Текст книги "Нестор Махно. Именем революции. Маленькие рассказы о большом успехе"

71. Судьба соратников

Судьба ближайших соратников Нестора Ивановича Махно сложилась не менее трагично, чем его собственная.

Виктор Белаш, начальник штаба армии Махно, 17 июля 1921 года с отрядом в 700 человек отделился от отряда Махно и предпринял попытку пробиться на Кавказ, чтобы уйти из России через турецкую границу. 13 сентября отряд Белаша самораспустился, а сам бывший начштаба был арестован чекистами на Кубани. При аресте оказал сопротивление и был тяжело ранен.

В 1923 году Белаш был отпущен на поруки анархистов (в те времена деятельность анархистской партии ещё не была запрещена). Осел в Харькове, но в 1930 году был арестован за подготовку нелегального анархистского съезда. Стал сотрудничать с НКВД – в тюрьме Белаш написал пространные воспоминания о махновском движении. В 1932 году Белаша освободили и повторно арестовали 16 декабря 1937 года. Во время допроса в харьковской тюрьме 24 января измученный побоями и пытками Виктор Белаш умер…

Лев Николаевич Зиньковский, Лёва Задов, начальник контрразведки Махно. В 1924 году был заброшен румынской Сигуранцей на территорию СССР с диверсионными целями. Сдался советским властям и был принят в ОГПУ. Работал оперуполномоченным. 3 сентября 1937 года был арестован, как румынский шпион, и 25 сентября 1938 года расстрелян…

Учитель и единомышленник Нестора Махно Пётр Андреевич Аршинов оказался в эмиграции вместе с махновцами. В 1934 году с разрешения ЦК ВКП (б) вернулся в СССР. В 1938 году был арестован по обвинению в создании подпольной организации анархистов и расстрелян…

В 30-е годы советскими властями были уничтожены все соратники Махно. Уцелели лишь рядовые бойцы Повстанческой армии, да и то считанные единицы.

72. Махно и махновцы в советской пропаганде

Развёрнутая в советской печати и искусстве компания по дискредитации личности Нестора Махно дала свои плоды. В массовом сознании Махно – отвратительный тип, склонный к немотивированной жестокости, истерическим припадкам и непредсказуемым действиям. Предатель, путаник, палач. Пьяница, развратник и насильник. Кровавый убийца, смутьян, провокатор.

Как ни странно, но многое из перечисленного – правда. Дело лишь в акцентах и окружении Махно. Герои революции были не менее кровожадными, коварными и непредсказуемыми. Это первое. Второе – Махно не был предателем. Его предавали – это случалось очень часто. А его «предательство» было лишь реакцией на измену (прямую, наглую, нескрываемую) союзников.

Что касается чинимых Махно бесчинств и убийств… Революция не делается чистыми руками – это общеизвестная максима. Отсюда можно сделать вывод – революция никогда не делается людьми высокоморальными, безгрешными. Все революционеры – преступники, все повинны в людских страданиях и бесчисленных трагедиях. В этом смысле Махно не исключение, а один из многих.

Другое дело, что вместе с Махно были искажены и образы его сподвижников. Тот же Лёвка Задов в романе Алексея Толстого «Хождения по мукам» выглядит необыкновенным мерзавцем. А это был очень спокойный, хозяйственный и рассудительный человек. У тех, кто с ним имел дело, Задов оставлял положительное впечатление.

То же можно сказать о большинстве героев махновского движения. Во всяком случае, количество «отморозков» в среде махновцев было ничуть не больше, чем таковых же в среде большевиков… Даже, пожалуй, намного меньше.

73. В Румынии

Предусмотрительность румынских властей, отправивших махновцев под конвоем в Бухарест, оказалась не лишней. Москва настойчиво требовала выдачи Махно и его бойцов.

Оказаться на чужбине без средств к существованию – об этом Нестор Махно и подумать не мог. В лихое для него время Махно собрал несколько вёдер драгоценностей, изъятых в екатеринославском ломбарде и во время экспроприаций. Он приказал спрятать эти ценности «на чёрный день» в схронах. Но по гуляйпольским лесам уже рыскали красноармейские истребительные отряды. Ценности были перехвачены и изъяты. Но даже если бы что-то уцелело (слухи о необнаруженных кладах Махно ходят до сих пор), воспользоваться этим золотом Нестор Иванович всё равно бы не смог.

Их поселили в пригороде Бухареста на правах интернированных лиц. Единственное послабление было сделано батьке – в одном бараке с ним жила его супруга Галина. Питание было скудным, будущее – более чем туманным.

В конце концов, большинство махновцев решили сдаться советским властям, о чем и сообщили румынам. Их отвезли к советской границе и передали в руки властей. Некоторые из них вернулись в Гуляйполе, другие были заключены в тюрьмы и выпущены позже. В 1937—38 годах все они были расстреляны. Не выжил ни один. Но… это был их выбор.

Рядом с Махно, который очень тяжело отходил от последнего ранения, остались немногие. В их числе Лев Задов, который согласился сотрудничать с Сигуранцей.

74. Польский лагерь

От безысходности махновцы, не имевшие ни гроша за душой, предприняли несколько попыток набегов на соседние с Бухарестом румынские села, жители которых накатали жалобу в полицию. Румыны схватились за голову – этого им только не хватало.

Выход нашелся сам собой – принять Махно, его супругу и несколько ближайших сподвижников согласилась Польша. Остальные, как мы уже знаем, вернулись в Россию…

В Польшу Галина прибыла уже беременной. Хотя дела у семьи Махно шли худо, времени на личную жизнь было хоть отбавляй. Однако, ни в Румынии, ни в Польше у Махно не было никакого дела, которое позволило бы свести концы с концами. Нестор и Галина жили на крошечное пособие, которое им выплачивали как политическим беженцам. Денег не хватало даже на еду.

Поскольку Махно пребывал в депрессии и заниматься чем-либо не хотел, к действиям приступила сама Галина. Жили они под Варшавой в лагере для интернированных лиц. Режим был либеральный – Махно мог выходить в город, чем иногда пользовался, чтобы встретиться с некими загадочными людьми – как оказалось с петлюровцами, балаховцами и прочими представителями политически мертвых движений, пытавшихся перетащить Махно на свою сторону.

Галина же тайком от Нестора связалась с советским представительством и затеяла безнадёжную авантюру. В обмен на материальную поддержку она согласилась на то, чтобы Махно поднял в Восточной Галиции… антипольский мятеж. Цель – присоединение этого района к Советской Украине.

Закончилось все ужасно. 25 сентября 1923 года Махно, Галина и двое сподвижников Нестора Ивановича, выехавшие с ним в Польшу – Хмара и Дорошенко – были арестованы польскими властями.

75. Семья

Следствие длилось 2 месяца. Махно, который ничего не знал о переговорах Галины с агентами Москвы, был вне себя – он и не думал сотрудничать с Советами и строить козни против Польши. Война для него была закончена.

Но больше всего его бесило то, что он снова оказался в тюрьме. Варшавская цитадель мало походила на Бутырскую тюрьму. Здесь, в Европе, порядки были все же более либеральными. Нестор и Галина содержались в отдельных камерах, но Махно позволялось навещать жену. С товарищами по заключению он общался свободно – двери камер не запирались.

А потом Галину поместили в лазарет, где она благополучно родила девочку – единственную дочь Нестора Ивановича, получившую имя Лена и фамилию… Михненко. Возможно, Махно предвидел трудности, с которыми могла столкнуться его дочь в будущем. Возможно, даже предполагал, что она вернётся на родину.

Мать и дочь, действительно, вернулись в СССР. После войны, в 1945 году. И не по своей воле – их вывезли агенты НКВД, которые рыскали по всей Франции в поисках белогвардейских беженцев и бежавших от правосудия «врагов народа».

Рождение дочери осложнило положение Махно. От него требовали признательных показаний, от которых Махно категорически отказывался. Теперь в руках следствия был его маленький ребёнок. Махно боялся шантажа. Наверное, оценивал людей по себе.

76. Суд

Суд над Махно состоялся 27 ноября 1923 года. Нестору Ивановичу, Галине и двум их сотоварищам инкриминировался заговор против целостности Польши.

Но доказательная база обвинения была очень слаба – только слухи, и ни одного убедительного документа. Нестору же удалось доказать судье, что он не только не готовил какого-либо заговора, но даже не подозревал о такой возможности. О том, что Галина встречалась с московскими эмиссарами, Нестор, конечно же, умолчал.

Надежды на оправдательный приговор почти не было. Махно, конечно, догадывался, что в Польше судебная власть руководствуется несколько иными принципами, чем советские суды и, тем более, «суд» самого Махно в пору гуляйпольской вольницы. Собственно, там и суда-то никакого не было. Казнить или миловать решал сам Махно. Сам же зачастую и приводил приговор в исполнение – без разбирательства, адвокатов, свидетелей защиты. Пулю в лоб – и все дела.

Дело рассматривал суд присяжных, который вынес однозначное решение – не виновны. Ни Махно, ни его супруга, ни товарищи по оружию.

Махновцы были отпущены прямо в зале суда. Однако тут же угодили в руки полиции, которая препроводила всю компанию в Торунь – в городок в самом сердце Польши, на берегу Вислы. Таково было частное определение суда, решившего судьбу Махно на несколько месяцев вперёд.

В конце ноября Махно и Галина с маленьким ребёнком на руках прибыли к новому месту жительства.

77. Поселение

В постигших его неприятностей – в этом суде, в «изгнании» в польскую провинцию (а Махно воспринимал Торунь, как жуткую дыру, откуда его голос будет никому не слышен) – руку Москвы. И был обозлён. 23 декабря 1923 года Махно выступил с публичным заявлением о том, что он не сложил оружия и намерен продолжить борьбу с большевиками и Советской властью.

Это был акт отчаяния с признаками истерики, характерной для Махно. Он не просто злобствовал, он неистовствовал. И этим снова всё испортил.

В домик, в котором жили Махно, нагрянул наряд полиции. Махно и его супругу допросили, в доме произвели обыск. Оказалось, что выступление батьки не понравилось кому-то в польском правительстве. Воинственное заявление Махно было воспринято, как опасная провокация – отношения с Советами у Польши были, мягко говоря, натянутыми.

Нестор Иванович находился в изоляции от внешнего мира, но и сюда, в Торунь, доходили новости из Советской России. Из Германии и Франции приезжали единомышленники-анархисты и привозили с собой безрадостные известия о разгроме анархистского движения, о предательстве бывших союзников, о закате Гуляйполя и судьбе бывших махновцев, вернувшихся на Украину.

Махно затосковал. Его охватила дикая неуправляемая депрессия. Нестор Иванович ушел в себя, перестал с кем-либо общаться. На него снова накатили застарелые болезни. Спровоцированная простудой снова разыгралась чахотка. У Махно открылось кровохарканье.

78. Отчаяние

В апреле 1924 года психическое и физическое состояние Махно ухудшилось. Он стал раздражительным, кричал на Галину, не хотел видеть товарищей-анархистов. Закончилось это тем, что однажды утром его вытащили из петли…

Попытка Махно свести счёты с жизнью ужасно испугала Галину. Она боялась не столько за мужа и себя, сколько за маленькую дочь, которую нужно было выкормить и поставить на ноги. А семья к тому времени почти голодала. Питались очень скудно, жили без самого необходимого.

Хуже всего было то, что Махно утратил волю к жизни. И внушить ему хотя бы тень оптимизма казалось невыполнимой, нереальной задачей. К этим неприятностям добавилась ещё и депортация семьи в Данциг. Встревоженные попыткой самоубийства (Махно фигура заметная, в случае чего хлопот не оберёшься) польские власти перевезли Махно и поместили под надзор полиции.

Этот переезд не улучшил положения опального батьки, но хотя бы дал возможность общаться с эмигрантами-анархистами. Данциг был большим портовым городом, добраться в который было проще, чем в захолустную Торунь.

К концу лета 1924 года Махно понял, что Польша ему ужасно надоела. И что он должен быть в Европе, в месте, где происходили, на его взгляд, главные события. И где, что наиболее важно, сосредоточился весь цвет анархистской эмиграции. Махно списался с берлинскими анархистами и стал добиваться от польских властей разрешения на выезд.

79. Германия

В Германии Махно прожил лишь несколько месяцев. Власти страны с подозрением относились к такого рода политическим беженцам, полагая, что от них может исходить опасность смуты. Поэтому большинство анархистов сосредоточилось во Франции, которая к революционерам традиционно относилась с большой терпимостью. Собственно, можно сказать, что все европейские революции ХХ века вызрели в Париже и его окрестностях.

Однако, на переезд в Париж, куда Махно активно зазывал Пётр Аршинов, нужны были деньги. А у Нестора Ивановича не было ни гроша и, что ещё хуже, никакой профессии. Умело управляя бригадой и целой армией, он не умел ничего делать руками. Галя торговала на берлинских улицах всякой мелочью. А Махно угрюмо слонялся по городу в поисках случайного заработка. Но напрасно. Его единственной добычей были жалкие гроши помощи от анархистских эмигрантских организаций, которые сами влачили жалкое существование.

Однако, он искренне верил – как верили все беженцы из Советской России – что «его дело живёт», что «все ещё не кончено», и что «борьба продолжается». Эта иллюзия политической деятельности позволяла не сойти с ума и выдержать ту жуткую нищету, в которую погружалась семья Махно.

В апреле 1925 года Махно получил от Аршинова кое-какие деньги. Добился через посольство Франции визы на въезд. Собрал нехитрые пожитки и отправился вместе с семьёй в страну, которой суждено было стать последней в его сумбурной жизни.

80. Франция

Этот девятилетний период жизни Махно – с апреля 1925-го по июль 1934 года стал для Нестора Ивановича самым тяжёлым. Словно наступило время расплаты за ошибки и преступления, совершённые им за годы Гражданской войны. Недавно ещё безраздельный властитель, обладающий, практически, диктаторскими полномочиями, вершитель судеб, судья и палач в одном лице, Махно вдруг стал нищим и немощным. Совершенно ничтожная фигура, неспособная прокормить даже себя самого.

Во Франции он жил среди таких же эмигрантов-анархистов, но в отличие от большинства из них за плечами имел и опыт власти, и успех, и деньги. Тем горше было его падение. Тем безнадёжней выглядело существование.

Положение Нестора Ивановича и Галины Андреевны осложнялось незнанием языка. И если Галя выучила несколько расхожих фраз, позволяющих общаться с французами на их языке, Махно по-французски был, что называется, «не в зуб ногой». Оказавшись в незнакомом районе Парижа (а семья Махно жила в рабочем пригороде), Нестор не мог спросить дорогу. Не мог купить круассан или чашку кофе – продавцы парижских кофеен его «птичьего» языка не понимали.

Во Франции Махно покупал лишь русские эмигрантские газеты, не посещал музеев и библиотек, жил достаточно замкнуто, общаясь лишь со своими. С таким же успехом Махно мог бы уехать в какую-нибудь африканскую страну. Его мир сократился до нескольких десятков человек и той каморки, которую трудно было назвать нормальной квартирой.

81. Париж

Вообще-то Венсенн, пригород Парижа, был резиденцией французских королей. Но для Нестора Махно это было место, где жили рабочие здешних машиностроительного и химического заводов. Совершенно два разных города под одним названием. Средоточие роскоши и ужасающей бедности.

Аршинов помог снять Махно крошечную квартиру, в которой из мебели были лишь пара лежанок и убогий стол. Это и было все имущество Нестора Махно, которое, впрочем, ему не принадлежало.

Поначалу семейство Махно существовало на вспомоществования анархических организаций и политических кружков иного толка. Интерес к Махно проявили, к примеру, врангелевцы, что вызвало у Нестора Ивановича удивление. Иногда перепадало от гуманитарных организаций, осуществлявших продовольственную и скромную денежную помощь всем без разбору.

Потом интерес к беженцам понемногу угас. Русские эмигранты стали лишь частью огромного сообщества людей без родины. И каждый выживал, полагаясь на собственные силы.

Это было время, когда генералы служили в ресторанах швейцарами, писатели – таксистами, философы – дворниками. Когда русские княгини торговали на парижских улицах выращенной на подоконниках петрушкой (не подозревая, что французы петрушку в пищу почти не употребляют). Когда вчерашние казаки рядились под цыган, исполняя в кабаках заунывные жалобные песни.

Махно ещё был героем. Или бывшим героем. Кто-то о нём ещё помнил.

82. Убийство Петлюры

В мае 1926 года Нестор Махно, принимавший участие в акциях анархистского «Черного Интернационала», публиковавший свои статьи в эмигрантском журнале «Дело труда», получил неожиданное предложение… убить Симона Петлюру.

Предложение исходило от Самуила Шварцбада, украинского еврея, знакомого Нестора Махно. Шварцбад напирал на то, что Петлюра повинен в смерти тысяч мирных людей. Сам Шварцбад потерял при еврейском погроме всю семью – 15 родственников.

Это убийство могло бы всколыхнуть эмигрантский мир и… погубить Махно. А запал у батьки был уже не тот, что прежде. И думать приходилось не только о себе, но и о дочери, в которой Нестор Иванович не чаял души.

Махно от участия в покушении отказался. 25 мая 1926 года в Париже Симон Петлюра был застрелен тем самым Самуилом Шварцбадом. Суд присяжных убийцу оправдал…

Этот случай показал – батько Махно сильно изменился. Во время гуляйпольской вольницы, в разгар Гражданской войны, Махно терпеть не мог «пустой говорильни», всякого рода собраний, съездов, политических дискуссий. Он был человеком действия, «чернорабочим» революции. Здесь же в Париже он занимался именно «говорильней». И на решительные действия был уже неспособен.

Прозрел? Нет, просто устал. Растратил силы. И, наверное, разуверился. Во всяком случае в его статьях и книгах, написанных в последний период жизни, уже нет той воинственности и безапелляционности анархиста батьки Махно.

83. Маляр

Постоянного заработка у Нестора Ивановича не было. Когда заканчивались подачки от анархистских организаций, Махно слонялся по Парижу, заходил на предприятия, заглядывал в мастерские. Устроиться на работу он мог только туда, где говорили по-русски. А в Париже этот язык был, понятное дело, не в чести.

Ему удалось пристроиться на одной из киностудий столяром. Но столяр из него был неважный – для возведения декораций нужен был профессионал. Махно уволили.

Потом он работал маляром – красил дома и выполнял другую работу. В этом качестве удалось продержаться дольше. Но и это пришлось оставить – батьку донимали застарелые раны и вновь открывшийся туберкулёз. Испарения краски, работа на открытом воздухе приводили к тяжёлым приступам. Батько простужался, надрывно кашлял, приходилось ложиться в больницу.

Он занялся плетением каких-то ничтожных, примитивных тапочек, которые Галина пыталась продавать на улице. Доходов тапочки приносили жалкие гроши, прокормиться на которые мог разве что отъявленный аскет. А Нестору по его болезни нужны были молоко и усиленное питание.

В семье подрастала дочка. Её нужно было устраивать в школу, покупать одежду, книжки. Кормить, наконец.

Обстановка в семье накалялась. Галина упрекала мужа в бессилии, в неспособности содержать семью. Махно сердился, но помалкивал. А что он мог ответить?

Кстати, соседи Махно говорили о Несторе Ивановиче, как о человеке тихом, скромном, миролюбивом. Он разговаривал негромким мягким тенорком. Никогда не выходил из себя. Смущенно улыбался.

В сорок лет этот лев превратился в кролика.

84. Журналист

Его боевой дух просыпался только на страницах анархистского журнала «Дело труда». Здесь Махно публиковал статьи и очерки на политические темы – как обустроить Россию, как бороться с большевиками, как вернуть страну в лоно «классического анархизма». Безумные темы, беспомощные материалы. Похоже, сам Махно и его товарищи уже не верили в возможность реанимировать революцию.

Этот журнал, взявший на себя звание «главного издания анархистов в эмиграции», совсем не приносил дохода. Статьи печатались на безгонорарной основе. А сам журнал распространялся среди анархистов, которым платить было нечем. В результате редакции приходилось тратить на издание пожертвования сочувствующих (которые лучше было бы отдать нуждающимся эмигрантам), а о самоокупаемости издания лишь мечтать.

Каким Махно был журналистом? Средним. Спокойный, убедительный слог (возможно, в редакции журнала были неплохие редакторы). Последовательное изложение мысли. Никакого экстремизма.

Сегодня его статьи интересны разве что историкам и убеждённым сторонникам анархической идеи (таковых, как ни странно, хватает). Но сам факт, конечно, вызывает любопытство. Статьи написаны человеком, который закончил два класса начальной школы. Его университетами была тюрьма, да сама жизнь.

А в анархистской среде о Махно стали забывать в 30-е годы.