Текст книги "«Загадка» СМЕРШа"

Глава шестая
Финальный аккорд

Автоматные и пулеметные очереди остервенело терзали чернильное августовское небо, но уже не могли причинить вреда самолету из специальной эскадрильи рейхсфюрера Гиммлера. Хищная тень «Арадо-232» промелькнула над макушками елей и растворилась в темноте. На поляне воцарилась звенящая тишина, которую нарушали печальный треск догоравших сигнальных костров и стоны раненых.

Барышников в бессильной ярости заскрипел зубами. Группа особого назначения «Цеппелина», находившаяся почти в его руках, в последний момент ускользнула. Операция, где, казалось, все было предусмотрено до мелочей, с оглушительным треском провалилась. Нелепая, досадная оплошность, допущенная в расчетах летчиком-инженером, свела на нет все усилия контрразведчиков. Под их испепеляющими взглядами он стал будто меньше ростом, а с его дрожащих губ срывалось лишь нечленораздельное мычание. Барышникову было не до него, обернувшись к Окуневу, он потребовал немедленно связаться с дежурным по ПВО и любой ценой сбить самолет. Остальные, не дожидаясь его команды, занялись ранеными и убитыми.

Потери оказались значительными. Кальтенбруннер отправил на задание лучших из лучших, и они доказали это в деле. Поисковая группа контрразведчиков не обнаружила ни живых, ни мертвых гитлеровцев. Они, подобно призракам, растворились в ночном небе. Последняя надежда оставалась на летчиков-перехватчиков. Шла минута за минутой, а дежурный московской зоны ПВО хранил молчание. «Арадо-232» бесследно исчез. Надеяться на чудо не приходилось, и Барышников, отдав команду: «К машинам!», побрел к дороге.

К нему присоединились Окунев с радистом. Позже к месту стоянки машин вышел Тарасов с бойцами из группы захвата. С собой они принесли тела четверых бойцов, завернутые в плащ-палатки. В перестрелке с боевиками «Цеппелина» контрразведчики потеряли двоих убитыми, четверо были ранены, двое из которых тяжело. Главные действующие лица радиоигры «Загадка» – Дуайт-Юрьев и Бутырин отделались сравнительно легко. Николай подвернул ногу, когда бежал к самолету. А Виктору уж точно повезло – пуля вскользь зацепила шею. Но не столько физическая, сколько душевная боль терзала его. То же самое он читал на лицах своих товарищей. Барышников замкнулся в себе и до самых Михалей не проронил ни слова. Тарасов с Окуневым также хранили угрюмое молчание. После деревни группа разделилась. Тарасов вместе ранеными свернул к ближайшему госпиталю, а остальные поехали в Москву.

Там, в своем кабинете их с нетерпением ждал Утехин. За последние сутки он не сомкнул глаз. Прошли все мыслимые и немыслимые сроки, а доклад о результатах операции от группы Барышникова так и не поступил. После двух часов ночи связь с ней вовсе оборвалась. В худшее Утехину не хотелось верить, в глубине души все еще сохранялась надежда на благополучный исход операции «Капкан». Он нервно теребил карандаш и бросал нетерпеливые взгляды на телефон. Шорох за спиной заставил его обернуться.

Ожили часы, их мелодичный перезвон напомнил Утехину, что ночь подошла к концу. Стрелки показывали 4:30. День вступил в свои права. Бледная тень стремительно скользнула по дальней стене кабинета и исчезла. В открытое окно пробился первый робкий солнечный луч и, отразившись от стеклянных створок шкафа, шаловливыми зайчиками заскакал на посеревшем от усталости лице Утехина. Он встрепенулся, потянулся к чайнику, и в этот момент требовательно зазвонил телефон прямой связи с Абакумовым. У того тоже иссякло терпение. Утехин тяжело вздохнул и снял трубку. На вопрос: «Почему молчит Барышников?» у Утехина не нашлось ответа. В голосе Абакумова зазвучали гневные нотки. Он потребовал немедленно разыскать Барышникова и «поставить на связь».

Утехину ничего другого не оставалось, как ответить: «Есть!», снова засесть за телефон и обзванивать ближайшие к Михалям отделы Смерша. Везде он получал один и тот же ответ: группа Барышникова не дает о себе знать. Она будто сквозь землю провалилась. Не прояснили ситуацию и в армейских штабах. Последнее сообщение-запрос от Барышникова дежурный московской зоны ПВО получил в 1:48. Оно было безрадостным – самолет из спецэскадрильи Гиммлера выскользнул из засады. Поднятые на перехват истребители не обнаружили его ни в районе Михалей, ни в районе Егорьевска. Последующий поиск в прилегающих зонах также не дал результатов. Самолет словно бесследно растворился в воздухе.

Хранил молчание и «Цеппелин». Посты радиоконтрразведки НКВД, постоянно прослушивавшие эфир, не зафиксировали работы передатчиков Берлинского радиоцентра. Утехин, оказавшись в информационном вакууме, с опаской косился на телефон прямой связи с Абакумовым и не решался поднять трубку. У него не оставалось сомнений в том, что операция «Капкан» по захвату курьеров «Цеппелина» провалилась. С какими последствиями для «Загадки», Утехин об этом старался не думать. Его больше занимало другое – непонятное и трудно объяснимое молчание Барышникова. Мысль, что произошло самое худшее – он, а вместе с ним Окунев и другие участники операции погибли, Утехин гнал прочь.

Наконец в коридоре послышались шаги. Утехин нервно сглотнул и повернулся к двери. Она медленно открылась, и в кабинет не вошел, а ввалился Барышников. Обычно пышущее здоровьем лицо начальника ведущего отдела Смерша напоминало восковую маску. В глубоко запавших глазах разлилась смертная тоска, на правой щеке наливался синевой толстый, с палец, рубец. Не лучше выглядели Бутырин и Окунев. У Виктора из расстегнутого ворота гимнастерки проглядывала полоска бинта, а Андрей припадал на правую ногу.

Барышников, избегая смотреть на Утехина, прошел к креслу и тяжело, словно на него давил невидимый пресс, опустился в кресло. Его поникшая фигура, крепкие руки, обвисшие бессильными плетьми, выражали собой отчаяние и безысходность. Утехин, не отличавшийся сентиментальностью, налил воды в стакан и пододвинул к Барышникову. Тот вяло отмахнулся, и его увесистый кулак с грохотом опустился на крышку стола. Стакан подпрыгнул, вода выплеснулась на папку с документами и ручейками потекла на пол. Утехин смахнул рукавом с нее брызги, с сочувствием посмотрел на Барышникова и после секундного раздумья достал из стола бутылку, рюмку и налил водку. Тот залпом выпил и немигающим взглядом уставился на портрет Сталина.

Вождь сурово взирал на него и словно спрашивал: «Ну как же ты мог так опростоволоситься?» Барышников опустил глаза к полу и от досады заскрежетал зубами. Подобного провала в операциях у него не было за всю службу. Злосчастная канава-капкан, в которую так и не угодил «Арадо-232», могла похоронить не только карьеру, но и поломать всю его жизнь. Абакумов, снисходительно относившийся к человеческим слабостям, был строг и неумолим к профессиональному головотяпству. Искать причину провала операции в летчике-инженере, допустившем ошибку в расчетах, было последним делом. Барышникову ничего другого не оставалось, как положиться на судьбу и отходчивость Абакумова.

Подняв голову, он встретился взглядом с Утехиным, увидел сочувствие, но от этого легче не стало. Потерянного было не вернуть. Зябко поведя плечами, Барышников скосил глаза на телефон прямой связи с Абакумовым. Тот словно почувствовал, что происходит в кабинете Утехина, и позвонил сам. Барышников непослушной рукой снял трубку и, с трудом подбирая слова, приступил к докладу. Докладывать, собственно, было нечего, и он, не ища себе оправданий, всю вину за провал взял на себя. Абакумов выругался и потребовал немедленно прибыть к нему вместе с Утехиным и Окуневым.

Они, как на эшафот, побрели к приемной. В этот ранний час в ней никого не было. Дежурный с сочувствием посмотрел на них и коротко обронил: «Проходите. Он ждет». Барышников, тяжело вздохнув, первым шагнул в кабинет. Вслед за ним вошли Утехин с Окуневым. Выстроившись у стены, они прятали глаза от Абакумова. Тот поднялся из кресла, шагнул вперед и горой навис над ними. Какое-то время в кабинете были слышны лишь прерывистое дыхание и шорох работавшего вентилятора.

Абакумов не находил слов, чтобы выразить возмущение, нервными шагами мерил кабинет и бросал испепеляющие взгляды то на Барышникова, то на Утехина. Те от стыда, кажется, готовы были провалиться сквозь землю. Барышников пытался что-то сказать о досадных ошибках, допущенных при расчете канав, но слова застывали на губах. Абакумов, резко развернувшись, остановился напротив него и дал волю своему гневу. Это был тот редкий случай, когда он не стеснялся в выражениях.

И тому имелись причины – об операции «Загадка» ему приходилось докладывать Сталину. Она стала одной из самых перспективных и результативных радиоигр Смерша с гитлеровскими спецслужбами. В ней не хватало только одного – эффектного финала. Финала, который несколько часов назад так нелепо и так глупо был испорчен. Больше всего Абакумова бесило то, что причиной провала стала не хитроумная комбинация противника, а какая-то там канава, выкопанная не в том месте. Под градом упреков Барышников не знал, куда деваться, и, кажется, готов был зарыться в ту самую треклятую канаву, чтобы только не слышать жестких, обидных, но справедливых упреков Абакумова.

Разнос продолжался недолго. Вскоре Абакумов сменил гнев на милость. Профессионал, мастер оперативной комбинации, он, как никто другой, понимал, что в тайной войне не бывает безнадежно проигранных операций и ситуаций. Высшее искусство контрразведчика и разведчика в том и состоит, чтобы временный проигрыш обратить в будущую победу. Поэтому, не зацикливаясь на допущенных ошибках и просчетах, он, а с ним Барышников, Утехин и Окунев принялись искать выход из ситуации, чтобы вдохнуть свежее дыхание в радиоигру «Загадка».

Совещание быстро переросло в настоящий мозговой штурм. Контрразведчики избрали наступательную тактику и решили сработать на упреждение в оперативной игре с «Цеппелином». Постепенно в результате острых споров стали просматриваться несколько возможных вариантов ее развития.

Первый – в «Цеппелине» разгадали «Загадку» и поняли: Смерш все это время искусно водил их за нос, подсовывая стратегическую дезинформацию и выманивая на себя курьеров Главного управления имперской безопасности. В сложившейся ситуации, как полагал Абакумов – и с ним согласились остальные, – ничего другого не оставалось, как только окончательно скомпрометировать в глазах «Цеппелина» замыслы по созданию шпионской сети в Москве и Подмосковье. И здесь свою роль предстояло сыграть остающимся на свободе агентам из резидентуры Делле и радисту Железнодорожнику.

Второй – более сложный, но более перспективный, как представлялось контрразведчикам, вариант заключался в том, чтобы убедить руководство «Цеппелина» – обстрел самолета явился результатом случайного стечения обстоятельств, на него и группу «Иосифа» напоролся поисковый отряд НКВД. А чтобы в глазах Курека этот вариант выглядел убедительно, они не пожалели крови. Гальфе предстояло героически «погибнуть в перестрелке». Волкову с Поповым, несмотря на полученные ранения, удастся оторваться от погони и, отлежавшись, выйти на связь с «Цеппелином». Абакумов надеялся, что таким образом удастся сохранить «Иосифа» в игре и продолжить ее на тактическом уровне. Что касается Бородавко, то ему отвели роль джокера. Скрывшись с места боя, он в нужный час должен был начать бомбардировать «Цеппелин» паническими радиограммами и просить о помощи. Радиограммы и его поведение в глазах Курека могли сформировать мнение о том, что неудача с вывозом материалов Лещенко и обстрелом самолета с курьерами явилась следствием предательства Бородавко.

Так, в кабинете Абакумова радиоигра «Загадка» получила свое новое рождение. Толчок ей дала радиограмма «Иосифа». В ней контрразведчики не стали перебарщивать с ситуацией, сложившейся на 14 августа, и не пытались навязать «Цеппелину» точку зрения «Иосифа» на причину ее возникновения. По предложению Абакумова, ее должны были найти сами Курек и Курмис в тексте сообщения своих агентов.

В ночь с 21 на 22 августа из района Ряжска «Иосиф» передал радиограмму в адрес Курека. Она была выражена в суровых тонах:

«Самолет приняли в обусловленном районе. Передать собранные материалы не удалось. Попали под огонь автоматчиков. Пришлось прорываться с боем. Гальфе убит.

Бородавко потерялся. «Попов» ранен в шею, но может передвигаться. В Москву решили не возвращаться, опасаемся попасть в засаду. Сейчас находимся в районе Ряжска. Патроны и продукты на исходе. Несмотря на очень тяжелое положение, по-прежнему остаемся преданными нашему делу. После получения необходимой помощи готовы выполнять любые задания. Переходим на запасной вариант связи. Ждем вас в условленное время по нечетным дням».

Минули сутки, за ними другие, как радиограмма «Иосифа» ушла в эфир, а «Цеппелин» все молчал. В сердцах советских участников радиоигры «Загадка» вновь поселилось уныние. Сбывался, похоже, самый худший из прогнозов развития операции. В Берлине, видимо, не поверили в случайность провала и чудесное воскрешение «Иосифа» и поставили на нем крест.

На самом деле все было гораздо проще и прозаичнее, чем это казалось Барышникову и Утехину. В Берлине в те дни Куреку и Курмису было не до агентов в Москве, их собственная судьба висела на волоске. Изрешеченный «Арадо-232», чудом дотянувший до полевого аэродрома под Ригой, и двое раненых стали итогом операции, на которую было потрачено столько усилий и средств. Кальтенбруннер был вне себя от ярости. Вместо совершенно секретных данных, добытых «Иосифом», ему пришлось докладывать Гиммлеру о провале миссии и потерях – спецсамолет надолго вышел из строя, а связь с Лещенко была безвозвратно потеряна. Тот метал громы и молнии. Потеря для германской разведки такого перспективного источника информации, как Лещенко, явилась тяжелейшим ударом. Гиммлер жаждал крови и головы виновного.

В «Цеппелине» началось служебное расследование, грозившее участникам операции не только отправкой на фронт, но и более серьезными мерами – реорганизацией. Поэтому Кальтенбруннер, остыв, не стал раздувать скандал. Это уловил Курек и быстро сориентировался. Начальству требовался козел отпущения, и желательно не из своих. Такового долго искать не пришлось. Бородавко, в самый последний момент исчезнувший с места приема самолета, а затем возникший из небытия и взывавший о помощи, как никто другой подходил на эту роль.

Кальтенбруннер молча проглотил доклад Курека о причине провала операции и ее виновнике – двурушнике курьере Бородавко. Волна его гнева пошла на спад, и в «Цеппелине» снова прониклись доверием к «мужественным борцам с большевизмом» – Попову и Волкову.

25 августа 1944 года в адрес «Иосифа» из Берлина ушла радиограмма:

«Мы гордимся вашими мужеством и стойкостью. Примите искреннее восхищение обергруппенфюрера вашей преданностью делу. Она будет по достоинству вознаграждена. Мы скорбим о гибели Алоиза. Бородавко – предатель. При встрече ликвидировать. Сохраняйте терпение и рассчитывайте на нашу поддержку и помощь. Согласны с вашим решением покинуть Москву. Продвигайтесь на запад. В интересах нашего общего дела целесообразно закрепиться поблизости от крупного транспортного узла».

В тот же день она легла на стол Барышникову. Ее содержание не оставляло сомнений в том, что в «Цеппелине» по-прежнему рассчитывают на «Иосифа». Судя по последнему указанию, Курек намеревался использовать группу для решения тактических задач: сбора разведданных и проведения диверсий на транспортных магистралях. В определенной степени это упрощало работу Смерша, так как отпала необходимость изнурительной процедуры согласования с Генштабом и наркоматом путей сообщения стратегической дезинформации.

Барышников и его подчиненные воспрянули духом. Но Абакумов не спешил давать команды на активизацию операции. Он полагал, что столь быстрое восстановление боеспособности «Иосифа» и его информационных возможностей могло вызвать подозрение в «Цеппелине». С ним согласился Барышников и решил какое-то время погонять Виктора и Николая по советским тылам. Остаток августа, весь сентябрь и начало октября им вместе с Окуневым пришлось блуждать по лесам Смоленщины и Брянщины. В течение этого времени между «Иосифом» и «Цеппелином» шел вялый обмен радиограммами. В них они заверяли друг друга в преданности делу и готовности к продолжению работы.

13 октября 1944 года на совещании у Барышникова участники операции «Загадка» посчитали, что пришло время для активных действий. На следующие сутки Иосиф сообщил в «Цеппелин», что легализовался в Витебске и готов к выполнению новых заданий. Расчет Барышникова строился на том, что этот крупный железнодорожный узел мог стать лакомой приманкой для германской разведки и заставить ее раскошелиться на новых курьеров, оружие, взрывчатку и деньги. Он не ошибся.

Ответ Курека на радиограмму «Иосифа» последовал незамедлительно:

«Мы рады, что ваши усилия увенчались успехом. Место действия выбрано очень удачно. Нас будут интересовать любые сведения, касающиеся перемещения всех грузов по станции. В первую очередь представляют интерес данные о перевозке танков и артиллерии. А именно – типы, количество и направления следования. В ближайшее время планируем направить вам груз: новые документы прикрытия, питание для рации, деньги, оружие, взрывчатку и одежду. О готовности к его приему сообщите».

Со сведениями «о перемещении грузов по станции» в Смерше не стали затягивать. 2 декабря 1944 года «Иосиф», ссылаясь на надежный источник в администрации железной дороги Витебска, передал в адрес «Цеппелина» собранные через него, а также «личным наблюдением» сведения о воинских грузах, проследовавших через Витебск.

В ответной радиограмме Курек благодарил «Иосифа» за «предоставление весьма ценной информации».

Истинную ее цену знали только контрразведчики Смерша. Спустя время результат «эффективной» работы «Иосифа» на своей шкуре почувствовали гитлеровцы на 1-м и 2-м Белорусских фронтах. Чуть позже «Цеппелин» порадовал своих агентов не только словами, но и новогодними подарками. Для обеспечения работы «Иосифа» в советский тыл был направлен самолет. Оперативная группа Смерша приняла три битком набитых тюка с оружием, боеприпасами, запасным комплектом питания для рации и продовольствием. И в последующем «Цеппелин» продолжал исправно пополнять боевые и продовольственные запасы советской контрразведки. Радиоигра «Загадка» набирала обороты. «Иосиф» исправно снабжал «Цеппелин» добротной дезой. В свою очередь Курек и Курмис не скупились на благодарности и время от времени материально поддерживали боевой дух агентов. Очередная «посылка» была сброшена в ночь с 3 на 4 февраля 1945 года и принята оперативной группой Окунева, а затем оприходована на складе Смерша. Берлин же получил ответ:

«Нашли 5 тюков. Два парашюта оторвались от тюков, и один не раскрылся. Сохранились рация, деньги около 95 тысяч рублей, ракетный пистолет и немного пищи. Остальное разбилось. Ждем срочных указаний о дальнейшей работе».

Такая «преданность» агентов не могла не радовать руководителей гитлеровской спецслужбы. Уже на следующие сутки в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:

«Сообщите наблюдения о настоящем советском наступлении, в особенности о продвижении транспорта и резервов».

Барышников и оперативный штаб операции не стали тянуть с докладом и скупиться на информацию. Стремительное наступление частей Красной армии расширяло возможности для введения в заблуждение гитлеровской разведки. Спустя две недели «Цеппелин» получил подробное донесение «Иосифа». Одно только перечисление типов и единиц тяжелой военной техники, проследовавшей за время наблюдения через Витебск, должно было вселить ужас в генералов вермахта. И не только в них. Курек с Курмисом долго переваривали эту информацию и только 2 марта вяло отреагировали:

«Благодарны вам за ценные материалы. Дальнейшие задания следуют».

Но следующих заданий «Иосиф» так и не дождался. 22 марта 1945 года «Цеппелин» последний раз вышел на связь. Обращение Курека скорее походило на некролог:

«Соратники. Долгие месяцы мы вместе с вами вели самоотверженную борьбу с ненавистным большевизмом. Но обстоятельства и судьба так распорядились, что сегодня мы вынуждены отступить. С горечью в душе мы должны сообщить о прекращении оказания вам помощи. Каким бы ни было наше будущее, мы должны жить надеждой. Да поможет вам Бог».

Фашистский режим корчился в предсмертной агонии. В Берлине стало не до своих агентов, там каждый спасал свою шкуру как мог. «Загадка», которую загадал Смерш, так и не была разгадана в Главном управлении имперской безопасности. Виктора это уже мало заботило. С получением последней радиограммы от «Цеппелина» с него будто свалились тяжкие невидимые путы. Вместе с Николаем и Андреем он сидел в купе поезда, мчавшегося к Москве, и мечтал о будущей мирной жизни.

За окном поля сменяли перелески. Первая робкая зелень нежными бинтами покрывала израненную жестокой, чудовищной войной многострадальную русскую землю. Войной, которая в тот последний мартовский день 1945 года закончилась для советского разведчика Северова. Ему уже не надо было взвешивать каждое слово и жить двойной жизнью. Все это осталось позади. Впервые за 42 месяца он учился радоваться бесхитростным мелочам жизни. Его не тешила тщеславная мысль о том, что все это время он был главным действующим лицом в одной из самых блистательных операций советской военной контрразведки. У него не кружилась голова при мысли о том, что фамилия Бутырин звучала в докладах Абакумова самому Сталину. Тем более ему было глубоко наплевать на то, что «самоотверженная работа «Иосифа» удостаивалась наивысших похвал фашистских бонз Кальтенбруннера и Гиммлера. А они числили группу «Иосиф» по самому высшему разряду.

Спустя три месяца, 26 июня 1945 года на допросе у следователя Смерша о подрывной деятельности организации «Цеппелин» против СССР его высокопоставленный сотрудник Александр Джон показал:

«В разговорах с сотрудниками отдела забросок я постоянно слышал такое мнение, что «Иосиф» – лучшая агентурная группа. До июля 1944 года группа «Иосиф» давала довольно ценные сведения, которые докладывались шефу службы безопасности Кальтенбруннеру и не исключено, что Гиммлеру».

Ошибался Джон только в одном. Группа «Иосиф» действительно работала блестяще, но на Иосифа Сталина.

Поезд приближался к Москве. Показались ее окраины, и сердце разведчика Бутырина учащенно забилось. Он уже жил тем, чем жили соседи по купе, чем жила вся страна. А они жили радостью близкой Победы! Она кружила головы. Она звучала в задорных переливах гармони, катившихся по вагону. Она оглушила громом духового оркестра, игравшего на перроне Белорусского вокзала Москвы, – здесь принимали делегацию будущего правительства Польши.

На перроне, в стороне от ликующей толпы, разведчиков ждал Тарасов. После крепких объятий они сели в машину и отправились на Лубянку, в кабинете Барышникова не задержались и поднялись к руководителю Смерша. Волнуясь и не зная от смущения, куда девать пропахшую дымом костра шапку-ушанку, Виктор вошел к нему. Абакумов встретил широкой улыбкой, шагнул навстречу, поздоровался, а затем склонился над столом. В его руках появилась картонная коробочка, и когда она открылась, в ярком дневном свете блеснула позолота награды.

В тот день казалось, что полная смертельного риска и тяжких испытаний блистательная работа советского разведчика Виктора Яковлевича Бутырина завершилась. Свой долг перед суровой Родиной он исполнил до конца. Впереди его ждала сугубо гражданская работа инженера гидродинамической лаборатории – будущей колыбели отечественного ракетостроения. Оставшиеся до отъезда в Ленинград дни Виктор провел за составлением финального отчета. Это был его последний документ, который лег в дело радиоигры «Загадка».

7 апреля Окунев проводил Виктора к поезду. На следующие сутки, спустя три года и 277 дней, он наконец вернулся домой. Родной Ленинград походил на тяжелобольного, только-только вставшего на ноги. Повсюду были еще свежи следы бомбежек, артобстрелов и жесточайшей блокады. Впереди Виктора и его земляков-ленинградцев ждали новые испытания. Им предстояло пережить потери своих близких, друзей и возрождать к жизни истерзанный войной, но сохранивший великий дух город-герой, город-великомученик.

Закончился апрель, наступил май. Мирная жизнь с ее маленькими радостями и огорчениями все более властно завладевала Виктором. Он уже стал забывать о войне, но она вновь напомнила о себе. Ранним утром на пороге его квартиры появился Андрей Окунев. Его смущенный вид говорил сам за себя. Виктор понял все без слов и пошел собирать вещи. Служба в Смерше, которая, как ему казалась, осталась в прошлом, опять позвала его в боевой строй…