Текст книги "«Чистое поле». Миссия невыполнима"

В город они въехали под вечер. Гиви, уверенно ориентируясь в лабиринте узких улочек старого города, подвез Калашвили к подъезду дома, где жили родственники – Гобелидзе. Его предложение поужинать в их кругу он и Имерлидзе вежливо отклонили. Сославшись на позднее время, они договорились собраться на следующий день.

Встречу Калашвили с родственниками нельзя было назвать радостной. Последние дни они жили на одних нервах. Мрачная перспектива быть выброшенными на улицу доводила Марго – жену брата – до истерики. Поэтому ужин для Калашвили стал пыткой. Все разговоры за столом начинались и заканчивались одним и тем же: как сохранить квартиру. С трудом дождавшись окончания ужина, он отправился спать.

Новый день не добавил Калашвили настроения. Убитый вид Кахи и молящий взгляд Марго навевали на него смертельную тоску и отбивали всякий аппетит. Торопливо проглотив хачапури и запив его крепким кофе, он, сославшись на срочные дела, отправился в город и возвратился обратно за несколько минут до времени, назначенного Гиви.

Тот был точен, ровно в час дня вместе с Имерлидзе подъехал к подъезду. Оба находились в хорошем расположении духа. На немой вопрос, читавшийся в глазах Калашвили, Имерлидзе ответил улыбкой и дал понять – проблема с квартирой Гобелидзе практически решена, остались лишь нюансы. Их он предложил обсудить за обедом. Калашвили воспрянул духом и, кажется, готов был отправиться не только в ресторан «Махараджа», кухню которого нахваливал Коладзе, а хоть к черту на кулички.

Ехать далеко не пришлось. Ресторан располагался в бывшей гостинице «Советская». В ней когда-то останавливались идеологически выдержанные члены партии, но не чуравшиеся проводить вечера в веселой компании невыдержанных комсомолок. И когда машина подъехала к гостинице, то Калашвили не сразу мог понять, где находится. Она начисто утратила свой советский облик.

С приходом Саакашвили к власти заря коммунизма, которая, по словам недавнего вождя Грузии, в прошлом члена Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе, вставала для грузин на севере – в Москве, безнадежно погасла. Теперь, но уже заря демократии, восходила для Грузии на западе – в Вашингтоне.

Саакашвили после шумного балагана под названием «революция роз», устроенного в парламенте, утвердившись во властном кресле, от слов перешел к делу. В приступе антироссийской ненависти он и другие «розовые революционеры», взращенные в питомниках ЦРУ и Госдепа США, с каким-то нечеловеческим остервенением уничтожали все советское, все русское. Даже великим Пушкину и Лермонтову, воспевшим Грузию в своих гениальных стихах, не нашлось места не только в Пантеоне славы, но и в литературе.

Грузинскому народу навязывались новые символы и идолы. Музей советской оккупации должен был напоминать ему, как изнывала советская Грузия под игом грузина Сталина, а обновленный проспект имени Д. Буша не оставлять сомнений: все дороги ведут в Вашингтон.

Та же судьба постигла гостиницу «Советская». Мраморную символику социалистического прошлого варварски сбили долотом. Знаменитую кровать, на которой спал поэт Маяковский, безжалостно выбросили на свалку. Кресло «всесоюзного палача» Берии, как эстафету, передававшуюся от директора к директору, растащили на сувениры. После переделки гостиница превратилась в нечто напоминающее буддийский храм и одновременно казино Лас-Вегаса.

– Приехали! – объявил Гиви и, не обращая внимания на знаки, заехал на служебную стоянку.

Оставив на ней машину, он, Калашвили и Имерлидзе направились к входу в ресторан. Импозантный метрдотель, ряженный под раджу, склонившийся перед ними в заискивающем поклоне, официант, рассыпающийся мелким бесом, чарующая грузинская мелодия и сладкий елей, лившийся из медовых уст Гиви в захмелевшую душу земляка, «мыкающегося на чужбине за грошовую зарплату», а также намеки на то, что они смогут замутить серьезный бизнес, вскружили голову Калашвили. В его воображении вместо прокуренного армейского кабинета уже вырисовывался респектабельный офис и длинноногая секретарша в приемной. Окончательно он поверил в неограниченные возможности Гиви, когда в его руках появилась заветная справка. В ней черным по белому было написано: Гобелидзе являются законными собственниками трехкомнатной квартиры в Тбилиси. В порыве благодарности Калашвили предложил Коладзе и Имерлидзе тут же отправиться к ним и отметить столь счастливое событие. Они вежливо отказались, и Гиви объявил новый тост:

– За будущие наши общие успехи!

Имерлидзе присоединился к нему и со смешком добавил:

– А у нас в тылах еще говорят: чтобы у нас все было, а за это ничего не было.

– Идет! – согласился Калашвили.

Не успели они закусить, как у Имерлидзе зазвонил сотовый телефон.

– А-а, это ты, – недовольно произнес он и осекся: – Ког… В сознании?! Что? Бабки? Я решу. Жди, выезжаю! – потухшим голосом закончил разговор Имерлидзе.

– Хвича, опять что-то с матерью? – догадался Гиви.

– Инсульт, – потерянно произнес он и, собравшись с духом, поднялся из кресла.

– Едем вместе! – вызвался помочь Коладзе.

– Не надо, Гиви, я пока сам.

– Тогда бери мою машину!

– Спасибо, Гиви, – поблагодарил Имерлидзе и, взяв ключи от нее, скрылся за дверью кабинки.

Калашвили с Коладзе остались одни. За столом возникла тягостная пауза. Первым ее нарушил Коладзе.

– Бедняга Хвича, только мать на ноги поднял – и тут такое, – посетовал он.

– Да, не повезло, – посочувствовал Калашвили и, помявшись, сказал: – Гиви, я тоже, наверно, пойду. Спасибо тебе за все. Что с меня?

– О чем ты, Марлен?!

– И все-таки не хочу быть неблагодарным.

– Если только так, – не стал настаивать Коладзе, взял бутылку коньяка, разлил по рюмкам и произнес:

– За знакомство мы уже выпили, за дружбу тоже, я пью за твое блестящее будущее, Марлен!

Кислая улыбка появилась на лице Калашвили, и он уныло произнес:

– Да уж блестящее, дальше некуда. До дембеля умирать на подполковничьей должности.

– Ну, зачем так мрачно, Марлен. Завтра перед тобой могут открыться совершенно другие перспективы, – обнадежил его Коладзе.

– Какие к черту перспективы, когда тебе перевалило за сорок, да еще с моей национальностью!

– Плюнь ты на козлов, что зарубили академию! На ней свет клином не сошелся. У тебя, Марлен, могут открыться совершенно другие перспективы. Но сначала за них выпьем, – продолжал говорить загадками Коладзе.

Они выпили и снова навалились на закуску. Коладзе с явным удовольствием ел сочный шашлык и постреливал глазами в Калашвили. Тот вяло жевал. Загадочные намеки Коладзе заинтриговали его, и, не выдержав, он спросил:

– Гиви, так о каких моих перспективах идет речь?

Коладзе не торопился с ответом; аккуратно промокнув губы салфеткой, выпил минеральной воды и, пристально посмотрев на Калашвили, многозначительно произнес:

– Есть очень прибыльный, но рискованный бизнес.

– Наркота? Это без меня! – сразу отказался Калашвили.

На физиономии Коладзе появилась брезгливая гримаса, и после долгой паузы он не без пафоса объявил:

– Помочь нашей родине – Грузии!

– Грузии? Так ты… – Калашвили осекся.

Профессиональный разведчик – он все понял. За высокими словами Коладзе о родине крылось банальное вербовочное предложение. У Калашвили хмель сняло как рукой. Он нервно сглотнул и внезапно осипшим голосом спросил:

– Ты кто, разведка или контрразведка?

– Молодец, быстро соображаешь, – с ухмылкой ответил Коладзе и продолжил игру: – А как думаешь?

– Перец аджики не слаще.

– Значит, не хочешь помочь родине?

– Меня на такое не купить! На вербовку не пойду! – отрезал Калашвили и, швырнув на стол справку на квартиру Гобелидзе, подхватился с места.

– Сядь! Я не все сказал! – рыкнул Коладзе и окатил его леденящим взглядом.

Калашвили поежился. От вальяжной позы и мажора в голосе Коладзе не осталось и следа.

– Говоришь, вербовка? – процедил он и сорвался на крик: – А ты сколько наших завербовал?! Сколько?

– Я всего лишь выполнял свою работу, и не больше, – пытался оправдаться Калашвили.

– Работу? У нас она называется шпионажем.

– Это еще надо доказать.

– И докажем! – отрезал Коладзе.

– У вас, кроме слов, на меня ничего нет.

– Есть. Лет на пятнадцать хватит.

– Только не надо пугать – пуганый! Ничего не выйдет! – встал в позу Калашвили.

Коладзе не стал обострять ситуацию, сменил тактику разговора и предложил:

– Марлен, давай не будем друг друга накручивать, а спокойно как профессионалы оценим ситуацию.

Калашвили, поиграв желваками на скулах, тяжело опустился в кресло и немигающим взглядом уставился на Коладзе. Тот не отвел глаз и методично, словно вбивая гвозди, продолжил разговор:

– Марлен, эта ситуация, как ты понимаешь, возникла не на пустом месте. Мы ее основательно готовили и, не сомневайся, доведем до конца. Вопрос только в том, с какими для тебя последствиями. Можно пойти по варианту пьяного дебоша или изнасилования молоденькой девушки. Дальше перечислять, во что еще ты вляпаешься?

Яростный огонь, полыхавший в глазах Калашвили, погас, в них разлилась смертельная тоска. Наступил момент истины в операции Специальной службы внешней разведки Грузии. Коладзе, воспользовавшись растерянностью Калашвили, поспешил развить успех и предложил:

– Марлен, расслабься и не делай из этого трагедии. В наше время все продается и покупается, только у каждого своя цена.

– Ага, двадцать лет за решеткой, – потерянно произнес Калашвили.

– Ну, зачем так мрачно, Марлен. Все будет о'кей! Мы профессионалы, и нас голыми руками не взять, – заверил Коладзе и, пододвинув справку, потребовал: – Забирай и порадуй Марго с Кахой!

Рука Калашвили опустилась на стол, и подрагивающие пальцы коснулись бумаги. В глазах Коладзе вспыхнул радостный огонек – победа в острейшем психологическом поединке была близка. Он с нетерпением ждал, что скажет Калашвили. Тот молчал. В нем происходила острейшая борьба мотивов, и Коладзе решил не перегибать палку. Новые угрозы и давление могли загнать вербовочную ситуацию в тупик, и тогда прощай, будущий ценнейший источник информации. Поэтому он не стал форсировать события и предложил:

– Марлен, давай-ка отдохни, а завтра поговорим о нашей будущей работе. Встретимся в это же время в отеле «Старый Тбилиси» в номере 117.

Калашвили ничего не ответил. Сунув справку в карман, он побрел на выход. При его появлении в общем зале за одним из столиков произошло движение. Молоденькая парочка поднялась и двинулась вслед за ним.

После ухода Калашвили из ресторана для Коладзе, Джапаридзе и Чиковани потянулись часы томительного ожидания. Доклады агентов наружного наблюдения ясности в перспективу вербовки Калашвили не внесли.

Объект «Здоровяк» – Калашвили, как сообщали агенты наружки:

«…3 часа 15 минут бесцельно шатался по городу, много и нервно курил, потом вышел на набережную Куры и 1 час 10 минут просидел на лавке. После этого никуда не заходил и возвратился на квартиру Гобелидзе. За это время ни с кем в контакт не вступал и никому не звонил. На следующий день в 12.05 объект «Здоровяк» вышел из подъезда, сел в троллейбус и в течение 30 минут 2 раза менял направление движения, потом 55 минут толкался в торговых рядах супермаркета. Все это время квалифицированно проверялся».

В 13.40 Джапаридзе и Чиковани наконец вздохнули с облегчением. Доклад агентов наружки не оставлял сомнений: Калашвили направляется к отелю «Старый Тбилиси». Там в отдельном номере уже больше часа томился в ожидании Коладзе. Звонок Чиковани поднял его на ноги. Проверив аппаратуру скрытой видеозаписи, Коладзе выставил из холодильника на стол закуску и бутылку с чачей. Скрип двери прервал его занятие. На пороге стоял Калашвили. Его вид говорил сам за себя. Румянец сошел со щек, а под глазами после бессонной ночи образовались мешки.

– О, Марлен! – воскликнул Коладзе и широким жестом пригласил к столу: – Проходи, пообедаем.

Калашвили, сделав вид, что не заметил протянутой ему руки, вошел в номер, тяжело опустился в кресло и немигающим взглядом уставился на Коладзе. Тот потянулся к бутылке и нарочито бодро предложил:

– Ну что, для разгончика выпьем самогончика?

– Нет! – отрезал Калашвили и потребовал: – Так чего вы от меня хотите?

– Хотим? Не хотим, а предлагаем.

– И что?

– Гляди! – Коладзе открыл металлический кейс, достал пухлый пакет и встряхнул.

На стол посыпались 100-долларовые купюры. Их горка росла. В глазах Калашвили вспыхнул и погас алчный огонек. Это не укрылось от Коладзе – денежная наживка оказалась сильнее любви к родине.

– Здесь только аванс, – небрежно бросил он.

– Сколько? – осипшим голосом спросил Калашвили.

– Три тысячи баксов. Кстати, Марлен, в русской разведке ты сколько получаешь?

– 21 тысячу, а с премией выходит 23.

– Ха, это же копейки. Мы будем платить тысячу баксов плюс отдельный бонус за каждую представленную информацию.

– Сколько в итоге?

– С твоими возможностями хватит, чтобы купить крутую тачку и виллу в Батуми. К ним плюсом пойдет гражданство Грузии.

– Виллу? – Гримаса исказила лицо Калашвили, и он мрачно обронил: – Скорее камеру в ФСБ.

– Марлен, к чему такие страсти? Мы с тобой профессионалы! И потом наша работа займет не больше года.

– Года?! А что потом?

– Потом ФСБ и России будет не до тебя. Мы их окунем в такое дерьмо, что им век не отмыться.

– Значит, год? – уточнил Калашвили.

– Да, – подтвердил Коладзе.

– Хорошо, я согласен. Теперь самый проблемный вопрос: как будем поддерживать связь?

– О, это уже деловой разговор! Молодец! – похвалил Коладзе и снова потянулся к бутылке с чачей. Калашвили ничего не сказал, он разлил ее по рюмкам и предложил тост: – За наш общий успех!

Калашвили залпом выпил и даже не поморщился, давало о себе знать нервное напряжение. Коладзе, закусив сулугуни, принялся подсовывать ему закуски. Калашвили мотнул головой и просипел:

– Наливай еще.

– Легко, – живо откликнулся Коладзе и снова наполнил рюмки чачей.

Они выпили. Калашвили закусил и повторил вопрос:

– Так как будем поддерживать связь?

– Во Владикавказе есть проверенный человек, через него…

– Хвича, что ли? – перебил Калашвили.

– Да.

– Он ваш агент?

– Не совсем, – не стал уточнять Коладзе и пояснил: – Он почти каждый месяц мотается через границу и успел примелькаться.

– Это и плохо. ФСБ рано или поздно зацепится, начнет копать под него и выйдет на меня. Нет, не вариант! – отверг Калашвили.

– Да, есть здесь проблемка, – согласился Коладзе и заверил: – Мы ее решим в ближайшие месяцы – отработаем каналы связи через тайник или спутник, а пока задействуем Хвичу.

– Не больше чем на месяц и использовать его только втемную! – поставил условие Калашвили.

– Хорошо, – не стал спорить Коладзе и, подвинув к нему горку долларов, с улыбкой произнес: – Сгребай капусту, пока не прокисла!

Калашвили ответил кривой ухмылкой и принялся рассовывать деньги по карманам. И когда стол опустел, Коладзе выложил на него бланк, ручку и пояснил:

– Марлен, осталась одна техническая деталь, – и, ткнув пальцем вниз листа, попросил: – Вот здесь надо поставить свой автограф, а сумму написать прописью.

– Чего?! Какой еще автограф? – заартачился Калашвили.

– Извини, но, что поделать, такой порядок в нашей конторе. – Коладзе развел руками.

– Порядок? Все, как у нас!

– Так учитель же был один.

– Имеешь в виду Берию?

– Его самого.

Калашвили хмыкнул и затем со злой иронией заметил:

– А когда товарищ Берия вышел из доверия, то схлопотал девять граммов.

– Марлен, тебе это не грозит. Твоя безопасность для нас превыше всего. Что касается денег, то они, как знаешь, любят счет, а твоя роспись – чистая формальность.

– Знаю я эту формальность – крючок, чтоб я не сорвался, – буркнул Калашвили и, скрипя зубами, написал расписку.

Коладзе, перечитав ее, спрятал в кейс и потом более трех часов опрашивал Калашвили по сослуживцам-офицерам разведотдела 58-й армии. Грузинскую разведку интересовали их сильные и слабые стороны, положение в семье, перспективы по службе, а главное, закордонная агентура ГРУ, действующая в Грузии.

Во Владикавказ Калашвили – теперь уже агент Специальной службы внешней разведки Грузии Кахабер – возвратился с заданием: собирать сведения о боевой и мобилизационной готовности частей СКВО и военных формирований Республики Южная Осетия. В понедельник он вышел на службу. К этому времени страх перед возможным разоблачением прошел, а что касается угрызений совести, то они его не мучили. Ее остатки были безвозвратно утеряны в номере отеля «Старый Тбилиси».

Три тысячи долларов, полученные от Коладзе, и обещание выплачивать отдельные бонусы за каждую добытую секретную информацию подогревали денежные аппетиты Калашвили. Он приступил к выполнению задания: сделал электронную копию с совершенно секретного документа, содержащего сведения о мобготовности частей округа, а затем сканировал электронный справочник с данными на руководителей силовых структур Республики Северная Осетия. После того как они были зашифрованы, часть из них Калашвили передал Имерлидзе, а остальные попридержал. Начинающий шпион быстро сообразил, как можно подзаработать на грузинской разведке, и решил дозированно выдавать собранную информацию.

Имерлидзе, получив от Калашвили флеш-карту с записанными на нее материалами, поспешил поскорее от них избавиться. Под предлогом оказания помощи больной матери он взял отгул в части на два дня и в первую же субботу выехал в Грузию. В Гори его встретил сам заместитель начальника Оперативного управления Специальной службы внешней разведки Грузии Отар.

Встреча проходила по уже сложившейся схеме. После обеда в ресторане они продолжили разговор на конспиративной квартире. Там Имерлидзе передал Отару флеш-карту Калашвили, а затем сообщил сведения, которые получил сам на последнем совещании, проходившем в штабе 58-й армии. Отар похвалил Имерлидзе за проявленную инициативу, но денег не дал и пообещал расплатиться, после того как специалисты расшифруют и изучат материалы на флеш-карте.

После их проверки опасения Джапаридзе и Чиковани, что агент Кахабер мог являться подставой ГРУ или ФСБ, рассеялись. Подлинность добытых им материалов не вызывала сомнений. Отар тут же вызвал Имерлидзе на встречу, вручил ему новую флеш-карту с заданием для Калашвили, деньги и распорядился немедленно выехать во Владикавказ.

В тот же день вслед за агентом – курьером Док – по спутниковому каналу связи за подписью Джапаридзе в адрес резидента Шота ушла шифровка. В ней ему предписывалось: взять на личную связь агента Кахабер и организовать с ним работу. В качестве следующего задания резиденту предлагалось: используя возможности Кахабера, уточнить информацию, полученную американскими партнерами с помощью технических средств разведки, о возможном наличии в горном массиве Горячий Ключ – Туапсе – Абинск важного военного объекта. Для этого резиденту поручили восстановить связь с агентом Земеля и подключить его к выполнению задания.

Глава 6

После отъезда из отдела ФСБ по краснодарскому гарнизону полковника Писаренко запущенный им маховик поиска агентов и резидента грузинской разведки втягивал в себя все новых сотрудников. Даже престарелому майору Шкодину с его пресловутой теорией синусоидального ритма работы военной контрразведки не удалось отсидеться в стороне. Несмотря на наступление курортно-дачного сезона, синусоида не только не пошла на затухание, а наоборот, стремительно вознеслась вверх. Он был удручен не столько крушением своей теории, сколько тем, что вместо подготовки к увольнению ему пришлось включиться в поиск шпиона. В какой-то момент Шкодин, увлеченный общим порывом, даже пытался тряхнуть стариной. Но из этого, как добродушно подтрунивали коллеги-остряки, получилось разве что пустить пыль в глаза начальству – Васильеву. Тот, чтобы понапрасну не тратить нервы и время, задвинул Шкодина подальше – перебирать и подшивать бумаги в дела.

Посрамленный теоретик в одиночестве просиживал в кабинете, готовил запросы в другие подразделения контрразведки и оформлял материалы допусков. Появление в кабинете Ковалева с лейтенантом Волгиным Шкодин воспринял как дар божий. Пододвинув к Волгину внушительную стопку материалов дел допусков, он вручил ему шило, черные нитки и с многозначительным видом произнес:

– Лейтенант, хочешь стать генералом?

– Конечно, товарищ майор! – бодро ответил Волгин.

– Молодец! А чтобы им быть, службу в контрразведке надо начинать с азов.

– С шила и ниток? – хмыкнул Волгин.

Шкодин нахмурился и строго сказал:

– Лейтенант, слушай старого опера: шило – это самое острое оружие контрразведчика! И еще, чтобы иметь результат, даже тухлое дело надо прошивать черными нитками. Это тебе подтвердит Паша.

Ковалев энергично закивал головой и с интересом ждал, чем на эту сентенцию Шкодина ответит Волгин. Начинающего контрразведчика не смутило такое единодушие, и он язвительно заметил:

– Виктор Сергеевич, вы, конечно, меня извините, но ваша теория с шилом и черными нитками не работает.

– Чего-о?!

– Вы это собственным примером опровергаете – майором на дембель уходите.

– Я – майором?! Да что ты обо мне знаешь? Меня сам… – задохнулся от возмущения Шкодин и затем разразился гневной тирадой: – Салага! Ты кого учить собрался? Таких, как ты, я.

– Виктор Сергеевич, а вы где начинали службу? – поспешил разрядить обстановку Ковалев.

– Где-где, точно не в Караганде. В разведке, – прорычал Шкодин.

– Правда?! А как в контрразведку попали? – искренне удивился Павел.

– Как все, предложили, и пошел.

– А чем в разведке не понравилось?

Шкодин грозно сверкнул глазами на Волгина. Тот не знал, куда себя девать, и он, смягчившись, буркнул:

– Разведка – так называлась железнодорожная станция, куда мне в училище выписали проездные документы. Ты, Волгин, небось про такую и не слышал.

– Разведка – интересное название. А где это, Виктор Сергеевич? – смущаясь, спросил тот.

– В ЗабВО. Для тех, кто не знает. – Шкодин бросил уничижительный взгляд на Волгина, – расшифровываю: – Забудь вернуться обратно. Я там пятнадцать календарных оттрубил.

– Слышал, места там суровые, – блеснул эрудицией Ковалев.

– Не то слово, Паша. Чего только одно название стоит, где наша дивизия стояла – поселок Безречный.

– Клевое название, – подал голос Волгин.

– Салага, че ты в этом понимаешь? Посмотрел бы я, как ты там клевал.

– Наверно, тяжело было? – посочувствовал Ковалев.

– На первых порах да. – И здесь на Шкодина нахлынули воспоминания: – Когда до Безречной добрался, глянул вокруг и потерял дар речи. Голая, как стол, степь и на сто километров в округе, кроме нас, военных, ни одной живой души.

– Да, тоска, – согласился Ковалев.

– Знаешь, Паша, мы над этим как-то не думали, не до того было. Тогда как служили: сначала думай о родине, а потом о себе.

– И что, оторваться не хотелось?

– Ну почему, имелся свой «Мутный глаз».

– Ресторан?

– Нет, кафе.

– А в нем ничего крепче сока не продавалось, – пошутил Ковалев.

– Ну почему же? Офицеры ведь не монахи! Не скажу, что водка рекой лилась, бывало, приходилось пить шило.

– Шило?! – удивился Волгин.

Шкодин снисходительно посмотрел на него и небрежно бросил:

– Что значит салага, настоящей службы не видел. Шило – это разбавленный спирт. Сколько мы его выпили, тебе столько молока не выпить. В общем, жили и служили от души. Помню: в первый выходной мы – лейтенанты, а нас человек 40 после выпуска из училищ приехали в дивизию, отправились в Лас-Вегас.

– Лас-Вегас?! – Волгин продолжал удивляться экстравагантной экзотике поселка Безречный.

Так назывался наш гарнизонный клуб. В нем один бильярдный стол с раздолбанными лузами, а для эстетов вроде тебя, Волгин, очаг культуры – библиотека, еще танцзал и бассейн на первом этаже. Правда, летом он высыхал, а зимой замерзал, а так ничего.

– Для тех лет нехудший вариант, – отметил Ковалев.

– А я разве говорю, что хреново? Нормально было. Так вот в первый выходной мы всей лейтенантской толпой завалили на танцы. Там контингент – типичный для закрытых военных городков – кто не поступил в институт и разведенки. Для холостяка нелучший вариант. Первых еще надо учить, чтобы они стали офицерскими женами, а разведенки, так те сами тебя такому научат, что лучше и не знать. В общем, стоим мы, лейтенанты, в сторонке, и тут объявляют белый танец. Представляете, всех, даже хромых и кривых разобрали! И так раз десять за весь вечер. Ко мне одна огненно-рыжая причепилась. Я уже не знал, куда от нее деваться. В общем, в общагу возвращаемся и чувствуем себя все Аленами Делонами. Но одеколон, как он, мы не пили, – хмыкнув, Шкодин взял многозначительную паузу.

Первым не выдержал Волгин и спросил:

– Так в чем была фишка с этими танцами, товарищ майор?

– Леша, не фишка, а ловушка.

– То есть рыжая не просто так на вас нацелилась? – предположил Ковалев.

– Да, Паша. Я это понял через год, когда погоны загнулись и приехали молодые лейтенанты, – подтвердил Шкодин и пояснил: – Все оказалось до банальности просто. В то время как мы – новоиспеченные лейтенанты – в Краснодарах и Ульяновсках отпуска догуливали, наши личные дела и медкнижки уже в дивизии лежали, а там бабы-кадровички нам свое распределение устроили. Лопухов разведенки забрали, а молодухам ушлые достались. Все, как по Дарвину, естественный отбор.

– Виктор Сергеевич, а вы чьей жертвой пали? Рыжей? – не удержался от язвительного выпада Павел.

Ответа он так и не услышал. Дверь в кабинет открылась, и на пороге возник дежурный по отделу капитан Травин. Склонив голову в шутливом поклоне, он произнес:

– Мое почтение, Виктор Сергеевич.

– А, племя молодое! Что, шеф без меня не может? – спросил Шкодин и, с превосходством посмотрев на Волгина, заметил: – Вот так всегда, как дырки затыкать, так я.

– Нет, не вас, Виктор Сергеевич, а Пашу и срочно требует Васильев, – развеял его иллюзии Травин.

– Зачем?! Я только что у него был? – удивился Ковалев.

– Получить ЕБЦУ – еще более ценные указания.

– Я со старыми не знаю, что делать, – буркнул Павел и направился к Васильеву.

Тот был не один, в кабинете присутствовал заместитель – майор Анатолий Азовцев, вызванный на службу из отпуска после отъезда из отдела Писаренко. Махнув рукой Ковалеву на стул, Васильев продолжил разговор по телефону. Павел присел и пытался по лицам начальников понять, что же такого могло произойти за прошедшие десять минут, после того как он покинул кабинет Васильева. Закончив разговор, тот объявил:

– Павел Николаевич, твоя поездка в Крымск отменяется!

– Как же так, Александр Васильевич, вы же только что определили мне задачу: провести опросы летчиков, контактировавших с Харлампиди? – удивился Ковалев.

– С ними потом! А сейчас срочно займись Пацаном. По нему у нас ничего нового нет, а управление требует.

– Почему нет? Послали запросы по территориям, и на большинство пришли ответы. На месте я навел справки – характеризуется в целом положительно. В настоящее время занимаюсь подводом к нему агента…

– Ищем?! Подводим?! – перебил его Васильев и в сердцах бросил: – Бумажки распихал и доволен. Дела идут, контора пишет. И это говоришь ты, Павел, – маяк отдела! Мы же не писарская контора! Мы спецслужба!

– Александр Васильевич, я что, не понимаю! Работаю строго по плану мероприятий. Они практически все закрыты. Компромата на Пацана не получено, он со всех сторон положительный.

– Ты еще скажи, характер у него нордический и в порочащих связях не замечен. Работать надо не по его связям среди слесарей-токарей, а по военным. Это же азы!

– Так я ими и занимаюсь! Но он чистый.

– Был бы чист, так Писаренко за него бы не зацепился, а он на шпионах собаку съел.

– Да, да, Павел Николаевич! В Абхазию Пацан ездил не чачу пить и мандарины собирать, а воевать, – напомнил Азовцев.

– Так воевал же против грузин? Был ранен.

– Павел, давай не лепи из него героя! Черт его знает, как он там воевал, вполне мог и вляпаться! – начал терять терпение Васильев.

– Не похоже, Александр Васильевич, Пацан не тот человек. Юрий Вячеславович за него головой ручается.

– Это же кому свою голову не жалко? – съязвил Азовцев.

– Атаману абинскому – Сердюку. Полковник, бывший зам– командира бригады – он нашу работу знает, – пояснил Ковалев.

– Павел Николаевич, может, Сердюк что-то там и знает, но чужая душа – потемки, а тем более Пацана. Поэтому хватит дискутировать, чистый или грязный, собирай на него факты! – потребовал Васильев.

– Есть, Александр Васильевич! Выезжаю в Ахтырскую и занимаюсь только Пацаном! – прекратил препираться Ковалев.

– Кстати, источник, что будет работать по Пацану, как, надежный?

– Да. Проверен в деле и вхож в его семью.

– Тогда о чем речь, Павел Николаевич! Тебе и карты в руки! Проверку вести с соблюдением мер конспирации, так, чтобы не подсветиться и Пацана в глазах людей не скомпрометировать, – предупредил Васильев и, заканчивая инструктаж, приказал: – По результату доложить мне сегодня!

– Есть! – принял к исполнению Ковалев.

Прежде чем выехать в станицу Ахтырскую, где проживал Пацан, Павел позвонил доверенному лицу отдела контрразведки Галине. Она работала в станичной паспортно-визовой службе и находилась в приятельских отношениях с семьей Пацанов. С ее помощью он рассчитывал пролить свет на темное пятно в биографии Пацана – участие в военном конфликте 1992–1993 годов в Абхазии.

Галина ответила на первый же вызов Ковалева, и они договорились о встрече. Обычно они проходили на ее рабочем месте в паспортном столе или в местном доме культуры, где Галина вела кружек вышивки. На этот раз Павел не стал мудрить с конспирацией. Негласная помощница находилась в отгуле и дома была одна; муж накануне уехал в командировку в Кропоткин, а дети со школьной экскурсией отправились в Краснодар, поэтому он принял ее предложение встретиться в домашней обстановке.

Дорога до Ахтырской заняла немного времени. Павлу повезло: избежав пробок, он через пятьдесят минут был на ее окраине. Старая казачья станица, когда-то входившая в третью оборонительную линию, располагалась в живописнейшем месте предгорий Западного Кавказа. Привольно раскинувшись в долине реки Ахтырка, она весной утопала в садах. Недолго поплутав в лабиринте узких улочек, Павел отыскал дом Галины и, оставив машину в ближайшем проулке, пешком прошел ко двору. Входная калитка оказалась не на запоре – предусмотрительная хозяйка заранее открыла ее. Павел бросил взгляд по сторонам; в соседних дворах было безлюдно, решительно поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Из глубины комнат донесся певучий женский голос:

– Та заходьте! Там открыто!

Ковалев шагнул в прихожую. В зале послышались легкие шаги, и ему навстречу вышла хозяйка. Галине на вид было не больше сорока. Она находилась в расцвете зрелой женской красоты. Развитые формы: большая грудь и широкие бедра нисколько ее не портили, они скрадывались живостью движений. Овальное, правильной формы лицо с забавными ямочками на щеках, жгучие цыганские глаза не оставляли мужчин равнодушными, что давало повод мужу для ревности.