогда выкладывай, что случилось?

– Вот, узнаю сыщика Гурова, – довольно произнес следователь. – Я получил анонимку, думаю, она тебя заинтересует.

– Анонимка? Это вряд ли!

– Шибко занят?

– Не скажу, начинаю одно дело, но очень не хочется.

– Вот и прокатись ко мне, тем более что у тебя новая машина.

– Насплетничали?

– Не каждый день ФБР дарит российскому менту автомобиль.

– Раз ты говоришь– надо, приеду. – Гуров положил трубку.

Кабинет старшего следователя прокуратуры ничем не отличался от множества других, чьими хозяевами были коллеги Гойды. Окно, боком к нему двухтумбовый стол, в углу сейф, три стула, у стены диван с высокой спинкой. Когда Гуров видел этот диван, всегда вспоминал молодость, первые годы работы в МУРе. Похожий диван стоял когда-то у него в кабинете, являлся гордостью не только опергруппы, но и всего отдела. Дежурный оперативник всегда мог вздремнуть на этом ложе.

Сыщик отлично помнил об упругих, не подвластных времени пружинах, которые таились под кожзаменителем, садиться на диван остерегался и неизменно занимал стул у окна.

Когда Гуров вошел, следователь лишь кивнул и продолжал быстро писать. Если сыщик добывает свой хлеб, бегая трусцой по улицам, лазая по подвалам и чердакам, то следователь постоянно пишет или печатает на машинке, и ни один бывалый сыщик не променяет порой бессмысленную засаду в промозглом, вонючем подъезде на теплый кабинет следователя. Однако следователь свой геморрой, синюшную бледность лица тоже не променяет на сыщицкую долю. Каждый сходит с ума по-своему.

Следователь писал быстро, четкими фразами, строчки ложились ровно, словно по линеечке. Наконец он поставил под написанным свою подпись, взглянул на Гурова задумчиво.

– Сегодня восемнадцатое сентября одна тысяча девятьсот девяносто пятого года от Рождества Христова, – сказал Гуров и закурил.

Гойда, круглолицый блондин лет сорока, написал число, захлопнул папку, начал массировать затекшие пальцы. Сыщик и следователь работали вместе сравнительно недавно, но относились друг к другу внимательно, даже бережно, зная, что дружба профессионалов родственных, однако различных профессий – явление достаточно редкое. Ведь кошка с собакой тоже живут в одном доме, порой пьют из одной миски.

– Ну что, дружище, служишь, нарушаешь закон? – Гойда откинулся на высокую спинку кресла.

– Обязательно, – улыбнулся Гуров. – Когда по самому краю ходишь, то нет-нет да и оступишься.

– Дерьмовые дела в нашей доблестной милиции.

– Равняемся на прокуратуру, она, как правофланговый, смотрит прямо, а мы направо, вот и заносит.

– Если изредка заносит, терпеть можно. – Гойда достал из папки конверт, протянул через стол.

Гуров взял конверт, вынул из него несколько снимков, просмотрел мельком.

– Я трупы однажды видел. Мужчина лет сорока, расстрелян из автомата, осмотр проводили ранним утром. – Он вложил фотографии в конверт.

– Почему ранним утром? – удивился Гойда.

– Я не прав?

– Прав. – Гойда взял конверт, вытряхнул фотографии, взглянул, убрал в папку. – Ты слишком умный.

– Мог бы сказать и по телефону. Долго разбегаешься, прыгай.

– Очередное заказное убийство. Управляющий банком, застрелен при выходе из дома.

– Случается.

– Не будь циником, тебе не к лицу.

– Кто из сыщиков занимается?

– МУР, ребята неплохие, стараются.

– Игорек, говори, не тяни резину. – Гуров взял с подоконника пепельницу.

– Понимаешь, банк разорился, неплатежеспособен, обычная история. Покойный был человеком, судя по всему, порядочным, за последний месяц продал дачу, две машины, выплатил что сумел… Жена и дочь у него живут то ли в Австрии, то ли в Германии, а брат в Москве. Якобы брат получил предупреждение: мол, если в течение двух недель не будут выплачены пятьсот тысяч долларов, включаем счетчик, а через месяц заказывай место рядом с покойным.

– А где работает брат? Он может выплатить такие деньги? – спросил Гуров, взглянул на следователя заинтересованно.

– Брат – член правления того же банка.

– Ты сказал, что он якобы получил предупреждение. Так он его получил или нет?

– Мне сообщили по телефону, что получил. Фамилия братьев Аляшины, покойный – Анатолий, живой – Борис. Я его допрашивал, вскользь спросил: мол, после смерти брата не было угроз, каких-либо требований? Он отрицает, мне кажется, он врет, боится.

– У Аляшина семья?

– Нет, одинок.

– Дай мне все его данные.

Следователь начал писать, сыщик продолжал:

– Что с тобой, Игорь? Ты же умница, заблудился в двух соснах.

– Поясни, – следователь протянул Гурову листок с полными данными на Бориса Аляшина.

– Долги банка невозможно покрыть суммой, вырученной с продажи дачи и машин. Покойник собирался выехать за рубеж, но, как говорят мои клиенты, жадность фраера сгубила. Ему следовало все бросить и улететь.

– Не обижай, Лев Иванович, я думал об этом. Судя по всему, покойный был человек умный и осторожный, но его взяли за горло, и он пытался вернуть не все долги банка, а лишь какой-то конкретный долг. При обыске квартиры заграничного паспорта не обнаружили, а он у покойного был. Есть основания предполагать, что паспорт забрали вместе с билетом на самолет.

– Возможно, покойный перевел значительные суммы на имя брата. Мафия разделалась с одним, принялась за другого. Ты подал мяч сразу после свистка. Сегодня утром генерал сообщил, что существует подозрение, что в криминальных структурах…

– Новообразование, – перебил следователь. – Аналитики пришли к выводу, что создана организация, скупающая долги.

– Верно, мы назвали эту организацию «Бюро добрых услуг».

– Тогда на крематории следует вывесить транспарант: «Добро пожаловать».

– А говоришь, что циник я. – Гуров погасил сигарету, поднялся, вытряхнул пепельницу в корзину, начал расхаживать по кабинету. – Очень возможно, что мы имеем дело именно с «бюро». Среди кредиторов банка есть знакомые лица?

– Егор Владимирович Яшин.

– Старый приятель, ничего не могу с ним сделать. Управление охраны Президента. Интересно, как Яшин попал в финансовые сферы? Я отвлекся. Если в милиции и прокуратуре известно, что долги начали выбивать централизованно, то руководство «бюро» об этом уже предупреждено. – Гуров сел, вздохнул. – Положение у меня, мягко выражаясь, хреновое.

Станислав Крячко, сидя за своим столом, писал, Гуров расхаживал по кабинету, диктовал:

– Установить за Аляшиным наружное наблюдение, телефон поставить на контроль.

– Кто исполнитель? – безразлично спросил Крячко. – Кто будет бороться с прокурором?

– Генерал-лейтенант Орлов.

– Шутки записывать?

– Записывать, записывать, – пробормотал Гуров. – Если начальник главка и наш любимый друг полагает, что его участие в предстоящей разработке ограничивается общими указаниями, он глубоко заблуждается.

– Генерал заблуждается, – повторил Крячко, но писал, конечно, иное.

Гуров на шутку не среагировал, продолжал:

– В задании «наружке» особо указать, что разработчиков главным образом интересует, не ведется ли за Аляшиным наблюдение. В случае, если такое наблюдение будет обнаружено, следует переключить свое внимание с Аляшина на ведущих наблюдение, о чем немедленно доложить разработчику. Написал?

– Бумага все стерпит.

– Посетить квартиру Аляшина и проверить, не установлены ли в ней подслушивающие устройства.

– Может, слово «посетить» расшифровать?

– Я не преподаватель ликбеза, не собираюсь учить профессионалов, как им проникнуть в квартиру. Они могут отключить телефон и прислать мастера либо придумать иной предлог. – Гуров начинал раздражаться, однако сказал: – Ты прав, слово «посетить» сродни «нанести визит» и абсолютно не годится. Напиши просто: проверить, нет ли в квартире Аляшина подслушивающих устройств.

– А если устройства имеются? – спросил дотошный Крячко.

– Тогда плохо, контрразведка в жизни не признается, мы будем гадать, кто подслушивание установил. То ли коллеги, то ли авторитеты. Работу с агентурой в этом плане указывать не станем.

– Хотя именно агентура может дать конкретный результат, – не удержался от реплики Крячко.

– Ты умный, но дурак, – парировал Гуров. – Я же не сказал, что с агентурой по данному делу не работаем. Я хочу иметь папку, которую в любой момент можно предъявить министру, замам, даже журналистам, считающим, что от них нет и не должно быть никаких секретов. Агентурные сообщения и работу по ним будем хранить отдельно.

– Мои помощники не имеют выхода на должный уровень, – сказал Крячко.

– Догадываюсь. Я думаю, что даже мой Харитонов, правая рука авторитета Лялека, мало чем поможет. В лучшем случае нам укажут дверь, за которой хранятся секреты, но открыть дверь не поможет никто. Станислав, как ты представляешь человека, способного организовать подобное «бюро»?

Крячко положил авторучку, отодвинул папку с бумагами, задумался. Гуров терпеливо ждал, неторопливо расхаживая по кабинету.

– Не вор в законе, они консервативны, к новшествам относятся настороженно, даже нетерпимо, так как их авторитет опирается на древние воровские обычаи.

– Однако человек должен иметь вес в определенных кругах, иначе сразу попадет под прессинг рэкета, – сказал Гуров.

– Он из ментов либо из бывшего КГБ, значит, человек, прекрасно знающий принципы агентурной работы. – Крячко выдержал паузу. – Допустим, таким промыслом занялся я, старший опер-важняк. Первое, самое сложное, подбор людей. Опасаясь проникновения агента, мое окружение должно не превышать трех человек. Желательно, чтобы они не знали друг друга.

– Согласен. Отношения со всеми тремя доверительные, но на каждого иметь компромат, – дополнил Гуров. – Один из троих должен быть вор в законе, осуществлять связь с ворами и зонами.

– А на кой нужна связь с ворами? – возразил Крячко. – Их время прошло.

– Верно, прошло, только воры этого признавать не желают. И зоны держат именно воры. С ними можно не сотрудничать, но и воевать сложно. Что ни говори, а вор в законе в организации нужен.

– Необходим и оперативник угро либо контрразведки, ему нужно подчинить боевиков. Такого человека лично я отыскал бы из своего прошлого. Лучше, если бы он и сейчас работал, но сгодится и уволенный, желательно несудимый. – Крячко задумался, покачал головой. – А может, лучше судимый?

– Вопрос спорный, – ответил Гуров. – Еще нужен молодой, головастый, управляемый бандит, имеющий авторитет среди «отмороженных».

– У них нет авторитетов.

– Есть, Станислав. Другое дело, что они долго не живут. Состав окружения понятен, мы, может, и ошибаемся, но, думаю, ненамного. Как говорится, возможны варианты. Я полагаю, что главарь русский. Прибалт исключается, украинец или белорус в Москву не полезет, азербайджанец, любой кавказец – это национальные распри. Русский в уголовной среде как бы не имеет национальности.

– Хорошего ты о нас мнения.

– Это не я о нас, а мы о себе, – усмехнулся Гуров. – К тебе за помощью обращается человек, ты ему протянешь руку только потому, что он русский? Нет. А чечен – чечену, абхазец – абхазцу и так далее протянут, да не одну руку, а обе. Нас много, империя была Российской, бывший Союз ходил под Москвой, потому русские объединяются не по национальному признаку, а по интересам. В общем, это сложный вопрос, считаю, что главарь преступного новообразования русский.

– От тридцати пяти до сорока пяти лет. – Крячко сунул в рот жвачку. – «Орбит» без сахара. Тебя не раздражает, что я жую?

– Ты, главное, думай. Я бы допустил и тридцать лет. Сейчас банкирами становятся и в двадцать пять.

– Пусть тридцать, но не старше сорока пяти.

– Не семейный, я имею в виду жену и детей, родители могут быть, но живет отдельно.

– Не факт, но скорее всего. – Гуров перестал расхаживать, присел на угол стола. – Он человек закрытый, хотя изображать способен невесть что, обязательно тщеславный, с комплексом неполноценности.

– У каждого человека, даже у тебя, имеется комплекс неполноценности.

– Имеется, имеется. – Голос у Гурова словно треснул, даже оттянуло в хрип. – Я похож на рыбу, которая не любит воду, но жить в иной среде не может.

– Не понял? – Крячко чуть не подавился жвачкой.

– Я русский и живу в России. Не будем об этом. Еще я сыщик и терпеть не могу свою профессию. Так что у меня комплексов выше крыши!

– Ладно, прекрати, не наговаривай на себя. – Крячко растерялся, подвинул телефон, начал набирать номер, положил трубку. – На чем мы остановились?

– На том, что ты меня уговариваешь жениться на Марии, а я не могу забыть Татьяну, которую убили по моей вине.

– Я сказал тебе – прекрати! Нельзя все мерзости жизни взваливать на свои плечи.

– Человек без памяти не человек, а манкурт.