Текст книги "Zадача будет выполнена! Ни шагу назад"

Глава 7

Конюхов привел с собой шестьдесят человек. Все пришедшие были без шлемов, броников и оружия. Выглядело это непривычно – как будто я, одетый в шубу, оказался на пляже для нудистов. Между прочим, отсюда до линии боевого соприкосновения по прямой десять километров, а это значит, что не только «град» добьет как миленький, но и любая стволовая артиллерия калибра свыше ста миллиметров.

Удивительно, как располагу мотострелков до сих пор не раздолбали. Они тут стоят уже второй месяц, и за это время ни одного прилета. Да, раньше линия фронта была намного дальше, но сейчас, когда бои идут уже в городских кварталах Токмака, даже сюда может прилететь вражеский «пряник».

Скорее всего, командование мотострелков очень сильно полагалось на то, что здесь не было мобильной связи и рабочего интернета, поэтому мобики не могли связываться с внешним миром и, соответственно, выдать свое местоположение врагу. Но ведь была еще космическая разведка. Вражеская группировка спутников в космосе мелким неводом тралила всю линию боевого соприкосновения на сотни километров в тыл в поисках вот таких массовых скоплений военной техники и личного состава.

Мужики подобрались разного возраста, от совсем молодых двадцатилетних парней до уже зрелых мужиков пятьдесят плюс. Большая часть пришедших были добровольцы, то есть воевать они пошли не из-за повестки по мобилизации из военкомата, а вполне осознанно и по собственному желанию. Были среди пришедших и мобики, примерно треть от общего числа.

Усатый афганец был самым опытным и возрастным из них, звание у него старший сержант, а лет ему было шестьдесят. На войну попал добровольцем, причем не просто так, а подключив для этого старые связи: в военкомате никак не хотели призывать Конюхова.

Петр Михайлович числился командиром разведывательного взвода и, собственно говоря, весь свой взвод в полном составе и привел. К взводу Конюхова прилипли еще два десятка мотострелков, пришедшие по любопытству и за компанию. Ну и на момент начала занятий в расположении нашего батальона терлось еще около дюжины мотострелков.

Поскольку старший сержант Конюхов пожелал, чтобы его бойцов напугали до печеночных колик, то решено было, что последнее занятие будет проводить наш батальонный медик Жак, он же Жижин Андрей Константинович. Жак – высокий, стройный, подтянутый мужичок сорока пяти лет от роду, с прической футболиста Златана Ибрагимовича, с вечно красным лицом некогда сильно пьющего человека, серьгой в ухе и хамским отношением ко всем встречным начальникам.

Жак был человеком специфического чувства юмора, страшным матерщинником и обладателем богатого жизненного опыта. На гражданке он работал хирургом, но за пьянку его выгнали из хирургического отделения. Потом он работал участковым терапевтом городской поликлиники, оттуда его тоже выгнали за пьянство. Он трудился педиатром в детской больнице, и был также выгнан за пьянку. Последнее место работы Жака – скорая помощь, откуда он уже ушел сам – добровольцем на войну. Как ни странно, но, попав в зону боевых действий, Жак перестал пить. Не совсем, конечно, но многодневными запоями уже не страдал и всегда выглядел трезвым.

При этом медиком он был хорошим. Если рядовые бойцы ведут счет убитых солдат противника, то Жак вел счет самолично спасенных российских военных и гражданских, пострадавших в зоне боевых действий. Причем не просто тех, кому он вовремя сделал перевязку, наложил жгут или провел прокол легкого для вывода скопившихся газов. Нет, Жак вел учет тех, кому он провел хирургическую операцию в полевых условиях, понимая, что до госпиталя раненого не довезут.

За два года пребывания на войне Андрей Константинович Жижин записал на свой счет пятьдесят семь солдат и офицеров, которым спас жизнь в прямом смысле этого слова. Ну а скольким бойцам Жак помог не стать инвалидами, сохранив им конечности, и вовсе не перечесть.

Но при этом у командования Жижин был как кость в горле, потому что считал себя одновременно монархистом и коммунистом, оппозиционером и путинистом. Жак ругал всех и вся, яростно критикуя чиновников и генералов. Нашего комбата Рыжикова Жак уважал за его принципиальную жизненную позицию, но при этом частенько критиковал за то, что тот не проявлял должной гибкости, из-за чего батальон постоянно недополучал материальное обеспечение.

Вот лекцию Жижина я и решил приберечь на конец нашей программы, чтобы Жак хорошенько рассвирепел от глупых вопросов новобранцев и вошел в нужное состояние.

Я всегда преклонялся перед храбростью полевых армейских медиков. Это сколько же надо иметь в себе решимости, смелости и отмороженности, чтобы во время артиллерийского обстрела или ожесточенной перестрелки не прятать свое тело в укрытие, не поливать врага огнем из автомата, а лезть к раненому бойцу и оказывать ему помощь. Жак даже автомат с собой не носил, потому что предпочитал этот вес занять аптечками, жгутами, капельницами и носилками. Из оружия у него был трофейный «глок» и пара магазинов по семнадцать патронов в каждом. Ну и граната для себя, куда без нее.

Я установил несколько гоупрошных камер, чтобы одновременно снимать тренировки с мотострелками и земляные работы моих сослуживцев. Я вообще старался как можно чаще снимать разный материал: хотел после войны собрать все это в несколько документальных фильмов о родном подразделении. Мне очень нравилось возиться с камерами, снимать, монтировать видео, брать интервью. Для себя решил, что, как война закончится, поступлю на режиссера или опять буду развивать свой канал на YouTube[3]3
  РКН: сайт нарушает закон РФ.


[Закрыть]. Посмотрим, дожить бы до конца войны.

– Погода сегодня хорошая, ветер и тучи, а значит, вражеские «птички» вряд ли прилетят. Если солнце и нет ветра, то такой толпой в одном месте собираться нельзя. Это вам на будущее! Перед тем, как мы начнем, я хотел бы, чтобы вы выключили камеры телефонов и не отвлекались на запись. Хотите оставить для памяти мой голос, поставьте на запись диктофон, а снимать не надо, потому что это отвлекает, – обратился я к собравшимся вокруг меня мотострелкам. – Сперва скажите, кто из вас оператор БПЛА?

В ответ повисла тишина. Никто из стоявших передо мной бойцов не вышел вперед, не поднял руку и не обозначил себя оператором беспилотника. Не понял, это же разведвзвод? Среди них что, нет ни одного, учившегося управляться с дронами?

– Не понял, – нахмурился я. – Вы же разведчики? Из вас что, никто не умеет обращаться с беспилотниками?

– Ну я умею, – подал голос один из бойцов. – На гражданке подрабатывал в кадастровом агентстве, снимал для них земельные участки.

– Сколько в вашем батальоне операторов БПЛА? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами парень. – Вроде кто-то из офицеров был, но я не уверен. Да у нас и квадрокоптеров вроде нет. Хотя, кажись, один или два были. Я видел, как-то, когда приезжали журналисты и снимали про нас сюжет, им показывали один квадрокоптер и один сканер радиочастот, но сразу же, как журналисты укатили, все это спрятали в коробки. И, судя по внешнему виду коробок, квадрик оттуда нечасто достают. А что?

Охренеть?! Не верю своим ушам. Идет второй год войны, и на фронт прибывает подразделение, которое не укомплектовано средствами разведки?! Это как?! Ведь вроде уже всем, даже командованию в Москве, понятно, что дроны и средства борьбы с ними – это наипервейшее, чем должны быть оснащены российские военные на передовой. (Жак, правда, считает, что самое главное, что должно быть у бойцов, это опыт оказания первой медицинской помощи и необходимые медикаменты в достаточном количестве.)

Тут я осознал, что если бы не включил заднюю и все-таки выменял наградной трофейный ПМ на сканер и «мухобойку», то оставил бы батальон мотострелков вообще без ничего, потому что противодронная защита у них представлена единичными экземплярами. Пипец! Как будто боженька отвел меня от такого греха.

– А то, что без дронов и средств борьбы с ними большая часть из вас погибнет в первые же недели нахождения на линии боевого соприкосновения! – мрачно произнес я.

– Но у нас есть вон какой защитник! – мотнул собеседник головой в сторону поля, где стоял зенитный ракетно-пушечный комплекс «Панцирь С1». – Такой красавец любой дрон на подлете собьет!

– А если этих дронов будет пятнадцать штук, и будут они подлетать один за другим? А после них сюда прилетит пакет из шести «хаймерсов» или сорока карандашей «градов»? – уточнил я. – Или предварительно «панцирь» загасят противорадарной ракетой?

– И что тогда делать? – пожал плечами парень, работавший в кадастровом агентстве.

– Молиться, – буркнул я. – Где ваши укрытия? Где?! Вон посмотрите на моих боевых товарищей! – махнул я рукой в сторону, где часть бойцов «Десятки» копалась в земле, углубляя воронку от прилета снаряда. – Мы прибыли сюда ночью, а уже работаем над укрытием для личного состава, и это несмотря на то, что задерживаться здесь не собираемся и, как только комбат найдет транспорт, укатим в глубокий тыл. Но поскольку никто не знает, сколько нам здесь быть, то все равно копаем землю, вгрызаясь в нее. Потому что чем глубже укрытие, чем больше в траншее поворотов, тем больше шансов выжить при обстреле.

– Нам какой лагерь подготовили саперы, таким мы и пользуемся, – проворчало несколько голосов в толпе мотострелков. – Так что все претензии к саперам, это они не вырыли окопы нужной конфигурации и глубины.

– Это пипец! – Я выругался длинно, витиевато и со вкусом. – Это война! Здесь все не так, как в телевизоре! Никто за вас окопы копать не будет. Это ваша жизнь! Ваша! Если завтра сюда прилетит пакет «градов», то погибнете вы, а не саперы. Понимаете? Вы! Ваши жены останутся без мужей, а дети – без отцов. Война – это кропотливый, тяжелый труд, когда копать землю и носить тяжести приходиться намного чаще, чем стрелять во врага. Вы прибыли не на охоту и не на рыбалку. Это не развлечение! Это кровавый, потный, тяжелый труд. Не захотите копать землю, сдохнете ко всем чертям! Но не переживайте, – неожиданно улыбнулся я, – в скором времени вы сами поймете, о чем я говорю, и будете копать землю с неподдельным энтузиазмом и сноровкой.

– И что должно произойти? – недоверчиво нахмурившись, спросил паренек весьма офисной наружности.

– Обстрел! После первого же обстрела и первых «двухсотых», которые появятся на ваших глазах, вы как миленькие будете копать землю, углубляя окопы. В общем, про окопы вы поняли. – Я на секунду перевел дыхание и вновь продолжил: – Теперь про маскировку. Маскировать нужно все и всех: технику, окопы, позиции, себя, вооружение. Вражеские дроны летают в небе постоянно, причем сразу десятками. Какие-то просто наблюдают, какие-то выискивают цели для сбросов. Есть маскировочные сети?

– Нет, – хором ответили сразу несколько голосов.

– Хреново, – буркнул я. – Надо либо самим делать, либо напрягать волонтеров, чтобы они присылали.

– Дык как это – самим делать? Или волонтеров напрягать? Вон, жрачку и одежу шлют, уже спасибо, – раздался возмущенный голос из толпы. – Как же волонтеров можно напрягать?

– А вот так! – раздраженно выдал я. – Можно! Тыл нам помогает, но часто, в большинстве своем, простые граждане в тылу даже не знают, что особенно нужно на передовой. А здесь нужны беспилотники, спектроанализаторы, дронобойки, рации, маскировочные сети, медикаменты, турникеты, пластиковые стяжки, строительные степлеры, скобы к ним, лопаты, кирки и так далее. Без кваса, кока-колы и майонеза, который шлют волонтеры, вы проживете. Можно жрать один тушняк и консервированные каши; срать, конечно, потом напряжно, но если пить много воды, то запоров от такой диеты не будет. Тыл готов отдать нам последнее, так надо им сказать, что нужно на передовой, чтобы толк был, а не так, как у вас!

Я указал рукой в сторону располаги батальона мотострелков, где в поле громоздилась огромная свалка из ржавых печек-буржуек. Скорее всего, в самом начале зимы, а может, и в конце осени, по тылам прошло сообщение, что солдатики на передовой мерзнут в землянках и «блинах». Ну, тыл и начал слать сюда печки-буржуйки самых разных видов и конструкций в промышленных объемах. А сколько нужно печек на обогрев одной землянки? Правильно, одна! На большую армейскую палатку достаточно двух печек. А когда их присылают фурами и шлют осень, зиму и весну, то сколько получается печек-буржуек на фронте? Тысячи! И образуются вот такие завалы ржавых печек.

– У вас должна быть обратная связь с волонтерами. К примеру, у нас в батальоне все очень просто: бывшие бойцы нашего подразделения, которые из-за ранений больше не могут служить на фронте, активно помогают нам в тылу, организовав волонтерскую группу, которая заточена непосредственно под нужды нашего подразделения. То есть парни присылают нам только то, что реально нужно именно в этот момент. Маскировочные сети они и их жены, друзья и родственники мастырят сами, делая их той расцветки, которая нам нужна! Понимаете?

Вот взять бутылку кваса, – указал я на двухлитровку кваса, которую сейчас активно опустошал Бамут. – Сколько ей цена? Сто пятьдесят – двести рублей? Боец ее выпьет за пять минут и после этого смачно отрыгнет и забудет. Лучше на эти деньги привезти бинтов, жгутов или влажных салфеток. С учетом транспортировки сюда цена такой бутылки кваса возрастает в разы. Но это так, к слову.

Я оглядел притихших мотострелков и подмигнул Бамуту, который неожиданно оказался в зоне повышенного внимания. Семен в ответ на мое подмигивание показал мне дружеский «джамбо» и продолжил как ни в чем не бывало осушать бутыль с квасом. Когда в течение нескольких месяцев жрешь одну тушенку и консервированную кашу запивая обычной водой, частенько из луж и талого снега, то вот такой магазинный квас с кучей «ешек», консервантов и красителей в составе заходит как божий нектар: как будто и не бывает вкуснее напитка, как мамкино молоко для младенца.

– Так, теперь о безопасности. Надеюсь, что инструкторы на полигоне достаточно напугали вас всякими страшилками. Так вот, все еще хуже и страшнее. Вражеские спецы постоянно работают над тем, как бы половчее убить как можно больше российских солдат. Частенько сбрасывают с дронов «лепестки» в тех местах, где любят кучковаться солдатики, дозваниваясь до дома. Обычно это на возвышенностях. Еще вчера солдатик приходил на горку, чтобы полюбезничать со своей женой, а сегодня утром в траве на той же горке – россыпь из «лепестков». Он, такой воодушевленный, чешет себе, под ноги не смотрит, потому что все эти дни тут было безопасно, и ногой – бац! Бах!

В этот момент я сильно хлопнул в ладоши, имитируя подрыв «лепестка», и это заставило окружающих боязливо вздрогнуть.

– Ступню отрывает, солдатик падает мордой в траву и натыкается носом на второй лепесток. Бах! – Я вновь хлопнул в ладоши. – Лицо разбито в кровавую кашу: нос в одну сторону, нижняя челюсть – в другую, уши – в третью! Поэтому даже там, где вчера было безопасно, все равно надо смотреть под ноги. По тем же самым соображениям всегда – всегда! – вражеский трофей вначале дергаете крюком или сбиваете палкой и только потом берете его в руки. Враг минирует все! Абсолютно все! Ножи, каски, автоматы, магазины, бронежилеты, трупы, пулеметные коробки, банки с едой. Все! К примеру, идешь по опорнику, глядь – а на земле лежит чурбачок, в который воткнут нож. Ты нож цап рукой, чурбачок сдвинулся, а под ним «лягуха». Щелк! И пипец тебе и твоим товарищам!

– А как же трофеи собирать? – спросил парень, недавно выменявший у Бамута трофейный нож на комплект новенькой летней формы.

– Трофеи собирает специально обученная группа товарищей, у которой есть для этого опыт и нужные приспособления, – нравоучительным тоном заявил я.

– Дык они же все самое ценное себе заберут, – нахмурился собеседник. – Значит, одни лезут на штурм, рискуют своей жизнью, а другие собирают ништяки? Это несправедливо!

– Ну, во-первых, вы же не какие-нибудь пираты и бандосы, чтобы воевать только за трофеи, вы же российские солдаты. А во-вторых, должен быть четкий договор о дележе трофеев между всеми бойцами подразделения. Вы не каждый сам по себе, вы теперь боевой отряд, и если вы не сможете договориться в такой мелочи, как дележ трофеев, то как завтра кто-то из вас полезет под пули рисковать жизнью, чтобы вытащить своего «трехсотого»? Нет, так не бывает. Отряд, в котором есть какие-то склоки и противоречия, долго не живет. Еще вопросы?

И тут посыпались вопросы, причем по характеру этих самых вопросов сразу было понятно, что интересует мотострелков на самом деле.

– А много лично вы убили укропов?

– Много!

– А боевые исправно платят или задерживают?

– Не знаю, я полгода не проверял баланс своей банковской карты.

– А вдруг задерживают или вообще не платят?

– Да и пофиг, мы здесь не из-за денег воюем. Как вернемся в тыл, узнаю баланс карты; если были задержки или недоплаты, кишки на кулак финансистам намотаю.

– А если есть вероятность попасть в плен, то лучше сдаваться или отстреливаться до последнего?

– Отстреливаться, – тут же отозвался я. – А еще при себе надо иметь гранату последнего шанса, в отдельном кармашке, чтобы в горячке боя не израсходовать ее вместе со всем БК. Видел, как некоторые пацаны такие кармашки зашивают, чтобы наружу торчала только чека. В таком случае остается только дернуть кольцо и лететь навстречу архангелам. Не надейтесь забрать с собой побольше врагов, картинно поджидая их с гранатой в руке: опытный вражеский боец ударом ноги вышибет гранату и захватит вас в плен.

– Так, может, лучше все-таки сдаться в плен, чем погибать? Вон, по телеку постоянно показывают, что обмены происходят регулярно. Мы захватываем их военных, они – наших. Плен всяко лучше, чем смерть.

– А никогда не думал, почему журналисты частенько, говоря об обменах наших пленных, отмечают, что сразу после освобождения из плена наши военные вначале проходят реабилитацию у психологов, и только потом родным разрешают их увидеть. Никогда не думал, что за реабилитацию проводят с нашими освобожденными из плена бойцами? Или почему наши солдатики, побывав в украинском плену, иногда, вернувшись домой, вскрывают себе вены или вешаются?

– Нет, – пожал плечами спросивший меня о плене боец.

– В плену наших бойцов частенько насилуют, снимая это на камеру, а потом отснятое отправляют родным, детям, друзьям в социальные сети и паблики в мессенджерах. Может, повезет, и отделаешься только избиением, голодовкой и тяжелыми работами. Так что сам решай, сдаваться в плен или нет. У нас в батальоне добровольно никто в плен не сдастся, будем отбиваться до последнего. Причем частенько бывают вообще курьезные случаи, когда два бойца с ограниченным БК, по одному магазину на брата, берут в плен отделение вражеской пехоты, увешанное оружием с ног до головы, просто взяв их на испуг. Война – это лотерея, где выживание на восемьдесят процентов зависит от твоей выучки и на двадцать – от удачи.

– Ну а с дронами-то как быть? – спросил тот парень, что умел с ними обращаться. – Сколько их должно быть в батальоне?

– Чем больше, тем лучше. В идеале для каждого подразделения, которое выполняет свою задачу, должна быть минимум пара квадриков. То есть для тех, кто выполняет охрану подразделения – свои дроны, для разведчиков – свои дроны, для артиллеристов – свои дроны, для штурмовых групп – свои дроны. И у каждого из этих подразделений должны быть еще и противодронные ружья, и анализаторы частот. У нас в батальоне было около четырехсот бойцов, а квадрокоптеров различного предназначения – две дюжины. И это еще, как по мне, мало. Я бы довел их число до сорока-пятидесяти штук. Дроны такой же расходник на войне, как бронежилет, автомат или ботинки.

– А как лучше уберечься от сброса с дрона?

– Сбить вражеский квадрик. Они прекрасно сшибаются из стрелкового оружия. Если дрон принес с собой заряд, то перед сбросом он обязательно зависнет для прицеливания и снизится до ста метров. Чаще всего перед самым сбросом будет вспышка света. Принцип сброса на большинстве дронов типа «Мавик» заточен под светочувствительный элемент, который срабатывает на вспышку. Так что если заметили вспышку, то сразу же перекатывайтесь. Чтобы не прозевать ее, лежать надо на спине или на боку, глядя в небо. Но дроны опасны в первую очередь тем, что наводят и корректируют вражескую арту.

Мотострелки задавали еще много вопросов. Я старался отвечать односложно, экономя время, чтобы успели выступить Бамут и Жак. Находиться на открытой местности, да еще при таком скоплении народу, не хотелось до зуда под кожей. Все мое нутро буквально визжало от ужаса, крича, что я сошел с ума, представляя собой такую шикарную цель для оператора вражеского беспилотника.

– Давайте будем закругляться, – произнес я, демонстративно глядя на часы. – Сейчас с вами поговорит мой боевой товарищ с позывным Бамут, виртуоз и гений в управлении с пулеметом. После него наш медик Жак проведет с вами практические занятия. Слушайте их внимательно, потому что это спасет жизни вам и вашим товарищам.