Текст книги "«Загадка» СМЕРШа"

Глава четвертая
Возвращение в ад

Спустя четыре месяца и двадцать три дня теперь уже зафронтовой агент особого отдела НКВД Северо-Западного фронта Северов – Виктор Бутырин вернулся на оккупированную территорию. За это время обстановка там еще больше осложнилась. Гитлеровцы после неудачи под Ленинградом – город, несмотря на жесточайшую блокаду, не сдавался и оставался неприступной твердыней – вымещали свою злобу на несчастных жителях разоренных городов и деревень. На первом же посту, перед деревней Моховая, Виктор ощутил это на себе. То ли его вид, то ли дерзкий взгляд не понравились часовым на КПП. Возникшая было перепалка грозила перейти в перестрелку, и только когда он рявкнул по-немецки, полицаи присмирели.

Рыжеусый, что-то буркнул себе под нос и, мотнув головой, зашагал к деревне. Виктор двинулся за ним. Остановились они в центре, у здания бывшего сельсовета. Новая власть пряталась от народа за высоченным деревянным забором. Плакат на воротах, написанный аршинными буквами, грозил сельчанам расстрелом за малейшее нарушение «нового порядка». Отряхнув грязь с сапог, полицай поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Из предбанника в нос шибануло прогорклым запахом. За ним начинался мрачный коридор, в который выходило несколько дверей. Они остановились у той, что была обита железом. Виктор, отстранив полицая в сторону, без стука вошел в кабинет.

Сначала яркий дневной свет ослепил глаза, а потом Виктор увидел перед собой опухшее лицо с темными кругами под глазами. Оно говорило либо о беспробудном пьянстве хозяина, либо о болезни почек и ничего хорошего не сулило. Бывший приказчик купца Мохова, успевший до войны поменять десяток должностей и отсидеть три года за растрату социалистического имущества, староста Бобров патологически ненавидел старую власть и лез из кожи вон, чтобы выслужиться перед новой. Подняв голову, он злыми глазами-буравчиками просверлил Виктора и потребовал предъявить документы.

Тот не стал церемониться и, объявив, что выполняет специальное задание начальника 501-го отделения тайной полевой полиции майора Гофмайера, потребовал выделить ему телегу и извозчика. Бобров лишь краем уха что-то слышал об этом майоре, но, не желая связываться с борзым посетителем, вызвал ездового и распорядился выехать в военную комендатуру в Красный Луч.

Через двадцать минут Виктор сидел в подводе. Мучительно поскрипывая, она съехала со двора. Снег только сошел, и на дороге была непролазная грязь. Старая, заезженная кобыла со скоростью черепахи тащилась вперед. Воспользовавшись этим, Бутырин попытался разговорить полицая. Тот, несмотря на внешнюю угрюмость, не прочь был поболтать. Пачка галет и банка тушенки быстро развязали ему язык. Вскоре Виктор был в курсе того, что творилось в окрестностях и выудил у разболтавшегося полицая все, что тому было известно о партизанах. Эти сведения дополняли дезинформацию, которой его снабдили в особом отделе Северо-Западного фронта и делали ее более достоверной.

К обеду они добрались до города. В Красном Луче Гофмайера не оказалось. Заместитель военного коменданта ничего конкретного о нем сообщить не мог. По его данным, 501-е отделение ГФП перебралось в район станции Дно, и потому остаток дня и ночь Виктору пришлось провести в общежитии при комендатуре. Утром с аусвайсом – пропуском, подписанным военным комендантом, двадцатью марками в кармане и попутчиком фельдфебелем Крамером он занял место в купе поезда.

Унылый пейзаж за окном, разрушенные войной полустанки, заброшенные поля не добавляли настроения и будили в сердце Виктора смутную тревогу. За четыре месяца, прошедшие с последней встречи с Гофмайером, утекло немало воды, и он терялся в догадках о том, как тот будет реагировать на неожиданное появление агента, которого, вероятно, давно списал со всех счетов. Виктор мысленно повторял легенду и готовился к встрече с ним. Суета в вагоне отвлекла его от тревожных мыслей.

Впереди возникло изуродованное бомбежками здание вокзала станции Дно. Виктор и Крамер собрали вещи и двинулись на выход. В местной комендатуре им, наконец, точно сказали, где искать 501-е отделение ГФП. Оно несколькими часами ранее в полном составе выехало в деревню Скугры. Расставшись с Крамером, Виктор отправился искать попутный транспорт. Сгустившиеся сумерки отбили охоту у кого-либо отправляться за город, и ему пришлось заночевать на вокзале. Утром подвернулась машина, отправлявшаяся с провиантом для отделения, и Виктор воспользовался оказией. Водитель, совсем еще мальчишка, был только этому рад. Обстрелянный, с оружием попутчик оказался не лишним в рискованной поездке. С небольшими задержками они через полтора часа добрались до места.

Прошло меньше суток, как 501-е отделение ГФП обосновалось на новом месте – в деревенской школе, но во всем чувствовалось твердая рука Гофмайера. Двор был очищен от хлама, на въезде горкой из мешков с песком расплылся дзот. В воздухе звучали перестук молотков и визг пил. Две рабочие команды в спешном порядке сооружали забор. Виктор спрыгнул с подножки и не успел сделать нескольких шагов, как за спиной раздался удивленный возглас. Он обернулся. На него таращился душегуб Зверев. Хмыкнув, Виктор направился к крыльцу и там столкнулся с обер-лейтенантом Функом. У того от удивления отвисла челюсть.

Перспективный Попов, как о нем было доложено в Берлин, несмотря на долгое молчание и сомнения скептиков, не сгинул бесследно в топке войны, а живой, из плоти и крови, стоял перед ним. Рискованная оперативная игра с советской разведкой, затеянная четыре месяца назад, себя оправдала. Схватив Виктора за руку, Функ поспешил первым представить его Гофмаейру.

Зверев, проводив их завистливым взглядом, так и остался стоять у крыльца. Доклад по результатам допроса захваченного в плен партизана, похоже, надолго откладывался. Гофмайер в эти минуты разрывался между телефонами. Прошедшая ночь превратилась для него в настоящий кошмар. Партизаны подвергли атаке оружейный склад, совершили подрыв железнодорожного моста, а на подъезде к Скуграм организовали засаду. В нее угодила рейдовая группа отделения. Это была неслыханная наглость – «бандиты» осмелились на вылазку под самым его носом.

Грохот распахнувшейся двери отвлек Гофмайера от разговора. Он поднял голову. На пороге стоял сияющий Функ. Из-за его спины выглядывала заросшая физиономия. Гофмайер присмотрелся и оторопел. Тот, на ком он уже поставил крест, вернулся из небытия. В телефонной трубке надрывался командир поисковой группы. Гофмайеру стало не до партизан. От его чопорности не осталось и следа. Он подскочил в кресле и вышел из-за стола. Виктор вытянулся в струнку и коротко доложил о выполнении задания.

Выслушав доклад, Гофмайер усадил его за стол, и они вместе с Функом, перескакивая с одного на другое, принялись расспрашивать о том, что произошло с ним за прошедшие четыре месяца. Легенда прикрытия, отработанная в особом отделе фронта, как показалось Виктору, не вызвала у гитлеровцев подозрений. Гофмайер, выслушав до конца историю его злоключений, не стал лезть в детали и распорядился, чтобы Функ занялся его обустройством.

В приемной Виктору пришлось прождать еще несколько минут, когда к нему присоединился Функ, и они прошли в левое крыло здания. В нем силами рабочей команды учебные классы были переоборудованы под офицерское общежитие. Унтер-офицерский и рядовой состав занимал бывшую столярную мастерскую, на скорую руку перестроенную в казарму. Размещение в офицерском общежитии говорило Виктору о многом – Гофмайер выделил его из общей серой массы «одноразовых агентов» и садистов типа Зверева. Но он сильно не обольщался, полагая, что все самое трудное еще впереди. А пока ему предстояло обживать комнату. Обстановка в ней была спартанская: две кровати, две прикроватные тумбочки, стол и три табуретки. Функ довел до него распорядок дня отделения и, дав указание подготовить отчет по результатам выполнения задания, оставил одного.

Сняв бушлат и сапоги, Виктор, как был, в свитере и брюках завалился на кровать и несколько минут пролежал без движения. Рейд по немецким тылам, грозивший в любой момент закончиться в гестапо, а еще больше словесная «пристрелка» у Гофмайера, основательно измотали его. Остановившимся взглядом он уставился в потолок. Веселое пение пилы и задорный стук молотков, доносившиеся со двора, рождали иллюзию мирной жизни, но гортанная немецкая речь быстро ее разрушила.

Виктор встрепенулся. Впереди у него было очередное серьезное испытание – отчет. То, что Гофмайер и Функ изучат его вдоль и поперек, чтобы отыскать противоречия, а потом начать «раскачивать» на них, у Виктора не возникало сомнений. Мысленно пробежавшись по ключевым моментам отчета, он сел за его составление. Слова, тяжелые, будто камни, медленно катились из-под карандаша. Виктор старался избегать деталей, чтобы не дать Гофмайеру повода для лишних вопросов. После нескольких часов работы чистовой вариант отчета был готов, а черновики полетели в печку. Не успел еще остыть пепел, как у двери раздались шаги.

Судя по уверенной поступи, возвращался сосед по комнате. В Викторе заговорило банальное любопытство. Ему не терпелось поскорее увидеть того, кто должен стать глазами и ушами Гофмайера. И когда тот возник на пороге, Виктор обомлел. Перед ним собственной персоной стоял разведчик из отряда дяди Вани – Сафрон Кузьмин! Широко расставив ноги, он всем своим видом демонстрировал, кто здесь хозяин. От взгляда Кузьмина не укрылась перемена, произошедшая в лице Виктора. Ухмыльнувшись, он похлопал его по плечу.

Внутри Виктора все вскипело от ярости. Он готов был вцепиться в глотку предателю, но в последний момент в нем опять заговорил разведчик. Этот коварный ход Гофмайера был рассчитан на то, чтобы вывести его из равновесия и заставить ошибиться. Кузьмин продолжал старательно отрабатывать отведенную ему роль и похваляться тем, как ловко водил за нос партизан и как вывел засаду на парашютиста большевиков. Это был тот самый момент, когда Виктор решил, что пора действовать, чтобы смешать все карты в игре Гофмайера и избавиться от опасного соседства.

Удар его правой руки пришелся предателю в солнечное сплетение. Долговязая фигура Кузьмина переломилась надвое и, отлетев к стене, студнем расплылась по полу. Следующий удар Виктору не дали нанести. В комнату ворвались два гитлеровца и повалили на пол. Вслед за ними появился Функ. Похоже, он не ожидал такого быстрого завершения встречи «старых однополчан».

Яростный взгляд Виктора заставил Функа поежиться. От этих сумасшедших русских можно было ожидать чего угодно, и рука потянулась к кобуре с пистолетом. А Виктор продолжал вести свою игру. Вырвавшись из рук охраны, он смахнул со стола листки с отчетом и сорвался на крик. Функ болезненно поморщился. Ему самому была не по душе затея Гофмайера с агентом Пронырой. Поместить в одной комнате жертву и палача – это было уж слишком. Но решение принимал не он, а Гофмайер, и ему пришлось выполнять его волю. Функ потребовал от Виктора перестать психовать и взять себя в руки, а затем сгреб отчет и оставил его одного.

В общежитии снова воцарилась тишина. Для Виктора потянулось время томительного ожидания. После обеда в комнате снова появился Функ и распорядился следовать за ним. Они вошли в приемную Гофмайера, Функ скрылся за дверью кабинета, а Виктор остался один на один с дежурным по отделению. Шло время, а его все не вызывали. Он терялся в догадках о том, что происходило за дверью и какой новый сюрприз приготовили ему гитлеровцы.

Предположение Виктора было недалеко от истины. Чем больше Гофмайер вчитывался в отчет Попова, тем большее испытывал разочарование. Агент не оправдал его надежд. Сведения, касавшиеся состояния и боевой готовности войск Северо-Западного фронта, перекликались с материалами, поступавшими от другой агентуры и мало что меняли в той картине, которая складывалась у командования группы армий «Центр» в наступательной операции «Зейдлиц». Информация о сотрудниках разведотдела фронта также практически ничего не давала. Их имена, фамилии, в чем Гофмайер не сомневался, являлись вымышленными. Что касается задания майора Гусева, то оно носило стандартный характер – собрать данные на руководящий состав 501-го отделения и выявить его агентуру среди подпольщиков и партизан.

Но не это настораживало Гофмайера. Профессиональный опыт и интуиция подсказывали ему, что драка Попова с Пронырой вызвана не только старыми их счетами. В первой беседе с Поповым Гофмайеру показалось, что тот нервничает и чего-то недоговаривает. Подтверждение своим наблюдениям он находил в отчете. В нем имелась какая-то недосказанность. Ответы на эти вопросы мог дать только допрос, и Гофмайер дал дежурному команду впустить Попова в кабинет.

Виктор вошел, скользнул взглядом по Гофмайеру и подобрался. Лицо майора напоминало застывшую маску. Не предложив сесть, он сгреб отчет и, потрясая им, обрушился на Виктора с обвинением, что «все это написано под диктовку НКВД». Такого поворота Виктор не ожидал. Что за этим стояло? Реальные подозрения или продолжение игры? Опровергнуть их можно было только сильным ходом, тем, который придумали Королев со Скворцовым.

Пряча глаза от гитлеровцев, Виктор признался, что в разведотделе Северо-Западного фронта ему дано особое задание: «подготовить операцию по захвату в плен самого Гофмайера, а в случае невозможности – ликвидировать». Тот растерянно захлопал глазами и нервно хохотнул. Функ не сдержался, и у него вырвался злорадный смешок. В глубине душе он недолюбливал кичащегося своим аристократизмом и особым подходом к русской агентуре Гофмайера. Теперь этот пресловутый подход оборачивался против него самого. А Виктор, не давая им опомниться, объявил, что «за выполнение этого задания советское командование обещало мне звание Героя Советского Союза».

Гофмайер растерянно хлопал глазами и не мог ничего сказать. Первым нашелся Функ и попытался шуткой разрядить ситуацию. Он польстил ему, отметив, что большевики высоко ценят его голову. Гофмайеру было не до смеха. Чего-чего, но такого он, считавший себя тонким знатоком оперативных игр, не ожидал. Нахальство советской разведки не знало границ. Агент Попов, с которым он связывал далеко идущие планы, мог обратиться в троянского коня. И какого?! Подобное Гофмайеру не могло присниться даже в самом кошмарном сне. Он новым взглядом посмотрел на Попова. Тот смотрел на него преданными глазами. Но от этого Гофмайеру не стало легче. Собственными руками он создал будущего убийцу.

«Почему такое задание? Там же не идиоты? Я что, Канарис или Гиммлер? Героя?! Варварская страна! Варварские нравы! Чертов Попов! Как некстати ты свалился на мою голову!» – клял себя в душе Гофмайер. Но, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре, он кисло улыбнулся и, поблагодарив Виктора за преданность, пообещал щедро поощрить.

Свое слово Гофмайер сдержал. За ужином Виктора разыскал Функ, вручил двести марок с барского плеча и предоставил увольнение на три дня. В комнату общежития Виктор вернулся уверенный в том, что главный экзамен он успешно сдал. Лишним подтверждением тому служили отсутствие вещей Кузьмина и отдраенные до зеркального блеска полы. Наконец он остался один и уснул крепким сном.

На следующий день, после завершения работы над отчетом, Виктор с двумястами марками отправился в увольнение в Скугры. В деревне кроме соли и спичек купить было нечего, и ему пришлось вернуться ни с чем. Выручил его Функ, сумевший выбить у Гофмайера машину в Дно. Попутчиком оказался старший рабочей команды Жильцов. Добродушного вида, с затаенной грустью в глазах, он не лез в душу с расспросами, чем расположил Виктора к себе. По приезде в город Жильцов пригласил его к себе в гости.

В кругу семьи Жильцовых Виктор на время забыл о Гофмайере, его кознях и идущей за стенами дома войне. Но она на каждом шагу напоминала о себе уродливыми развалинами, виселицами на привокзальной площади и комендантскими патрулями. Поэтому после первой прогулки он предпочел дальше двора не ходить. Истекал срок увольнения, когда в доме появился Функ и огорошил Виктора распоряжением Гофмайера о переводе в филиал отделения. Домашняя заготовка Королева – Скворцова сработала, но с обратным результатом. Гофмайер, опасаясь за свою жизнь, поспешил избавиться от проблемного агента и вместо абвера или «Цеппелина» загнал его в «отстойник». Следующие два месяца Виктор тянул унылую служебную лямку то в комендантском патруле, то помощником дежурного. Попытки установить контакт с местными подпольщиками не дали результата, а особисты, потеряв его след, не выходили на связь.

Все изменилось 17 июня. В тот день о себе напомнил Функ. Он приехал не с пустыми руками, а с новым приказом Гофмайера – о направлении Попова в распоряжение руководства «Абверштелле Остланд». В комментариях Функ был немногословен: «там занимаются подготовкой спецопераций против большевиков на северо-западном направлении». Одно это уже сказало Виктору о многом. Наконец-то замысел операции, задуманной Королевым, начал воплощаться. Вручив командировочное предписание, 150 марок и билет на поезд, Функ сухо простился и вернулся на базу отделения в Скугры.

Виктор же снова воспрянул духом, его отделял всего один шаг от главной цели – абвера! За час до отхода поезда он покинул опостылевшее общежитие и направился на вокзал. А там его ждал очередной сюрприз от Гофмайера. Соседом по купе оказался агент 501-го ГФП Бенецкий – Виктор Белинский. В его послужном списке числились участие в карательных акциях против партизан и три результативные ходки за линию фронта. Поэтому Виктор предпочел не пускаться с ним в откровенные разговоры и старательно уходил от скользких тем. Белинский тоже не горел желанием раскрывать душу и после ужина сразу лег спать.

Ночь они проехали без бомбежек и на следующий день уже были в Риге. На вокзале их встретил немногословный штабс-фельдфебель. Легкий акцент выдавал в нем прибалтийского немца. Будущие агенты абвера сгорали от нетерпения узнать, что их ждет впереди. Но на свои вопросы они так и не получили ответов. Рольф, так представился штабс-фельдфебель, предпочитал отмалчиваться или отделывался общими фразами.

Мощный «опель» повизгивал тормозами на поворотах и на большой скорости летел вперед. Позади остались пригороды Риги, и к дороге вплотную подступил густой сосновый лес. Справа промелькнул указатель – Вяцати. Через полкилометра водитель свернул на проселочную дорогу, уходящую вглубь леса, и, проехав еще около трехсот метров, остановился перед глухими металлическими воротами.

Строгая охрана придирчиво проверила документы и только потом запустила внутрь просторного двора. Обстановка в спецшколе абвера резко отличалась от той, что была в 501-м отделении тайной полевой полиции. В глаза бросились проложенные, словно по линейке, дорожки, ухоженные, отливающие изумрудной зеленью газоны. За кустами сирени проглядывали двухэтажные, будто сошедшие с картинки домики. Машина остановилась у двухэтажного коттеджа. Виктор с Белинским забрали из багажника чемоданы, поднялись на крыльцо и вошли в уютный холл. В нем все дышало бюргерской сытостью и благополучием.

Со второго этажа к ним спустился ладно скроенный, среднего роста, с выразительными голубыми глазами красавчик лет тридцати. Безупречно правильный русский говорил о том, что кто-то из его семьи был выходцем из России. Виктор не ошибся. Николай Дуайт-Юрьев – сын немки и русского – после революции вместе с матерью и сестрой бежал от большевиков из Петербурга и нашел приют в Риге. Владеющий несколькими языками, смышленый, имеющий обширные связи среди русской эмиграции, он в 1938 году попал в поле зрения немецкой разведки и вскоре был завербован под псевдонимом Волков. Успешное выполнение ее заданий позволило ему быстро подняться в шпионской иерархии и занять место в кадровом составе абвера.

Представившись Бутырину и Бенецкому как Волков, он ознакомил их с распорядком дня школы, проинструктировал по мерам конспирации в общении с другими курсантами и распорядился занять 2-й и 3-й номера на втором этаже.

Виктор выбрал комнату, располагавшуюся справа по коридору. Обстановка в ней мало чем отличалась от той, что занял Белинский. Такие же однотумбовый стол, деревянная кровать, встроенный в стену шкаф и две гравюры составляли ее обстановку. Туалет с душем располагались под лестницей, ведущей на второй этаж. Повсюду царили стерильная чистота и образцовый порядок. До отбоя Виктор и Бенецкий были предоставлены сами себе. И чтобы как-то убить время между обедом и ужином, они занялись игрой в бильярд. В 21:50 им пришлось подчиниться строгому распорядку и улечься в постели, а в 5:50 требовательный звонок поднял их на ноги.

После завтрака Волков отвел Виктора с Бенецким в учебный корпус и рассадил по разным кабинетам. Там за них взялись психологи. Спецы из абвера до буквы, до запятой проштудировали их биографии, отчеты и под градом каверзных вопросов Бутырин извивался, как уж на сковородке. Подошло время обеда, но не окончания проверки, она продолжилась. На этот раз ему пришлось ломать голову над мудреными тестами, чтобы не угодить в хитроумно расставленные ловушки. И когда они подошли к концу, он, совершено измотанный, вернулся комнату. Не лучше чувствовал себя и Бенецкий. На этот раз у него не нашлось слов позубоскалить по поводу царивших здесь порядков.

На второй день к Бутырину и Бенецкому присоединились еще девять человек. Бывшие агенты и младшие командиры отделений тайной полевой полиции и карательных отрядов, «проявившие себя в борьбе с большевизмом», были отобраны руководством абвера для выполнения особого задания. Его замысел был разработан в Берлине, а реализация находилась на личном контроле у самого адмирала Канариса. Ни Виктор, ни Бенецкий, ни остальные девять кандидатов в суперагенты об этом, конечно, не знали, но догадывались, что впереди их ждала не рядовая ходка за линию фронта, а нечто более серьезное. Поэтому Волков выжал из них по семь потов на стрелковом и инженерном полигоне, а потом в лесу, где им приходилось демонстрировать свои способности к выживанию. Лишь на восьмые сутки их оставили в покое.

Передышка длилась недолго. После обеда Виктора разыскал Волков. Его вид говорил о том, что впереди предстояла встреча с большим начальством. Они направились не в учебный корпус, а в штаб. Прежде чем войти в кабинет, Волков окинул его придирчивым взглядом, остался доволен и распахнул дверь. Виктор перешагнул порог и потерялся в огромной комнате. Массивная старинная мебель из мореного дуба и портрет фюрера, выполненный в полный рост, должны были демонстрировать посетителю могущество абвера. Под портретом, развалившись в креслах, расположились трое. Капитан с лицом бульдога и был, как догадался Виктор, тем самым Штольцем – начальником спецшколы абвера. Справа от него сидел сухой с холеным лицом майор, а слева – добродушного вида капитан-пузан. Судя по тому, как с ними держался Штольц, видимо, важные шишки из Берлина. Волков скромно занял место за приставным столиком.

Виктор щелкнул каблуками сапог и представился. Майор, пошелестев материалами дела курсанта Попова, прошелся взглядом по Виктору и обратился к Штольцу. Тот, пододвинув к себе зачетную ведомость, зачитал оценки и, отметив, что курсант Попов показал впечатляющие результаты, заключил: лучшей кандидатуры на должность руководителя спецгруппы он не видит.

Заключение Штольца не произвело впечатления на посланцев из Берлина. Майор, вяло пожевав губами, принялся методично, словно забивая гвозди, терзать вопросами претендента на эту роль. Окончательно сомнения развеяли слова Виктора о том, что главными побудительным мотивами его борьбы с большевизмом являются месть за смерть родителей и желание стать германским офицером. После этого, обменявшись взглядами с капитаном, майор заявил, что курсант Попов может забыть о работе с Гофмайером и, назвав ее мышиной возней, в заключение объявил: «Господин Попов, вы утверждены руководителем спецгруппы, которой предстоит развернуть повстанческое движение в тылу большевиков».

Виктор в душе ликовал – задание Королева и Скворцова было выполнено. Поедая преданными глазами берлинское начальство, он заверил, что выполнит возложенную на него миссию. Майор благосклонно кивнул головой и отпустил его. Виктор вышел из кабинета Штольца, не чувствуя под собой ног. Его переполняла радость. Впереди ждала встреча со своими.

Из доклада зафронтового агента «Северова» о пребывании в тылу противника:

«…Согласно инструкции, полученной в Особом отделе Северо-Западного фронта, я, явившись к майору ГОФМАЙЕРУ, должен был сообщить ему о том, что не имел возможности поддерживать с ним связь по рации вследствие ее порчи.

В соответствии с той же инструкцией я, вернувшись в карательный отряд майора ГОФМАЙЕРА и восстановив свое положение там, должен был найти удобный случай и убить самого ГОФМАЙЕРА или его заместителя ЛИПЕЦ.

В случае выполнения этого задания мне обещали присвоить звание Героя Советского Союза. Не желая выполнять задания большевиков, я решил разыскать его, ГОФМАЙЕРА, и чистосердечно обо всем рассказать.

Тут же я передал ГОФМАЙЕРУ сведения о партизанских отрядах, выявленные мною из бесед с участниками карательного отряда Кустова и официальными сотрудниками тайной полевой полиции на станции Дно.

Сообщенные мною сведения о партизанских отрядах удовлетворили майора ГОФМАЙЕРА, так как они соответствовали имевшимся у него данным.

Немцы поверили преподнесенной мною им легенде, хвалили мою сообразительность и находчивость, дали 200 марок, но все же через 2–3 дня направили меня в распоряжение тайной полевой полиции…»