Текст книги "Обычаи и традиции Российского Императорского флота"

Экипаж крейсера был настроен на прорыв из блокированного японцами Шанхая, однако об этом пришлось забыть – телеграмма из Адмиралтейства приказывала немедленно разоружиться. Правительство Российской империи посчитало, что нейтралитет Китая важнее одного крейсера, причем серьезно поврежденного противником.

Матросы фрегата «Ослябя» в Вашингтоне

11 августа «Аскольд» и пришедший вслед за ним миноносец «Грозовой» спустили флаги. 17 августа с крейсера свезли замки орудий, прицелы, артиллерийский боезапас и боевые отделения торпед. 29 августа с вышедшего из дока корабля передали на берег некоторые важные детали машин.

Но обычно заграничные походы были куда более спокойными. Вот какие задачи, например, выполнял в конце 1902 года в Персидском заливе новейший бронепалубный крейсер «Аскольд».

Как известно, к началу XX века страны Персидского залива еще были официально не поделены между ведущими державами, среди которых Россия занимала далеко не последнее место. Более того, именно к ней обратился тогдашний эмир Кувейта Мубарак ас-Сабах (правил в 1896–1915 годах) с просьбой взять государство под покровительство империи. Санкт-Петербург ничего не отвечал официально, боясь связываться с Великобританией, но и от своего влияния на регион не собирался отказываться. С целью лишний раз продемонстрировать российский флаг в конце 1902 года в залив и был отправлен «Аскольд». До него в водах залива с начала века успели «отметиться» канонерская лодка «Гиляк» да крейсер «Варяг».

Официальная цель похода заключалась в том, чтобы «появлением русского флага в этих водах показать местным и иностранным властям, что мы считаем эти воды вполне доступными плаванию всех наций в противоположность стремлениям Великобритании обратить Персидский залив в закрытое море, входящее в его сферу исключительных интересов». Для того чтобы российские устремления показались разумными и местным властителям, командиру корабля капитану 1-го ранга Николаю Рейценштейну было разрешено потратить весьма солидную по тем временам сумму (500 рублей золотом) для закупки подобающих подарков. Наиболее удачными дарами в российском Главном Морском штабе сочли «хорошие лампы», оружие, кофейные и чайные сервизы, а также самовары.

Клипер «Джигит»

Что же представляли собой нынешние нефтяные державы? Султанат Оман существовал за счет пошлин на ввоз товаров, а также на ренту, которую выплачивала Великобритания. Впрочем, британского золота правителю хронически не хватало подчас даже на жалованье телохранителям, которым случалось закладывать оружие, дабы не умереть с голоду. Что же касается ввозимых товаров, то их перечень также звучит необычно для наших дней. Так, в 1901 году русский пароход «Корнилов» доставил в оманскую столицу Маскат золотой галун, сахарный песок, хлопчатобумажные ткани, а также… керосин!

О тогдашнем «богатстве» Кувейта говорит тот факт, что его эмир был счастлив такому подарку, как револьвер и охотничье ружье. В знак благодарности за столь необходимые в хозяйстве монарха предметы экипаж «Аскольда» получил трех телят и 10 баранов.

Результат похода русского пятитрубного корабля (ничего подобного здесь раньше не видели, почему и распускался слух, что две трубы на самом деле фальшивые, из-за чего гостям показывали фотографии корабля на полном ходу) превзошел все ожидания. Как доносил в феврале 1903 года российский консул в иранском городе Бушир, мнение о мощи русского флота не было поколеблено даже после визита в залив недавно модернизированного британского броненосца «Ринаун»[83]83
  «Ринаун» имел на вооружении четыре 254-мм орудия, десять 152-мм, двенадцать 75-мм, восемь 47-мм и пять торпедных аппаратов.


[Закрыть].

«Смело можно утверждать, что главная цель посылки – парализовать впечатление, оставленное здесь «Варягом»[84]84
  «Варяг» имел на вооружении двенадцать 152-мм орудий, двенадцать 75-мм, восемь 47-мм, два 37-мм и 6 торпедных аппаратов.


[Закрыть] и «Аскольдом»[85]85
  «Аскольд» имел вооружение, идентичное «Варягу».


[Закрыть], – осталась на сей раз недостигнутой. Броненосец мало времени стоял в заливе, и у местных жителей не было возможности познакомиться с ним. В Бушире он простоял на рейде 3–4 часа так далеко, что его было плохо видно с берега. Главное же – он имел всего две трубы», – говорилось в консульском отчете.

Любопытная деталь – если командир входившего на иностранный рейд русского корабля знал о наличии в порту адмирала, то он обязательно должен был выполнить при постановке на якорь маневр, именовавшийся «срезанием кормы». Речь шла о проходе на повороте на полном ходу у самого адмиральского балкона. Особым шиком было не только не задеть флагманский корабль (а такие случаи бывали), но и ударить своим ноком (окончанием) реи о нок начальственного судна. Чем ближе корабль проскакивал от балкона – тем выше уважение и выучка команды.

Если же подчиненный флагманской кормы «не резал», то следовало оправдательное объяснение причин столь возмутительного проступка. Наиболее веским оправданием была теснота, при которой опасный маневр мог привести к катастрофе с участием чужих судов.

Отработка маневра по резанию кормы, случалось, приводила и к серьезным авариям. Слово адмиралу Генриху Цывинскому (1856–1938), послужившему, кстати, одним из прототипов героя романа Валентина Пикуля «Три возраста Окини-сан» Владимира Коковцева. Дело происходит в водах Тихого океана.

«Адмиралу[86]86
  Контр-адмирал Авраамий Асланбегов (1822–1901), окончил службу адмиралом.


[Закрыть] вздумалось поучить «Разбойника» морскому делу, приказав ему в океане на полном ходу резать себе (т. е. «Азии») корму, при этом требовалось резать «тонко», т. е. как можно ближе пройти с шиком к адмиральской корме… «Разбойник» обрезал раз, обрезал второй раз. «Береговой» адмирал каждый раз поднимал сигнал «ближе». В третий раз «Разбойник» угодил ему в корму: снес катер, отрезал кормовой планшир и снес гафель с флагом; себе снес бушприт со всей оснасткой и обломал форштевень. Забава адмирала (по прозвищу «Бум-бум эфенди») обошлась не дешево».

Напоследок стоит сказать про праздники и другие торжественные мероприятия, которые русские корабли согласно международным правилам хорошего тона должны были проводить в иностранных портах и в которых должны были участвовать офицеры и команда.

Капитан 2-го ранга Степан Макаров

Так, в ходе кругосветного плавания на парусно-винтовом корвете «Витязь» капитан 1-го ранга Степан Макаров устроил «гуляние» для вождя и жителей острова Нукагава (Маркизские острова). Жене Капитолине Петровне Макаров об этом событии писал следующее:

«…Здесь мы наделали большого шуму. Я устроил народное гулянье, на которое пригласил весь народ. «Благородных», то есть таких, которые ходят в галстуках, угощали на стульях, а остальных – на разостланном парусе. Все это в тени пальмового сада. Дам различали так: которые намазаны пальмовым маслом, тех сажал на парус, а которые напомажены, тех на стулья… Гулянье вышло прекрасное. Наши матросы отличались в танцах, каначки тоже танцевали. Вчера была охота, причем все жители поднесли мне подарки, куски какой-то материи… Сегодня на корвете танцы, после чего мы уходим в море…»

В более цивилизованных местах для отцов городов и верхушки населения устраивались балы и банкеты прямо на борту. Особенно подходили для этого парусники, с их не занятыми надстройками палубами. Их прикрывали тентами, а орудия перевозили в нос, драпируя флагами.

Матросы, за исключением вахтенных и вестовых[87]87
  Вестовой – матрос, назначенный для поручений офицеру либо состоящий при кают-компании.


[Закрыть], все празднество находились в жилой палубе. Что же касается офицеров и гардемаринов, то им снова надлежало быть в парадной форме. Часть кают превращалась в дамские будуары, где представительницы прекрасного пола могли переодеться и привести себя в порядок, а также освежиться прохладительными напитками.

В случае прихода русского корабля в столицу дружественной державы офицеров, случалось, звали на высочайшие приемы к местным монархам, и приглашенным следовало быть опять-таки в парадной форме. Августейшая особа, в свою очередь, могла пожаловать мореплавателей орденами, соответствующими их чинам. К примеру, гавайским орденом Капиолани – довольно распространенным среди российских офицеров третьей четверти XIX века.

Случалось, что приход кораблей русского флота в тот или иной порт был связан с необходимостью помочь местному населению. Так, после катастрофического землетрясения 28 декабря 1908 года в итальянском портовом городе Мессина первым в гавань прибыл русский Гардемаринский отряд под командованием контр-адмирала Владимира Литвинова[88]88
  Владимир Литвинов (1857–1919) – окончил службу в чине адмирала.


[Закрыть]. То, что творилось в городе при полном попустительстве властей, трудно себе представить.

«Один итальянец нам рассказывал, что он был засыпан, у него погибли отец, мать и сестра. Проходивший мимо итальянский офицер предложил его отрыть (он был засыпан по шею), но предложил отдать за это свои кольца с рук. К счастью для него, проходил русский офицер, который откопал его, напоил и дал три франка. Главный архитектор города рассказывал командиру еще более ужасные вещи: итальянские солдаты только и делали, что грабили город. Он рассказывал про несколько случаев, когда солдаты живым людям отрубали пальцы, чтобы снять кольца», – писал в дневнике будущий контр-адмирал Георгий Старк (1878–1950).

В итоге контр-адмирал Литвинов ввел своей властью в городе чрезвычайное положение, которое было несколько позже подтверждено итальянским королем Виктором Эммануилом.

Благодарные мессинцы выбили в честь русских моряков специальную медаль, забрать которую было поручено крейсеру «Аврора». В первую же ночь аварийной партии крейсера пришлось участвовать в тушении большого пожара на берегу – городская пожарная команда приехала с большим опозданием. Наградой русским морякам стали также 1800 апельсинов и столько же лимонов.

По иронии судьбы экипаж «Авроры» спустя всего восемь дней снова должен был бороться с огнем – на сей раз в испанском порту Малага. «Положительно мы превращаемся в пожарную часть, а я в брандмайора», – иронизировал Старк.

Корвет «Аскольд» в Гонолулу

Как известно, Российская империя входила в число великих держав планеты. В связи с этим часть кораблей, как тогда говорили, «находилась на станции» в портах, где было необходимо постоянно демонстрировать русский флаг. Так что суда несли не только представительские, но и дипломатические функции. Именно пребыванием на станции объяснялось то, что в момент начала Русско-японской войны в чужом и контролируемом, по сути, японцами порту Чемульпо[89]89
  В настоящее время Ичхон, Южная Корея.


[Закрыть] оказались крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец».

Обычно службу станционера можно было отнести к разряду «непыльных». Например, офицеры такой боевой единицы, как черноморский пароход «Колхида», практически ежегодно получали от турецкого султана ордена «Османие» и «Меджидие». Дело в том, что пароход являлся станционером в Стамбуле и, по совместительству, яхтой посла Российской империи в Турции.

Стрелка Васильевского острова. 1889 г.

При этом практически никакого боевого значения «Колхида» уже давно не имела. Это была шхуна постройки 1866 года, вооруженная двумя мелкими пушчонками для производства салютов. Экипаж судна на 1904 год составляли 7 офицеров и 35 матросов (отметим, что на момент вступления корабля в строй удавалось обходиться лишь пятью офицерами).

Бывали и случаи, когда командир станционера старался провести время своего командования с максимальной пользой для флота.

Так, в 1881–1882 году русским военным пароходом «Тамань», находившимся на станции в том же Стамбуле, командовал капитан 1-го ранга Степан Макаров, будущий знаменитый российский флотоводец. За недолгое время командования кораблем ему удалось опытным путем доказать наличие в проливе Босфор двух течений, противоположных друг другу.

Глава 5
Определяло ли питие сознание?

После прочтения в детском возрасте знаменитого романа Алексея Новикова-Прибоя «Цусима» я, как помнится, впал в состояние полного ступора. Получалось, что свой беспримерный кругосветный переход русская эскадра совершила, ведомая офицерами, любившими при первой возможности «заложить за воротник». Причем матросы не сильно отставали от офицеров.

Но попробуем посмотреть на ситуацию с питием в русском флоте как можно более непредвзято. Для начала обратимся к знакомому нам уже Морскому уставу императора Петра Великого. Царь, как известно, любивший в свободное время активно поучаствовать в «баталиях с Ивашкой Хмельницким», в часы служебные к пьяницам был просто беспощаден.

Тем, «кто придет на вахту пьян», полагалось крайне суровое наказание. У офицера, на первый раз, вычитали месячное жалованье. При повторении проступка следовало лишение чина на время либо навсегда. Матроса ожидало «биение у машты». Исключений не делалось.

Жестокая кара ожидала и тех моряков, «кто во время бою на карауле, в ходу на парусах, или всегда пьян и непотребен будет». В бою или в виду неприятеля их полагалось «лишать живота», вне зависимости от чина. Если же проступок обнаруживался при нахождении в карауле, то «лишение живота» могло быть заменено вечной или длительной ссылкой на галеры, «по важности вины». Пьянство в момент плавания под парусами гарантировало офицеру потерю месячного жалованья, а рядовому – наказание «кошками»[90]90
  «Кошка» – ременная плеть с несколькими концами. Бывали даже «кошки о двенадцати «хвостах».


[Закрыть] у мачты.

Особо оговаривалась и ответственность начальства.

«…Командиру корабля надлежит за подчиненными своими обер и ундер офицерами и рядовыми смотреть, дабы в трезвости были, и наказывать оных по обстоятельству дела; а ежели которой офицер часто будет употреблять или в прочих непотребностях явится, то перьво вычетом жалованья наказывать; а ежели не уймется, то о том донести командующему флотом. И тогда, ежели иноземец, без апшиду[91]91
  Отставки.


[Закрыть] выбит будет, а если подданной[92]92
  Имеется в виду – российский подданный.


[Закрыть], лишением чина или прочим названием наказан будет», – гласит Устав.

Не были забыты и те, «кто в пьянстве зло учинит или дело свое пренебрежет». В этом случае требовалось не только «извинением прощение получить». Преступник «по вине вящщею жестокостью наказан имеет быть, яко пренебрегатель своей должности».

Не изменились традиции и в XIX веке.

«…У большинства людей, незнакомых с бытом моряков на море, почему-то существует странное и решительно ни на чем не основанное мнение, будто морские офицеры в плавании злоупотребляют в кают-компании крепкими напитками или «заливают морскую скуку». Это величайший вздор из всех вздоров. Даже тени чего-либо подобного нет в действительности», – писал в 80-х годах XIX века литератор и военный публицист Всеволод Крестовский. Для моряка в море «нет скуки», так как скучать ему попросту некогда. «В море моряки пьют менее, чем где-либо. Рюмка водки перед закуской, рюмка марсалы[93]93
  Крепленое испанское вино.


[Закрыть] за обедом, вот и все, да и эту-то дозу принимает далеко не каждый».

Откровенно говоря, морскому офицеру на корабле выпивать было особо и некогда. Начнем с того, что он ежедневно четыре часа проводил на вахте. Были у него и другие обязанности. Например, исполнявший обязанности (как тогда говорили – «исполнявший должность») младшего офицера кадет Морского корпуса Владимир Ашанин (за этим именем скрывается в повести Константина Станюковича «Вокруг света на «Коршуне» сам автор книги) сразу же по прибытии на корабль получил от старшего офицера массу обязанностей и задач.

Вместе с четырьмя уже окончившими курс Морского корпуса гардемаринами[94]94
  Для производства в офицеры гардемарину в те годы необходимо было провести два-три года в практическом (обычно – кругосветном) плавании и сдать экзамен на чин.


[Закрыть] еще несовершеннолетний кадет должен исполнять обязанности подвахтенного – то есть помощника вахтенного начальника (в конце XIX – начале XX века эта должность именовалась «вахтенный офицер»). Володе необходимо было постоянно находиться на баке[95]95
  Бак на парусных кораблях – пространство верхней палубы между форштевнем (носовой оконечностью) и фок-мачтой (первая мачта судна).


[Закрыть] корабля и следить за выполнением приказаний вахтенного начальника. В его обязанности входило наблюдение за парусами на фок-мачте (минимум три – фок, фор-марсель и фор-брамсель), кливерами, часовыми на носу (впередсмотрящими) и за исправностью носовых огней[96]96
  Огней на носу «Коршун» нес не менее трех – белый на фок-мачте, красный на левом борту и зеленый на правом борту.


[Закрыть].

Вне вахт юному моряку предстояло помогать офицеру, который заведовал одним из матросских кубриков[97]97
  Во времена действия повести – жилая палуба парусного корабля, где на ночь подвешивались матросские койки. В более поздние периоды – жилое помещение для матросов и унтер-офицеров.


[Закрыть], самостоятельно заведовать и отвечать за исправность командирского вельбота (шестивесельной разъездной шлюпки). Кроме того, согласно судовому расписанию во время авралов[98]98
  Аврал – общекорабельная работа, требующая участия всего экипажа.


[Закрыть] он должен был неотлучно находиться при командире корвета.

Ашанину также настоятельно рекомендовалось познакомиться с паровой машиной корвета (ему предстояло гардемарином нести и машинные вахты), а также «навостриться» по штурманской части. Как видим, в плавании свободного времени оставалось довольно мало.

Добавим, что после производства в гардемарины в круг обязанностей молодого моряка вошло и заведование двумя артиллерийскими орудиями корвета.

Не стоит забывать и о том, что подавляющее большинство офицеров во время Станюковича были «строевыми», а не специалистами – исключение составляли артиллеристы, штурманы и инженер-механики. Ситуация коренным образом изменилась к началу ХХ века.

Кают-компания броненосного крейсера «Рюрик»

Возьмем, к примеру, офицерский список эскадренного броненосца «Ослябя» на начало1904 года. На корабле числятся 26 человек командного состава. Отметем двух врачей и священника, а также командира со старшим офицером. Остается 21 офицер, из которых лишь семеро – вахтенные начальники и вахтенные офицеры, отвечающие (теоретически) лишь за несение вахт.

Получается, что 14 офицеров были специалистами в какой-либо области. В списках корабля числится ревизор (ответственный за финансово-хозяйственную часть «Осляби), два минных офицера (отвечали также за электроснабжение корабля и работу всех электроприборов), три артиллериста, два штурмана и инженеры-механики.

Но вернемся к вахтенным начальникам и вахтенным офицерам. Каждый из них вне вахты выполнял обязанности типа тех, что были возложены на кадета Ашанина, а также командовал плутонгом (группой) артиллерийских орудий своего корабля. Часть офицеров стояла во главе рот, на которые делились матросы боевых кораблей (эскадренных броненосцев, броненосцев береговой обороны и крейсеров).

Еще большей была концентрация офицеров-специалистов на кораблях размером поменьше – канонерках и миноносцах.

Командный состав мореходной канонерской лодки «Кубанец» состоял из 11 человек, включая врача (священника кораблям 2-го ранга, к которым относились мореходные канонерки, не полагалось). Помимо командира и старшего офицера, а также уже лишь двух вахтенных начальников (вахтенных офицеров не было), канонерка имела на борту ревизора, минного офицера, артиллериста, штурмана и двух инженер-механиков.

В списках миноносца «Бедовый» (именно на нем спустя год будет сдан японцам при Цусиме вице-адмирал Зиновий Рожественский) было лишь 5 офицеров. Среди них – командир (старшего офицера, так же как и врача, священника, штурмана и ревизора на корабле не было), два вахтенных начальника, командовавшие в бою артиллерией и минными аппаратами, минер и старший судовой механик. Впрочем, и численность нижних чинов на «Бедовом» была невелика – всего 58 человек против 169 на «Кубанце» и 754 – на «Особе».

Было бы неправдой, однако, сказать, что офицеры флота были поголовно трезвенниками.

Начнем с того, что для обитателей кают-компании существовало понятие «казенного вина». Речь шла, правда, не о водке, а о мадере, которую полагалось предлагать каждому офицеру за обедом и за ужином.

Бронепалубный крейсер 2-го ранга «Жемчуг» готов к императорскому смотру

Вполне возможно, что немалую роль в репутации моряков как беспробудных пьяниц сыграли люди типа лейтенанта Ивана Нелидова (1865–1904), изобретателя знаменитой в свое время «нелидовской настойки» и известного флоту под прозвищем «дядя Ваня». Это была обычная «казенная» водка, настоянная на красном стручковом перце до темно-вишневого оттенка. Обычно ее добавляли в рюмки по нескольку капель, и только сам «изобретатель» рисковал употреблять ее в чистом виде. Флоту была известна жутковатая история о том, как две дамы-иностранки во время приема на корабле, где служил «дядя Ваня», как-то спутали «нелидовку» с «вишневкой». Дегустация чуть было не обернулась летальным исходом.

Но все-таки, несмотря на наличие в списках Российского императорского флота людей типа «дяди Вани», о гомерическом пьянстве говорить не приходилось. Свидетельством тому могут быть воспоминания как моряков, так и людей, не имевших к флоту прямого отношения. К примеру, адмирал Николай фон Эссен (1860–1915), герой Русско-японской войны, командовавший в первые годы Первой мировой войны Балтийским флотом, по свидетельству современников, «был беспощаден», если причиной посадки кораблей на мель оказывался алкоголь.

Случалось, что командиры кораблей требовали списания пьяниц на берег. Слово уже знакомому нам контр-адмиралу Старку:

«…С моим старшим офицером я вопрос ликвидировал. В прошлом году[99]99
  1915 году.


[Закрыть] осенью, перед выходом в море с крейсерами, я обратил внимание, что старшего офицера нет, говорят, что у него немного болит голова, мне тогда это показалось странным. На этих днях произошел аналогичный случай, наутро серьезный поход, с вечера у него обед с приятелями, а при съемке с якоря его нет. При возвращении с моря позвал его к себе и сказал: «То, что вы делаете, есть преступление. Мы идем в серьезную операцию, мы можем нарваться на мину или быть атакованы подводной лодкой, я могу быть ранен или убит, вам придется принять командование, в таком виде вы командовать не можете. Вы говорите, что у вас были старые заслуги, в память их я предоставляю вам самому искать себе другое место, и мой совет – идите на берег; но я с вами плавать не хочу».

Иногда, впрочем, начальство закрывало глаза на пьянство офицеров. Так, в походе 2-й эскадры Тихого океана к Цусиме на транспорт «Иртыш» было назначено два новых офицера из запасных чинов флота, оказавшихся на поверку большими любителями спиртного.

«…Оба слишком много пили. Один, исполнявший к тому же обязанности старшего офицера, имел пренеприятный характер; от него всегда можно было ожидать грубость, надменность и невыдержанность, и оттого офицеры и команда его невзлюбили. Не менее неприятные отношения создались у него и с командиром, и часто доходило до столкновений. Вскоре от пьянства у него обнаружились признаки белой горячки, и однажды мы оказались свидетелями очень печального случая: проведя всю ночь за бутылкой, он к утру пришел в совершенно невменяемое состояние, вышел наверх без кителя с обнаженной саблей и, сев на палубу, стал ее рубить», – пишет в своих воспоминаниях контр-адмирал Гарольд Граф (1885–1866).

Буяна удалось утихомирить только с помощью вооруженного караула, однако реакция командующего эскадрой вице-адмирала Зиновия Рожественского была на удивление мягкой. Лейтенанта отрешили от должности и арестовали при каюте с приставлением часового. Ему было запрещено давать алкоголь. По приходе в Россию офицера было решено отдать под суд. Как полагали его коллеги, причина столь легкого наказания была в том, что адмирал готовился к бою с японским флотом и ему было попросту не до дебошира.

Отдельно скажем о питейных подвигах, на которые зачастую шли молодые офицеры. В воспоминаниях известного русского художника-мариниста и офицера флота Алексея Боголюбова[100]100
  Алексей Боголюбов (1824–1896) – приходился родным внуком Александру Радищеву.


[Закрыть] есть немало любопытных эпизодов, повествующих о развлечениях флотской молодежи в 1840-х годах.

Броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» в Средиземном море

Например, живописец в своей книге «Записки моряка-художника» приводит случай с лейтенантом Владимиром Мицкевичем, выпившим на спор… гитару водки. Не залпом, правда, а в течение суток. Такие несерьезные меры емкости, как полуштоф[101]101
  Полуштоф – 0,615 литра. Штоф – 1,239 литра.


[Закрыть], штоф и даже два штофа, были признаны молодыми офицерами недостаточными (заметим, что емкость гитары Боголюбов в своей книге так и не указал). «Долго не думали, послали за водкой – и точно, к утру гитара была уже суха, а Мицкевич только завалился спать на целые сутки».

«Рассадником пьянства» того времени художник считал 16-й Балтийский флотский экипаж, которым командовал Яков Шихманов[102]102
  Яков Шихманов (1796–1877) – умер в чине адмирала.


[Закрыть].

«Командир наш[103]103
  Боголюбов сам состоял в этом экипаже.


[Закрыть] отыгрывал гуманного! А потому самых горьких пьяниц, как лейтенанты Карпов, Разводов, Есаулов и мичман Шульгин (разжалованный в матросы за пьянство и буйство и после дослужившийся опять до первого чина), он брал к себе, говоря начальству: «У меня всё будет хорошо» – и тем губил этих господ, которые постоянно лежали в белой горячке». Впоследствии, отмечал Боголюбов, Карпов сгорел, Разводов умер от инсульта, а Шульгин повесился.

В романе Валентина «Пикуля «Из тупика» приводится еще один пример подвига «на ниве пития». Согласно одной флотской легенде, бравые морские офицеры, умиравшие от скуки на зимовке в Кронштадте, как-то за холодный сезон выпили ВЕСЬ запас вина, имевшийся в погребах крепости. Участники данного героического мероприятия были произведены в «кавалеры ордена пробки», которую носили на красной ленте ордена Святого Владимира.

Что же касается нижних чинов, то их взаимоотношения с алкоголем строились, естественно, на другой основе.

Начнем с того, что в русском флоте существовало понятие «казенной чарки». Она полагалась в плавании каждому нижнему чину (матросу, унтер-офицеру и кондуктору) ежедневно, причем дважды. Исключение составляли моряки, находившиеся «в разряде штрафованных».

К числу «штрафованных» относились матросы и унтер-офицеры, ограниченные в правах и подлежавшие за проступки телесным наказаниям. Перевод в данный «разряд» в мирное время был возможен только по суду, а в военное – и в дисциплинарном порядке. Штрафованные матросы (унтер-офицеры лишались своего чина) не имели также права на получение прибавочного жалованья и знаков отличия. Кроме того, в дисциплинарном порядке их могли подвергнуть наказанию розгами до 50 ударов. Если же нижнего чина присуждали к тюремному заключению, то количество возможных ударов доводилось до двухсот.

Какие же «поражения в правах» ожидали осужденных за воинские преступления? Их не производили в унтер-офицеры, не отряжали в состав почетного караула и не назначали вестовыми и посыльными. Штрафованным матросам не полагались временные отпуска.

Для получения прощения штрафованному требовалось беспорочно прослужить не менее года (решение принимал обычно командир флотского экипажа). Раньше стать обычным матросом можно было в качестве награды за храбрость или «иные отличные подвиги». В этом случае окончательное решение было уже за командующим соединением кораблей.

Но вернемся к раздаче «винной порции».

Каждый день в определенное время – перед обедом и в шесть часов вечера – на палубу выносилась огромная луженая ендова[104]104
  Ендова – приземистый сосуд с широким горлом.


[Закрыть] с водкой (в российских водах) или ромом (в заграничном плавании). Сосуд устанавливался на шканцах. Затем появлялся баталер[105]105
  Баталер – матрос, ведающий запасами пищи и алкоголя.


[Закрыть] с мерной получаркой, в которую влезало около 60 мл живительной влаги (половина современного граненого стакана). В ведении баталера была и так называемая «форменная книга», где отмечались пьющие и трезвенники.

Сразу отметим, что разбиение винной порции на два приема было обусловлено требованиями морских врачей, которые считали, что прием одновременно более 100 граммов алкоголя не приносит матросу ничего, кроме вреда. Кстати, нормативы Морского ведомства требовали делить «чарку» не ровно пополам, а из расчета 2/3 к обеду и 1/3 – к ужину. Но чаще всего требования циркуляров не соблюдались и матросы получали каждый раз равную дозу.

На палубе броненосного крейсера «Рюрик» перед раздачей винной порции

Ключ от корабельного «винного погреба» хранился в каюте старшего офицера судна. Баталер – обязательно в присутствии вахтенного офицера – открывал кран цистерны с ромом или другим подходящим случаю напитком, сцеживал необходимое количество в ендову, после чего разводил «живительную влагу» до необходимой пропорции.

Затем начинали свистеть боцманские дудки, причем их призыв к водке матросы называли не иначе, как «соловьиным пением». Первым к ендове подходил хозяин палубы – старший боцман, за которым следовали унтер-офицеры, именовавшиеся в те времена «баковой аристократией». Затем – матросы по списку. Перед приемом чарки было положено снять шапку и перекреститься. После чарки – поклониться и передать емкость следующему.

Если же на корабле имелись люди, приравненные к нижним чинам – мастеровые, жертвы кораблекрушения и так далее, то они также подходили к ендове. Более того, в случае особого почтения со стороны членов экипажа к гостям их могли пригласить первыми.

Последним водку «кушал» сам баталер, после чего ендова снова убиралась под замок.

«Чаркой» могли и наградить – такое право было предоставлено адмиралам, командовавшим соединениями кораблей, командиру и старшему офицеру. Другие офицеры в случае необходимости обладали правом ходатайствовать о выдаче дополнительной порции перед вышестоящим начальством.

Примечательно, что матрос мог отказаться от чарки и при этом не остаться внакладе. В этом случае он получал денежную компенсацию («заслугу»), которую выдавали также за отказ от потребления других продуктов – например, сливочного масла и табака. За длительное плавание некоторые нижние чины скапливали за счет «заслуги» немалые для них суммы. Так, в начале 80-х годов XIX века за каждую не выпитую чарку матросу начисляли 5 копеек. Помножим на минимум два года кругосветного плавания – уже 36 с половиной целковых прибавки к жалованию нижнего чина. И это ведь без учета возможных наградных. На тот момент – деньги немалые.

Знакомство с баталером было для любителей спиртного счастьем (на это намекает и сам Новиков-Прибой). Отметим в этой связи, что будущий писатель служил на шедшей к Цусиме 2-й эскадре флота Тихого океана, как раз будучи баталером. Похоже, что он знал, о чем писал…

Но наиболее серьезно карали за пьянство не матросов, а унтер-офицеров. Так, 5 марта 1905 года был понижен в должности из боцманматов-фельдфебелей в матросы 1-й статьи Алексей Новиков, шедший в составе 2-й эскадры Тихого океана к Цусимскому проливу на борту броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков». Формулировка – за пьянство «в сообществе подчиненных ему нижних чинов». Справедливости ради отметим, что по итогам сражения Новиков среди весьма немногих матросов разгромленной эскадры получил Знак отличия Военного ордена (более известный как солдатский Георгиевский крест), причем 3-й степени.

Практиковалась выдача спиртного и в лечебно-профилактических целях. Чарка или даже две полагалась шлюпочным гребцам и другим матросам после выполнения тяжелой работы в штормовых условиях. Кроме того, столовое красное вино (vinum rubis) рекомендовалось добавлять в питьевую воду для нижних чинов в тропиках – это способствовало ее обеззараживанию.

Споры о необходимости сохранения либо отмены казенной чарки за все время ее существования не затихали.

Вот мнение из дневника врача крейсеров «Изумруд» и «Аврора» Владимира Кравченко:

«На флоте до сих пор[106]106
  Запись относится к концу 1904 года.


[Закрыть] все еще существует обычай выдавать в плавании команде полчарки водки два раза в день (чему, между прочим, ужасно завидуют солдаты). Несмотря на научно доказанный вред подобных ежедневных приемов алкоголя, с наступлением кампании команда начинает на судне систематически приучаться к нему. Молодые парни, только что пришедшие из деревни, первое время боязливо удерживаются от чарки, а потом впиваются и без нее уже страдают отсутствием аппетита; лишь очень немногие из них к концу службы бросают пить, чтобы скопить домой малую толику денег. Поплававши достаточно на своем веку и в мирное, и в военное время, я превратился в конце концов в заклятого врага чарки».