Текст книги "Волчий билет"

В кабинет вернулся Станислав, принес тарелки с сосисками, две банки пива, бутылку колы.

Гуров сказал:

– Давай, Василий, перекусим, потом расскажешь. – Он взял колу, пару сосисок, остальное подвинул Василию, тот поблагодарил, начал быстро есть.

Гуров ел нехотя и без злости, даже равнодушно, думал, что народ дошел до края черствости, никому ничего не надо, лишь бы день прожить. Спившийся человек работает в доме, где живет правительство, значит, местный фээсбэшник тоже пьет без просыпу. Опер-первогодок сообразит, что по сотне причин Василий не годится на роль убийцы. И прекрасно сообразили, но двое-трое решили карьеру сделать, ведь «сверху» сказали, что нужен убийца, начали выжимать из мужика признание. Разумные отстранились, им все равно, безразлично, кто погиб, как, лишь бы их лично не трогали. Никакой, даже самый продажный прокурор не даст санкцию на арест Фокина, и судебная перспектива у такого дела нулевая. Мало ли чего хочет богатенький папаша, которому выгодно на каждом углу кричать, что его единственного сына убили, а не свалился он с крыши, объевшись наркотиков.

Гуров посмотрел на водопроводчика с высшим образованием. Он соображает, чем такое «убийство» может для него кончиться. Но и ему сейчас все равно, сейчас главное – поесть да пива выпить, и все дела. Тоже мне, киллер нашелся, мать его так. Он за бутылку, конечно, может кирпичом по голове шарахнуть, но кто из окружения Сергеева к такому человеку обратится? И как Фокин может знать, что парень на крышу полез, да еще не один, а с девчонкой? И прав абсолютно Игорь Гойда, все это глупость несусветная, говорить стыдно. Сотни умнейших, порядочных ребят в контрразведке работают, а нашлись несколько дураков и мерзавцев, всю организацию дерьмом с ног до головы вымажут. А что, Паша Кулагин не соображает, что с него первого погоны снимут и выгонят? Один толковый журналист зацепится, материал опубликуют на Западе, дело раздуют, и пошло-поехало. Это что за страна такая, скопище сумасшедших? Мы кому деньги даем, помогаем экономику налаживать? Взгляните, они вчера с дерева слезли, еще совсем дикие.

– Поели? – строго спросил Гуров. – Вторую банку пива не пейте, у вас и так с головой не все в порядке.

– Обижаете, начальник…

– Была бы моя воля… – перебил Гуров и матерно выругался. – МВТУ окончил, до подсобного рабочего опустился. Наверняка шумишь, что во всем демократы виноваты. Ты сам собственной судьбой сортиры подтираешь, а люди виноваты?

– Лев Иванович, не убивал я! – крикнул Фокин.

– Вы когда познакомились с Антоном Сергеевым?

– Считай, месяц. Я у него на пиво попросил, – ответил Фокин, замолчал, смотрел испуганно. – Только я обещал, что никому…

– Обещал! Человек слова! Нету больше Антона, считай, свободен ты от своего слова, – сказал Гуров.

– А Вера Кузьминична? Она тоже знала…

Гуров тотчас понял, что выходит на другую историю, а Вера Кузьминична женщина крайне серьезная. Сыщик мгновенно собрался, изменил тон, заговорил серьезно:

– Попрошайничать стыдно, но грех не большой, ну, спросил на пиво, а дальше?

– Антон в то утро вроде не в себе был, смотрит на меня, молчит, мы у лифта встретились. Потом он как бы в себя пришел и говорит: «Я вам, Василий Борисович, не только на пиво дам, если вы мне в одном деликатном деле поможете».

Вошли в лифт, поднялись на ихний этаж, дверь в квартиру приоткрыта, на полу сумка стоит. Антон мне и говорит, мол, какой-то пакостник у их двери мертвую кошку прибил, надо захоронить, и на сумку показывает. Я отвечаю, это запросто, только к чему хоронить, можно в мусорку выбросить. А он отвечает, мол, нет, выбросить нельзя, в землю закопать требуется, и сотню мне сует. Тут дверь скрипнула, чую, за ней стоит кто-то. Антон взглянул и громко сказал: «Я сейчас, все нормально». Ветерком потянуло, и из-за двери пола халата высунулась, отдернулась, дверь захлопнулась. Тот халат я точно знаю, в нем Вера Кузьминична ходит. Я ее на лестнице в нем видел. Ну, я сумку забрал, сотку в карман сунул и в лифт.

А как от дома отошел, интересно стало, думаю, кто это мертвых кошек к дверям прибивает? Я сумку приоткрыл, полиэтилен раздвинул, а там, боже ты мой… Кошка, словно кролик в магазине, во всю длину по животу разрезана. Ну, закопал я, потом напился, не знаю, как домой попал.

– А где закопали, помните, место найдете? – спросил Гуров.

– Ясное дело. У соседнего дома, рядом с мусорными баками, – ответил Фокин.

– А чем копали? – поинтересовался Гуров.

– Лопату с собой из подсобки взял.

– Поехали. Если вы правду рассказали, пойдете домой. – Гуров кивнул Крячко на дверь.

Василий Фокин вышел из «Мерседеса», взглянул на мусорные баки, на одиноко стоявшую сосну, воткнул лопату в землю и уверенно сказал:

– Здесь. – Затем он сделал шаг в сторону, вновь вонзил лопату.

Станислав тоже вышел из машины, вынул из кармана нож, ковырнул землю, недовольно покачал головой и методично начал вонзать нож вокруг указанного места.

– Ты похож на Гека Финна, – сказал Гуров, закуривая. – Можно вызвать людей, но я бы не хотел.

– Ясное дело, – согласился Станислав, продолжая свою работу. – Мы не клоуны, чтобы любить зрителей. – Он вновь ударил землю ножом. Он ушел в нее по рукоятку.

Продолжая тыкать ножом, Станислав очертил небольшой четырехугольник и сказал:

– Копай, Вася.

Сняв несколько лопат земли, Фокин обнажил матерчатую лямку, а вскоре вытянул на поверхность всю сумку.

Станислав сделал снимок сумки, сфотографировал и Фокина, принюхался, сказал:

– Провоняет весь багажник.

– Проветришь. Василий, засыпь могилу, сядь в машину.

Станислав убрал находку в багажник, сел за руль. Фокин устроился сзади. Гуров вынул из «бардачка» большой блокнот, открыл, протянул Фокину.

– Пиши расписку, что обязуешься о сегодняшнем раскопе никому не говорить и без разрешения полковника Гурова из Москвы не уезжать. Число, подпись.

Фокин писал долго и старательно, когда закончил, Гуров у него блокнот забрал и сказал:

– Иди домой. И брось пить, иначе посажу в тюрьму. Всем рассказывай, что к убийству отношения не имеешь, но у тебя взяли подписку о невыезде. Понял?

– Не дурак, – Фокин кивнул. – А сегодня-то еще можно выпить?

– Завтра хлебнешь, считай, что пока сидишь. – Гуров говорил без нажима, равнодушно. Такая манера разговора сыщика звучала убедительнее всяких угроз.

Фокин быстро ушел. Станислав повернул ключ зажигания, спросил:

– Теперь куда?

– Давай поменяемся позициями, – ответил Гуров. – Я сажусь за руль и спрашиваю, а ты мне отвечаешь. Ты же каждый день думаешь, Стас, что как сыщик мне не уступаешь и мои указания надоели тебе до чертиков.

– Не каждый, примерно раз в неделю, – флегматично ответил Станислав. – Зачем тебе разложившийся труп кошки?

– Да понятия не имею! – рявкнул Гуров. – Но мы отвезем его на Петровку в криминалистическое управление к полковнику Кузькину.

– Валера будет в восторге. – Станислав тронул машину, покосился на Гурова. – Удивляюсь я тебе, Гуров.

– Убежден, что не чаще, чем удивляюсь себе я сам, – ответил Гуров задумчиво. – Я хочу получить официальный документ, что труп принадлежит действительно кошке, и отметить приблизительное время захоронения. Может пригодиться.

– Ты мне так и не сказал, зачем встречался с Викой. Я ее видел, она ответила, чтобы я спросил у своего начальника. – Станислав вздохнул. – Ты мне не веришь.

– Дурак. Я себе не верю, – ответил Гуров. – Если я тебе расскажу, мы будем разрабатывать одну версию. Я хочу, чтобы ты выработал собственную. Если они совпадут, тогда мы попали в цель и упремся. Ты уже взрослый, обязан думать самостоятельно.

– Хотя бы подскажи направление, – сказал Станислав.

– Нет. Могу лишь напомнить тебе хорошо известные факты. Существует мультимиллионер, у него погибает при невыясненных обстоятельствах сын-наследник. Остается молодая жена с известным прошлым. Если у тебя из данных фактов ничего не сложится, меняй профессию.

Сыщики долго молчали, наконец Станислав произнес:

– Нужен мужчина.

– Возможно. – Гуров пожал плечами.

– Однако объяснить смерть ребят не удается, – задумчиво сказал Станислав.

– Не удается, – согласился Гуров. – Но это не значит, что объяснения не существует. Мы нашли труп кошки, больше я тебе не скажу ничего.

Глава 4

Алену Васильеву и Антона Сергеева хоронили в разное время и на разных кладбищах. Платон Викторович без особого труда, но за большие деньги сумел получить место на Ваганьковском кладбище. Мать Алены, как многолетняя исступленная прихожанка, смогла добиться только того, чтобы урну с прахом дочери захоронили на Головинском. Незнатно, однако прилично, в Москве сейчас захоронения разрешали в Митине, да и то с большими сложностями. Ездить туда бедной женщине было трудно, и она благодарила батюшку, который помог с Головинским.

– Ты поедешь на Ваганьковское хоронить парня, – сказал Гуров, – возьми с собой Котова, возможно, вам удастся там увидеть одного человека. Если вы его засечете, кровь из зубов, но установить место жительства, фамилию и прочее. Мне он известен под именем Тихон, но скорее это лишь кличка. Мое мнение, что он на кладбище не придет, но кто его знает.

Гуров дал другу имеющееся описание Тихона.

– Хахаль Верочки Сергеевой? – спросил Крячко. – Почему сам не едешь, это же крайне серьезно?

– Потому, – грубо ответил Гуров. – Все тебе объяснить. – Сыщику за свою грубость стало стыдно, и он мягко добавил: – Как «наружники» вы с Григорием не хуже меня, а лучше. Я не хочу светиться на Ваганьковском, там меня могут увидеть люди, мне не нужные. Стас, я достаточно подробно объяснил? Если у тебя есть вопросы, не стесняйся.

Станислав смутился, что ему свойственно не было, и заторопился к дверям. Разговаривали сыщики в своем кабинете, после вчерашнего взаимоотношения у них были прохладные. Станислав на друга обиделся, Гуров, как обычно, на такие пустяки внимания не обратил, чем обидел еще сильнее.

Стас ушел. Гуров запер сейф, позвонил домой, у Марии был свободный день, она сразу сняла трубку.

– Слушаю.

– Ты не передумала? – спросил сыщик. – Это будет долго и тяжело.

– Я знаю, – ответила Мария. – Ты когда заедешь?

– Петру доложусь и выезжаю.

– Надо что-то купить на поминки, а у нас нет денег, – сказала Мария.

– У меня имеются.

– Значит, занял, как отдавать будем? – спросила Мария.

– Я не занял, а отнял, отдавать не придется, – ответил Гуров. – Жди, – и положил трубку.

В семь утра Гуров приехал на квартиру миллионера, дверь открыла горничная, смотрела враждебно, войти не пригласила.

– Я к Платону Викторовичу. – Гуров шагнул через порог, и девушка была вынуждена посторониться.

– Они еще не встали, – растерянно сказала она.

– Ничего, я его подниму. Проводите меня, у вас заблудиться можно. – Гуров был одет в старый потертый джинсовый костюм, горничная не сразу узнала сыщика.

– Это вы? – Она пошла вперед, всем своим видом давая понять, что за последствия не отвечает. – А Вера Кузьминична уже поднялась, может, лучше к ней?

– Я сказал, мне нужен Платон Викторович. – Гуров открыл дверь, возле которой остановилась горничная, вошел и увидел хозяина, тот в пижаме стоял у окна и кормил рыбок в аквариуме.

– В чем дело? – резко спросил он, глядя на Гурова пустыми глазами.

– Здравствуйте. Я полковник Гуров. – Он отстранил горничную и закрыл дверь. – Извините, что рано, но сегодня, как я понимаю, похороны.

– Вам какое дело? И по какому праву? – Сергеев был абсолютно не тем человеком, что два дня назад хмельной угощал Гурова в своем кабинете.

– Мое право нигде не записано, Платон Викторович, – ответил Гуров. – На похороны мне нужны деньги.

– Что? Не понял? – Сергеев повысил голос и придвинул к себе один из трех телефонных аппаратов. – Да вы знаете, что я с вами сделаю?

– Абстрактно могу представить. А вам я сейчас набью морду очень конкретно. Рука у меня тренированная, тяжелая.

Сергеев оставил телефон, даже отошел в сторону и совсем иным тоном спросил:

– А словами объяснить нельзя?

– Похороны, – повторил Гуров. – Ваш сын погиб не один. Сколько вы истратили денег в эти дни?

– Не знаю, надо спросить…

– А у матери любимой вашим сыном девушки денег нет. Похоронить надо и помянуть тоже. У меня лишь офицерская зарплата, и трупов хватает, – Гуров тяжело выдохнул, ему стало противно, запал прошел. – Не знаю, сколько надо, давайте деньги.

– Конечно-конечно. – Хозяин засуетился, отодвинул стенку шкафа, начал шарить по карманам многочисленных пиджаков. – У меня наличности нет, могу дать кредитную карточку.

– Не говорите глупостей, зовите жену, – сказал Гуров. – У нее деньги наверняка имеются.

Хозяин рванулся к двери и чуть не налетел на Веру, бледную, судорожно сжимавшую воротник халата. Понимая, что миллионер ничего толком объяснить не сможет, Гуров сказал:

– Здравствуйте, в доме имеются наличные деньги? Вы, видимо, запамятовали, что невесту Антона тоже надо похоронить. А в том доме денег нет.

Супруга, видимо, ожидала значительно худшего; узнав, что нужны лишь деньги, сразу успокоилась, деловито спросила:

– Сколько вам требуется, Лев Иванович?

– Не знаю, думаю, одной десятой от ваших расходов будет достаточно, – ответил Гуров.

– Подождите минуточку. – Хозяйка скрылась в глубине квартиры.

Мужчины остались одни. Факт, что женщина взяла бразды правления в свои руки, подействовал на хозяина как мощный допинг. Вытерев пот с лица, он выпрямился и, криво улыбнувшись, спросил:

– Вы и впрямь посмели бы меня ударить?

– Я сказал, набью морду, что означает не просто разок ударить. – Гуров взглядом оценил комплекцию хозяина и нехорошо улыбнулся. – Вам бы накладывали швы, и вы бы объясняли, что упали с лестницы. Перестаньте изображать из себя жертву, несчастного отца, у которого убили сына. Антона убили вы сами.

– Я? – Сергеев схватился за грудь.

– Не один. Я все выяснил. Антон кололся, и вы это знаете, а я имею доказательства, – уверенно солгал Гуров. – Сына прикончили вместе с супругой. – Сыщик сжал кулак. – Вот вы у меня где. И не только имя, репутация, но и ваша жизнь. Ведите себя тихо-тихо, возможно, я вас и спасу. Посмотрим, как карта ляжет. И делиться ни с кем не советую. Горбун несет свой горб в одиночку.

– Вот. Пожалуйста, – сказала Вера, входя в комнату и протягивая Гурову пачку долларов в банковской упаковке. – Здесь десять тысяч.

– Много, я принесу вам остаток. – Гуров опустил пачку в карман куртки.

– Оставьте их матери, – ответила Вера.

Гуров ничего не ответил, кивнул и вышел. Потому он и сказал Марии, что деньги у него имеются.

Сыщик зашел в приемную Орлова, секретарь перестала набирать номер, положила трубку.

– Лев Иванович, вас просят… – Верочка запнулась: за много лет совместной службы она впервые видела всегда лощеного сыщика одетого как рабочий или приезжий. – Вас срочно просит к себе генерал-полковник, но в таком виде…

В каком он виде, Гуров не дослушал, побежал по коридору. Секретарь Бодрашова, увидев Гурова, ничего не сказала, молча кивнула на дверь.

В кабинете, кроме хозяина, находились Орлов и генерал-лейтенант Кулагин, работавший в контрразведке и ожидавший, что не сегодня, так завтра его выгонят. Когда сменяли начальника ФСБ, начальника контрразведки меняли почти наверняка.

– Здравия желаю! – Гуров вытянулся и попытался щелкнуть стоптанными кроссовками. – Извините за внешний вид, но меня перехватили, когда я убегал на операцию.

– Извиняем, Лев Иванович, – замминистра широко улыбнулся. – А знаете, вам идет, вы смотритесь моложе и симпатичнее.

– Спасибо, Алексей Алексеевич. – Гуров взглянул на своего шефа, который ни о какой операции не знал, и доложил: – Петр Николаевич, я вчера вечером вам докладывал, что сегодня хоронят девочку, которая была вместе с сыном Сергеева. Бедная семья, старое заброшенное кладбище, я должен соответствовать. Теоретически я могу там встретить интересного человека.

– Вы едете с группой? – спросил Бодрашов.

– Один, Алексей Алексеевич, – ответил Гуров. – Шансов на встречу немного, а если состоится, меня и одного вполне хватит.

– Вам виднее! – Бодрашов махнул тяжелой рукой. – Так вы считаете, что задержанный Фокин нам неинтересен?

– Считаю. Согласовал вопрос с прокуратурой. Она того же мнения. Он может оказаться интересным свидетелем по вновь открывшимся обстоятельствам.

– Почему не знаю? – недовольно спросил Бодрашов.

– Потому, Алексей Алексеевич, что вы заместитель министра, и если я начну вам все свое дерьмо докладывать, вы в нем и потонете, – ответил Гуров и демонстративно посмотрел на часы.

– Ладно, идите, – сказал Бодрашов.

– Позвони мне домой, – сказал Орлов.

– Я к тебе завтра зайду, – добавил Кулагин.

– Всего доброго. – Гуров кивнул и исчез за дверью.

Мария взяла в костюмерной театра ношеное черное платье, подходящие туфли, черную ленту, которой подвязала волосы, сняла кольца, оставив на руке лишь скромные часы. Она осталась такой же красивой, отметил Гуров, даже в чем-то выиграла: скромный наряд и отсутствие косметики подчеркивали белизну кожи и чарующий блеск ее глаз. Гуров в задрипанном джинсовом костюме, который он не разрешал выбрасывать, так как надевал во время поездок в деревню к родителям, смотрелся совсем молодым стройным мужиком, едва ли не парнем, а седина придавала некоторую загадочность.

Новая одежда делала супругов свободнее в движениях, проще. Возможно, одежда была и ни при чем, просто Мария перестала быть знаменитой актрисой и не думала о том, что необходимо соответствовать, а Гуров забыл, что он полковник и опер-важняк, походил на обычного офицера в отставке, своего парня, с которым можно трепаться ни о чем, травить анекдоты.

Они нравились друг другу, Мария даже сказала:

– Так и будешь теперь ходить, белая рубашка и галстук тебя просто уродуют.

– Как скажешь, Маша, – ответил сыщик. – Только согласую вопрос с моим руководством. – Гуров свернул с Ленинградки и через пять минут был уже у входа на кладбище. Он поставил машину чуть в стороне, чтобы не обращать на нее внимание хоронивших.

Мария купила цветы, скромные, но достойные, и супруги вошли на кладбище.

– Ты знаешь мать в лицо? – спросила Маша.

– Сориентируюсь, – ответил Гуров. – Не забудь, нам необходимо попасть на поминки.

– Нас пригласят, – уверенно ответила Мария, и они пошли по центральной аллее среди старинных памятников и скромных современных могил.

Каждый знает, на кладбище и воздух особенный, более свежий, чуть терпкий, и люди ведут себя совсем иначе, не суетятся, больше молчат, а разговаривают тихо, короткими фразами.

Гуров определил для себя, что ищет группу пожилых женщин, человек пять-восемь, не более, одетых скромно, даже бедно, среди них возможны одна-две пьяные, более говорливые. Из рассказа Валентина Нестеренко сыщик понял, достаток матери и дочери лежал ниже уровня бедности. Ну соберутся соседки по дому, может, мужичок-пенсионер присоединится в надежде, что стаканчик нальют.

Мария остановила мужчину в комбинезоне и с лопатой, спросила:

– Извините, сейчас где проходят захоронения?

– Натолклись, словно кильки в банку, мест давно нет, а они все лезут. – Рабочий был поддатый и отчего-то агрессивный, видимо, попало от начальства.

Гуров взял его за бицепс, умышленно сделал больно, тихо, но жестко спросил:

– Ты себе-то местечко оставил?

Видно, мужик был неслабый, к такому тону не привык, больше сам командовал, но, почувствовав хватку незнакомца, услышав уверенный голос, возникать не стал, спросил:

– У вас какой номер?

– Не знаю. – Гуров тронул небритую щеку могильщика. – На бритье не хватает? Подождать, пока люди с родными попрощаются, сил нет?

– А где ты видел нашего брата трезвым? – Мужик хотел взглянуть вызывающе, но, столкнувшись с парой голубых, жестких, словно ледышки, глаз, умолк. – Кого хороните?

– Алену Васильеву, двадцать лет, – ответил Гуров. – Провожают ее пять-шесть женщин.

– И все нищие, – хмыкнул могильщик. – Это Витьке повезло. Вон туда ступайте! – Он махнул рукой в неопределенном направлении.

– Проводишь и Витьке поможешь, – сказал Гуров и подтолкнул мужика в боковую аллею, незаметно для Марии ткнув двумя пальцами под ребра. – Деньги будут.

Мужик икнул, схватился за бок и потрусил вперед.

– Ты здесь-то можешь человеком, а не ментом быть? – зашептала Мария.

– Не могу! – Гуров ответил так, что Мария замолчала.

Вскоре они подошли к группке женщин, которые стояли, сбившись в кучку, а мужик в робе лениво ковырял лопатой сухую землю.

– Я же заплатила, могилку обещали заранее приготовить, – говорила худая женщина, прижимавшая к груди урну с прахом.

Гуров подтолкнул Марию и напомнил:

– Елена Петровна.

Мария сказала:

– Здравствуйте, извините. – Обняла мать Алены за плечи и зашептала: – Дай бог вам сил, Елена Петровна. Не волнуйтесь, сейчас все образуется. Муж распорядится, – и отвела женщину в сторону.

Гуров подошел к мужикам, сунул каждому в карман по нескольку купюр, сказал:

– Даю пять минут! И не дай бог задержаться. Захоронить урну – не могилу вырыть!

Могильщики перебросились парой слов и вонзили лопаты в землю, но Гуров остался недоволен, у одного лопату отобрал, сказал:

– Веди сюда бригадира. Бегом!

Мужик что было сил затрусил к входу, а Гуров смачно плюнул на ладонь и начал копать. Оставшийся с ним рядом глянул испуганно и тоже принялся за дело.

Минут через пять шепнул:

– Для урны хватит.

– Копай, падла, зашибу, – спокойно ответил Гуров.

Вернулся гонец и, видимо, бригадир, притащили цементный квадрат в виде оконной рамы, уложили на яму. Мария подвела к могиле мать покойной, женщины встали на колени, опустили урну, руками засыпали землей. Гуров помог женщинам подняться, затем взял мать и бригадира под руки, заговорил:

– Заборчик невысокий, скамеечку, я скоро мраморную доску поставлю. Елена Петровна скажет, что написать. Ты, – он ткнул жестким пальцем бригадира в грудь, – проследишь.

– Конечно-конечно. Мы с радостью, по-христиански, – бормотал бригадир. – Надо в контору идти, все оформить.

– У тебя плохо со слухом? Ограду и скамейку поставить к вечеру. Завтра приеду, взгляну, бумаги подпишу. А ты старайся, на кладбище тесно, но для тебя место найдется. – Гуров отсчитал в кармане пять бумажек, протянул бригадиру пятьсот долларов. – Все понял или повторить?

– В лучшем виде, в лучшем виде, – бормотал бригадир, пряча деньги. – Все по-христиански.

Гуров кивнул Марии, и она повела мать к центральной аллее, бригадир проводил женщин взглядом и уже нормальным голосом сказал:

– Мамаша дала триста рублей, сказала, у нее больше нету.

– У нее и нету, я сегодня прилетел, – ответил Гуров.

– А вы кто покойнице будете?

Гуров взял его за отвороты куртки, приподнял так, что мужичок еле касался земли носками ботинок:

– Я – прохожий! Под кем сегодня кладбище?

– Мне неизвестно, я человек маленький. Братки заходят, так они со мной дела не имеют.

– Передай браткам, приезжала «контора». Запомнишь? «Контора»! Если у них имеются вопросы, я буду у могилы послезавтра в девятнадцать. Усек?

– Сделаем!

– Значит, ограда, скамейка. Мраморную доску привезут. – Гуров кивнул, пустился догонять женщин.

«Пежо» – машина с виду небольшая, но вместительная. Мать с Марией, обнявшись, сели спереди, рядом с Гуровым, остальные поместились сзади.

Минут через сорок они уже были в одном из переулков старой Москвы. Глядя на сервировку стола, Гуров вспомнил рассказы мамы о празднествах военного времени.

– Маша, узнай, сколько всего будет человек? – сказал Гуров.

– Уже узнала. Двенадцать. Возьми с собой женщину, докупи чего надо, не вздумай покупать дорогую рыбу и шампанское, – наставляла Мария мужа, заметив, что хозяйка за ними наблюдает, перекрестила, подтолкнула к дверям.

С сыщиком в магазин отправилась девчонка лет пятнадцати, дочь соседей Васильевых. Девочка поглядывала на Гурова с любопытством, потом сказала:

– А я вас раньше в доме не видела. Вы давно покойную знали?

– Я, дочка, не знал Алену. Она дружила с тобой?

– Она была взрослая и со школы дружила с Антоном, – ответила девочка. – Меня Светкой зовут, а вас?

– Лев Иванович. – Гуров улыбнулся. – Ты придумала, что мы с тобой будем покупать?

– Картошки купим, помидоры, огурцы, лук. Я салат сделаю. А у вас много денег? – Она взглянула хитро. – Из нашего супермаркета без штанов можно уйти.

– А спиртное? – спросил Гуров. – Елена Петровна вино любит или водку?

– Она вообще-то… – Света запнулась. – Нет, это ужасно дорого. Тетя Лена раньше, когда муж был, коньяк пила. А как он сбежал…

– Не надо об этом. Сегодня такой день… – Гуров открыл дверь магазина, вручил девочке корзинку, другую взял себе, пошел между рядов и перестал слушать свою спутницу.

Первое время она дергала его за рукав; когда он бросил в корзинку две банки икры, тихо сказала:

– Положите на место, дядька уже смотрит за нами.

– Тебе показалось, детка, мы не шикарные покупатели. Шикарные сюда не ходят.

– Но он знает меня, что я обычно покупаю, тоже знает, – испуганно шептала Света.

Гуров согласно кивнул, добавил упаковку с салатом и перешел к стойке со спиртным. Здесь он взял две бутылки импортного портвейна, два коньяка, а для себя и Марии бутылку «Абсолюта». Затем попросил уложить ему коробку пирожных, взял из морозильной камеры торт-мороженое и направился в кассу. Он не очень разбирался в том, что полагается на поминальном столе. Девочка прижалась к его боку, сыщик ее отстранил и строго сказал:

– Тебя послали мне помогать? Вот и рассовывай провизию по сумкам. – Взглянул на охранника в форме, который стоял по другую сторону кассирши, громко спросил: – Служивый, вы словно покупателя никогда не видели, – и вынул из кармана две пачки сотенных в банковской упаковке. Гуров заранее поменял половину долларов на рубли. Взял сдачу, подхватил четыре сумки, две взяла Света, и они вышли на улицу. Охранник курил на ступеньке, придержал дверь и извиняющимся тоном сказал:

– Вы меня простите, но у нас всякое случается.

– Я знаю. – Гуров взглянул охраннику в глаза, и менты узнали друг друга.

– Заходите, – сказал охранник.

– Это вряд ли, – ответил сыщик.

– Все точно как в кино, – заявила Света. – Я даже есть расхотела.

На кухне, когда раскладывали покупки, сначала ахали, затем умолкли. Елена Петровна потянула Гурова за рукав, толкнула одну из дверей, и они вошли в комнату соседки.

– Вы кто такой? – Глаза у Елены Петровны были сухие, лихорадочно блестели. – Служите у Сатаны? Угощаете на сатанинские деньги?

– Елена Петровна, прошу вас, присядьте. Разрешите закурить?

Она села на край тахты и не сводила с Гурова напряженного взгляда, спросила:

– Сатана откупиться хочет? Я в рот куска не возьму.

Дверь приоткрылась, в комнату вошла Мария.

– Елена Петровна, я жена, знаю, он неверующий, но значительно ближе к Христу, чем к Сатане. Верьте мне, Елена Петровна. – Неожиданно губы у Марии задрожали, она отвернулась.

Елена Петровна плакала беззвучно. Мария тихо вышла. Гуров злился, не знал, с чего начать. Он собирался разговаривать с матерью Алены после застолья, когда напряжение и слезы уже пройдут.

– Извините меня, Елена Петровна, подождите минуточку, – сказал Гуров и вышел из комнаты.

Елена Петровна встала, подошла к висевшей в углу иконе, начала молиться, опустилась на колени.

Сыщик вернулся быстро, принес тарелку с куском черного хлеба с колбасой и два стакана, в одном был коньяк, в другом – водка, тихо поставил на стол, ждал, когда женщина закончит молитву. Неожиданно легко мать поднялась на ноги, села за стол напротив Гурова, взглянула на стаканы, улыбнулась, и сыщик увидел, что женщина совсем не старая, примерно его ровесница.

– Елена Петровна, давайте помянем, затем несколько слов скажу я, а вы ответите, если пожелаете, на мои вопросы.

Она молча кивнула, понюхала стакан и сказала:

– Меня с ног сшибет, я не ела трое суток.

– Сделайте глоток, Бог простит. – Гуров разломил бутерброд пополам, взял стакан водки, взглянул на икону, выпил одним глотком.

Женщина перекрестилась, отпила из своего стакана.

– Я полковник милиции, нам не нравится, как погибли дети. Я говорю кощунственно, когда погибают дети – это не может нравиться. Я не могу найти криминал, а я раб закона. Нет криминала, нет преступления, а значит, нет и наказания.

– Сатана слышит вас и хохочет, – сказала Елена Петровна и выпила еще глоток, она не опустила стакан на стол, держала перед собой.

– Верно. Сатана хохочет, но мой век короток, я только человек. Я не хочу ждать Высшего суда, хочу увидеть на земле, как он корчится, молит о пощаде. Утром я был у одного из его слуг, видел ужас в его глазах, но мне этого мало. Теперь вопрос. Почему вы упомянули Сатану?

– Почему? – Женщина всхлипнула. – За просто так люди с крыши не падают. Последний месяц Алена с лица совсем плохая стала, одни глаза остались. И парень ее сильно сдал, раньше хороший был, добрый, я смотрела, все радовалась. Я стала дочку пытать, она и поведала, что Сатана ему знак свой прислал. Живую кошку к двери ножом прибил. Я с подругами поделилась, они говорят, мол, знамо дело, жди смерти. Может, вы и есть? – Несчастная мать отстранилась.

Гуров широко перекрестился и сказал:

– Грешен я, неверующий. Но господом богом клянусь, с ворами и убийцами дело имел, а с нечистой силой если и встретился, то впервые!

– Значит, вот откуда деньги! – шепнула женщина и хотела вылить свой стакан на пол.

– Стоп! – Гуров поднял руку. – Возможно. Но я отнял, не взял, а отнял у него деньги. – Сыщик поднялся, достал из карманов пачки, пересек комнату, положил деньги за икону. – Я держал их в руках, носил у сердца, это уже мои деньги. Теперь они у Пресвятой Девы. Пусть этот день пройдет, мы поедем с вами к могиле Алены и там поговорим.

Станислав сидел за своим столом и пытался разрешить задачу, которую два дня назад загадал ему Гуров. Крячко выписал на листе фамилии действующих лиц, соединил их стрелками, пытаясь получить какую-то логическую связь и в их поступках. На традиционный вопрос: «Кому выгодна смерть Антона Сергеева?» – сыщик имел лишь один малоубедительный ответ: «Вере Сергеевой, мачехе». Наследство мужа. Но для этого следовало ликвидировать и мужа. К тому же у женщины не просматривалось возможности организовать несчастный случай. И сам несчастный случай был под большим вопросом. Станислав лазил на крышу дома, плоскую ровную площадку, упасть с которой, да еще вдвоем, было крайне затруднительно, практически невозможно. Если только самим прыгнуть, но такой поступок никак не умещался в голове сыщика. Сидеть, слушать музыку, миловаться, а затем прыгнуть в бездну?

Стасу очень мешал сосредоточиться Гуров, который с отрешенным видом за своим столом рисовал на бумаге геометрические фигуры либо бездумно смотрел в окно. Он явно ждал телефонного звонка. Стоило аппарату тренькнуть, как шеф быстро снимал трубку.