Текст книги "Обычаи и традиции Российского Императорского флота"

Глава 4
«Моряки – народ гостеприимный и любят угостить»

Гости на кораблях

Вполне естественно, что наиболее желанными гостями на боевых кораблях были родственники офицеров. К уходу в дальнее плавание (как говорили раньше – «в дальнюю») кают-компания и офицерские каюты бывали заполнены членами семей моряков, готовившихся к долгой разлуке. Не менее желанными гостями они были по приходе корабля в базу. Чаще всего такие проводы видел Кронштадт. Из Севастополя в дальние плавания за границу ходили редко.

Перед уходом на корабле устраивался небольшой банкет в кают-компании для родственников офицеров. Съезжались отцы, матери, братья, сестры, а также невесты. За несколько дней до грустного торжества расставания составлялось меню, начищалось столовое серебро, протирался хрусталь и стекло. «Моряки – народ гостеприимный и любят угостить», – описывал такие проводы Константин Станюкович в повести «Вокруг света на «Коршуне».

Корабли «в дальнюю» уходили чаще всего из Кронштадта. Значительная часть семей проживала в Санкт-Петербурге либо приезжала по такому случаю в столицу. Для доставки в главную базу флота многочисленных гостей казной изредка даже арендовались небольшие рейсовые пароходы, однако чаще всего для этого пользовались судами, осуществлявшими регулярные пассажирские перевозки. Понятия «закрытый город» в Российской империи не существовало, поэтому добраться до Кронштадта было совсем несложно.

Естественно, ни одно прощальное застолье не обходилось без традиционных тостов в честь моряков, уходивших в плавание. Любопытная деталь – за русский флот присутствующие всегда кричали «ура» гораздо громче, чем за государя императора. Тем не менее за царя всегда пили стоя. В отличие от англичан, где на возглашенный тост «Джентльмены, король!» всегда вскакивали и вскакивают только офицеры морской пехоты. Право пить сидя было даровано офицерам Флота Его Величества уже много веков назад.

Возвращение корабля в родной порт обставлялось куда менее торжественно. Вновь прибывшее судно проверялось на предмет ввоза запрещенной литературы, а также партий товаров, подлежавших таможенному обложению. Исключение составляли вина, которые закупались по дороге в Италии, Испании и Португалии для морских собраний[58]58
  Аналог современных домов офицеров.


[Закрыть], а также по заказам государственных учреждений. С усилением в России революционного движения – особенно после покушений на императора Александра II – каждый прибывший корабль дотошно проверялся полицией и жандармами. Без этого сообщение с берегом было невозможно. Кроме того, многие корабли ждал императорский смотр, а перед ним спецслужбы должны были попытаться обнаружить и пресечь возможную крамолу.

Крейсер «Громобой» в Мельбурне. Видно носовое украшение и сушащееся белье экипажа, а также флаг

Высшим проявлением уважения к гостю на корабле, а также к берегу был артиллерийский салют. Его производство жестко регламентировалось и зависело от множества условий. Главное из них – число выстрелов всегда нечетное (как мы увидим ниже, это стало правилом не сразу).

Согласно Морскому уставу Петра Великого, генерал-адмиралу надлежало салютовать из 13 орудий, другим адмиралам – из 11 орудий, вице-адмиралу – из 9 орудий, а шаубенахту (этот чин был позже заменен контр-адмиральским) – из 7 орудий. В более поздние времена все обладатели адмиральского чина получили право на 11 выстрелов. «Сие же число» полагалось «употреблять при подымании и спускании флага аншеф-командующего[59]59
  Аншеф-командующий – главнокомандующий.


[Закрыть] по рангам, как выше писано». Флагман флагману отвечал равным числом выстрелов. «Партикулярному» (обычному) капитану (то есть командиру корабля) генерал-адмирал салютовал на приветственный салют четырьмя залпами, а прочие флагманы – двумя.

Русскому военно-морскому флагу салютовали 9 орудийными залпами; русской крепости предназначалось 7 пушечных выстрелов от обычного корабля и 5 пушечных выстрелов – от флагманского.

Кстати, многие русские адмиралы предпочитали приходить на рейд раньше кораблей своего отряда. «…Чтобы не быть обязанным салютовать первому, но чтобы получить салют от других», – разъяснял в своем рапорте начальник Эскадры Атлантического океана Николай Казнаков (1834–1906).

Категорически запрещалось Морским уставом Петра принуждать к салютации торговые суда, а также «палить напрасно» «под штрафом по червонному за каждый выстрел».

Впоследствии в дальнем походе наиболее распространенным был так называемый «салют нации» из 21 залпа. Его производили по прибытии в порт в честь флага дружественной державы, а также встречая на борту и провожая с него августейших особ дружественных держав. Если корабль собирался посетить иностранный генерал-губернатор либо вице-король, то его приветствовали 17 залпами. Мэру города полагалось 13 залпов.

Столько же орудийных выстрелов давали по случаю дня рождения или именин греческой королевы корабли русской Средиземноморской эскадры в случае, если эти дни они проводили на греческих же рейдах. Как известно, королевой эллинов была дочь генерал-адмирала Константина Николаевича, великая княгиня Ольга Константиновна (1851–1926).

Крейсер «Дмитрий Донской» эскадры вице-адмирала Николая Казнакова в Нью-Йорке

В день коронации и тезоименитства[60]60
  Тезоименитство – день именин высочайшей особы.


[Закрыть] государя императора полагалось давать 31 залп. 101 залп производили в случае рождения наследника престола. Последующие дни рождения цесаревича отмечали 25 залпами, а также «молебствием с провозглашением многолетия». 31 залп полагался также при прибытии императора на борт судна и при его отбытии с оного.

В случае смерти императора либо члена императорской фамилии корабль (парусный) должен был обрасопить реи, то есть поставить их к мачте под углом в 45 градусов. Офицерам в этом случае было положено закрыть кокарды на фуражках и треуголках крепом, а также надеть траурные повязки на рукава. После отказа от парусов остались только крепы на кокардах и траурные повязки на рукавах мундиров, кителей и форменных пальто (так в русском флоте офицеры традиционно именовали сухопутную шинель).

Случалось, что русскому кораблю в заграничном плавании приходилось участвовать в специальных салютах, посвященных рождению либо кончине какого-либо иностранного государственного деятеля.

Так, 20 января 1901 года стоявшие на рейде Пирея (Греция) русские корабли приняли участие во впечатляющем салюте, посвященном памяти умершей королевы Великобритании Виктории. На 81 минуту – по числу лет, проведенных Викторией на троне – были приспущены флаги. Каждую минуту все боевые суда на рейде делали по выстрелу. При этом салют уходящей эпохе производился на всех рейдах, где были британские корабли.

С салютами бывали связаны и весьма курьезные истории, веселые и не очень.

Существует, например, легенда-байка об инструкции Петра Великого, посвященной салютам. Дескать, первый российский император повелел вязать к ядрам, которые для салютации в пушки закатывались, прочные веревки. Этим якобы предотвращалась потеря дорогостоящих снарядов, также уберегались дружественные корабли от попаданий. Но в каждой шутке (стреляли-то, естественно, холостыми зарядами), как известно, есть доля правды.

В воспоминаниях знаменитого российского ученого, академика Алексея Крылова (1861–1945) приводится почти анекдотический случай салютации боевыми снарядами в мирное время (потом эту историю в несколько измененном виде приведет Валентин Пикуль). Причем стреляли пушки совсем не по воробьям.

В 1882 году император Александр III проводил с борта яхты «Забава» смотр Учебного отряда судов Морского училища (так в тот момент назывался в очередной раз переименованный Морской кадетский корпус) на рейде города Аренсбург[61]61
  С 1917 года– город Курессааре (Эстония).


[Закрыть]. В то время при артиллерийском учении орудие заряжали боевым зарядом, однако вместо снаряда вкладывали специально обточенное полено, соответствовавшее снаряду по размеру. При салюте, естественно, полагалось делать холостой выстрел, а снаряды и поленья из канала ствола вынимали.

Во время салюта корвета «Варяг» произошло следующее. Предоставляем слово академику Крылову, имевшему, кстати, чин генерала флота:

«Артиллерийский офицер… командует левому борту… и по рейду понеслась граната, рикошетируя по воде». На следующем орудии воспитанник Морского училища, к счастью, успел остановить артиллериста. В противном случае могло произойти прямое попадание в императорскую яхту.

Естественно, после стрельбы по императорской яхте последовали «организационные выводы». Старший артиллерийский офицер корвета был посажен на неделю под арест при каюте с приставлением часового. На флотском жаргоне того времени – «с пикой». Что же касается вышестоящих начальников, то они вообще избежали наказания.

Крылов (который не мог даже в преклонные годы пожаловаться на плохую память) писал так: «Брылкин (начальник Учебного отряда судов Морского ведомства. – М.Н.) не был произведен в контр-адмиралы, на что имел право, а в генерал-майоры с назначением комендантом Кронштадтской крепости». Как видим, налицо ущемление заслуженного офицера в правах за допущенную подчиненными халатность. Но, как мы увидим дальше, бывшего генерала флота либо все-таки подвела память, либо он намеренно допустил неточность.

Дело в том, что капитан 1-го ранга Владимир Брылкин (1832–1899) был произведен в следующий чин не в 1882 году, а в 1886 году, причем как раз в контр-адмиралы. И только после двух кампаний в должности младшего флагмана Балтийского флота он стал комендантом Кронштадта. Службу он окончил генерал-лейтенантом флота.

Что же касается человека, непосредственно отвечавшего за салют – старшего офицера корабля лейтенанта Петра Пущина, то он в том же 1882 году получил явное повышение по службе и был назначен старшим офицером броненосного фрегата «Минин».

Клипер «Разбойник» на Дальнем Востоке. Идет сушка парусов

Добавим, стрельба каким-либо снарядом во время салютов не была в русском флоте чем-либо из ряда вон выходящим. Правда, чаще всего из дула орудия при холостом выстреле забывали вынуть пробку.

Еще один пример, но уже из Русско-японской войны.

После Цусимского сражения отряд из трех русских крейсеров под флагом контр-адмирала Оскара Энквиста[62]62
  Оскар Энквист (1849–1911) – окончил службу вице-адмиралом.


[Закрыть] (флагманский крейсер 1-го ранга «Олег», а также крейсер 1-го ранга «Аврора» и крейсер 2-го ранга «Жемчуг») прорвался к Филиппинам. Уже на подходе к Маниле на крейсерах заметили на горизонте подозрительные дымы, которые офицерами отряда вполне логично были приняты за преследующую русских японскую эскадру. Орудия были заряжены и наведены на противника. Когда же корабли сблизились, стало ясно, что на подходе… американская эскадра. В связи с этим с русских кораблей дали, возможно, единственный в своем роде артиллерийский салют – боевыми снарядами в воду.

Клипер «Джигит» в иностранном порту

Бывали и куда более «безобидные» случаи. Так, бывший главком советского ВМФ Николай Кузнецов приводит в своих воспоминаниях рассказ, показывающий значение пышных церемоний на Востоке (дело происходило в 1928 году, но легко могло иметь место и гораздо раньше).

Вечером 27 мая среди других высокопоставленных лиц крейсер «Червона Украина» (бывший «Адмирал Нахимов») посетил стамбульский губернатор. Вот что произошло дальше:

«Он провел у нас положенные пятнадцать минут, отведал русской икры и русской водки, затем попрощался и под звуки оркестра сошел на свой катер. Едва катер отвалил от трапа, на нашей мачте, как положено, взвился турецкий флаг, а носовые пушки открыли пальбу. Губернатору по его чину полагалось, кажется, девять выстрелов, но после целого дня почти непрерывной стрельбы артиллеристы устали и сбились со счета. Они дали только восемь выстрелов. И никто не заметил ошибки. Никто, кроме самого губернатора. Через несколько минут турецкий катер снова подошел к «Червоной Украине». Адъютант губернатора заявил, что его начальник не удовлетворен и требует сатисфакции. Наш командир попросил передать губернатору извинение:

– Мы с удовольствием вновь бы салютовали в его честь, но сейчас, к сожалению, уже поздно, солнце зашло, флаг спущен, а после спуска флага давать салют не полагается.

Но турецкий офицер настаивал: губернатор все равно должен получить удовлетворение. Нельзя сейчас – пусть пропущенный выстрел будет дан утром.

Пришлось согласиться. Рано утром снова подняли турецкий флаг и дали один-единственный выстрел. Никто, кроме стамбульского генерал-губернатора и его свиты, наверно, так и не понял, что сие значит».

Следует, правда, сказать, что холостой пушечный выстрел не всегда означал почтение по отношению к тому, кому он предназначался. Подъем на мачте флагмана позывного того или иного корабля с одновременным выстрелом означал особое неудовольствие адмирала его действиями – чаще всего, невниманием к ранее поднятым сигналам либо совершенным маневром. О провинившемся так и говорили – «получил выговор с пушкой».

Большое внимание уделялось тому, как и в каком виде офицеры представляются императорской фамилии. Так, строителя крейсера «Аскольд» заставили давать объяснения, почему он не был на приеме у Николая II 9 сентября 1899 года в Киле, куда с августейшей фамилией зашла императорская яхта «Полярная Звезда». Причина оказалась весьма прозаичной – Эдуард Де-Гроффе, проживавший в Штеттине (современный Щецин), приехал в Киль по делам, причем в штатском платье. А для того, чтобы «иметь счастье представиться государю-императору», была необходима парадная форма.

Особый ритуал сопровождал визит на борт корабля августейших особ и начальствующих лиц. Если же речь шла об императоре, генерал-адмирале либо командире соединения кораблей, то обязательным пунктом программы предусматривался смотр.

Подготовка к инспекции начальством превращала жизнь офицеров и команды в сущий ад. Корабль драили, снасти приводили в долженствующее состояние, матросов переодевали в новенькое обмундирование первого срока. Скот, использовавшийся в качестве «живых консервов», снабжали свежими подстилками и тщательно чистили. Если же на корабле имелись более мелкие животные (а судов без какого-либо зверья – крысы и тараканы не в счет – практически не существовало), то их загоняли в одну из офицерских кают.

За борт выставлялся парадный трап, свои места занимали фалрепные[63]63
  Фалрепные – матросы, встречающие гостя на трапе и подающие ему фалрепы – концы, ограждающие трап. При царских смотрах фалрепными ставились офицеры. Фалрепы часто обшивались бархатом либо дорогим сукном.


[Закрыть] (по два человека на каждой площадке трапа) и часовые почетного караула. Если площадок трапа было несколько, то существовала неписаная традиция расстановки на них офицеров. На самой нижней площадке стояли самые низкорослые офицеры, а на палубе гостей встречали самые высокие мичманы.

Вице-адмирал Николай Казнаков проводит смотр крейсера «Дмитрий Донской»

Инспектирующее лицо поднималось по парадному трапу на борт, принимало рапорт командира и обходило фронт команды, придирчиво проверяя внешний вид. Нижним чинам в этот момент полагалось смотреть бодро и весело, «поедая» глазами начальство. Затем, под звуки боцманских дудок, матросы разбегались по боевым постам; при входе проверяющего в то или иное помещение старший по званию подавал команду «Смирно!». Обращалось особое внимание на четкость доклада и «молодцеватость» вида нижних чинов. Кроме того, по положению о смотрах обязательно должны были быть открытыми все двери, люки, а также дверцы матросских чемоданов, рундуков[64]64
  Рундуки – закрытые металлические ящики и лари, предназначенные для хранения личных вещей экипажа.


[Закрыть] и шкафчиков.

Император Николай Второй на эскадренном миноносце «Войковской»

Естественно, не обходилось и без показательных учений. Игралась «боевая тревога», причем инспектор следил за тем, насколько быстро корабль приходил в состояние полной боевой готовности. Учения обычно включали артиллерийские упражнения с ручной и механической подачей снарядов, пожарную и водную тревогу, спуск плавучих средств и вооружение их артиллерией, постановку мин, сетевого противоторпедного заграждения и своз на берег десанта. Кроме того, с конца XIX в. смотры стали включать и проверку грамотности нижних чинов – матросу, не умевшему читать и писать, было опасно доверять современную технику.

Особое место занимали артиллерийские учения. Прежде всего инспектирующему лицу демонстрировали автоматизм в заряжании орудий – на этот раз не с помощью уже знакомого нам полена, а с начищенным до ядреного блеска снарядом. Затем дело доходило до практических занятий. Тяжелые орудия палили по специальным парусиновым конусам, которые тащили за собой суда-буксировщики (очень часто эта роль поручалась миноносцам). Иногда в роли цели выступали и старые пароходы либо списанные бывшие боевые корабли с минимальной командой, которую перед стрельбами свозили на берег. О том, что ощущали моряки судов-целей, о которых перед сигналом об открытия огня по какой-то причине забыли, можно прочесть в рассказе Леонида Соболева «Две яичницы».

В эпоху парусного флота и в начале эпохи флота парового стреляли обычно по неподвижной мишени. Для тренировок комендоров[65]65
  Комендоры – морские артиллеристы.


[Закрыть] на берегу часто возводили целые городки, которые потом сокрушались огнем корабельной артиллерии.

Во времена начала эпохи пара любой адмирал считал своим долгом посетить и машинное отделение. Там рука в светлой адмиральской перчатке придирчиво водила по открытым частям машины, причем следы масла (даже на трущихся частях) немедленно объявлялись «грязью», после чего «драили» уже «не доглядевшего за беспорядком» старшего инженер-механика.

Проверяющие лица обязательно заглядывали в корабельный лазарет. Здесь обращалось внимание на число больных, чистоту в помещении, а также быстроту действий санитаров. Кстати, к лазарету на время боя прикомандировывались судовые священники.

К приезду инспектирующих лиц обычно готовилось небольшое угощение, а если ожидались дамы, то для них припасались букеты цветов.

Частью смотра был так называемый «опрос претензий». Адмирал шел вдоль строя и опрашивал команду на предмет недовольства командованием. Командиру в этой ситуации следовало стоять поодаль, чтобы не влиять на волеизъявление нижних чинов. Но чаще всего претензий не было.

«Опросами» регулярно занимался и командир корабля. Ему обычно жаловались на плохое питание, а также на другие недосмотры по административно-хозяйственной части. Наиболее яркий пример в этой связи – мятеж на эскадренном броненосце «Князь Потемкин Таврический». Экипаж, недовольный качеством мяса для борща, потребовал командира. Прибывший на место капитан 1-го ранга Евгений Голиков (1854–1905) вызвал караул для ареста зачинщиков смуты, однако в ходе стихийно возникшей перестрелки был убит.

Матросы могли заявить командиру и о своем недовольстве некоторыми офицерами – чаще всего речь шла о действиях старших офицеров, которым по должности полагалось поддерживать на корабле дисциплину и порядок, а также ревизоров, отвечавших за финансово-хозяйственную составляющую. Впрочем, обычно командование держало ситуацию под контролем; любителям излишне туго закручивать гайки вежливо предлагали перевестись на берег либо на другой корабль[66]66
  Пример подобного списания можно найти в рассказе Константина Станюковича «Куцый».


[Закрыть].

После инспекторского посещения адмирал писал подробный отчет, зачастую – на десятках страниц. Не оставался без внимания даже «дурной запах»[67]67
  Из одного из инспекторских отчетов С.О. Макарова.


[Закрыть].

В поисках неприятных ароматов проверяющие нюхали трюмную воду (на предмет затхлости), а также тщательно изучали атмосферу в помещениях команды. Причем последней придавалось немалое значение. Как пример можем привести статью морского врача Ф. Вредена «Состав воздуха на клипере «Гайдамак». Опубликована она была в «Медицинских прибавлениях» к журналу «Морской сборник» в начале 1870 года. Главной причиной «дурного» состава в публикациях называлось отсутствие на кораблях системы принудительной вентиляции – на большинстве судов циркуляция воздушных потоков поддерживалась исключительно виндзейлями[68]68
  Виндзейль – парусиновый рукав с деревянными или металлическими обручами. Воздухозаборник виндзейля устанавливался против ветра, а другой конец пропускался в палубу либо кубрик.


[Закрыть].

Если император был доволен посещением, то экипаж ожидала награда – командиру и офицерам объявлялась «высочайшая благодарность» и «монаршее благоволение» (сведения о них заносились в личное дело и учитывались в дальнейшей карьере). Могли наградить и орденом либо преподнести «подарок по чину». Нижние чины награждались деньгами: кондукторы[69]69
  Кондуктор – воинское звание, промежуточное между офицером и унтер-офицером. Обычно присваивалось наиболее опытным специалистам из нижних чинов.


[Закрыть] – 10 рублями, боцманы (в унтер-офицерском звании) – 5 рублями, унтер-офицеры – 3 рублями, рядовые – 2 рублями. В том случае, если император посещал лишь один из кораблей эскадры или отряда, награда зачастую полагалась экипажам всех входивших в нее судов.

Императорский катер обходит строй эскадры, 1902 год

Менее торжественно встречали командиров судов 1-го и 2-го рангов, вознамерившихся посетить корабль. Для отдачи им почестей вызывался судовой караул во главе с караульным начальникам. Горнисты играли «захождение». Что же касается фалрепных, то обер-офицеру их полагалось двое (они вставали друг напротив друга лицом к лицу), а штаб-офицеру – четверо. Сразу скажем, что офицеров фалрепными ставили только к приезду членов императорской фамилии.

Заметим, что командир корабля имел право на торжественную встречу даже в критической ситуации. В повести Константина Станюковича «Вокруг света на «Коршуне», например, описывается случай, когда все положенные по уставу почести оказывались командиру клипера, выброшенного ветром на камни у побережья острова Сахалин.

Император Николай Второй на эскадренном миноносце «Гайдамак»

При приеме гостей случались и курьезы. Так, во время визита на эскадренный броненосец «Орел» императора Николая II на царском катере захотел уйти в плавание приблудный пес, невесть как оказавшийся на корабле. Произошло это в момент, когда царь прощался с экипажем броненосца, входившего в состав 2-й эскадры Тихого океана, направлявшейся на Дальний Восток.

«Очевидно, увидев откуда-то подходивший к трапу катер, пес решил не без основания, что дело пахнет берегом, и, верный своей привычке, направился на нижнюю площадку трапа, причем сделал это так стремительно, что его не успели остановить; сильный же пинок, полученный от одного из верхних фалрепных, только усилил его прыть», – писал спустя много лет офицер «Орла» князь Язон Туманов.

Вопреки самым печальным ожиданиям офицеров корабля катастрофы не произошло. Царь улыбнулся. Погладил собаку и направился вверх по трапу. Естественно, после государя императора псину приласкали все члены свиты (часть – с опаской), включая командующего эскадрой, Зиновия Рожественского. Как только люди с тяжелыми эполетами отошли подальше, фалрепные мичмана схватили барбоса за уши и заперли в одной из кают.

После отъезда императора кают-компания приняла единогласное решение – пса, обласканного самим государем, оставить на корабле. Назвали его Вторником – именно в этот день животное появилось на «Орле».

В иностранном порту командиру, офицерам и команде предстояло представлять Российскую империю. Тем более что на корабли часто возлагались серьезные дипломатические поручения. Перед уходом в дальнее плавание командир получал инструкцию от непосредственного начальства, согласованную с Министерством иностранных дел.

В «дипломатических походах» большое значение имел выбор кандидатуры для командира корабля, а тем более – командующего соединением боевых судов. Учитывались всевозможные факторы, зачастую – совершенно курьезные. В качестве примера можно привести историю назначения контр-адмирала Федора Авелана[70]70
  Федор Авелан (1839–1916) – окончил службу адмиралом.


[Закрыть] на пост начальника эскадры, направленной в 1893 году в Тулон в ответ на приход французских кораблей в Кронштадт.

Адмиралы Федор Авелан и Зиновий Рожественский

Рассказывали, что император Александр III затребовал список всех контр-адмиралов с указанием пояснить, кто из них знает хуже всех французский язык. Выбор пал на Федора Карловича, занимавшего в тот момент пост начальника штаба Кронштадтского порта. Именно этот офицер оказался самым безнадежным с точки зрения лингвистики.

Малоразговорчивый (это, впрочем, касалось только иностранного языка) Авелан стал кумиром французов. Российский посол в Париже барон Артур Моренгейм телеграфировал в Санкт-Петербург: «Прием эскадры в Тулоне самый блестящий и восторженный… Прием, оказанный нашим морякам в Париже, не поддается описанию…. Адмирал Авелан великолепен. Большой личный успех».

Поход в Тулон стал началом блестящей карьеры Авелана: в 1903–1905 годах он был управляющим Морским министерством – пост, соответствовавший рангу министра, а в 1905 году был произведен в адмиралы – высший морской чин для человека, не относившегося к династии Романовых.

Учитывая сложные взаимоотношения России с Британской империей в последней четверти XIX века, от флота «владычицы морей» всегда можно было ожидать провокаций. Примером может служить история, происшедшая в Йокогаме с фрегатом «Владимир Мономах»[71]71
  «Владимир Мономах» имел на вооружении четыре 203-мм орудия, двенадцать 152-мм, четыре 87-мм, две—64 мм десантные пушки, девять 37-мм пятиствольных скорострельных пушек и три торпедных аппарата.


[Закрыть] в 1884 году.

Русская эскадра в Тихом океане была слабее английской. Однако ее начальник контр-адмирал Александр Кроун[72]72
  Александр Кроун (1823–1900) – окончил службу в чине адмирала.


[Закрыть] сразу заявил, что «не потерпит выслеживания со стороны английских судов, не потерпит подобного унижения русского флага, а всеми средствами постоит за честь последнего». После долгого перехода крейсеру, на котором поднял флаг Кроун, требовалось докование, которое решено было провести в Йокогаме. 24 апреля в 5 часов утра на корабле пробили боевую тревогу – на рейд входили наконец-то догнавшие своего неуловимого «поднадзорного» куда более мощный броненосец «Агамемнон»[73]73
  «Агамемнон» имел на вооружении четыре 318-мм орудия, два 152-мм, шесть 57-мм скорострельных пушек и два торпедных аппарата.


[Закрыть], корвет «Сапфир»[74]74
  «Сапфир» имел на вооружении четырнадцать 64-фунтовых орудий.


[Закрыть] и канонерка «Свифт»[75]75
  «Свифт» имела на вооружении два 178-мм орудия и три 20-фунтовых орудия.


[Закрыть].

Английский корабль (по утверждениям англичан) плохо слушался руля, его бросало из стороны в сторону, причем мощный форштевень то и дело направлялся на борт русского флагмана. На «Мономахе» пробили боевую тревогу; орудия и торпедные аппараты были направлены на английский броненосец. Из-за сильного ветра корабли были вынуждены поддерживать пары, поэтому давление в котлах удалось поднять до полного в считаные минуты. Фрегат готов был дать ход, чтобы избежать столкновения, но «Агамемнон», также направивший на цель все орудия, прошел в нескольких десятках метров и вскоре отдал якорь. Прибывший с визитом командир броненосца имел с Кроуном очень резкий разговор. Русский адмирал потребовал немедленно покинуть рейд, угрожая открыть огонь. И тут произошло почти невозможное – англичане убрались из Йокогамы.

Отметим, что визит англичанина на «Мономах» был нарушением морских традиций – именно командир «Мономаха» должен был нанести визит вежливости. Более того, он должен был предложить новоприбывшему свои услуги.

Фрегат «Владимир Мономах»

Сразу же после прихода военного корабля на рейд его собратья, появившиеся раньше, обязательно посылали к вновь пришедшему командиру шлюпку с офицером. Его задачей было предложить услуги вновь прибывшим, а также рассказать о каких-либо важных особенностях портовых порядков. Естественно, первые ответные визиты наносились командирам стоящих на рейде кораблей.

Если командир корабля, стоявшего на рейде, либо флагман эскадры не могли в силу каких-то причин принять ответный визит, об этом сразу же сообщали вновь прибывшему.

«Установившись на бочку, произвел салюты, на которые с «Беллерофона» получил немедленно равные ответы. Вместе с тем адмирал прислал офицера поздравить меня с приходом, благодарить за национальный салют и просить меня не беспокоиться делать ему визит, так как эскадра сейчас же снимается и уходит на Барбадос. Действительно, ближайшие к выходу суда уже начали сниматься, и офицер, мною посланный благодарить за поздравление, застал у фрегата трап наполовину убранным», – докладывал 19 января 1890 года о встрече с британской эскадрой на рейде острова Санта-Лючия командир фрегата «Минин» капитан 1-го ранга Федор Энгельм[76]76
  Федор Энгельм (1838–1897) – умер в чине контр-адмирала.


[Закрыть].

Зачастую командиры кораблей оказывались в ситуации, когда на российские знаменательные даты накладывались траурные события в дружественных иностранных державах. Обратимся к рапорту командира броненосного крейсера «Адмирал Нахимов» капитана 1-го ранга Дмитрия Всеволожского[77]77
  Дмитрий Всеволожский (1854–1909) – окончил службу в чине вице-адмирала.


[Закрыть] с рейда Сингапура. На дворе 1 августа 1900 года:

«…К 22 июля собрались военные суда четырех наций, носящих траур вследствие родственных отношений царствующих домов[78]78
  Речь идет о смерти итальянского короля Умберто I (правил с 1878 года) и герцога Альфреда Кобургского, второго сына королевы Виктории.


[Закрыть]. При таком положении дел не считал удобным приглашать суда к празднованию дня тезоименитства Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны, а только объявил командирам всех судов, что в 8 часов утра подниму флаг, гюйс и вымпел до места, а по окончании торжественного молебства все опять спущу. Утром 22-го приехал английский офицер и заявил, что по случаю погребения Его Высочества герцога Альфреда Кобургского в 11 часов утра они произведут погребальный салют в 55 выстрелов через минуту[79]79
  То есть после каждого выстрела делалась минутная пауза.


[Закрыть] и просил принять участие.

Фрегат «Минин» на Дальнем Востоке

Считая долгом исполнить эту вежливость относительно памяти почившего, я, окончив молебства к тому времени и поздравив всех сослуживцев с радостным днем тезоименитства нашего Августейшего Шефа[80]80
  Мария Федоровна была шефом корабля.


[Закрыть], в 11 часов по второй пушке с английского станционера произвел вышеуказанный салют, что было сделано и остальными судами, и затем все оставил приспущенным, так как итальянский командир ждал известий о дне погребения своего короля».

Иногда вошедшему на рейд кораблю разрешалось обойтись без традиционных церемоний.

30 июня 1904 года на рейде Шанхая появился русский крейсер «Аскольд», прорвавшийся через кольцо японских кораблей в ходе сражения в Желтом море. Принимая визиты, командир корабля капитан 1-го ранга Николай Рейценштейн[81]81
  Николай Рейценштейн (1854–1916) – окончил службу в чине адмирала.


[Закрыть] извинялся, что на борту корабля отсутствуют холостые заряды. Не мог Рейценштейн нанести и ответные визиты иностранным командирам – во время боя были выведены из строя все катера и шлюпки.

Но здесь в который раз сработали законы морского братства. Раненые были перевезены на французский крейсер «Монкальм», причем, когда их поднимали на носилках на борт, экипаж был выстроен на палубе, а караул отдавал воинские почести. Судовой оркестр тем временем играл русский гимн.

Бывали и другие случаи, но они скорее были исключением из правил. Так, после боя крейсера «Варяг» и канонерки «Кореец» в Чемульпо (современный Ичхон в Южной Корее) помощь экипажу оказали все иностранные корабли, стоявшие на рейде, за исключением американской канонерки «Виксбург»[82]82
  Командир канонерки ссылался на «отсутствие инструкций из Вашингтона».


[Закрыть]. Все остальные – французский крейсер «Паскаль», итальянский крейсер «Эльба» и британский крейсер «Тэлбот» – оказали посильную помощь. В частности, иностранные крейсера доставили русских моряков в ближайший нейтральный порт.

Бронепалубный крейсер 1-го ранга «Аскольд» в Шанхае после сражения в Желтом море

Военное время заставляло командира корабля, намеревавшегося посетить нейтральный порт, задумываться и о возможности интернирования. Обычно срок пребывания ограничивался сутками – по мнению международных экспертов того времени, этого было вполне достаточно для приема запасов топлива, а также продовольствия и воды.

Другое дело, если корабль прибывал в гавань после сражения.

«Аскольду», например, комиссия местных властей разрешила встать в ремонт, причем окрестности дока были взяты под охрану. Японский консул между тем потребовал, чтобы работы не касались повреждений надводной части крейсера, особенно труб (из-за их повреждений резко упала тяга в котлах корабля). Кроме того, представитель микадо настаивал на том, чтобы срок ремонта не превышал 48 часов.