Текст книги "Дедушка Мазай и зайцы. Стихотворения. Поэмы"

XVI

 
Морозно. Равнины белеют под снегом,
           Чернеется лес впереди,
Савраска плетётся ни шагом, ни бегом,
           Не встретишь души на пути.
 
 
Как тихо! В деревне раздавшийся голос
           Как будто у самого уха гудёт,
О корень древесный запнувшийся полоз
Стучит и визжит, и за сердце скребёт.
 
 
Кругом – поглядеть нету мочи,
           Равнина в алмазах блестит…
У Дарьи слезами наполнились очи —
           Должно быть, их солнце слепит…
 

XVII

 
В полях было тихо, но тише
В лесу и как будто светлей.
Чем дале – деревья всё выше,
А тени длинней и длинней.
 
 
Деревья, и солнце, и тени,
И мёртвый, могильный покой…
Но – чу! заунывные пени,
Глухой, сокрушительный вой!
 
 
Осилило Дарьюшку горе,
И лес безучастно внимал,
Как стоны лились на просторе
И голос рвался и дрожал.
 
 
И солнце, кругло́ и бездушно,
Как жёлтое око совы,
Глядело с небес равнодушно
На тяжкие муки вдовы.
 
 
И много ли струн оборвалось
У бедной крестьянской души,
Навеки сокрыто осталось
В лесной нелюдимой глуши.
 
 
Великое горе вдовицы
И матери малых сирот
Подслушали вольные птицы,
Но выдать не смели в народ…
 

XVIII

 
Не псарь по дубровушке трубит,
Гогочет, сорви-голова, —
Наплакавшись, колет и рубит
Дрова молодая вдова.
 
 
Срубивши, на дровни бросает —
Наполнить бы ей поскорей,
И вряд ли сама замечает,
Что слёзы всё льют из очей:
 
 
Иная с ресницы сорвётся
И на снег с размаху падёт —
До самой земли доберётся,
Глубокую ямку прожжёт;
 
 
Другую на дерево кинет,
На плашку, – и смотришь, она
Жемчужиной крупной застынет —
Бела и кругла и плотна.
 
 
А та на глазу поблистает,
Стрелой по щеке побежит,
И солнышко в ней поиграет…
Управиться Дарья спешит,
 
 
Знай рубит, – не чувствуя стужи,
Не слышит, что ноги знобит,
И, полная мыслью о муже,
Зовёт его, с ним говорит…
 

XIX

 
……………………………………………..
……………………………………………..
«Голубчик! красавицу нашу
Весной в хороводе опять
Подхватят подруженьки Машу
И станут на ручках качать!
 
 
           Станут качать,
           Кверху бросать,
           Маковкой звать,
           Мак отряхать!
 
 
Вся раскраснеется наша
Маковым цветиком Маша
С синими глазками, с русой косой!
 
 
Ножками бить и смеяться
Будет… а мы-то с тобой,
Мы на неё любоваться
Будем, желанный ты мой!..
 

XX

 
Умер, не дожил ты веку,
Умер и в землю зарыт!
 
 
Любо весной человеку!
Солнышко ярко горит.
Солнышко всё оживило,
Божьи открылись красы,
Поле сохи запросило,
Травушки просят косы,
 
 
           Рано я, горькая, встала,
Дома не ела, с собой не брала,
           До ночи пашню пахала,
           Ночью я косу клепала,
           Утром косить я пошла…
 
 
Крепче вы, ноженьки, стойте!
Белые руки, не нойте!
           Надо одной поспевать!
 
 
В поле одной-то надсадно,
В поле одной неповадно,
           Стану я милого звать!
 
 
Ладно ли пашню вспахала?
Выди, родимый, взгляни!
Сухо ли сено убрала?
Прямо ли стоги сметала?..
Я на граблях отдыхала
Все сенокосные дни!
 
 
Некому бабью работу поправить!
Некому бабу на разум поставить…
 

XXI

 
Стала скотинушка в лес убираться,
Стала рожь-матушка в колос метаться,
           Бог нам послал урожай!
Нынче солома по грудь человеку,
Бог нам послал урожай!
Да не продлил тебе веку, —
Хочешь не хочешь, одна поспевай!..
 
 
Овод жужжит и кусает,
Смертная жажда томит,
Солнышко серп нагревает,
Солнышко очи слепит,
Жжёт оно голову, плечи,
Ноженьки, рученьки жжёт,
Изо ржи, словно из печи,
Тоже теплом обдаёт,
Спинушка ноет с натуги,
Руки и ноги болят,
Красные, жёлтые круги
Перед очами стоят…
Жни-дожинай поскорее,
Видишь – зерно потекло…
 
 
Вместе бы дело спорее,
Вместе повадней бы шло…
 

XXII

 
Сон мой был в руку, родная!
Сон перед Спасовым днём.
В поле заснула одна я
После полудня, с серпом.
Вижу – меня оступает
Сила – несметная рать, —
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает.
Думала я убежать,
Да не послушались ноги.
Стала просить я помоги,
Стала я громко кричать.
 
 
Слышу, земля задрожала —
Первая мать прибежала,
Травушки рвутся, шумят —
Детки к родимой спешат.
Шибко без ветру не машет
Мельница в поле крылом:
Братец идёт да приляжет,
Свёкор плетётся шажком.
Все прибрели, прибежали,
Только дружка одного
Очи мои не видали…
Стала я кликать его:
«Видишь – меня оступает
Сила – несметная рать, —
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает:
Что не идёшь выручать?..»
Тут я кругом огляделась —
Господи! Что куда делось?
Что это было со мной?..
Рати тут нет никакой!
Это не люди лихие,
Не бусурманская рать —
Это колосья ржаные,
Спелым зерном налитые,
Вышли со мной воевать!
 
 
Машут, шумят, наступают,
Руки, лицо щекотят,
Сами солому под серп нагибают —
Больше стоять не хотят!
 
 
Жать принялась я проворно,
Жну, а на шею мою
Сыплются крупные зёрна —
Словно под градом стою!
 
 
Вытечет, вытечет за ночь
Вся наша матушка-рожь…
Где же ты, Прокл Севастьяныч?
Что пособлять не идёшь?..
 
 
Сон мой был в руку, родная!
Жать теперь буду одна я.
 
 
Стану без милого жать,
Снопики крепко вязать,
В снопики слёзы ронять!
 
 
Слёзы мои не жемчужны,
Слёзы горюшки-вдовы,
Что же вы господу нужны,
Чем ему дороги вы?..
 

XXIII

 
«Долги вы, зимние ноченьки,
Скучно без милого спать,
Лишь бы не плакали оченьки,
Стану полотна я ткать.
 
 
Много натку я полотен,
Тонких добротных новин,
Вырастет крепок и плотен,
Вырастет ласковый сын.
 
 
Будет по нашему месту
Он хоть куда женихом,
Высватать парню невесту
Сватов надёжных пошлём…
 
 
Кудри сама расчесала я Грише,
Кровь с молоком наш сынок-первенец,
Кровь с молоком и невеста… Иди же!
Благослови молодых под венец!..
 
 
Этого дня мы как праздника ждали,
Помнишь, как начал Гришуха ходить,
Целую ноченьку мы толковали,
           Как его будем женить,
Стала на свадьбу копить понемногу…
           Вот – дождались, слава богу!
 
 
           Чу, бубенцы говорят!
           Поезд вернулся назад,
           Выди навстречу проворно —
Пава-невеста, соколик-жених! —
           Сыпь на них хлебные зёрна,
           Хмелем осыпь молодых!..»
 

XXIV

 
«Стадо у лесу у тёмного бродит,
Лыки в лесу пастушёнко дерёт,
Из лесу серый волчище выходит.
           Чью он овцу унесёт?
 
 
Чёрная туча, густая-густая,
Прямо над нашей деревней висит,
Прыснет из тучи стрела громовая,
           В чей она дом сноровит?
 
 
Вести недобрые ходят в народе,
Парням недолго гулять на свободе,
           Скоро – рекрутский набор!
 
 
Наш-то молодчик в семье одиночка,
Всех у нас деток Гришуха да дочка.
           Да голова у нас вор —
           Скажет: мирской приговор!
 
 
Сгибнет ни за́ что ни про́ что детина,
Встань, заступись за родимого сына!
 
 
           Нет, не заступишься ты!..
Белые руки твои опустились,
Ясные очи навеки закрылись…
           Горькие мы сироты!..
 

XXV

 
Я ль не молила Царицу Небесную?
           Я ли ленива была?
Ночью одна по икону чудесную
           Я не сробела – пошла,
 
 
Ветер шумит, наметает сугробы.
Месяца нет – хоть бы луч!
На́ небо глянешь – какие-то гробы,
Цепи да гири выходят из туч…
 
 
Я ли о нём не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!
 
 
Звёздочки будут у ночи,
Будет ли нам-то светлей?..
Заяц спрыгну́л из-под кочи,
Заинька, стой! не посмей
Перебежать мне дорогу!
 
 
В лес укатил, слава Богу…
К полночи стало страшней, —
 
 
Слышу, нечистая сила
Залотошила, завыла,
           Заголосила в лесу.
 
 
Что мне до силы нечистой?
Чур меня! Деве Пречистой
           Я приношенье несу!
 
 
Слышу я конское ржанье,
Слышу волков завыванье,
           Слышу погоню за мной, —
 
 
Зверь на меня не кидайся!
Лих человек не касайся,
           Дорог наш грош трудовой!
 

* * *

 
Лето он жил работаючи,
Зиму не видел детей,
Ночи о нём помышляючи,
           Я не смыкала очей.
 
 
Едет он, зябнет… а я-то, печальная,
           Из волокнистого льну,
Словно дорога его чужедальная,
           Долгую нитку тяну.
 
 
Веретено моё прыгает, вертится,
           В пол ударяется.
Проклушка пеш идёт, в рытвине крестится,
К возу на горочке сам припрягается.
 
 
Лето за летом, зима за зимой,
Этак-то мы раздобылись казной!
 
 
Милостив буди к крестьянину бедному,
           Господи! всё отдаём,
Что по копейке, по грошику медному
           Мы сколотили трудом!..
 

XXVI

 
Вся ты, тропинка лесная!
Кончился лес.
К утру звезда золотая
С Божьих небес
Вдруг сорвалась – и упала,
Дунул Господь на неё,
Дрогнуло сердце моё:
Думала я, вспоминала —
Что́ было в мыслях тогда,
Как покатилась звезда?
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь идти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду…
 
 
Нет! не попустит Царица Небесная!
Даст исцеленье икона чудесная!
 
 
Я осенилась крестом
И побежала бегом…
 
 
           Сила-то в нём богатырская,
Милостив Бог, не умрёт…
Вот и стена монастырская!
           Тень уж моя головой достаёт
           До монастырских ворот.
 
 
Я поклонилася зе́мным поклоном,
           Стала на ноженьки, глядь —
Ворон сидит на кресте золочёном,
           Дрогнуло сердце опять!
 

XXVII

 
     Долго меня продержали —
Схимницу сёстры в тот день погребали.
 
 
     Утреня шла,
Тихо по церкви ходили монашины,
В чёрные рясы наряжены,
Только покойница в белом была:
Спит – молодая, спокойная,
Знает, что будет в раю.
Поцеловала и я, недостойная,
     Белую ручку твою!
В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты меж сестёр словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.
 
 
В ручках чернеются чётки,
Писаный венчик на лбу.
Чёрный покров на гробу —
Этак-то ангелы кротки!
 
 
Молви, касатка моя,
Богу святыми устами,
Чтоб не осталася я
Горькой вдовой с сиротами!
 
 
Гроб на руках до могилы снесли,
С пеньем и плачем её погребли.
 

XXVIII

 
Двинулась с миром икона святая,
Сёстры запели, её провожая,
           Все приложилися к ней.
 
 
Много владычице было почёту:
Старый и малый бросали работу,
           Из деревень шли за ней.
 
 
К ней выносили больных и убогих…
Знаю, владычица! знаю: у многих
Ты осушила слезу…
 
 
Только ты милости к нам не явила!
……………………………………………………..
……………………………………………………..
Господи! сколько я дров нарубила!
           Не увезёшь на возу…»
 

XXIX

 
Окончив привычное дело,
На дровни поклала дрова,
За вожжи взялась и хотела
Пуститься в дорогу вдова.
 
 
Да вновь пораздумалась, стоя,
Топор машинально взяла
И, тихо, прерывисто воя,
К высокой сосне подошла.
 
 
Едва её ноги держали,
Душа истомилась тоской,
Настало затишье печали —
Невольный и страшный покой!
 
 
Стоит под сосной чуть живая,
Без думы, без стона, без слёз.
В лесу тишина гробовая —
День светел, крепчает мороз.
 

XXX

 
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи —
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
 
 
Глядит – хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?
 
 
Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?
 
 
Идёт – по деревьям шагает,
Трещит по замёрзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.
 
 
Дорога везде чародею,
Чу! ближе подходит, седой.
И вдруг очутился над нею,
Над самой её головой!
 
 
Забравшись на со́сну большую,
По веточкам палицей бьёт
И сам про себя удалую,
Хвастливую песню поёт:
 

XXXI

 
«Вглядись, молодица, смелее,
Каков воевода Мороз!
Навряд тебе парня сильнее
И краше видать привелось?
 
 
Метели, снега и туманы
Покорны морозу всегда,
Пойду на моря-окияны —
Построю дворцы изо льда.
 
 
Задумаю – реки большие
Надолго упрячу под гнёт,
Построю мосты ледяные,
Каких не построит народ.
 
 
Где быстрые, шумные воды
Недавно свободно текли, —
Сегодня прошли пешеходы,
Обозы с товаром прошли.
 
 
Люблю я в глубоких могилах
Покойников в иней рядить,
И кровь вымораживать в жилах,
И мозг в голове леденить.
 
 
На горе недоброму вору,
На страх седоку и коню,
Люблю я в вечернюю пору
Затеять в лесу трескотню.
 
 
Бабёнки, пеняя на леших,
Домой удирают скорей.
А пьяных, и конных, и пеших
Дурачить ещё веселей.
 
 
Без мелу всю выбелю рожу,
А нос запылает огнём,
И бороду так приморожу
К вожжам – хоть руби топором!
 
 
Богат я, казны не считаю,
А всё не скудеет добро;
Я царство моё убираю
В алмазы, жемчу́г, серебро.
 
 
Войди в моё царство со мною
И будь ты царицею в нём!
Поцарствуем славно зимою,
А летом глубоко уснём.
 
 
Войди! приголублю, согрею,
Дворец отведу голубой…»
И стал воевода над нею
Махать ледяной булавой.
 

XXXII

 
«Тепло ли тебе, молодица?» —
С высокой сосны ей кричит.
«Тепло!» – отвечает вдовица,
Сама холодеет, дрожит.
 
 
Морозко спустился пониже,
Опять помахал булавой
И шепчет ей ласковей, тише:
«Тепло ли?..» – «Тепло, золотой!»
 
 
Тепло – а сама коченеет.
Морозко коснулся её:
В лицо ей дыханием веет
И иглы колючие сеет
С седой бороды на неё.
 
 
И вот перед ней опустился!
«Тепло ли?» – промолвил опять
И в Проклушку вдруг обратился,
И стал он её целовать.
 
 
В уста её, в очи и плечи
Седой чародей целовал
И те же ей сладкие речи,
Что милый о свадьбе, шептал.
 
 
И так-то ли любо ей было
Внимать его сладким речам,
Что Дарьюшка очи закрыла,
Топор уронила к ногам,
 
 
Улыбка у горькой вдовицы
Играет на бледных губах,
Пушисты и белы ресницы,
Морозные иглы в бровях…
 

XXXIII

 
В сверкающий иней одета,
Стоит, холодеет она,
И снится ей жаркое лето —
Не вся ещё рожь свезена,
 
 
Но сжата, – полегче им стало!
Возили снопы мужики,
А Дарья картофель копала
С соседних полос у реки.
 
 
Свекровь её тут же, старушка,
Трудилась; на полном мешке
Красивая Маша, резвушка,
Сидела с морковкой в руке.
 
 
Телега, скрыпя, подъезжает —
Савраска глядит на своих,
И Проклушка крупно шагает
За возом снопов золотых.
 
 
«Бог помочь! А где же Гришуха?» —
Отец мимоходом сказал.
«В горохах», – сказала старуха.
«Гришуха!» – отец закричал,
 
 
На небо взглянул. «Чай, не рано?
Испить бы…» – Хозяйка встаёт
И Проклу из белого жбана
Напиться кваску подаёт.
 
 
Гришуха меж тем отозвался:
Горохом опутан кругом,
Проворный мальчуга казался
Бегущим зелёным кустом.
 
 
«Бежит!.. у!.. бежит, пострелёнок,
Горит под ногами трава!» —
Гришуха чёрен, как галчонок,
Бела лишь одна голова.
 
 
Крича, подбегает вприсядку
(На шее горох хомутом).
Попотчевал баушку, матку,
Сестрёнку – вертится вьюном!
 
 
От матери молодцу ласка,
Отец мальчугана щипнул;
Меж тем не дремал и савраска:
Он шею тянул да тянул,
 
 
Добрался, – оскаливши зубы,
Горох аппетитно жуёт
И в мягкие добрые губы
Гришухино ухо берёт…
 

XXXIV

 
Машутка отцу закричала:
«Возьми меня, тятька, с собой!» —
Спрыгну́ла с мешка – и упала,
Отец её поднял. «Не вой!
 
 
Убилась – неважное дело!..
Девчонок ненадобно мне,
Ещё вот такого пострела
Рожай мне, хозяйка, к весне!
 
 
Смотри же!..» Жена застыдилась:
«Довольно с тебя одного!»
(А знала, под сердцем уж билось
Дитя…)«Ну! Машук, ничего!»
 
 
И Проклушка, став на телегу,
Машутку с собой посадил.
Вскочил и Гришуха с разбегу,
И с грохотом воз покатил.
 
 
Воробушков стая слетела
С снопов, над телегой взвилась.
И Дарьюшка долго смотрела,
От солнца рукой заслонясь,
 
 
Как дети с отцом приближались
К дымящейся риге своей,
И ей из снопов улыбались
Румяные лица детей…
 
 
Чу, песня! знакомые звуки!
Хорош голосок у певца…
Последние признаки муки
У Дарьи исчезли с лица,
 
 
Душой улетая за песней,
Она отдалась ей вполне…
Нет в мире той песни прелестней,
Которую слышим во сне!
 
 
О чём она – Бог её знает!
Я слов уловить не умел,
Но сердце она утоляет,
В ней дольнего счастья предел.
 
 
В ней кроткая ласка участья,
Обеты любви без конца…
Улыбка довольства и счастья
У Дарьи не сходит с лица.
 

XXXV

 
Какой бы ценой ни досталось
Забвенье крестьянке моей,
Что нужды? Она улыбалась.
Жалеть мы не будем о ней.
 
 
Нет глубже, нет слаще покоя,
Какой посылает нам лес,
Недвижно бестрепетно стоя
Под холодом зимних небес.
 
 
Нигде так глубоко и вольно
Не дышит усталая грудь,
И ежели жить нам довольно,
Нам слаще нигде не уснуть!
 

XXXVI

 
Ни звука! Душа умирает
Для скорби, для страсти. Стоишь
И чувствуешь, как покоряет
Её эта мёртвая тишь.
 
 
Ни звука! И видишь ты синий
Свод неба, да солнце, да лес,
В серебряно-матовый иней
Наряженный, полный чудес,
 
 
Влекущий неведомой тайной,
Глубоко-бесстрастный… Но вот
Послышался шорох случайный —
Вершинами белка идёт.
 
 
Ком снегу она уронила
На Дарью, прыгну́в по сосне.
А Дарья стояла и стыла
В своём заколдованном сне…
 

Русские женщины. Княгиня Трубецкая

 
Покоен, прочен и лего́к
На диво слаженный возок;
 
 
Сам граф-отец не раз, не два
Его попробовал сперва.
 
 
Шесть лошадей в него впрягли,
Фонарь внутри его зажгли.
 
 
Сам граф подушки поправлял,
Медвежью полость в ноги стлал.
 
 
Творя молитву, образок
Повесил в правый уголок.
И – зарыдал… Княгиня-дочь…
Куда-то едет в эту ночь…
 

I

 
«Да, рвём мы сердце пополам
Друг другу, но, родной,
Скажи, что ж больше делать нам?
Поможешь ли тоской!
Один, кто мог бы нам помочь
Теперь… Прости, прости!
Благослови родную дочь
И с миром отпусти!
 

II

 
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы! надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далёкой стороне…
Не плачу я, но не легко
С тобой расстаться мне!
 

III

 
О, видит Бог!.. Но долг другой,
И выше и трудней,
Меня зовёт… Прости, родной!
Напрасных слёз не лей!
Далёк мой путь, тяжёл мой путь,
Страшна судьба моя,
Но сталью я одела грудь…
Гордись – я дочь твоя!
 

IV

 
Прости и ты, мой край родной,
Прости, несчастный край!
И ты… о город роковой,
Гнездо царей… прощай!
Кто видел Лондон и Париж,
Венецию и Рим,
Того ты блеском не прельстишь,
Но был ты мной любим.
 

V

 
Счастливо молодость моя
Прошла в стенах твоих,
Твои балы любила я,
Катанья с гор крутых,
 
 
Любила плеск Невы твоей
В вечерней тишине
И эту площадь перед ней
С героем на коне…
 

VI

 
Мне не забыть… Потом, потом
Расскажут нашу быль…
А ты будь проклят, мрачный дом,
Где первую кадриль
Я танцевала… Та рука
Досель мне руку жжёт…
Ликуй……………………………………………
……………………………………………………».
 

* * *

 
Покоен, прочен и лего́к,
Катится городом возок.
 
 
Вся в чёрном, мертвенно бледна,
Княгиня едет в нём одна,
 
 
А секретарь отца (в крестах,
Чтоб наводить дорогой страх)
 
 
С прислугой скачет впереди…
Свища бичом, крича: «Пади!»
 
 
Ямщик столицу миновал…
Далёк княгине путь лежал.
 
 
Была суровая зима…
На каждой станции сама
 
 
Выходит путница: «Скорей
Перепрягайте лошадей!»
 
 
И сыплет щедрою рукой
Червонцы челяди ямской.
 
 
Но труден путь! В двадцатый день
Едва приехали в Тюмень.
 
 
Ещё скакали десять дней,
«Увидим скоро Енисей, —
 
 
Сказал княгине секретарь. —
Не ездит так и государь!..»
 

* * *

 
Вперёд! Душа полна тоски,
Дорога всё трудней,
Но грёзы мирны и легки —
Приснилась юность ей.
Богатство, блеск! Высокий дом
На берегу Невы,
Обита лестница ковром,
Перед подъездом львы,
Изящно убран пышный зал,
Огнями весь горит.
О радость! нынче детский бал,
Чу! музыка гремит!
Ей ленты алые вплели
В две русые косы,
Цветы, наряды принесли
Невиданной красы.
Пришёл папаша – сед, румян, —
К гостям её зовёт.
«Ну, Катя! чудо-сарафан!
Он всех с ума сведёт!»
Ей любо, любо без границ.
Кружится перед ней
Цветник из милых детских лиц,
Головок и кудрей.
Нарядны дети, как цветы,
Нарядней старики:
Плюмажи, ленты и кресты,
Со звоном каблуки…
Танцует, прыгает дитя,
Не мысля ни о чём,
И детство резвое шутя
Проносится… Потом
Другое время, бал другой
Ей снится: перед ней
Стоит красавец молодой,
Он что-то шепчет ей…
Потом опять балы, балы…
Она – хозяйка их,
У них сановники, послы,
Весь модный свет у них…
 
 
«О милый! что ты так угрюм?
Что на́ сердце твоём?»
«Дитя! мне скучен светский шум
Уйдём скорей, уйдём!»
 
 
И вот уехала она
С избранником своим.
Пред нею чудная страна,
Пред нею – вечный Рим…
Ах! чем бы жизнь нам помянуть —
Не будь у нас тех дней,
Когда, урвавшись как-нибудь
Из родины своей
И скучный север миновав,
Примчимся мы на юг.
До нас нужды, над нами прав
Ни у кого… Сам-друг
Всегда лишь с тем, кто дорог нам,
Живём мы, как хотим;
Сегодня смотрим древний храм,
А завтра посетим
Дворец, развалины, музей…
Как весело притом
Делиться мыслию своей
С любимым существом!
 
 
Под обаяньем красоты,
Во власти строгих дум,
По Ватикану бродишь ты
Подавлен и угрюм;
Отжившим миром окружён,
Не помнишь о живом.
Зато как странно поражён
Ты в первый миг потом,
Когда, покинув Ватикан,
Вернёшься в мир живой,
Где ржёт осёл, шумит фонтан,
Поёт мастеровой;
Торговля бойкая кипит,
Кричат на все лады:
«Кораллов! раковин! улит!
Мороженой воды!»
Танцует, ест, дерётся голь,
Довольная собой,
И косу чёрную как смоль
Римлянке молодой
Старуха чешет… Жарок день,
Несносен черни гам.
Где нам найти покой и тень?
Заходим в первый храм.
 
 
Не слышен здесь житейский шум,
Прохлада, тишина
И полусумрак… Строгих дум
Опять душа полна.
Святых и ангелов толпой
Вверху украшен храм,
Порфир и яшма под ногой
И мрамор по стенам…
 
 
Как сладко слушать моря шум!
Сидишь по часу нем,
Неугнетённый, бодрый ум
Работает меж тем…
До солнца горною тропой
Взберёшься высоко —
Какое утро пред тобой!
Как дышится легко!
Но жарче, жарче южный день,
На зелени долин
Росинки нет… Уйдём под тень
Зонтообразных пинн…
 
 
Княгине памятны те дни
Прогулок и бесед,
В душе оставили они
Неизгладимый след.
Но не вернуть ей дней былых,
Тех дней надежд и грёз,
Как не вернуть потом о них
Пролитых ею слёз!..
 
 
Исчезли радужные сны,
Пред нею ряд картин
Забитой, загнанной страны:
Суровый господин
И жалкий труженик-мужик
С понурой головой…
Как первый властвовать привык,
Как рабствует второй!
Ей снятся группы бедняков
На нивах, на лугах,
Ей снятся стоны бурлаков
На волжских берегах…
Наивным ужасом полна,
Она не ест, не спит,
Засыпать спутника она
Вопросами спешит:
«Скажи, ужель весь край таков?
Довольства тени нет?..» —
«Ты в царстве нищих и рабов!» —
Короткий был ответ…
 
 
Она проснулась – в руку сон!
Чу, слышен впереди
Печальный звон – кандальный звон!
«Эй, кучер, погоди!»
То ссыльных партия идёт,
Больней заныла грудь.
Княгиня деньги им даёт,—
«Спасибо, добрый путь!»
Ей долго, долго лица их
Мерещатся потом,
И не прогнать ей дум своих,
Не позабыться сном!
«И та здесь партия была…
Да… нет других путей…
Но след их вьюга замела.
Скорей, ямщик, скорей!..»
 

* * *

 
Мороз сильней, пустынней путь,
Чем дале на восток;
На триста вёрст какой-нибудь
Убогий городок.
Зато как радостно глядишь
На тёмный ряд домов,
Но где же люди? Всюду тишь,
Не слышно даже псов.
Под кровлю всех загнал мороз,
Чаёк от скуки пьют.
Прошёл солдат, проехал воз,
Куранты где-то бьют.
Замёрзли окна… огонёк
В одном чуть-чуть мелькнул…
Собор… на выезде острог…
Ямщик кнутом махнул:
«Эй вы!» – и нет уж городка,
Последний дом исчез…
Направо – горы и река,
Налево – тёмный лес…
Кипит больной, усталый ум,
Бессонный до утра,
Тоскует сердце. Смена дум
Мучительно быстра;
Княгиня видит то друзей,
То мрачную тюрьму,
И тут же думается ей —
Бог знает почему,
Что небо звёздное – песком
Посыпанный листок,
А месяц – красным сургучом
Оттиснутый кружок…
 
 
Пропали горы; началась
Равнина без конца.
Ещё мертвей! Не встретит глаз
Живого деревца.
«А вот и тундра!» – говорит
Ямщик, бурят степной.
Княгиня пристально глядит
И думает с тоской:
Сюда-то жадный человек
За золотом идёт!
Оно лежит по руслам рек,
Оно на дне болот.
Трудна добыча на реке,
Болота страшны в зной,
Но хуже, хуже в руднике,
Глубоко под землёй!..
Там гробовая тишина,
Там безрассветный мрак…
Зачем, проклятая страна,
Нашёл тебя Ермак?..
 

* * *

 
Чредой спустилась ночи мгла,
Опять взошла луна.
Княгиня долго не спала,
Тяжёлых дум полна…
Уснула… Башня снится ей…
Она вверху стоит;
Знакомый город перед ней
Волнуется, шумит;
К обширной площади бегут
Несметные толпы:
Чиновный люд, торговый люд,
Разносчики, попы;
Пестреют шляпки, бархат, шёлк,
Тулупы, армяки…
Стоял уж там какой-то полк,
Пришли ещё полки,
Побольше тысячи солдат
Сошлось. Они «ура!» кричат,
Они чего-то ждут…
 
 
Народ галдел, народ зевал,
Едва ли сотый понимал,
Что́ делается тут…
Зато посмеивался в ус,
Лукаво щуря взор,
Знакомый с бурями француз,
Столичный куафёр[3]3
  Куафёр – (устар.) парикмахер.


[Закрыть]…
 
 
Приспели новые полки:
«Сдавайтесь!» – тем кричат.
Ответ им – пули и штыки,
Сдаваться не хотят.
Какой-то бравый генерал,
Влетев в каре, грозиться стал —
С коня снесли его.
Другой приблизился к рядам:
«Прощенье царь дарует вам!» —
Убили и того.
 
 
Явился сам митрополит
С хоругвями, с крестом:
«Покайтесь, братия! – гласит,—
Падите пред царём!»
Солдаты слушали, крестясь,
Но дружен был ответ:
«Уйди, старик! молись за нас!
Тебе здесь дела нет…»
 
 
Тогда-то пушки навели,
Сам царь скомандовал: «Па-ли!..»
Картечь свистит, ядро ревёт,
Рядами валится народ.
«…О милый! Жив ли ты?»
Княгиня, память потеряв,
Вперёд рванулась и стремглав
Упала с высоты!
 
 
Пред нею длинный и сырой
Подземный коридор,
У каждой двери часовой,
Все двери на запор.
Прибою волн подобный плеск
Снаружи слышен ей;
Внутри – бряцанье, ружей блеск
При свете фонарей;
Да отдалённый шум шагов
И долгий гул от них,
Да перекрёстный бой часов,
Да крики часовых…
 
 
С ключами старый и седой,
Усатый инвалид —
«Иди, печальница, за мной! —
Ей тихо говорит. —
Я проведу тебя к нему,
Он жив и невредим…»
Она доверилась ему,
Она пошла за ним…
 
 
Шли долго, долго… Наконец
Дверь визгнула – и вдруг
Пред нею он… живой мертвец…
Пред нею – бедный друг!
Упав на грудь ему, она
Торопится спросить:
«Скажи, что делать? Я сильна,
Могу я страшно мстить!
Достанет мужества в груди,
Готовность горяча,
Просить ли надо?..» – «Не ходи,
Не тронешь палача!» —
«О милый! что сказал ты? Слов
Не слышу я твоих.
То этот страшный бой часов,
То крики часовых!
Зачем тут третий между нас?..» —
«Наивен твой вопрос.» —
 
 
«Пора! пробил урочный час!»
Тот «третий» произнёс…
 

* * *

 
Княгиня вздрогнула, – глядит
Испуганно кругом,
Ей ужас сердце леденит:
Не всё тут было сном!..
 
 
Луна плыла среди небес
Без блеска, без лучей,
Налево был угрюмый лес,
Направо – Енисей.
Темно! Навстречу ни души,
Ямщик на козлах спал,
Голодный волк в лесной глуши
Пронзительно стонал,
Да ветер бился и ревел,
Играя на реке,
Да инородец где-то пел
На странном языке.
Суровым пафосом звучал
Неведомый язык
И пуще сердце надрывал,
Как в бурю чайки крик…
 
 
Княгине холодно; в ту ночь
Мороз был нестерпим,
Упали силы; ей невмочь
Бороться больше с ним.
Рассудком ужас овладел,
Что не доехать ей.
Ямщик давно уже не пел,
Не понукал коней,
Передней тройки не слыхать.
«Эй! жив ли ты, ямщик?
Что ты замолк? не вздумай спать!» —
«Не бойтесь, я привык…»
 
 
Летят… Из мёрзлого окна
Не видно ничего,
Опасный гонит сон она,
Но не прогнать его!
Он волю женщины больной
Мгновенно покорил
И, как волшебник, в край иной
Её переселил.
Тот край – он ей уже знаком —
Как прежде неги полн,
И тёплым солнечным лучом
И сладким пеньем волн
Её приветствовал, как друг…
Куда ни поглядит:
«Да, это юг! да, это юг!» —
Всё взору говорит…
 
 
Ни тучки в небе голубом,
Долина вся в цветах,
Всё солнцем залито, на всём,
Внизу и на горах,
Печать могучей красоты,
Ликует всё вокруг;
Ей солнце, море и цветы
Поют: «Да – это юг!»
 
 
В долине между цепью гор
И морем голубым
Она летит во весь опор
С избранником своим.
Дорога их – роскошный сад,
С деревьев льётся аромат,
На каждом дереве горит
Румяный, пышный плод;
Сквозь ветви тёмные сквозит
Лазурь небес и вод;
По морю реют корабли,
Мелькают паруса,
А горы, видные вдали,
Уходят в небеса.
Как чудны краски их! За час
Рубины рдели там,
Теперь заискрился топаз
По белым их хребтам…
Вот вьючный мул идёт шажком,
В бубенчиках, в цветах,
За мулом – женщина с венком,
С корзинкою в руках.
Она кричит им: «Добрый путь!» —
И, засмеявшись вдруг,
Бросает быстро ей на грудь
Цветок… да! это юг!
Страна античных, смуглых дев
И вечных роз страна…
Чу! мелодический напев,
Чу! музыка слышна!..
 
 
«Да, это юг! да, это юг!
(Поёт ей добрый сон)
Опять с тобой любимый друг,
Опять свободен он!..»