Текст книги "Волчий билет"

Глава 3

В этот вечер Мария была по-особенному красива. В простеньком приталенном длинном платье, как позже Гуров выяснил, от Версаче, как всегда на высоких каблуках, волосы подняты вверх, обнажая длинную точеную шею, она расхаживала по квартире и зло говорила:

– Я знаю твои недостатки, сыщик, но что ты человек элементарно слабый, даже не подозревала.

Гуров и Станислав пришли с работы. Мария ждала машину, которая должна была отвезти ее в какое-то посольство на прием в честь американского киномагната. Актриса не сомневалась, что отправится на прием с мужем, смокинг которого был тщательно вычищен и висел на плечиках на открытой дверце гардероба.

Гуров в тренировочном костюме сидел в гостиной на диване и пил водку, закусывая черным хлебом с толстыми ломтями непотребной колбасы. На другом конце дивана расположился Станислав и равнодушно просматривал газеты недельной давности. Равнодушное лицо его было скучно и устало, он часто зевал, не обращая на хозяев никакого внимания. В отличие от шефа, Станислав пил чай с печеньем.

– У меня тоже случаются неприятности на работе, но я не взваливаю их на тебя, не устраиваю истерик.

Гуров молча выпил, вытер губы ладонью, пожал плечами.

– Если я тебе нужен, могу помочь, буду готов через две минуты. А сопровождать звезду на кинотусовку я не намерен. – Он снова выпил, повернулся к Станиславу. – Я тебе сказал, уходи, мне противно смотреть на тебя.

– Так не смотри, ты и так знаешь, как я выгляжу.

– Вы эгоисты, себялюбцы, эгоцентристы, я вас не люблю. Не знаю, кого больше, – Мария остановилась в центре комнаты, слегка отставила ногу.

– С твоей фигурой можешь отправляться в бикини. – Гуров снова выпил.

– И без верха, – добавил Станислав, сосредоточенно листая газеты.

– Пошляки. Вы можете хотя бы сказать, что произошло? Убили кого-нибудь? – спросила Мария.

– Не кого-нибудь, а двух влюбленных, – ответил Гуров, наливая себе в стакан. – Христос сказал, что самым большим пороком человечества считается трусость. Сегодня я выяснил, что два моих ближайших друга и совсем не плохой начальник обыкновенные трусы. И ты, Стас, не надейся, что если вас трое, а я один, то я засомневаюсь в своей правоте.

– Не дурак. – Станислав отбросил газеты. – Мария, по-моему, ты влюбилась и отправляешься на свиданку. На месте Гурова я бы тебя никуда не пустил. Ты вся светишься, а глаза словно… Словно… Черт знает какие красивые.

– Не подлизывайся и разогрей себе второе, ты же наверняка целый день не ел, – сказала Мария.

– Спасибо, обойдусь. У сыщика сейчас бутылка кончится, мы вместе поедим, – ответил Станислав. – И я боюсь вставать с дивана, оне могут вышвырнуть меня из квартиры.

В дверь позвонили, Гуров легко поднялся и босиком пошел открывать. Глянув в «глазок», сыщик сдвинул засовы, отворил дверь. На площадке, переминаясь с ноги на ногу, стояли два молодых прилизанных фрачника.

Мария, не ожидая, прошла мимо мужа, но он успел схватить ее за кисть, развернул, посмотрел в глаза, сказал громко:

– Я люблю тебя, желаю удачи!

Мария вздрогнула, попыталась залепить мужу пощечину, но он легко перехватил ее руку, сказал:

– Не балуйся. А вы, молодые люди, берегите девушку, если жить хотите, – и закрыл входную дверь.

– Очень театрально, – заметил Станислав. – Я-то твои угрозы воспринимаю серьезно, а мальчики могут принять тебя за трепача и позера.

– Плевать я хотел, как они меня воспринимают. Полагаешь, я не поехал из-за гонора, дурного настроения?

– Не держи за дурака, – сказал Станислав. – Марии нужен американский продюсер. Она легче справится с ним одна, ты там не нужен. Никто не струсил, только долбить головой кремлевскую стену даже вместе с тобой – безумие. Тебя правильно остановили, схлынет волна, работай. Я не знаю, что ты собираешься предпринять, ты молчишь, дело твое, доказать ничего нельзя. Уж на это моих мозгов хватает.

– Я не знаю, что сделали с девушкой, но парня они довели и убили, – приканчивая остатки в бутылке, сказал Гуров. – Свидетель на крыше – мой свидетель, а не их. Убежден. Ты понимаешь, что сбросить двух человек мог только профессионал? А он, убив двух человек, не продолжал бы чинить трубы, а растворился бы в небытие. Раз он остался в доме, значит, случайный свидетель, а не хорошо подготовленный профессионал. А Пашке Кулагину я врежу, на его большие звезды не посмотрю. По моей подсказке выявил человека, задержал, должен был сообщить мне, а не бежать вверх по лестнице.

– И опять ты не прав, – возразил Станислав. – Ты не знаешь, кто именно задержал, кому сначала доложили, начальнику ФСБ или Кулагину. Начальника там сейчас меняют, проходимцев хватает, что произошло, неизвестно, а ты уже топор точишь. Ты меня порой поражаешь, Лева, сейчас гений, через час – недоумок.

– Взгляни в холодильник, чего осталось? – Гуров поставил пустую бутылку на пол.

– Осталось, но тебе довольно. Завтра в двенадцать тебя ждет Вика, а в четыре необходимо беседовать с Тихомировым, которого задержали соседи, я уже договорился с Кулагиным. Я сам привезу мужика к нам в кабинет, договорился с Гойдой, задерживать человека нет оснований.

– Да когда ты успел? – удивился Гуров.

– Пока ты мебель в кабинете ломал. Я что здесь сижу, ради удовольствия? Тебя остановить и уложить необходимо, иначе ты завтра не работник. Шагай в душ, я устроюсь на диване, – ответил Станислав.

– Жене сообщил? Стас, тебе лучше мотать домой, – сказал Гуров.

– Ты мой семейный покой не береги. Тебя я одного не оставлю. Да и Марию следует встретить, шагай в душ и ложись.

– Няньку воспитал на свою голову, – пробормотал Гуров, поплелся в ванную. Он как-то мгновенно сник, ослабел, казалось, из него выпустили воздух.

Станислав быстро разобрал постель, отвел Гурова из ванной в спальню, словно больного уложил, прислушался к дыханию и пробормотал:

– Ну и нервы у человека.

Затем отправился на кухню, начал готовить себе ужин. Нарезал овощи, не мудрствуя лукаво, сварил пельмени, выпил рюмку водки, жевал механически и думал.

Что на экспертизу кровь подсунули чужую, в жизни не доказать. Вскрытие проводили тайно, тоже пустые хлопоты. Следы от уколов на бедрах трупов замажут, иную химию придумают, главное, без скандала в морге ничего не предпримешь. Лева, конечно, прав, предел цинизма, потеряв единственного сына, не мучиться раскаянием, болью, а думать лишь о своем реноме. Этот олигарх – последняя сволочь. Видно, и молодая супруга у него того же розлива. Но откуда Лева взял, что наркотик к падению с крыши не имеет прямого отношения? Зачем шефу понадобилась Вика? Хочет подвести ее к молодой жене? Возможно. А смысл?

Станислав убрал со стола, вымыл посуду, погасил на кухне свет, перешел в гостиную. Положив под голову одну из подушек, которые во множестве имелись на диване, сыщик удобно улегся, натянул плед, поставил рядом телефон и ночник, решил вздремнуть. Тело ныло, словно он не проторчал половину дня в морге и половину в кабинетах министерства, а целый день вкалывал на лесоповале. Он закрыл глаза, блаженно потянулся, уверенный, что мгновенно заснет, но на лицо дунул свежий ветер, дрема улетела. В голове путались мысли, ошибались, противоречили друг другу.

«Зачем Вика Гурову? На чем основана его уверенность, что можно каким-либо образом отомстить за смерть молодых? Чего я здесь не понимаю?» И сыщик задремал.

Но, стоило шелохнуться в замке ключу, Стас был уже на ногах, а пистолет в руке, как вещь обычная, словно зубочистка.

– Но в щечку-то поцеловать вас можно? – послышался мужской голос.

– Я бы протянула вам руку, но вы мне надоели, – ответила Мария. – Никогда не приставайте к женщине; если вы ей понадобитесь, она даст вам знать.

Дверь захлопнулась, лязгнули засовы, Мария упругой походкой, которая так нравилась Станиславу, и не только ему, вошла в гостиную, увидела пустой диван, рассмеялась и сказала:

– Стас, ты же взрослый, выходи.

– Я не прятался. – Он сунул пистолет за пазуху, но Мария заметила, покачала головой.

– Весело живете, молодые люди.

– Не скучаем. Тебя кормить? – спросил он.

– Яблоко или персик. Оне спят? – спросила Мария, скидывая с ног шпильки.

– Аки молодец. В здоровом сне его спасение. Не спал бы так, попал бы в психушку, – философствовал Станислав, подавая Марии персик.

– Я тебе скажу, все эти приемы – либо пьянство, либо скучища.

– Как американец? – спросил Станислав.

– Обыкновенный уверенный самец, я ему не подошла, – ответила Мария.

– Вы говорили о делах? – удивился Стас.

– Мимолетно, несколько фраз. Меня не устраивает первый пункт его контракта. – Мария рассмеялась. – Он понял, потерял ко мне интерес.

– Ему девок не хватает? Жаль, меня не было, ему бы мало не показалось, – рассердился Станислав.

– Из-за чего психует твой шеф? – сменила тему Мария, села на диван, начала массировать пальцы ног.

– Желает переделать мир, – ответил Станислав. – Причем совершенно серьезно, и от этих намерений не отказывается.

– Ему угрожает опасность, могут убить? – Мария спросила спокойно, но голос выдавал волнение, и Станислав поспешил успокоить:

– Нет. Сегодня мы играем по другим правилам. Но если его не удержать, он может вылететь на пенсию.

– Станет в пять раз больше получать, – рассудила Мария; заметив, что Стас возмутился и хочет ответить, махнула на него рукой. – Знаю, знаю, деньги мусор, им за Россию обидно. Я эту фразу слышала с экрана, читала в газетах, но полагала, что она существует самостоятельно, без приложения к конкретному человеку. Ан нет, в России имеется буквально все, и сумасшедшие не исключение. – Она перестала улыбаться, сказала серьезно: – Ты береги его, Стас. Не только ради него самого, но ради нас всех. Жить без Гурова станет очень тоскливо.

– Стараюсь. Ложимся спать, подобные разговоры бесконечны.

Гуров уже бывал в квартире Вики. Никаких нарушений строжайших инструкций в его визитах не было. Официально девушка не состояла в агентурной сети, мужчины ее посещали, а ее профессия не являлась секретом для жителей дома.

Сыщик сразу отметил, что Платиновая, такую кличку имела Вика в профессиональной среде, при полном параде, а косметика сведена до минимума. Все это польстило мужскому самолюбию сыщика, так же как и ранний час свидания. Полдень для профессионалки – все равно что пять утра для обыкновенного человека. Знает, зачем пришел, волнуется, понял Гуров, преподнес розу и сел за стол, который был сервирован для завтрака на двоих.

– Не меняетесь, Лев Иванович, такой же обаятельный и самоуверенный.

– Вика, обаяние у меня на физиономии, но где ты откопала самоуверенность? Ты мне очень нравишься, я никогда не скрывал этого, но любимая жена и профессия надежно защищают меня от твоих стрел.

– Умеете говорить красиво? Удивлена. Вам, кстати, красивые слова не к лицу. Волк красив, порой улыбается, но лучше бы он этого не делал.

– Ну, коли зазвала в гости, угощай кофе, – сказал Гуров, улыбаясь.

– Я зазвала? – Вика взглянула удивленно. – Я, безусловно, рада, нечасто удостаиваюсь. Только видит бог…

– Он все видит, не лги, – перебил сыщик. – Может, и не звала, но знала точно, я появлюсь.

Вика смутилась, тут же взяла себя в руки, взглянула с вызовом.

– Я не права?

– Абсолютно. Я очень занятой человек. Ты ко мне привыкла, не понимаешь, что я большой начальник, а ты мне гадость бытовую подсовываешь. Наркоманы свалились с крыши, подумаешь, невидаль. Жалко ребят, слов нет, так они сами определили свою судьбу. Но из-за папы, который в самых верхах крутится, мне начальство жить не дает. Нехорошо, Вика, я никогда тебе ничего плохого не сделал, – сыщик говорил, смотрел Платиновой в лицо и видел: девушка в гневе и ему не верит.

– Не по зубам оказались, окаянные? – спросила она с вызовом.

– Не понял. Ты что же, виновных в истории видишь? – спросил Гуров.

– Я не вижу, знаю. Антон ночевал у меня однажды, несчастный мальчик. Его эта сука до смерти довела, – ответила Вика.

«Еще один пустой свидетель, – подумал Гуров, отпивая из чашки кофе. – Я знаю, что прав, куда мою правду девать? Необходимо двигаться вперед, должно открыться некое обстоятельство. Какое?»

– Каким образом ты мое имя назвала, как объяснила наше знакомство? – поинтересовался он.

– У меня мужиков много, однажды на вас налетела, потеряла время, и только.

– И я так сразу объявил, кто я и что? Слабовато, – усмехнулся Гуров.

– А вы покойников по угонам машин искали, моим клиентом очень интересовались, даже телефон свой дали, – ответила Вика.

– Похоже, – согласился сыщик. – А за что ты так Сергееву не любишь?

– Ненавижу, – поправила Вика. – И не Сергеева она, Платоша не дурак, расписываться не торопится, хотя Лялек опутала его намертво. Он только с ней мужчина, а с остальными бабами импотент, скоро гомиком станет. Девочкой. Такой ошейник ни один мужик порвать не в силах. – Она рассмеялась. – Когда-то Лялька была девка нормальная. Иностранцев косила под корешок. Ее один немец замуж брал, чуть не в ногах валялся. Она говорит, мол, не дура, своего найду, и нашла. Платоша как к ней в койку свалился, так и растаял. Он пока марку держит, но скоро сдохнет.

Гуров неожиданно для себя напрягся, словно в полной темноте сверкнул лучик света. Он, Платоша, скоро сдохнет, сказала Вика, имея в виду регистрацию брака. А если прочитать фразу прямым текстом, буквально? Наследник погиб, мадам прямая и единственная наследница. Если ноги растут отсюда? А почему нет? Людей убивали и за меньшие деньги. И не такая уж сложная комбинация.

– Лично я за Платона ни за какие деньги не пойду. Да, я проститутка, но партнеров выбираю сама. Душ приняла, чиста и свободна, и никто мне не смеет слова сказать.

– Я не ханжа и не моралист, хотя имею по данному вопросу свою точку зрения, – сказал Гуров. – Ты так живешь, Вера иначе, при чем тут ненависть? – удивился он.

– Мы подругами были, партнершами, так эта сука, как только Платошу окрутила, в его апартаменты переехала, знать меня не хочет. Она мне раз по телефону заявила: «Платиновая, ты не забывайся, я – дама с положением, а ты – панельная блядь. И не звони больше». Я ее, сучку, вилку правильно держать учила. Взбесилась я тогда, позже плюнула, думаю, тебя жизнь накажет. А вскоре в казино Антон зашел, я посидела с ним, рюмку выпила, вижу, парень не в порядке, ну и приехали ко мне. Антон поначалу отмалчивался, стеснялся, позже не выдержал и заговорил.

Вика встала из-за стола, открыла бар, выпила рюмку.

– Стерве Платоши мало оказалось, она и сынка решила к рукам прибрать, – продолжала она. – Шприц-то в руки парню сука сама дала.

Должен быть мужик. В истории обязательно должен иметься мужик, думал сыщик, а вслух спросил:

– А у нее самой-то кто есть? Вика, ты взрослая девочка, знаешь, одноцветных людей не бывает, каждый в крапинку или в полосочку. Неужто Вера Кузьминична никого, кроме себя, не любит?

– У нее мать в деревне под Рязанью. Лялька мать любит, помогает ей, деньжат подбрасывает. А так? – Вика дернула плечиком. – Однажды познакомила меня с мужиком. Красивый, статный, но не от мира сего. Тихий, глаз не поднимает, и Тихоном зовут. Он сучке то ли сводным братом приходится, то ли росли вместе, не поняла, ни к чему мне. Он то ли монах, то ли в постриг готовится.

– Случается, – сказал Гуров, думая, что очень подходящий монах, у такой женщины мужик должен быть особенный.

– И не думайте! – Вика махнула рукой. – Сообщника ищете, мужик обозначился, вы примеряете. Так пустое! Тихон мухи не обидит, не тот человек, уж я понимаю.

– Не сомневаюсь, однако на Тихона очень желательно взглянуть. Ты меня зачем звала? К чему мое имя подруге бывшей шепнула?

– Коли бога нет, кто-то за справедливостью на земле присматривать должен? Я не знаю как, но Антона с девчонкой Лялька сгубила, точно. Штуку против целкового поставлю, этой суки работа.

– Звучит красиво, только мне не эмоции нужны, а доказательства, – сказал Гуров. – Достань мне Тихона, хочу на него взглянуть.

– Пустые хлопоты, да и как его отыскать, коли я с Веркой не контачу? – удивилась Вика. – Я не волшебник.

– А жаль, в таком деле волшебник оказался бы нелишним, – внимательно глядя на Вику, произнес Гуров. – Вспоминаешь? Напрягись, Тихон заходил в казино?

– Дважды, один раз без меня, – ответила медленно Вика, чувствовалось, она что-то напряженно вспоминает, помолчала, вздохнула свободно и вымолвила: – Нонка.

Гуров молчал, кивнул поощрительно.

– Когда мы впервые были в казино втроем, Тихон еще идти не хотел, он все в пол смотрел, улыбался так нежно, как улыбаются матери, глядя на своих грудничков. Я разозлилась, мол, святоша выискался, почему-то мне хотелось глянуть, какого цвета у него глаза. Мы наверх поднялись, оркестр ужасный выступал, воздух рвал железом. Они рядом сидели, я напротив, неожиданно он взгляд поднял, на танцующих смотрит внимательно, словно ищет кого. И глаза у него туманные, у близоруких такие бывают, если сильные очки снимут. А потом взгляд вдруг прояснел, и он веки вновь опустил. Я оглянулась, думаю, кого это он увидел? А на кругу Нонка качается, как змея в кино, будто в обмороке, даже язык высунула. Ну, так соплячки клиентов зазывают, я через секунду и забыла.

С утра Гуров чувствовал себя плохо. И не из-за выпитого, вчерашний разговор у заместителя министра давил. Сыщику одиноко стало, а такие близкие, как Петр со Стасом, словно чужие, равнодушные. Постепенно хмарь вчерашнего отступала. А сейчас он чуть ли не в озноб впал, как перед схваткой.

– Я два дня болела, женские дела, в казино не появлялась, на третий, может четвертый, прихожу, Ляльки нет, она уже своего гуся подцепила, реже появлялась. И вдруг ко мне Нонночка подплывает. Не подруги, да и лет ей не знаю сколько, вчера из садика. А тут крутится, шампанским угощает, я к ней спиной повернулась. Нонночка ластится, я ей объясняю, ошиблась ты, девочка, я нормальная, мужиков люблю, мне твои сиськи неинтересны, и язычок подбери, а то прикусишь.

Думала, деваха обидится и отлипнет, а она смеется и говорит, мол, уж очень ей мой Тихон глянулся. Она вчера с ним виделась, обмерла. Я не стала объяснять, чей Тихон и что в монахи собирается, только плечами пожала и ушла.

Вика видела, разговор красавца сыщика интересует. Раньше он заглянет, дело обсудит, выслушает, посоветует или спросит чего, но все только по делу. А сегодня второй час сидит, голубыми глазами блестит, молчит. Не торопит и сам вроде уходить не собирается. «Может, мой час пришел?» – подумала даже Платиновая, взглянула на сыщика внимательнее и поняла, он о своем думает и ее полуобнаженных грудей не видит.

– Вроде затрепалась я, у вас дел много, наши разборки неинтересны совсем. – Вика тронула кофейник. – Может, свежий заварить?

– Кофе не надо, спасибо, – ответил Гуров. – Ты большая умница, Вика, очень интересно рассказываешь. Продолжай, пожалуйста.

– Так больше вроде нечего. – Вика хмыкнула. – Да, была она с тем Тихоном вроде как на молельне. Только не в храме, а на даче. Нонка рассказывает, когда он ее повез, она подумала, обыкновенный бардак и пустят ее под трамвай. Вы, господин полковник, такой язык понимаете?

– Я его усвоил еще до твоего рождения. Слушаю.

– Ну, вроде секты какой, но все прилично. Кое-кто ширяется втихую, нюхает, но отца Тихона боятся. Он вроде проповеди говорил, она не поняла ничего, плясали до упаду. Нонка полагает, опоили ее, так как плохо помнит, чем все закончилось. Очнулась она под утро, кроме Тихона, никого, зала прибрана, у нее самой трусики на месте, ощущает, не трогали ее, но в голове гулко. Тихон у окна стоит, что-то шепчет, вроде молится. Ей интересно стало, надолго его молитвы хватит? Она свитерок сняла, лифчик сбросила, груди оглаживает. Тихон подошел, тоже груди огладил, заметил, мол, красивые, но ты одевайся. Соитие со мной, говорит, заслужить нужно. Во я слово какое запомнила, Лев Иванович. – Вика взглянула гордо и повторила: – Соитие!

– Секта, говоришь? – Гуров кивнул. – В наше время дело обычное. Никакого криминала, пусть поют, пляшут, меньше воровать будут. А наркотики? Беда, конечно, но разогнать их с той дачи, так они на чердаках и в подвалах колоться будут.

Гуров был крайне заинтересован услышанным, но вида не подал. Вику не похвалил, не хотел, чтобы она свой рассказ вспоминала, придавала ему особое значение. Вика была разочарована реакцией гостя, видела, он уходить собрался, и, чтобы сыщика задержать, сказала:

– Что интересно, Лев Иванович, Нонка с тех пор пропадать начала, а сейчас если раз в неделю заглянет, так и много, считай. Словно она из блядей в монахини переквалифицировалась.

– Вика, тебе не к лицу похабные слова, – мягко сказал Гуров.

– Какие слова? – удивилась Вика. – Блядь? Нормальное печатное слово. И по ящику говорят. Вы, извините, Лев Иванович, словно из космоса прилетели.

– Я из уголовки и все слова знаю. Но у тебя хорошее, одухотворенное лицо и речь почти нормальная, а что по телевизору говорят, повторять совершенно не обязательно. Признаюсь, Вика, история с ребятами и то, что Антона приучала колоться мадам, меня сильно задели. Однако криминала я пока не вижу. Я знаком с Верой Кузьминичной, она мне не понравилась, только этого мало, просто ничего. Рассказ твой занятный, но сплошная беллетристика. А вот Нонна меня интересует. Тоненькая ниточка, но ниточка. Но ведь ты фамилии Нонны не знаешь и, где девочка живет, не ведаешь.

– Это точно, и в казино она теперь появляется редко, – разочарованно произнесла Вика. – Хотя… Если я скажу мальчикам, что она мне баксы, простите, доллары должна, они Нонку вмиг найдут.

– А она действительно тебе должна? – спросил Гуров.

– Да пустяк, сто долларов, – ответила Вика. – Уверена, девчонка просто забыла.

– Прости, Вика, в начале разговора ты сказала, мол, подошла девочка, мы даже незнакомы. А девочка, оказывается, деньги у тебя брала. Не складывается.

Вика взглянула зло, даже стукнула кулачком по столу.

– Мент всегда мент, только и думает, что ему врут, объегорить хотят. У вас в мозгу компьютер? Я уже забыла, что говорила вначале.

– Случается, я тоже ужасно рассеянный, только не на работе, – сказал Гуров. – Так знакомая Нонна девочка или незнакомая?

– И голос у вас стал ментовский и глаза нехорошие. – Вика явно издевалась, но сыщик на ее подначки не реагировал.

– Ты из рогатки в зверя не стреляй. Меня и оглоблей обидеть трудно. – Гуров разозлился: если рассказ Вики выдумка, то все, еще и не построенное, рушится, словно воздушный замок.

Вика почувствовала, шутки кончились, если она хочет сохранить с человеком хорошие отношения, необходимо ответить четко и ясно.

– Когда девочка подошла ко мне, мы действительно знакомы не были. Ясно? – Вика взглянула, сыщик кивнул утвердительно. – То, что она рассказывала о Тихоне, я слушала невнимательно. Ясно? – Гуров снова кивнул. – Мы сели у бара, выпили, Нонка рассказывала о секте, я врубилась, надеялась, что она ляпнет и о Ляльке. Но девка пела о своем, мне снова стало неинтересно. В конце разговора она попросила сотню взаймы. Сначала я давать не хотела. С каких дел? Потом подумала, девчонка станет встречаться с Тихоном, может услышать интересное и о Ляльке, а когда деньги станет отдавать, авось и сболтнет. И я сотню дала. Верите?

– Обязательно. Раз личная корысть была, значит, говоришь правду. Так мальчики ее найдут?

– На все сто. Колян с ней месяц крутил и дома у нее бывал. Конечно, Платиновой из-за сотни поднимать кипеж несолидно. Но я сошлюсь на принцип: соплячка берет в долг и не отдает.

– Девчонку не трогать, может, у нее теперь и денег таких нет. Нужны все ее данные: фамилия, имя, отчество, адрес. – Гуров вынул из кармана сто долларов, положил на стол. – Мальчикам.

– Обижаете, Лев Иванович.

– Теперь это мое дело, а не твое. И не спорь. – Гуров поднялся. – Будут результаты, позвони.

Гуров приехал от Вики в министерство около четырех, коротко здороваясь на ходу и не очень вежливо пресекая вопросы коллег о том, есть ли новости, прошел в кабинет.

Сыщик достал уже из кармана ключи, когда услышал за дверью разговор, шагнул через порог и, к своему удивлению, увидел Станислава, а на стуле, боком к его столу, сгорбился неизвестный, который, несмотря на лето, держал на коленях замызганную кепку. Рабочий класс редко попадал в данный кабинет. Гуров предположил, что это водопроводчик, оказавшийся на крыше правительственного дома в момент трагедии.

Увидев Гурова, Станислав вскочил, чего не делал никогда, не считая бесконечных шуточек и буффонад. Еще больше втянув голову в плечи, поднялся со стула и допрашиваемый, понял, что вошло начальство. Гуров подмигнул Станиславу, неодобрительно покачал головой, указал рукой на стул:

– Здравствуйте, продолжайте свой разговор, – и сел за свой стол.

– Гражданин начальник, это не разговор, из меня душу с раннего утра вынимают! – Голос у мужичонки оказался на удивление басовитый.

– Да, не повезло вам…

– Фокин Василий Борисович, – подсказал Станислав.

– Оказались вы в ненужный момент в ненужном месте. Извините, господин полковник, ворвался не вовремя, не мог предположить, что наши друзья так оперативно откликнутся на нашу просьбу. Разрешите нарушить вашу беседу, раз у Василия Борисовича претензии, может, я смогу чем помочь.

– С начальством не спорят, – изображая недовольство, ответил Станислав.

– Так чем вы недовольны, Василий…

– Простите, что перебиваю, господин генерал, но я привык, чтобы меня Васей звали, – сказал Фокин.

– А я не генерал, а полковник, и зовут меня Лев Иванович. Вот и познакомились, Василий. Повернитесь ко мне лицом и жалуйтесь, выкладывайте все, – сказал Гуров.

Фокин развернул стул, уселся, даже выпрямился.

– Схватили меня вчера вечером – и за решетку. Вечером ни куска хлеба не дали, утром какая-то бурда, и уговаривают, чтобы я признался, что тех ребят с крыши скинул.

– Непорядок, – согласился Гуров. – Станислав, будь другом, принеси нам из буфета перекусить, мне тоже. А Василию пару банок пива. Василь, поешь – признаешься?

– Да ни в жизнь. Зачем же я такой грех на душу брать буду! – возмутился Фокин.

– Плохо, – Гуров осуждающе покачал головой. – Но ты, Станислав, все равно неси. Он сейчас голодный и злой, пожует, выпьет, может, и подобреет.

– Тогда и есть не буду! – заявил Фокин.

– Так не пойдет, я буду есть, а вы – смотреть, не по-людски. – Гуров кивнул Станиславу на дверь.

Когда Станислав вышел, сыщик спросил:

– Василий, вы водопроводчик, обслуживаете только данный дом или еще несколько?

– Я с одним-то еле справляюсь! – зло ответил Фокин.

– Что так? Добротный дом, поставили недавно, должно все работать исправно, – удивился Гуров.

– Мы тоже давно должны жить при коммунизме. – Фокина замучили длинными допросами, человек был обозлен до предела, Гуров понимал, что беседовать с ним сейчас практически бессмысленно.

– Сколько классов окончили? – свернул сыщик разговор в сторону.

– Я МВТУ с отличием окончил! – ответил с вызовом Фокин.

– Молодец, мне бы такой институт в жизни не осилить, – признался сыщик. – Я в технике – полная бездарность.

– Надо же такое придумать, уговаривать человека признаться в том, чего он не делал, да к тому же в бессмысленном, жестоком убийстве? – Фокин вскочил со стула, потоптался и сел на место. – У вас в голове такое умещается?

– У меня нет, – признался сыщик. – А я вас и не уговариваю. Вас прокуратура допрашивала?

– Допрашивала. Так он для виду писал, я же видел. Морда равнодушная, скучающая, вижу, приказали человеку, он выполняет, сам в дело не верит. Из всех, что меня пытали, прокурорский один с мозгами оказался.

– Извините. – Гуров снял трубку, набрал номер Гойды; когда тот ответил, сыщик сказал: – Ты по моему делу водопроводчика с высшим образованием допрашивал?

– Обязательно, – передразнивая Гурова, ответил Гойда. – Чекисты от безысходности умом двинулись. Я им так и сказал, человек, мол, к истории отношения не имеет и санкцию на арест даже не просите.

– Умница, но у них свои семьдесят два часа имеются, – возразил Гуров. – За такой срок из здорового больного изготовить можно.

Фокин слушал с интересом, а сыщик, нарушая все инструкции, вел разговор с одной целью: во что бы то ни стало успокоить подозреваемого и расположить к себе.

– Зачем звонишь? – спросил следователь.

– Беседую с человеком, интересно твое мнение, – усмехнулся Гуров.

– А он что, еще под стражей? – возмутился следователь. – Экспертиза установила, что Фокин к погибшим не подходил, на нем туфли с характерным рисунком. Извини, Лев Иванович, я занят, – он положил трубку.

– Ну, что он говорит? – спросил Фокин.

– Секрет. Василий, вы в котором часу приходите на работу? – спросил сыщик.

– Так по-разному, – уже миролюбивее ответил Фокин, который почувствовал, что новый начальник ничего «грузить» на него не собирается. – Обычно прихожу к восьми, ежели какое ЧП, так и ночью работаю.

– Да какое же ЧП в таком доме может произойти? – удивился Гуров. – Не новостройка, дому не сто лет.

– Ну а если полную ванну воды напустить? Или молотком кран спьяну расхерачить? Да я всего и не упомню, чего господа выделывают. К тому же я числюсь водопроводчиком, я и слесарь, и сантехник, и еще черт знает кем работаю.

– Василий, а когда вы познакомились с Антоном Сергеевым? – невзначай спросил Гуров.

– С парнем, что на крыше… – Фокин запнулся.

– Вы говорите, что на работу приходите к восьми. Так? – Сыщик сделал вид, что слов Фокина не расслышал. – Так зачем вы в шесть утра на крышу полезли? Вызов был или как?

– Вот! – Фокин указал на Гурова пальцем. – Человек сто мне этот вопрос задали, я отвечаю, мне никто не верит. Нет, прокурор мой ответ записал, душу не вынимал.

– Не прокурор, а следователь прокуратуры, – поправил Гуров. – Что же вы следователю ответили?

– Правду, что и всем. У меня с похмелья бессонница, и встал я в пять утра. Опохмелиться дома нечем, я на улицу подался. Куда идти? Ноги сами на работу ведут, в доме народ богатый живет, случается, поутру только с гулянки молодежь возвращается. Пришел, сержант дремлет, одним глазом на меня глянул, отвернулся. Я походил у подъезда, никого, и тут вспомнил, что под крышей у меня один вентиль тек, – Фокин говорил быстро, чувствовалось, что данную историю рассказывал уже неоднократно. – У меня ключи от черного хода имеются, я дом обошел, на лифте поднялся на чердак. Прошел чуток, слышу, с крыши музыка гремит. Думаю, что за черт, как такое может быть, и на крышу вышел. Там ходов, переходов не счесть. Музыка гремит совсем рядом. Мне любопытно, я этот куб, что на новых домах на крышах ставят, обошел, смотрю, парочка сидит, обнявшись, рядом магнитола стоит. Ну, ребята сидят не так, чтобы ноги свисали, да там так и не сядешь: низенький, кирпича в два, но барьерчик имеется.

Я крикнул, мол, не валяйте дурака, валите отсюда. Они не слышат, у них граммофон-то рядом гремит. Я ближе подошел, снова кричу, тут Антон встал, девчонку на руках держит, я испугался. Думаю, может, наркоманы или пьяные, я их напугаю, они свалятся, так я виноват буду, скажут, чего кричал? Я повернулся и в дверь ушел. Шага не сделал по лестнице, слышу крик. Но не ребята кричали, голос мужской, низкий. Я ходу, в лифт, спустился, дом обошел, там люди, обступили что-то, головы задирают, руками наверх тычут. Я понял, что шарахнулись мои голубки. Я нормальный мужик, мне лишнего не надо, я и ушел. Они люди богатые, с властью пусть сами разбираются.