Текст книги "Кити"

– Ты выйди, когда стемнеет, на улицу и загляни сюда. Много интересного увидишь, – сказала Кити.

– И что же он увидел? Что мы делали в этот момент? Целовались?

– Слава богу, нет. Мы просто сидели и болтали. Но у него возникло много вопросов по поводу тебя. Он спросил, что ты делал в моей комнате в конце рабочего дня. Спросил, о чем мы так весело с тобой болтали и смеялись. Мне пришлось проявить чудеса выдумки и изобретательности. Это тебе не стихи писать… Вот когда женишься, и жена тебя застукает с любовницей, ты меня поймешь.

– И что же ты ему наплела в свое оправдание?

– Ой, Солнце, думаешь, я помню? Я всё сочиняла на ходу и тут же всё забыла, потому что он вроде как поверил и успокоился. Мы мирно сели в машину, собрались уезжать, как вдруг его словно пчела укусила. Он начал орать, как потерпевший, что сейчас найдет тебя и убьет. Он выскочил из машины и начал ломиться в офис. Хорошо, что тебя там уже не было…

– Но я бы не испугался…

– Да что мне: испугался ты или нет? Ненавижу, когда мужики выясняют отношения! Вы что, петухи что ли? Если бы вы начали драться, я бы вас обоих к чертям собачьим послала! Я тогда сама на него наорала и сказала, что если он не успокоится, я его выставлю с чемоданами этим же вечером. Только тут он притих.

Тут до меня кое-что начало доходить… Вчера… вчера, когда ее муж, потупив взгляд, просочился мимо меня и спрятался за дверью своей жены, когда я подумал, что он меня испугался… Всё на самом деле было не так. Совсем не так. Он вовсе не испугался высокого голубоглазого парня. Он готов был этого парня разорвать на куски, зубами загрызть, он еле сдерживался, чтобы этого не сделать. И сдерживало его только одно: перспектива быть выставленным любимой женой на улицу. Если бы не это, был бы я сейчас уже совсем не таким симпатичным…

– Солнце, что с тобой? О чем это ты так задумался?

Этот вопрос вернул меня в настоящее.

– Да, Кити, так, – я закрыл лицо рукой и засмеялся. – Так всё смешно вышло. Я вчера подумал, что твой муж испугался меня. Я подумал, что он боится драться со мной…

Кити смотрела на меня смеющимися глазами, и какое-то в них было нехорошее сочувствие…

– Солнце, мой муж не испугался бы и Майка Тайсона. Он боится только меня.

– Кити…

Тут она подскочила ко мне и впилась в мои губы. Поцелуй длился всего несколько секунд, но этого хватило. У меня прошло всё: и пятница 13-е, и утренняя депрессия, и все разочарования этой и предыдущих жизней…

– Солнце, смотри: кто там к тебе в дверь рвется? Пора работать! До вечера!

Она поскакала в свою комнатку, а я нажал на кнопку открывания двери. В этот день я уже ни о чем не думал. Я просто знал, что она меня любит. Она меня Любит. И это всё. И больше мне ничего не было нужно.

Вечером я ее провожал до метро. Я подарил ей «валентинку», которую купил еще в начале недели. Потом я попросил ее подождать меня несколько минут, пока я кое-куда сбегаю… Вернулся я с букетом цветов. Букет был скромен, но ее сияющие глаза при виде букета заискрились каким-то совсем уже немыслимым светом… Мы постояли еще немного. А потом она направилась к себе домой, к своему мужу. Я махнул ей рукой. Она ответила подобным движением. И вдруг… она неожиданно развернулась и побежала ко мне… Я распахнул объятия. Мое сердце бешено заколотилось. В голове тут же загудел поток мыслей: вот сейчас она скажет, что любит меня и не хочет возвращаться к мужу, сейчас она скажет, что завтра, в день святого Валентина, мы должны быть вместе, сейчас она…

Она прижалась ко мне и промурлыкала:

– Солнце, скажи честно, ты сегодня утром курил?

Я чуть не поперхнулся собственной слюной…

– Кити… А как ты… учуяла? Слушай, я случайно… Дьявольский день… Как-то пачка сигарет попала в мой карман, словно кто-то подсунул… Прости, я закурил чисто автоматически, пока ждал автобуса. Но это сегодня день такой дурацкий… Пятница, 13-е…

– Ладно, Солнце, на первый раз прощаю. Но ты знаешь, от меня дурных привычек не скроешь. Я сразу почувствовала, еще утром. Думала, сам признаешься…

– Кити, прости…

Она поцеловала меня в губы и быстро зашагала прочь.

Я вернулся домой и засел за свою поэтическую тетрадь. От 13 февраля 1998 года у меня осталось на память такое стихотворение:

 
Промчалась пятница. И нам домой пора.
Сок фонарей разбрызган в темном страшном небе.
И выйдут строки из-под нервного пера
О том, что мира нет печальней и нелепей.
 
 
Я промолчу, я лишь махну рукой во след,
Когда оставишь ты меня на выходные.
Вернусь домой, и мне заметит мой сосед,
Что у меня глаза влюбленные больные…
 
 
И встречу день влюбленных снова я один.
Ты день святого Валентина встретишь с мужем.
А утром будет снег – изменчивый блондин,
И лишь ему ни я, ни ты – никто не нужен.
 
 
Когда-нибудь, возможно, нам и суждено
Соединиться под светилом раскаленным…
Но в этом мире слишком страшно и темно,
Но в этом мире быть нельзя двоим влюбленным…
 

Все выходные я писал. Писал какие-то стихи, делал наброски. Не курил. Ждал понедельника, чтобы увидеть ее.

Мне не терпелось ее увидеть. Я хотел знать, как она провела день святого Валентина. Мне очень хотелось, чтоб в этот день, именно в этот день она вдрызг разругалась с мужем и чтобы ночью между ними ничего не произошло. Да, в этот день у нее не должно быть с ним секса. Я так хотел. Это было бы… справедливо.

Понедельник, наконец, наступил. Она пришла. Но она была уже совсем не такой, какой была в пятницу. Ее словно подменили. Это трудно описать словами. Я просто сразу почувствовал это, как зверь, как она чувствовала мои выкуренные в прошлой жизни сигареты… Она стала чужой, не моей, как будто между нами ничего и не было. Она не смотрела, улыбаясь, в камеру видеонаблюдения, ожидая, когда я ее впущу. Войдя, она не бросилась по коридору ко мне, не сказала: «Привет, Солнце!» Поздоровавшись холодным кивком головы, она, даже не взглянув на меня, поспешила спрятаться в своей маленькой комнатке…

Проклятые выходные! Проклятые долбанные выходные! Что же у них там произошло за эти два дня? Догадаться не трудно. Конечно, он стоял перед ней на коленях. Конечно, он подарил ей на 14 февраля золотое украшение за 500 баксов и 99 роз. Конечно, после этого у них был бурный секс…

Вечером я зашел к ней, хотя она меня и не позвала. Она уставилась на меня с удивлением – мол, и что ты тут забыл…

– Кити… Ничего, если я зайду… ненадолго?

– Мне некогда. Давай, только быстро…

Ага, ей уже некогда! Вот, блин…

– Кити, хотелось бы знать, что между вами произошло за те два дня, что мы с тобой не виделись? Я тебя просто не узнаю…

– А зачем тебе это знать?

– Мне просто будет легче, если я буду знать всю правду, какой бы горькой она не была…

– Ну, как хочешь. В принципе, ничего особенного не было. Он просто часа два плакал, ползал передо мной на коленях, умолял не бросать его. Он говорил, что любит меня больше всего на свете и умрет без меня. Обещал и клялся никогда больше не устраивать сцен ревности и разборок. Потом он подарил мне 99 роз и золотую безделушку с бриллиантами за штуку баксов. Но, я его всё равно еще долго не прощала. Я не хотела оставаться с ним. Если честно, я хотела всё бросить и поехать к тебе. Очень хотела… И вдруг мне стало жалко его. Он так плакал… Я испугалась: а вдруг он и вправду без меня умрет… Я пожалела его и простила. Что было потом, в постели, рассказывать?

– Нет! Можешь не продолжать, – поспешил прервать ее я. – Всё ясно, Кити. Всё ясно. Мне очень жаль. Но знай: я буду за тебя бороться…

– Может, не стоит? – она посмотрела на меня с печальной улыбкой.

– У меня нет другого выбора, Кити.

– Это почему же?

– Потому что… я тоже люблю тебя!

Я почувствовал, что после таких слов лучше всего уйти, чтобы не взболтнуть еще чего лишнего. И я вышел.

Так я признался ей в любви. Этим вечером она уехала с мужем. Я увидел в мониторе, как он, обняв ее, обернулся и бросил насмешливый взгляд в камеру видеонаблюдения. В ответ я показал ему средний палец и выключил монитор. Я был уже спокоен и ни о чем плохом не думал. Я почему-то был уверен, что смогу ее удерживать рядом с собой столько, сколько будет нужно. Смогу, несмотря ни на что. Почему? Потому что она меня тоже любила. Любила, наверное, даже сильнее, чем я ее. Хотя она так никогда и не сказала мне об этом прямо…

Физики смогли додуматься, как можно измерить силу тока, силу магнитных полей, мощность светового потока или звукового давления. Но как измерить силу любви, не скажет ни один нобелевский лауреат. Я читал много книг разного толка о природе взаимоотношений двух полов. Кто-то пытался доказать, что никакой любви нет, что всё, что попадает под это определение, не более, чем химические процессы, происходящие в организме человека под воздействием тех или иных факторов. Кто-то, наоборот, находил в любви исключительно эзотерические свойства. Истина, как и положено ей, лежит где-то посередине. В какой-то период своей жизни (период весьма спокойный, умиротворенный и совершенно лишенный каких-либо любовных переживаний) я любил подумать над этой загадкой, сталкивая между собой противоположные теории и мнения, вспоминая свой собственный опыт. И кое-какие теоретические выводы тогда я для себя сделал. У меня где-то лежит тетрадь, где я подробно и обстоятельно изложил свои суждения, связанные с этим вопросом. Основная суть моих умозаключений состояла в том, что я разделил такие понятия, как любовь и влюбленность.

Влюбленность – это вспышка, озарение, предзнаменование, предчувствие. Это чудесная возможность увидеть, ощутить идеал человека, идеал отношений.

Любовь – это другое. Это поток, процесс, растянутый во времени, это не только наслаждение, но и тяжелая кропотливая работа. Любовь, в отличие от влюбленности, не дает таких бурных голливудских спецэффектов в чувствах, но она несоизмеримо глубже, тоньше и драматичнее. Влюбленность – это трейлер к фильму. Любовь – сам фильм. И если вам посчастливилось увидеть трейлер, далеко не факт, что вы попадете на фильм. Возможно, он просто не выйдет в прокат; или вы на него попадете, но он сильно вас разочарует; или, возможно, вы увидите пиратскую копию этого фильма на дешевом двд-плеере, встроенном в маленький кухонный телевизор, посмотрите его, жуя бутерброд и болтая по телефону, и так ничего и не поймете…

Далее я разделил любовь на две ипостаси: земную и неземную. Земная любовь, как следует из определения, возможна здесь, в этом мире. Несомненно, она требует определенных жертв, требует довольно серьезных обоюдных усилий сторон, созидающих ее. Как строительство дома. Можно построить дом крепкий, на века, а можно ограничиться и лачугой, которая развалится от первого же ветерка. Так или иначе, земную любовь я высоко не ставил, считая ее вынужденным компромиссом, к которому приходят люди, чтобы создать нечто подобное тому, что было задумано когда-то небом, что существует в чистом виде, но не здесь, не на земле, не в условиях современного цивилизованного общества. Другое дело – неземная любовь…

Неземная (небесная) любовь в современных условиях на земле существовать не может. Потому что это абсолютная, идеальная, чистая любовь без каких-либо примесей. Это любовь, в которой нет работы с девяти до шести, нет заработной платы, нет квартирного вопроса, нет «сходи, вынеси мусор и купи хлеба, а то стиральный порошок закончился». Это любовь в том виде, в котором ее создал бог (природа, вселенная, инопланетяне – как хотите). Когда-то, в золотой век человечества, когда земля была раем, люди имели возможность испытывать эту любовь. Но потом, как следует из древних текстов, люди стали бессовестно требовать большего. Боги терпели довольно долго, но, в конце концов, прогневались… и забрали любовь обратно на небо, оставив людям некое подобие.

Мой «трактат» о любви заканчивался такими словами: «Золотой век уже не вернется. Но впереди – век Платиновый. Он грядет. Люди пройдут через семь черных дыр и семь адских врат, люди переживут тысячу войн и тысячу природных катаклизмов, они достигнут самого дна своего, а потом наступит новая эра. Это будет эра Добра и Света. К людям вернутся их изначальная мудрость и доброта. Они перестанут стяжать, завидовать, лгать, их перестанут одолевать гордыня, злость и темные страсти. Люди стряхнут с себя пыль тысячелетий и вернутся к своему первоначалу. И боги простят их. И Любовь вернется на эту несчастную землю.»

Ладно, не будем затягивать «рекламную паузу». Пора возвращаться…

Формула любви остается неразгаданной. Хотя есть подозрение, что эта формула предельно проста. Может, это плюс умноженный на минус? Как ты думаешь, Кити? Кто из нас больше с цифрами дружит?

После объяснения с Кити я решил начать игру в молчанку, стараясь делать вид, что смирился с разрывом отношений и что мне глубоко безразлично, возобновятся они или нет. Опираясь на свой скромный опыт общения с женщинами, я сделал вывод, что такая напускная холодность способна весьма благотворно влиять на застопорившиеся отношения. Я был уверен, что Кити меня любит, и, в конце концов, не выдержит и первая подойдет ко мне. Прошел вторник, прошла среда… Прием не срабатывал. Кити приходила расписаться в журнале и даже не смотрела на меня. Мы просто здоровались и прощались, не глядя друг на друга. В какой-то момент у меня возникло сомнение: а вдруг это не игра в молчанку? А вдруг она и на самом деле остыла ко мне? Свою роль в пьесе «Равнодушие» Кити играла искрометно…

Кто первый не выдержит? Кто сдастся? Кто из нас всё же сильней? В четверг не выдержал я…

Вечером я зашел к ней в кабинет, сел на стул и уставился на нее грустными глазами:

– Кити, надо бы поговорить.

– О чем, Солнце? – она назвала меня Солнцем! Значит, еще есть надежда?

– О нас.

– Ты что, забыл, что было на прошлой неделе? А если муж сейчас опять подсматривает?

– Тем лучше! Кити, я не могу без тебя! Мне плохо, Кити… – я набросился на нее и принялся отчаянно целовать. Кити сопротивлялась, но не очень внятно и не долго…

– Кити, ты же меня любишь? Скажи, что любишь меня!

– Солнце, перестань! Возьми себя в руки! – сказала она строго. – Если хочешь, проводи сегодня меня. За мной никто не приедет.

– Да, Кити! Я сейчас! Я быстро!

Мы снова шли по Петровскому бульвару, держась за руки. Мы снова безудержно о чем-то болтали и не могли наболтаться. И ее глаза снова сияли. Сияли ласково и влюбленно. И снова это была моя Кити.

Глава 5. Немного о деньгах и немного о ревности

Я не знаю, как с тобой мне быть:

Ведь я люблю тебя, да только денег нет…

Макс Кэрридж (Осёл). Группа «Мастер Бастур»

Эту главу я хочу начать не речами о вечной любви и метафизике взглядов, не о сердцах, стучащих в унисон. Никакой романтики. Речь пойдет о деньгах. Просто о деньгах.

Я любил Кити. Любовь моя была безупречно чиста и прозрачна. В ней не было абсолютно никаких примесей. Не было в ней и денег…

При написании этой книги я порылся в своих старых пыльных тетрадях, спрятанных на даче на чердаке. И нашел там весьма любопытные «расходные накладные», датированные как раз тем временем, когда мы встречались с Кити…

Вот некоторые выдержки:

«Денег катастрофически не хватает. Они исчезают, утекая, как вода сквозь пальцы. При том, что я не сижу в кафе и ресторанах, не покупаю практически ничего из одежды. Новые джинсы я покупаю только тогда, когда старые отказывается штопать и зашивать даже суперэкономная бабушка. Из еды я покупаю только два куска самого дешевого замороженного мяса на рынке сразу после зарплаты и приношу 5 кг картошки. Всё остальное покупает бабушка, пенсия которой во много-много раз меньше моей зарплаты. В последние две недели я не купил ни одной пачки сигарет, хотя и до того, как бросил, я покупал далеко не самые дорогие сигареты. Я даю бабушке половину суммы коммуналки, но, насколько мне известно, она эти деньги не тратит, откладывая их, видимо, на похороны. Единственное, на что мне приходится тратить деньги, это дорога до работы. И еще это Кити. Но моя девочка, при том, что она абсолютно материальна, не требует от меня дорогих подарков, роскошных букетов и походов в ресторан. Просто я люблю угощать ее фруктами или шоколадом, ведь она так любит все вкусненькое! Один раз мы с ней посидели в Макдональдсе… Но это не могло меня разорить! Я нищ, у меня долги. И никакого просвета не предвидится. Однако, надо разобраться, куда же все-таки исчезают мои деньги. Почему бабушка, пенсия которой просто ничтожна, умудряется еще, как фараон, на загробную жизнь откладывать, а я – не было такого, чтобы смог дотянуть до зарплаты, не занимая? С завтрашнего дня буду записывать все расходы. До копейки.»

Далее шли цифры. И эти цифры были не менее печальны:

– 10 Шоколадка для Кити

– 5 Жвачка

– 15 маршрутка

– 120 Отдал долг Диме.

Остаток: 60 рублей.

До зарплаты 8 дней минимум. Опять не хватит. Опять занимать. А ведь надо бы еще носки новые купить. Блин, придется пока без носков.

Следующая запись:

– 20 Подарок Кити

– 15 Немного еды домой

– 60 Посидели в кафе с Кити

Остаток: 25 рублей. И я еще не отдал долг 150 рублей за прошлый месяц!

Вот такие прискорбные и совершенно неромантичные «записки охотника» я обнаружил в той тетради. Да, с деньгами была беда. Прочтя эти записи, я живо вспомнил неприятные и тягостные ощущения, связанные с постоянной нехваткой денег. В те времена, чтобы чувствовать себя уверенно, нужно было получать 1000 долларов. Для человека несемейного более-менее приемлемая зарплата начиналась от 400 долларов. Я тогда получал 200. Этого было достаточно, чтобы не умереть с голоду, покупать раз в неделю мясо, раз в год – ботинки или несколько пар носков… Этого было достаточно, чтобы позволить себе быть человеком курящим и иногда потребляющим дешевую алкогольную продукцию. Но этого уже совершенно не хватало для того, чтобы быть человеком, у которого есть Женщина.

Но тогда я этого не понимал. Я почему-то думал, что деньги – это грязь. Что богатыми могут быть только жулики и бандиты. Я сидел с гордо поднятой головой и кропал свои вирши, в то время когда такие же молодые ребята, как я, работали на двух-трех работах, крутились и вертелись, как могли – кто во что горазд. Кто-то попался и посидел немного в местах не столь отдаленных, кто-то работал честно, но вложил всё во «Властелин», кто-то всё потерял чуть позже: в августе во время дефолта. Но как бы то ни было, в какой-то момент деньги у этих ребят были. Грязные или заработанные потом и кровью, но были. А у меня их не было ни в каком виде – ни в чистом, ни в грязном. И хотя я и испытывал некоторое неудобство, связанное с этим, попытаться как-то исправить ситуацию, поискать работу с более достойной зарплатой мне даже не приходило в голову…

Кити стала первым человеком на земле, которая заставила меня хотя бы задуматься о деньгах.

В один веселый предвесенний день я пришел на работу с солидной кожаной папкой. Папка досталась мне в наследство от деда, который был военным юристом. В этой папке когда-то могли быть важные секретные документы: показания свидетелей, компроматы на каких-то военноначальников, которых требовалось сместить с должности, зашифрованные данные о военном шпионаже. Черт знает, чем там занимался мой дед, полковник… Но а я был, как говорится, не летчик. В этой папке у меня хранились стихи. Двенадцать лучших стихотворений, переписанных каллиграфическим почерком. Когда-то Кити, проявив неожиданный интерес к моему творчеству, предложила набрать их на компьютере и распечатать. И вот я решил воспользоваться ее предложением. Утром я передал ей папку, и уже в обед получил ее обратно: Кити всё сделала в лучшем виде. Я ее сердечно поблагодарил и стал ждать от нее… чего-то еще. Чего же еще мне хотелось? Нетрудно догадаться, что, прежде всего, мне хотелось ее одобрения и восхищения.

Я дождался конца рабочего дня и зашел к ней.

– Кити, спасибо тебе большое. Компьютер – волшебная вещь. Да и принтер тоже. И ты – моя волшебница.

– Да не стоит благодарностей, Солнце. Только скажи, зачем тебе эти стихи?

– В смысле, зачем? А я же тебе говорил, этим летом я хочу попытаться поступить в Литературный институт…

– Ты это серьезно?

– Ну да. Кстати, как тебе стихи? Ты заметила, три из них посвящены тебе…

– Да? – она выглядела какой-то рассеянной. – Я, честно говоря, особо не вчитывалась. Автоматом всё напечатала. Некогда было…

– Давай, я тебе тогда оставлю почитать…

– Не стоит, Солнце. Потом как-нибудь. Сейчас работы много навалилось.

– А-а, понятно…

– Кстати, давно хотела тебя спросить, как ты думаешь: что мы с тобой кушать будем?

– В смысле…

– В прямом. Что сами кушать будем? Чем деток кормить? Одеваться будем или, как папуасы, голыми по Москве бегать? Или ты думаешь, меня устроит быть твоей любовницей? Конечно, еще месяца два-три можно пошалить, но потом-то что? Наверное, придется расстаться…

– Кити, только не это…

– Всю жизнь встречаться?

– Да нет же, мы должны быть вместе… до конца. Мы должны стать… семьей.

– Вот об этом и речь. А для семьи что нужно? Ты же понимаешь, что твоей нынешней зарплаты явно недостаточно, чтобы содержать семью. Я была уверена, что ты уже передумал идти в этот твой Литературный и ищешь что-нибудь посерьезней. Ну там, юридический или финансовый.

Я вообще не могу понять, что это за институт такой – Литературный. Чему там учат? Стихи писать? Ты и так умеешь. Но только что ими заработаешь?

Я потупил взгляд и робко проговорил:

– Ну, Илья Резник, я читал, на джипе ездит да еще с охраной.

– Да он же мафиозе! Ты посмотри на него – вылитый крестный отец. А стихи, это он так, в свое удовольствие пишет…

– Александр Шаганов…

– Алкаш.

– Иосиф Бродский получил нобелевскую премию…

– Потому что еврей и в Америку смылся.

– Кити, он не смывался! Его выставили!

– Да какая разница! Короче, Солнце, надеюсь, ты подумаешь над этим вопросом. Ты пойми, я не хочу тебя заставлять от чего-то отказываться, чем-то жертвовать ради меня. Просто я вижу, что ты пока витаешь в облаках и не совсем осознаешь, что такое семья. Сейчас я работаю, нам на двоих наших зарплат худо-бедно хватит. А когда я в декрет уйду, что мы будем есть? Рукописи?

– Да, Кити, как всегда, ты права. Тысячу раз права! Я, если честно, уже передумал поступать. Это я так, по инерции. Стихи, как курево – фиг отвыкнешь…

– Солнце, ты подумай как следует. Нужна ли тебе я? Ты же видишь, я женщина совершенно земная. О стихах и о картинах со мной не поговоришь. Буду часами на кухне сидеть, ногти красить, телек смотреть, три часа в ванне лежать: маски, кремы… все выходные – по магазинам. Чулочки, кофточки, колготки… И тебя заставлю одеться! Подумай, тебе это точно надо?

Я представил себе: Кити сидит на кухне, на лице маска из огурцов со сметаной, в волосах бигуди, на столе перед ней бесконечные баночки, бутылочки, пилочки, щипчики, крема, лосьоны, скарбы. Я же в это время в засаленном переднике возле плиты, потом у гладильной доски, потом с тазиком на балконе, потом со шваброй и с пылесосом… На какое-то мгновение сомнение закралось в мою голову, но это было лишь мгновение. Я посмотрел на ее лицо, на ее кожу. У нее была безупречно ухоженная кожа. И мне хотелось ее гладить и целовать бесконечно. Ее темно-русые вьющиеся волосы отливали серебром и на ощупь казались шелковыми… И вообще, она была такая маленькая, миленькая, сладенькая, вкусненькая… И я вдруг понял, что чаша весов уверенно и непоколебимо наклонилась в сторону этой маленькой хрупкой удивительной женщины, хотя на другой стороне были такие весомые и «тяжелые» аргументы, как Поэзия, Искусство, Свобода, Самопознание…

Еще месяц назад, если бы меня кто спросил: «Будешь ли ты готов оставить поэзию, если тебе повстречается женщина, которую ты полюбишь и если это будет обязательным условием для того, чтобы быть с ней?» Я бы рассмеялся этому человеку в лицо. Я бы ответил, что никогда не предам своих идеалов и никогда не сойду с выбранного пути.

Но теперь я уже не был уверен ни в чем: ни в своих поэтических талантах, ни в своих идеалах, ни в своем предназначении.

На следующий день я зашел к Кити в кабинет, полный решимости.

– Кити, я буду изучать финансы! Я хочу хоть немного в этом разобраться, а потом, если получится, поступлю на какие-нибудь курсы. Ты знаешь, я подумал: на институт потребуется слишком много времени. А мне, возможно, придется работать на двух или трех работах. Ну, чтобы мы, как папуасы, по улицам не бегали… Я же вообще ничего не знаю ни о бухгалтерии, ни об экономике… Думаю, курсы будет самое оно. Но я хотел сначала у тебя попросить… может, ты мне немного сама расскажешь, если будет время, или книжки какие-нибудь принесешь почитать, если у тебя есть… об этом – о финансах…

Ее реакцию на это заявление трудно передать словами. Сказать, что ее глаза заискрились, ничего не сказать. Сказать, что она посмотрела на меня счастливо и влюбленно, опять же, значит, ничего не сказать… Ради этого взгляда можно было бы пообещать и всё собрание сочинений Ленина наизусть выучить!

– Солнце, что это с тобой? Ты не заболел? – спросила она игривым тоном, искрясь от счастья.

– Нет, Кити. Я, кажется, начинаю выздоравливать. Благодаря тебе…

– Вот это очень хорошо. Я рада за тебя. Завтра принесу тебе что-нибудь почитать.

– Договорились, – я подскочил к ней, быстро обнял, поцеловал в шею и выскочил из ее кабинета.

На следующий день она мне принесла насколько брошюр. Что-то типа «Бухгалтерия для чайников», «Введение в экономику», я уже точно не помню. Я открыл первую страницу первой книги и начал читать. Дочитал до десятой страницы, понял, что ничего не понял. Начал читать заново, пытаясь хоть что-то понять. Но даже хоть что-то понять было крайне не просто. К вечеру я так устал и измучился, что когда Кити меня увидела, она тут же сочувственно пропела:

– Ой, да на тебе лица нет. Ты что, всё читал эти книжки?

– Да. Слушай, я не думал, что это так сложно. Я вообще ничего не понимаю… Когда я читал труды древних философов и средневековых алхимиков, мне кажется, было проще разобраться.

– Я тебя умоляю, Солнце! Ничего сложного тут нет. Уж поверь мне. Я в школе была далеко не отличницей. И математику не особо любила. Но, когда понадобилось, во всем разобралась. Это как читать научиться. Сначала ты зубришь буквы, потом год по складам читаешь. А потом, не задумываясь, читаешь бегло.

– М-да… Что ж, придется попотеть.

В этот вечер я провожал ее сквозь февральскую оттепель, провожал почти до самого дома. И у меня и у нее было великолепное настроение. Я беспрестанно хохмил, она смеялась над моими не всегда удачными шутками искренне, при этом я замечал, как красиво переливаются ее жемчужные зубки в свете вечерних фонарей. Она тоже шутила, и ее шутки казались мне так же неудержимо смешными. Да что там говорить! Просто в этот вечер мы были счастливы. Она в меня поверила. Она поверила, что я смогу стать для нее не только любимым человеком, но и надежным тылом. И мне оставалось лишь оправдать это доверие.

Всё выше и ярче над нами становится солнце!

Опаздывая на свидание, время несется.

И ветер доносит частицы грядущей весны.

И мысли, как стрелы, куда-то безудержно мчатся.

И бьются сосульки о землю – кому-то на счастье.

И снегу холодному снятся горячие сны…

Неудержимо приближался март. Дневные оттепели сменялись ночными заморозками. Серая мгла, неделями скрывавшая солнце, стала рушиться, как железный занавес. Солнце проглядывало всё чаще, и светило оно уже совсем не по-зимнему. И смотрело оно прямо в глаза, не стесняясь.

Я продолжал штудировать книги по финансам, которые мне приносила Кити. К своему удивлению я обнаружил, что многое из того, что было не понятно мне, было так же не понятно и ей. Я часто задавал ей вопросы по той или иной теме, но она не знала на них ответа. При этом она нисколько этого не стеснялась, говоря, что совсем не обязательно знать всё. Но совершенно необходимо безупречно знать «свой участок», как она выразилась.

Кроме того я обнаружил, что сам начинаю кое-что понимать: что-то поверхностно, что-то глубже. Но постепенно всё так или иначе становилось понятным.

Но стихи не отпускали меня. Я продолжал их писать, хотя уже и не в том невероятном количестве, как раньше. И я продолжал ходить раз в неделю к Александру Сергеевичу на подготовку к поступлению в ВУЗ. Тут я позволял себе двойной обман: Кити я не говорил, что продолжаю готовиться к поступлению в Литинститут, Александру Сергеевичу не говорил, что передумал поступать. Я так рассудил: если Кити меня бросит, если у нас что-то не заладится, тогда я всё-таки попытаюсь поступить в институт.

Сейчас, с высоты своего жизненного опыта, я уже точно знаю: такая раздвоенность и неопределенность неизбежно образуют в жизни трещину, которая потом расползается, ширится и, если совсем не повезет, может развалить здание жизни пополам и обрушить его. А если и повезет, залатать эту трещину будет практически невозможно, через нее постоянно будет сочиться вода, поступать холод, и всевозможные вредоносные твари будут беспрепятственно проникать вовнутрь.

Февраль – месяц короткий. Особенно, когда год не високосный. Потому не успел я оглянуться, как наступил март. И март понесся вперед неудержимо…

Март 1998

Фразу «сегодня за мной приедет муж» в марте я слышать от Кити перестал. Я еще какое-то время по привычке поглядывал в сторону окна, когда мы с ней болтали и целовались в ее маленькой вечерней комнатке, но чувство опасности полностью исчезло. Иногда мы и вовсе забывали закрыть жалюзи. Я как-то спросил ее: куда муж-то делся, почему перестал приезжать? Кити ответила, как обычно, не без юмора: «А ты что, соскучился? могу позвать…» Она сказала, что у него прибавилось работы, и он уже не успевает за ней заезжать. Однако, подозреваю, причина была в другом. Она просто запретила ему приезжать за ней, и он беспрекословно выполнял ее приказ.

К 8 марта я ей подарил букет цветов и почему-то колготки… Если честно, сейчас я постеснялся бы дарить женщине колготки. Даже самые дорогие и роскошные. Как-то это странно и не серьезно. Конечно, можно дарить женщинам и разноцветные чулочки с подвязками, и рваные колготки из секс-шопа, но не всем – только временным половым партнершам, с которыми нет ничего общего, кроме разнузданного аморального секса, и в любом случае не на 8 марта… Дарить колготки любимой женщине… Но тогда я не нашел ничего более удачного и к тому же, как всегда, был весьма ограничен в финансах. Однако Кити мой подарок ничуть не смутил. Она забрала колготки, а после праздников сообщила мне, что я каким-то чудесным образом угадал с размером, и колготки ей подошли идеально и очень понравились…

Дни летели. Баснословные дни. Вечерами мы сидели у нее в кабинете. Потом я провожал ее почти до дома. Когда она растворялась в вечерней мгле, я нырял в метро, потом летел к маршрутке, скорей, скорей домой! Тут же звонил телефон. Иногда я не успевал разуться, и трубку брала бабушка. Конечно, я знал, что бабушка скажет мне: «Это тебя», и посетует на то, что мне даже поужинать не дают. Но мне не хотелось ужинать. Мне хотелось ее. Только ее…