Текст книги "Zадача будет выполнена! Ни шагу назад"

Если с тобой это произойдет, то, считай, что ты перестал быть человеком. Ты превратился в существо, которое забыло, за что сражается. Каждый боец должен понимать, что участие в войне – это не только подвиг, но и ответственность. Главное – выполнить приказ, выжить и остаться человеком.

Также я ни разу не слышал, чтобы кому-то снились лица убитых врагов. Неужели пиндосы такие ранимые, какими их показывает кино? И «вьетнамским синдромом» никто не страдает. Да, были случаи, когда некоторые ребята временно теряли рассудок из-за войны, из-за страха, оттого что их сознание не смогло объяснить и принять новую реальность. Им везде мерещились снайперы противника и казалось, что вот-вот по ним прилетит снаряд. Они явно слышали свист летящей мины и шелест снаряда, хотя в тот момент ничего не происходило.

А «вьетнамским синдромом» страдают солдаты, которые убивали невинных мирных жителей. Как америкосы во Вьетнаме, Ираке, Афганистане и других странах. Мы не такие, мы за справедливость. Наше дело правое, и враг будет разбит!

– Молодцы, парни, – похвалил нас подошедший комбат. – Хорошо отработали, знатный трофей притащили. Я даже не буду звездюлей вставлять за испорченные пончо, которых всего пять было на весь батальон.

– Дык, товарищ майор, для правого же дела накидки испортили, раненого товарища с поля боя вынесли, – нахмурился Бамут. – Кстати, как Ковалев?

– Нормально, жить будет, вовремя дотащили, – ответил комбат. – Просто при себе, Бамут, надо было иметь специальные носилки, а не мастырить из пончо. И тебя, Псих, это тоже касается, как старшего группы. Надо заранее думать, на чем и как будете эвакуировать раненых. Пока прощаю, но в следующий раз звездюлей вставлю! Ясно?

– Так точно, товарищ майор, – хором ответили мы с Бамутом.

Мы с Семеном – бойцы опытные и знаем нашего комбата с тех времен, когда он был старлеем, поэтому делать серьезный и виноватый вид, когда он нас отчитывает, уже научились, но тем, кто видит нашего майора Рыжикова впервые, это бывает нелегко.

Майор Рыжиков Олег Иванович был весьма тщедушного телосложения, низкого роста, да еще и с лицом первоклассника, которого только что оторвали от мамкиной титьки. Голосок у майора тоже был под стать внешности – тонкий и высокий. Но внешность порой бывает обманчивой, в случае с нашим майором так уж точно. На самом деле он был кремень, а не мужик. Я еще никогда в жизни не встречал настолько принципиального и упрямого человека, который все свои поступки совершает по закону, нормам этики и человеческой морали.

Из-за этого его упрямства его одновременно любят, уважают и ненавидят. Потому что Рыжиков не будет подписывать «левые» накладные, делать приписки и подавать наверх фиктивные отчеты. Это его упрямство приводит к тому, что наш ОДШБ постоянно кидают на самые опасные участки фронта, да еще и всячески стараются обделить в плане материально-технического обеспечения.

А вот солдаты его любят, потому что он всегда рядом, всегда за своих подчиненных бьется до конца, ест со всеми из одного котла и спит в тех же землянках. Мы с Рыжиковым одного возраста, одногодки. По меркам мирной жизни сопляки еще, а по меркам войны – уже бывалые ветераны.

Война – это дело молодых, лекарство против морщин. Если погибнуть молодым, то никогда не состаришься, так и оставшись вечно молодым.

И две тысячи лет – война, война без особых причин. Война – дело молодых, лекарство против морщин. Красная, красная кровь – через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, через три она снова жива И согрета лучами звезды по имени Солнце…[2]2
  Песня «Звезда по имени Солнце» группы «Кино».


[Закрыть]

Глава 6

Наш батальон отводили в тыл. В строю осталось сорок три бойца, из них двенадцать – легкораненые, которых в госпиталь можно было не отправлять. Так или иначе все оставшиеся в строю были ранены: у каждого были ушибы, крупные царапины, рассечения, растяжения, легкие контузии и отбитые внутренние органы. В госпиталь отправляли только тех, кому нельзя было оказать лечение на месте.

Сегодняшний бой прошел для нашего подразделения вполне успешно: убитых не было, только раненые. Зато мы смогли сжечь два вражеских танка, «страйкер» и уничтожить не меньше двух отделений пехоты.

За две недели ожесточенных боев на северной окраине Токмака «Десятка» потеряла убитыми сто сорок три бойца. Двести сорок один был ранен и эвакуирован в тыловые госпитали. На данный момент в строю осталось сорок три бойца под командованием единственного офицера – комбата Рыжикова, который, кстати, был за время городских боев дважды легко ранен и контужен. Но в тыл комбат эвакуироваться отказался и сразу же после ранения, когда мы с Жаком откопали его из-под завала, намотал на свою рану скотч и повел бойцов первой роты в контратаку.

Сейчас остатки 10-го ОДШБ своим числом не дотягивали даже до неполной роты – двух взводов и тех не набрать. В тыл нам пришлось идти пешком, таща на себе весь сохранившийся хабар. Это только на первый взгляд кажется, что солдату на войне, кроме оружия и боеприпасов, ничего не надо. Может, в прошлых войнах так и было. Сидор за спиной, скатка через плечо, фляжка на поясе, пилотка на голове, поверх стальной шлем, котелок, винтовка и подсумок с патронами – вот и весь нехитрый скарб солдата на той войне.

Сейчас не так, сейчас с одной винтовкой и вещмешком за спиной много не навоюешь. Надо нести на себе не только автомат, бронежилет, запасные магазины и гранаты, а еще запас провианта и воды, спальник, коврик, несколько аптечек, лопату, топор и запасные аккумуляторы – для тепловизоров, ночных прицелов, «мавиков», планшетов, раций и тому подобного. Это я сейчас лично свою ношу перечислил, а ведь есть еще и общебатальонный хабар, который тоже надо перетаскивать, всем вместе.

Вот мы и таскали все это в тыл, до того места, откуда можно было относительно безопасно переправить на броне. Оставлять ништяки и батальонное имущество на передовых позициях, которые совсем скоро займут враги, категорически не хотелось. Если не удалось бы все вытащить в тыл, то взорвали бы к чертям собачьим. Но удалось, вытащили! Потому что самая сильная скотина на планете Земля – это не муравей и не слон, а солдат на передовой.

Разместили нас в глубоком, по местным меркам, тылу – аж в десяти километрах от передовой, в небольшом селе Украинка, что располагалось в стороне от дороги между Токмаком и Новони-колаевкой. Местных жителей, как и целых домов, в селении не было. Но для нас это было даже лучше. Тяжело смотреть в глаза местным, когда отступаешь. Они смотрят на тебя с такой укоризной, что хочешь сквозь землю провалиться.

Разместились хорошо: нашли несколько глубоких погребов, где можно было в случае нужды пересидеть обстрел. Соорудили походную баню и кухню. Помимо нас в этом заброшенном селении располагалось еще несколько подразделений вместе со своей техникой.

Концентрировать в одном месте столько народу было опасно, но где сейчас безопасно? У врага есть ракеты, способные нести боезаряд на расстояние в несколько сотен километров, есть беспилотники, которые летят еще дальше. Есть данные космической разведки, которые предоставляют им пиндосы, есть высокоточные снаряды, которые летят настолько точно, что могут все шесть лечь в одну точку. Но и у нас тоже много чего есть, поэтому и на той стороне стараются не кучковаться и большими группами не собираться.

Мы расположились в стороне от соседей, заняв руины нескольких домов, из которых явственно тянуло мертвечиной. Скорее всего, в прошлом году, когда здесь проходили бои, в одном из этих домов под обломками кто-то погиб, и тело или тела так и не вытащили и нормально не захоронили. Наверное, из-за этого запаха рядом с руинами никто не ставил технику, палатки и не размещал личный состав.

Но мы народ, к вони привыкший, нас мертвечиной не испугать, нос от нее мы не воротим, поэтому тут и разместились. Натянули маскировочные сети, под ними в самодельных навесах и палатках расположился личный состав. Соорудили баню и кухню.

Если руки растут из нужного места, то можно везде обосноваться с относительным комфортом, приспособив для пользы дела порой самые ненужные вещи. К примеру, из стреляных 152-миллиметровых артиллерийских гильз можно сделать походную печку для приготовления пищи, обогрева личного состава и топки бани. Такая печка будет работать не только на дровах, но и на машинном масле или соляре. И все это без сварочного аппарата или газового резака, исключительно ручной инструмент, пара выстрелов калибра 7,62 и несколько матерных слов, чтобы объяснить исполнителю, что надо получить в итоге.

Для нас эта остановка в селе Украинка лишь небольшая передышка; мы ждем, когда командование определится с местом, где наш батальон пополнится новым личным составом, техникой, и пришлет за нами транспорт. Если бы потери были не такими значительными, то можно было бы не отводить нас так далеко, пополнили бы новыми бойцами прямо на передовой, да снова в бой. Но потерять девяносто процентов личного состава ранеными и убитыми – это критично даже для нашего закаленного в боях штурмового батальона.

Обычному воинскому подразделению хватило бы за глаза и пятидесяти процентов выбывших, чтобы считаться вышедшими из строя. Но мы штурмовики, у нас психология другая, мы более бесшабашные, отмороженные и удалые. Вид погибших и раненых товарищей не внушает нам страх, не заставляет остановиться. Наоборот, мы становимся злее, ожесточеннее и прем вперед, не ведая страха.

Второй день без адреналина, страха смерти и горячки боя заставил осмотреться по сторонам, вдохнуть полной грудью, с глаз как будто слетели шоры, которые раньше заставляли смотреть только вперед – туда, где был враг.

О чем мечтает солдат на передовой? Диванный эксперт, находящийся вдалеке от фронта, ответит, что солдат мечтает о победе, наградах и стать генералом. Человек, отслуживший срочную службу в армии, скажет, что, скорее всего, солдат мечтает о еде, выпивке и бабах. Ну а тот, кто провел на передовой хотя бы полгода, без раздумий ответит, что первым делом надо помыться.

Потому что влажные салфетки, которые призваны заменить солдату на передовой душ и баню, заканчиваются в первый месяц (это если экономить). Всякие варианты сухого походного душа, лосьонов, гелей и антисептиков для лежачих больных, привозимые на фронт волонтерами, не всегда доезжают до передовой. И дело тут не в хищениях и воровстве в тыловых частях, нет, причина зачастую более банальна: до самого передка, где идет непосредственный огневой контакт, хрена лысого просто так доберешься!

Машины сюда, тем более гражданские, волонтерские с гуманитаркой, не ходят, потому что их сюда не пускают из соображений их же безопасности. А военный транспорт, который осуществляет подвоз на передовую боекомплекта, амуниции, оружия, медикаментов и воды, частенько добирается лишь до эвакуационных пунктов, откуда забирает раненых. А дальше все надо тащить на себе.

И вот в этот момент солдатик предпочтет взять лишний ИПП, турникет, цинк с патронами, чем сухой душ или тюбик антисептика. Потому что можно походить грязным и вонючим, но лучше иметь еще один перевязочный пакет, который спасет жизнь тебе или твоему товарищу, или лишний автоматный магазин, который поможет продержаться в бою лишние минуту-другую. Но когда бой заканчивается, и ты на какой-то час попадаешь в зону относительной тишины и безопасности, то первое, о чем ты думаешь и мечтаешь, это помыться в горячей воде, смыть с себя грязь, пот и запекшуюся кровь, сменить пропахшее нательное белье и ощутить скрип хорошенько вымытой кожи.

В тысячный раз ты сам себе даешь обещание, что в следующий раз обязательно бросишь в карман разгрузки несколько упаковок сухого душа или пару пачек влажных салфеток. Но не выполняешь это обещание, потому что сколько ни возьми индивидуальных перевязочных пакетов, жгутов и турникетов, их всегда мало. А с патронами так вообще какое-то колдовство творится, они заканчиваются в самый неподходящий момент, причем всегда резко и неожиданно: вот только что был еще полный цинк, а уже спустя минуту он пуст, потому что набежали боевые товарищи и разобрали патроны в считаные мгновения.

На эвакуационном пункте мы обогатились картонным ящиком, набитым упаковками с сухим душем; судя по этикеткам, делали их неравнодушные люди где-то в глубинке России. Губка, пропитанная пенообразующим веществом и одноразовое полотенце. Плеснул на губку немного воды, пожамкал ее хорошенько, чтобы взбилась пена, натер потное и грязное тело этой пеной, а потом вытер полотенцем. Грязь и пот вместе с этой пеной в полотенце и впитались. На какое-то время становится полегче, уже не так чешется и зудит грязная кожа.

После того как мы прибыли в Украинку и перевели дух, сразу же организовали походную баню: жарко натопленная печка, тент, натянутый между вбитых в землю столбов, и горячая вода. Мылись по очереди: в баню больше четырех человек не помещаются. Тесно, дымно, неудобно! Но даже такая, походная, сделанная наспех баня, в тысячу раз лучше, чем сухой душ.

Как только остановились в разгромленном селе, навели мосты с соседями, которые оказались мобиками из недавно сформированного мотострелкового подразделения. В боях они еще не участвовали, стоят тут в качестве резерва.

Надо сказать, что стоят мотострелки хреново. Видно, что у их командиров нет никакого опыта, и пороха они еще не нюхали, зато уставу и порядку мирной армейской жизни следуют на все сто процентов. Палатки установлены ровными рядками, с минимальным расстоянием между собой. Окопы и укрытия на случай обстрела мелкие, недостаточной глубины, да еще и размещены в одном месте, то есть при обстреле батальон всем скопом помчится в эти окопчики, толкаясь и мешая друг другу.

Но мотострелки оказались парнями нормальными и дружелюбными. Тут же наладились товарно-бартерные отношения. Мы им всякую трофейную мелочовку – вражеские шевроны, ножи, подсумки, часы, компасы и так далее. В обмен получали новенькое нательное белье в упаковках, носки, сигареты, ну и всякую вредную, но такую желанную снедь, не входящую в армейские ИРП: лапшу быстрого приготовления, майонез, чипсы и сладкую газировку. Все это мотострелки получали от волонтеров в качестве гуманитарки.

Мой опыт показывал, что любая мелочовка, на которой присутствовал тризуб или надпись «ЗСУ», ценилась при обмене очень высоко, потому что тем самым сообщала, что является боевым трофеем. Особенно это действовало на таких вот новобранцев, как наши соседи, которые еще не успели вкусить всех прелестей передовой. А уж пистолеты с гравировкой «За мужшсть i стшккть, виявлену в бою» разлетались как горячие пирожки в голодный день.

Всего таких пистолетов было семь штук. Мы их захватили в качестве трофея еще полгода назад: нашли в захваченном опорнике ящик, в котором лежали наградные пистолеты Макарова с гравировкой и две дюжины украинских орденов «За мужшсть». Сперва подумали, что ящик заминирован. Дернули его веревкой с крюком – обошлось. Ордена трогать не стали, а вот пистолеты прибрали до лучших времен и при любой возможности выменивали на полезные в хозяйстве ништяки: коптеры, противодронные ружья, генераторы, а один раз даже смогли выменять на автомобиль. На данный момент в наличии остался всего один пистолет. Я собирался этот пестик выменять на нужные для нашего батальона ништяки и для этого навел мосты с замом по тылу мотострелков.

Мотострелки бегали к нам и фотографировались с трофейным оружием, которое по сравнению с российским вооружением выглядело экзотикой: немецкие пулеметы MG-3, американские 12,7-миллиметровые крупнокалиберные пулеметы Браунинга М2, штурмовые винтовки FN FNC, TAR-21, G3, М4. Большая часть этого арсенала была нам нужна для тренировки с новичками, чтобы новобранцы, попавшие в 10-й ОДШБ, могли собрать и разобрать попавшие им в руки трофеи.

В бою всякое возможно, частенько бывает так, что приходится откладывать в сторонку верный АК-74М, потому что БК к нему на исходе, и работать с захваченным трофейным оружием.

Рыжик укатил куда-то вдаль, за горизонт, оставив меня командиром подразделения вместо себя. Перед отъездом комбат приказал мыться, бриться, приводить себя и оружие в порядок, косяки не пороть, вести себя тихо-смирно, и при этом не дай бог уронить честь нашего прославленного батальона перед соседями-мобиками. Я заверил комбата, что все будет в лучшем виде и он может спокойно идти обивать штабные пороги.

Как только Рыжик уехал, мы тут же заслали гонцов к соседям и пригласили их на импровизированный базар, где выставили на обмен лучшие наши трофеи.

За наградной пистолет и нож с тризубом и надписью «ЗСУ» на лезвии я запросил спектроанализатор и «бластер» – противодронное ружье. Покупатель, пузатый хомяк (зам по тылу мотострелков) с хитроватой физиономией и бегающими вороватыми глазами, долго канючил и хотел все это выменять на водку и сухую копченую колбасу. Но я был непреклонен. На фига мне водка, если мне нужнее спектроанализатор и антидронное ружье? Водка на войне жизнь не спасет, а вот спектроанализатор, способный определить, с какой стороны подлетает вражеский беспилотник, и дронобойка, которая может вырубить этот дрон, вполне спасают жизни бойцам на передовой и в тылу.

– А почему здесь написано «ЗСУ»? – хмурясь, спрашивает зам по тылу. – Должно же быть «ВСУ».

– «ВСУ» – это по-русски, – спокойно отвечаю я. – А украиньскою мовою – «ЗСУ», то есть «Збройни силы Украины». Они же там борются с русским языком, так что правильно – «ЗСУ». Если кто-то будет впаривать что-то с логотипом «ВСУ», то это точно подделка, – пояснил я. – Так что, будешь брать или нет? А то у нас комбат поехал договариваться насчет транспорта; возможно, к вечеру мы уже свалим отсюда.

– Я бы взял, но ты же на водку менять не хочешь, а просто так списать новые анализатор и ружье я не могу, – сделав жалобное лицо, начал канючить тыловик.

– Ладно, научу, как Родину обманывать, – заговорщицки произнес я. – Я дам тебе свой убитый анализатор и противодронное ружье, их осколками посекло во время «дискотеки». Ты их сложишь в рюкзак, положишь в окопчик, а потом бросишь туда гранату. А всем скажешь, что это был сброс с вражеского дрона. В итоге спишешь их. Понял?

– А так можно?

В глазах тыловика зажегся такой неподдельный интерес, что мне стало стыдно, что я только что самолично подкинул в топку его воровской душонки хорошенькую вязанку дров.

– Можно, если осторожно, – буркнул я. – Ну так что, по рукам?

– По рукам, – широко улыбнулся хомяк.

– Зарядку и запасные аккумуляторы к ружью не забудь, – строго произнес я, удерживая потную ладошку зампотыла в тисках рукопожатия.

– Договорились, – болезненно морщась, произнес тыловик. – А себе чего не оставил такой знатный трофей?

– А зачем он мне?

– Ну как же? Это же пистолет, он всегда в бою пригодится, – искренне удивился тыловик.

– Мне пистолет в бою не нужен, – отмахнулся я, – у меня автомат есть.

Многие могут подумать, что пистолет поможет в каком-нибудь случае; например, когда закончились патроны к основному оружию или оно сломалось. Но реалии боевых действий на этой войне таковы, что и автомат-то не многие успевают применить, тут больше работают различная артиллерия и танки. В подразделениях, которые стоят в третьей и второй линии обороны, бойцы могут трехсотиться и двухсотиться, месяцами ни разу не выстрелив из своего автомата.

Опять же, укропы, как и мы, одеты в броню; она бывает разная, но от пули из ПМ, АПС или даже «глока» убережет точно. Выцеливать по конечностям бесполезно, в бою тяжело быть хладнокровным, поэтому стреляешь в самую крупную мишень – торс. Это только в фильмах главный герой лихо расстреливает из пистолета бегущих на него автоматчиков. В жизни так не бывает. В жизни автомат кроет пистолет как бог черепаху!

Ну и вес, который нужно на себе тягать. Снаряженный пистолет Макарова вместе с кобурой и парой запасных магазинов весит около килограмма. Казалось бы, подумаешь, килограмм, вроде немного. Но, к примеру, снаряженный автоматный магазин на тридцать патронов калибра 5,45 весит около пятисот грамм. Лучше уж шестьдесят патронов для автомата в двух магазинах взять, чем пистолет. АК-74М стреляет дальше и убойнее, чем ПМ. А еще лучше взять три гранаты РГД-5 весом каждая по триста грамм.

Можно, конечно, привести аргумент о том, что с пистолетом удобнее зачищать здания, помещения. Вон, у спецназа, особенно полицейского, или там «Альф» всяких, всегда есть с собой пистолеты. Но это там, в гражданской жизни, пистолеты нужны, а у нас тут не полицейская операция, а боевые действия. Забудьте об игре в спецназ, которую показывают в художественных фильмах!

Штурмовая группа заходит в здание так. Если есть подозрение, что там опорник противника, по нему лупит арта; группа подходит, всаживает по нему из граников, а лучше в окно из «шмеля». Под прикрытием огня часть группы подходит и кидает в окна-двери гранаты, чтоб добить всех, кто пережил обстрел из артиллерии и гранатометов. Затем активно используют стрельбу под углом, чтобы были рикошеты, а уже потом можно и «угол понарезать». И так комната за комнатой.

БК уходит много, и вот тут понимаешь, что шестьдесят автоматных патронов лучше, чем пистолет с двумя магазинами по восемь патронов. Так проще, но эффективнее. А можно в каждую комнату предварительно кидать гранаты, и в этом случае у тебя будет ровно на три гранаты больше, чем у того, кто вместо них взял пистолет. У этого способа, кстати, плюс еще и в том, что при подрыве гранаты может сорвать оставленный сюрприз – растяжку.

Лично я не любитель разгадывать квест, что там можно трогать, а что нет. Проще подорвать. Это в кино саперы провода ищут, режут, снимают взрывное устройство. Я не сапер, хоть и обучен минно-взрывному делу. Я за простоту и безопасность: чтобы все, что положено, взорвалось само по себе и подальше от меня и моих боевых товарищей.

Пистолеты я видел у тыловиков – штабных офицеров, врачей в госпиталях, водителей. Ну, еще у пижонов разных, косящих под крутых вояк, но те, честно говоря, больше предпочитают АПС, да еще чтобы «стечкин» был в архаичной деревянной кобуре-прикладе.

После главного тыловика ко мне подошел мужик в возрасте, с пышными усами в форме подковы. Лицо покрыто морщинами, кожа загорелая – видно, что передо мной простой трудяга.

– Здорово, епта, меня зовут Петр Михайлович Конюхов, епта, – представился мужик. – Разговор есть, епта, а точнее, деловое предложение.

На вид ему было за пятьдесят, ближе к шестидесяти. Роста среднего, форма на нем сидела хорошо, взгляд был прямой, в глазах читался богатый жизненный опыт.

– Валера, – представился я, протягивая руку для приветствия. – Слушаю.

Рука у Петра Михайловича, в отличие от тыловика, была сухой и жесткой, я как будто ухватился за старую, высушенную и выбеленную ветрами сучковатую ветку акации. Пальцы крючковатые, сильные, ногти все переломаны. Руки рабочего человека, никогда не знавшего, что такое маникюр и крем по уходу за кожей.

– Можешь для наших парней провести какое-нибудь занятие, вроде тренировки, епта, чтобы, так сказать, поделиться жизненным опытом, епта. А то из них никто в бою не был, и они не знают, что там да как, епта.

– А у вас боевой опыт есть?

Почему-то язык не поворачивается обращаться к собеседнику на «ты», хоть тыловику я запросто «тыкал», несмотря на звездочки на его погонах. Но чувствуется, что, в отличие от хомяка-тыловика, который больше похож на желеобразную медузу, сейчас передо мной мужик – соль земли русской. Работяга, который трудится много, впахивая с утра до вечера семь дней в неделю. Потому что есть дети, которых надо поднимать, есть ипотека, которую надо выплачивать.

На таких всегда держалась и будет держаться Россия. Пусть мужик необразован, зато он обладает практической сметкой и здравым смыслом. И уже поэтому может одержать верх в споре и с чиновником, и с «царем», и с чертом лысым. Мужик знает лишь то, что вокруг него: свою деревню и ближайший город, куда ездит на ярмарки. Остальное знакомо ему лишь понаслышке, и часто – в искаженном виде.

– Есть. В восемьдесят втором срочку в Афгане служил, – ответил усатый мужик. – Но там война другая была, епта, с нынешней даже не сравнится. У моджахедов из тяжелого вооружения только минометы были. А тут тебе и танки, и артиллерия, и ракеты, и авиация у врага есть. Так что, епта, проведете тренировку?

– Ну не знаю, – притворяясь усталым и замученным жизнью, протянул я. – Мы только вышли из боя, парни устали.

– Дык я ж не просто так, – хитро прищурившись, наклонился ко мне Конюхов. – У нас есть пиво в бутылках с этикетками от кваса, епта, рыба вяленая, хлеб домашний на закваске, который не сохнет, епта, и картошка. С нас поляна на всю вашу банду, епта, а с вас – опыт и знания.

– А просто кваса нет? – спросил я, понимая, что если Рыжик унюхает запах алкоголя, то всем пипец настанет, а мне, как старшему, так вдвойне.

– Просто кваса, епта? – удивленно округлил глаза собеседник.

– Да, просто кваса, просто рыбы, просто хлеба и просто картошки, – перечислил я. – Нас пятьдесят человек, и едим мы много, потому что от обычной пищи отвыкли.

– Не вопрос! – тут же воскликнул Конюхов. – Мешок картохи, епта, десять булок хлеба, епта, мешок рыбы и тридцать двухлитровых баклажек с квасом. А вы нам – занятия по прикладной полевой медицине и рассказ о том, что самое главное в бою.

– Договорились, – обреченно махнул я рукой. – Первые советы – так сказать, в виде аванса. Переставьте палатки, разведя их друг от друга на более значительное расстояние. Выройте возле каждой палатки нормальные глубокие траншеи-укрытия с частыми противоосколочными поворотами и изгибами. Выставьте в поле, на удалении в пару километров от лагеря, дозоры со спектроанализаторами и противодронными ружьями в руках, чтобы следить за небом. Ну и склад БК куда-нибудь подальше вынесите, а то прилетит «бэтмен» и одним сбросом отправит всех к праотцам.

– Да я и сам понимаю, что у нас все через жопу, – болезненно сморщившись, каким-то потухшим голосом отмахнулся от меня Конюхов, – но у нас командиры те еще пиндюки. Набрали по знакомству, должность же хлебная. Почитай, тысяча штыков в батальоне должна быть, а по факту только шестьсот бойцов. И на каждого солдатика, сержанта и офицера денежное, вещевое и продуктовое довольствие из казны капает. А еще волонтеры помогают, гуманитарку фурами везут. Бездумно везут, от чистого сердца, последнее готовы отдать. А эти сволочи, – ткнул Конюхов указательным пальцем в небо, – воруют, как не в себя!

Да и ладно бы просто воровали, но при этом наладили бы нормальные тренировки и обучение рядового состава. Нет же! Занятия по медицине всего пару раз проводились, и то каким-то мутным типом, который тут сказки задвигал про определение типа кровотечения по цвету крови. А на кой мне тип кровотечения, когда из бойца кровь хлещет, как из колотого кабана?! Надо учить, как заткнуть в солдатике дыру размером с кулак и спасти его. А они! И эти тоже, – кивнул усатый мужик в сторону молодых сослуживцев, которые фотографировались с немецкими пулеметами, – думают, что война – это весело, думают, что как только попадут на поле боя, так сразу хохлы перед ними разбегутся с поднятыми руками.

– Отец, не бойся, сколько успеем, все расскажем, – попробовал я утихомирить разбушевавшегося мужика. – Ты, главное, приведи только тех, кто действительно хочет получить полезные знания, потому что если будут те, кому это на фиг не надо, то и сами ничего не усвоят и другим помешают.

– Епта, я уж приведу, ты уж не сомневайся. Вы уж не подведите, сынки, расскажите этим охламонам все как есть, ничего не утаивая. И пожестче с ними, чтобы припугнуть, чтобы сбить эти хорохорство и браваду, чтобы до самых печенок пробрало.

– Что, перед отправкой сюда совсем ничему не обучали?

– Ну почему, обучали, но так, поверхностно. Научили стрелять, научили окопы копать, медицине кое-как обучили. Но я-то знаю, что, сколько ни учись, все в дураках ходить будешь. Опять же, повторение – мать учения!

– Amat Victoria curam, – буркнул я себе под нос.

– Чего?! – переспросил Михалыч.

– Победа любит подготовку, – перевел я знаменитую латинскую пословицу.

– Во-во! – поддакнул Конюхов. – Ну так когда начнем?

– Да хоть сейчас. Минут через десять собирай своих орлов. Мы проведем три занятия: наш доктор расскажет про медицину, я – про беспилотники, а вот тот богатырь, – указал я на Бамута, – про пулеметы и огневой контакт с противником.

– Отлично! Тогда я созываю пацанов.

– Хорошо. Я отойду на минутку: надо вашего тыловика найти и сказать ему, что наша сделка отменяется.

– И это, епта, правильно, потому что он та еще крыса, с ним вообще дел иметь нельзя!

Тыловик, узнав, что обмен наградного пистолета на полезные в армейском быту ништяки отменяется, повел себя как-то странно. Он вроде как даже обрадовался этому, но при этом скорчил такую злую и раздраженную гримасу, что я решил подарить ему в качестве моральной компенсации трофейный штык-нож от немецкой штурмовой винтовки G3.

Хомяк нож забрал и почему-то поспешно убежал в расположение своего батальона. Я подумал, что просто так все это не закончится, уж очень странно вел себя зам по тылу мотострелков. Но о своем решении я нисколько не жалел. Мотострелки, возможно, скоро попадут на линию боевого соприкосновения, и им там те ништяки, которые я хотел выменять на трофейный пистолет, ой как пригодятся. А нас отводят в тыл, скорее всего, глубокий, поэтому мотострелкам спектроанализатор и дронобойка нужнее, чем нам.