Текст книги "Курганник"

Глава 10. Кукла под дерном

К тому, кто обижает безвинного человека, чистого и безупречного человека, именно к такому глупцу возвращается зло, как тончайшая пыль, брошенная против ветра.

Дхаммапада. IX глава о зле

Старый тюль колыхнулся, словно ночной ветер коснулся его своим дыханием. Призрачная фигура проплыла по воздуху, постепенно приобретая более четкие очертания. Седая бледная женщина в истлевшем старомодном костюме встала над спящей девушкой. Волосы, кожа, ладони ее на беглый взгляд ничем не отличались от человеческих, но стоило присмотреться… Все тело словно было сложено из мельчайших крупинок – не плоть, не песок и не земля. Прах. А глаза… Были ли у нее глаза? Никто не ответил бы точно. Казалось, отблеск звезд застыл в глазницах скорбного лица.

Женщина стояла у изголовья, будто не решаясь совершить нечто, что ляжет на ее душу тяжелым грузом.

– Прости меня, девочка. – Голос звучал подобно шороху песка. – Я не могу иначе. Прости.

Что-то блеснуло на ее серой щеке. Слеза? Песчинка. Но если бы в печальных глазах осталась влага…

Женщина склонилась над спящей. Тень страшного сновидения легла на лицо девушки. Грудь ее приподнялась, дыхание участилось, легкий стон сорвался с приоткрытых губ.

Ладони женщины скользнули под подушку, черный тленный рот желал поцеловать живые уста.

– Прости.

И вдруг она вскрикнула, отшатнулась назад. Призрачное тело прошло сквозь тюль и стойку беседки.

Лицо спящей разгладилось, кошмарный сон отступил.

Пальцы рук женщины осыпались прахом, ужас охватил ее. Облачко невесомой пыли не опадало на пол. Оно клубилось в воздухе, поднимаясь к щели в занавеске, к крыше беседки. Тленное тело рассыпалось от чего-то, что не укладывалось в понимание женщины. Она хотела вновь засунуть руки под подушку, чтобы найти нечто, принесшее ей страдание, но руки уже распались.

– Господи, прости меня, – зашептала несчастная. – Не по своей воле… Прости меня.

Кто-то бежал по дорожке сада. Тюль распахнулся – Макар замер с ятаганом на изготовку. Рассыпающаяся прахом голова повернулась к нему.

– Прости, – унеслось с последним пыльным облачком.

– «Баробаро»?

– Точно! «Баробаро», – вспомнил Виктор. – Ты, похоже, знаешь, что это такое.

Только что он рассказал другу свой сон. Макар слушал с удивлением, часто переспрашивал, уточнял. Ковалев рассказывал, что помнил, а Зотов складывал мозаику сна, пользуясь своими знаниями.

Более благодарного слушателя у Ковалева никогда еще не было. Впрочем, и в столь странную ситуацию попадать ему еще не доводилось. Виктор так старался, что вдруг поймал себя на желании немного приврать, приукрасить свои приключения во владениях Морфея. Но Макар будто знал, в чем друг врет, а где описывает истинные видения. После окончания рассказа он задал единственный, вполне конкретный, однако неожиданный для друга вопрос:

– Не помнишь, какая ладья была? Материал бортов?

Виктор призадумался. Действительно, это как-то ускользнуло от его внимания, в памяти остался деревянный настил палубы да мачта, у которой он сражался с грифонами.

– Ну, дерево, какой же еще материал, – пробормотал он неуверенно.

Макар только усмехнулся.

– Ладно. Ты мог не заметить в суматохе боя, – успокоил он друга. – Иногда нужно знать, что ты ищешь.

– Похоже, тебе известно это загадочное «баробаро»? – заметил гость.

– Да, – кивнул Зотов. – «Баробаро» – клич древних мореходов.

– Что-то вроде «полундра»?

– Не совсем. «Баробаро» имеет несколько смысловых значений: «ура», «да здравствует», «приветствую», «здравствуйте», «с нами Бог». Что-то вроде этого. Само слово Тур Хейердал – известный мореход двадцатого столетия – услышал на Мальдивском архипелаге в северной части Индийского океана.

– Знаю. Приходилось слышать. Шикарный курорт!

– Тем более, – кивнул Зотов. – Так вот, эти самые Мальдивы, возможно, стали последним оплотом морской цивилизации.

– Ты хочешь сказать, что я побывал на корабле этой цивилизации?

– Другого объяснения я не вижу. Скажу даже больше: тебе довелось побывать в шкуре главного героя шумерского эпоса о Гильгамеше. Едва ли не самое первое произведение подобного рода во всей мировой литературе. Битва Гильгамеша со львами отразилась в культуре многих народов, только рисовали по-разному: индусы изображали его в битве с двумя тиграми, скифы на золотых гребнях заменяли тигров грифонами. Твой сон типа пророчества, что ли: тебе предстояло встретиться с грифоном – и вот череп перед тобой.

– А такое зверье существовало? – Виктор завороженно слушал друга.

Зотов взглянул на часы.

– Надо возвращаться. – Он еще раз окинул взглядом стеллажи подвала. – Хотя тут есть что еще посмотреть, но нам хоть бы череп допереть. Остальное оставим напосля́.

Назад пришлось большую часть пути ползти по-пластунски. Синие языки пламени висели на потолке, на стенах, над полом. Макар извивался змеей, избегая резких движений, чтобы даже потоком воздуха не потревожить синие огни. Для Виктора опасность казалась довольно сомнительной. Он устал, даже вторая порция красного зелья не прибавила сил. Ладони и локти саднили, колени ныли. Ковалев испытывал острое желание встать и идти – плевать на огни! – но рыжий изверг тащил на себе череп грифона, неустанно следя за ползущим позади другом.

Ругаясь, Виктор сгоряча попытался смять куст молочая у выхода из подвала. Сухой ствол не поддался, а Ковалев изранил руки тонкими иголочками. Макар в очередной раз подхватил его под мышками, поставил на ноги, словно мальчишку. Это уж слишком! Виктор попытался отряхнуться и зашипел от боли: иголки впились в ладонь.

– Идем. Скоро рассветет.

– У вас не сорняки, а колючая проволока, – всхлипнул Ковалев, пытаясь рассмотреть в утреннем сумраке колючки на ладонях.

– Дома очистишься… – Макар не договорил.

В воздухе родился звук, едва различимый, но от него в душе зародился страх, нахлынула необъяснимая тоска.

– Забери череп! – Зотов бросился бегом к дому, словно услышал в звуке голос Лизы.

Ковалев замешкался:

– Макар!

Кузнец ворвался в калитку, выхватывая из ножен ятаган. Лиза спала, а у изголовья кровати висел тающий призрак женщины. Зотов остановился в растерянности.

– Прости, – с печалью произнес призрак и исчез.

Когда Зотов вышел из дома и направился к калитке, что ведет к огородам, тень осторожно вышла из-под ветвей придорожного ореха. Она замерла, прислушиваясь к шагам кузнеца, к тишине безлунной ночи. В старом саду за домами перекликались совы-сплюшки. От их унылого пения на сердце становилось сумрачно, звезды казались глазами невиданных тварей, и тени приобретали живые очертания.

Люба задержала дыхание, прогоняя подступающий страх. Нет ничего, а все, что мерещится, навеяно недавним колдовством над могилою. Она смешала болотную жижу Балкина озера со своей кровью, сняла со старой могилы лоскут дерна и развела глину насыпи приготовленным составом. В этой же ямке она вылепила куклу, а потом вернула дерн на место, похоронив под ним глиняшку. Она специально выбирала могилу, чтобы на ней не было креста или плиты.

Собравшись с силами, Люба произнесла:

– По позднему вечеру выйду я на улицу и отрекусь от Исуса Христа, от царя земного, от Бога вышняго, от веры православной, от батюшки, от матушки. Предаюсь я к нечистому духу, – губы похолодели от страха, но останавливаться было уже поздно, – …поступаю я на разлучницу-воровку, на денную похитницу, на полуношную грабительницу Елизавету…

Тьма сгустилась или только показалось? Она так смотрела на потревоженный могильный дерн, скрывающий куклу, что окружающее для нее отстранилось прочь, перестало существовать.

– Окаянные духи, придайте мне силы, помогите и пособите мне, чтобы не было Елизавете ни в день житья, ни в ночь спанья, ни в час моготы, ни в полчаса терпежу.

Мир вокруг нее озлился: звезды трепетали от ненависти, отдаленные кресты скрипели, раскачиваясь в гнездах.

– Дело сделано, – выдохнула Люба, поднимаясь с колен.

Теперь надо было спешить в дом Зотова, чтобы увидеть прикосновение проклятия к ненавистной разлучнице.

Люба подняла лежащий у дороги велосипед – полночь близится, а пешком не так уж близко. С первого раза сесть в седло не получилось. От чарования дрожали колени, ноги срывались с педалей, а руль норовил вырваться из рук. И хорошо. Значит, выложилась, значит, получится, значит, поможет.

Она ждала, что Зотов в эту ночь пойдет опять к кургану, но он пошел в другую сторону. Зачем, курганник? Зачем тебе старый сад? Люба тут же поняла: вовсе не сад нужен был Макару. Сад позволит ему незамеченным пройти к помещичьей усадьбе и пробраться в подвал. Не зря же они с Волохой крутились у подвального окна с той стороны здания. Дурачок, видимо, что-то показал курганнику в подвале, что-то очень важное, и Макар спешил этой ночью забрать сокровище.

Вот и дружок городской прокрался за Зотовым следом. Ему-то что не спится? Да черт с ним! Главное – увидеть, что дух зачарованный сделает с Лизкой, а в подвал после сходим.

Призрак явился перед рассветом. Люба пряталась у сарая, недалеко от беседки, в которой спала сестра, и уже не ждала, что чарование получится.

Вот так бы войти и изуродовать ненавистную разлучницу, порезать ей лицо. Пусть Зотов смотрит на свою уродину, жалеет, что бросил красавицу Любу ради нее. А что? Ночь темная, глухая. Придавить Лизке нос и рот ладонью и покромсать личико ножичком. Ножей в кухне – любой выбирай на вкус. Брыкаться будет – по ногам-рукам полоснуть. Больше шрамов – страшнее уродка. Скула у нее уже со шрамом. Насильник ей вроде ножом угрожал. Брехуха! Сама небось под богатого решила подстелиться, да ему деревенская дурочка не понадобилась. Выгнал, что тебе шавку. Рыдала, цеплялась за мужика, вот он ей и врезал в сердцах. А может, даже брюхатая была? Точно! Аборт неудачно сделала, иначе у них с Макаром давно бы ребеночек был. Второй год вместе, а все никак.

Люба так замечталась, что едва не пропустила момент появления призрака. Тюлевый занавес мешал ей хорошо рассмотреть происходящее, поэтому девушка подошла ближе и спряталась за большой черешней.

Дух мертвой женщины виделся ей серым столбом, то ли парящим, то ли стоящим у изголовья кровати. Лизка тяжело вздохнула, заворочалась.

– Прости меня, девочка… – Не голос – шорох песка. Да это призрак говорит со спящей! – Прости… Я не могу иначе.

Дух невинной покойницы не мог сопротивляться злому чарованию, совершенному на могиле. Заклятием Люба принудила его к совершению порчи и теперь едва справлялась с нервной дрожью, прячась за стволом дерева. Но ей хватило сил пробраться к одному из восьми столбов, держащих крышу беседки, чуть отодвинуть тюль. Призрак склонился над Лизой, желая запечатлеть на ее губах мертвящий поцелуй.

В саду послышались быстрые шаги – кто-то бежал по дороге к дому. Дух покойницы вскрикнул, отшатнулся от ложа, непонимающе глядя на свои пальцы, которые вдруг стали рассыпаться прахом.

Люба успела отойти в тень сарая, когда в сад ворвался Зотов с ятаганом в руке. Застал бы на месте – зарубил бы за свою Лизку, не раздумывая. Он вихрем ворвался в беседку. Люба тенью прокралась следом. Желание увидеть финал пересилило страх быть пойманной.

Призрак уже почти растаял.

– Прости… – прошелестел его едва различимый голос.

Кузнец стоял посреди беседки, пораженный видением. Он шумно выдохнул, когда последнее облачко тлена поднялось к потолку и растворилось в утреннем сумраке. Ятаган с легким шелестом скользнул в ножны. Макар аккуратно приподнял подушку под головой спящей, двумя пальцами вытащил тяжелый нож и отбросил на пол, словно ядовитого паука. Булатный клинок гулко упал на доски. Люба дрогнула – на секунду показалось, что нож летит в нее.

Проклятье! Освященный клинок берег Лизку, пока курганник ходил в старую усадьбу. Булат принял на себя чарование, став носителем наговоренного зла. Не получилось – жаль. Ну и ладно. Люба присела, стараясь не шуметь, поспешила к распахнутой калитке, а там – в старый сад и к усадьбе.

По дороге она встретила городского дружка Макара. Тот, пыхтя и ругаясь, тащил коровий череп. Похоже, это все, что нашел Зотов в усадьбе, но Люба сгорала от любопытства: а вдруг курганник сокровище припрятал на потом? Ведь о подвале никто не знает, кроме него и дурака Волохи.

Часть подвала усадьбы занимал склад магазина, отделенный кирпичной кладкой. Часть пустовала с давних времен, потому девушка справедливо полагала, что найти тайник не составит труда. Единственное, чего не хватало Любе, – фонарика. На улице посветлело, небосвод обрел серо-жемчужный цвет, бело-желтая полоса пролегла на востоке, но в подвале, как сначала показалось Любе, было совершенно темно. Если Зотов не закрыл тайник, то найти его можно было на ощупь, однако глупо надеяться на такую грубую ошибку курганника.

Люба не сдавалась. Она подождала, пока глаза привыкнут к темноте, и осторожно двинулась вдоль стены. Где же еще может быть тайник, если не в стене? В полу! Горячая кровь ударила в голову. Так и провалиться недолго. Пришлось ощупывать и землю под ногами.

Удача улыбнулась ей. Сперва девушка решила, что Макар оставил на месте входа горящую свечу, однако пламя оказалось синим, постоянно меняющим форму. У стены лежала куча дикого камня, а в небольшой яме чернел арочный проход, ведущий от дома в сторону сада. Над вершиной кучи и плясал язык синего огня. Пахло сыростью, землей и озоном. Воздух был так насыщен электричеством, что шевелились волосы. Люба коснулась головы рукой – голубые искры с треском посыпались на земляной пол. Она спустилась в яму и пошла по подземелью.

Дверь нараспашку. В подвале горит десяток синих «свечей», дрожащих на остриях предметов. На столе посреди подвала отпечаток – чистая поверхность. Значит, здесь лежал коровий череп. Странный этот Зотов: покрытые материей стеллажи не тронуты, а там могут быть более интересные вещи. Например, шкатулки с украшениями. Значит, хочет еще раз вернуться сюда, уверенный в том, что до него никто не позарится на сокровища. Как был наивным дурачком, так им и остался. Ну и ладно!

Люба приподняла бурую тряпку, покрытую нитями плесени. Край сломался, раскрошился в пальцах. Она попробовала еще раз – отломился кусок побольше, в свете фонаря блеснул желтый металл, покрытый зелено-голубыми натеками. Бронзовый кругляш удобно лег в ладонь. С одной стороны он был отшлифован, с другой – украшен завитушками, а в центре рисунка – обломанная петелька. Непонятная штучка. Брошь не брошь. Так себе цацка.

Люба приблизилась к голубому огоньку, чтобы лучше разглядеть кругляш. Свет, отраженный гладкой поверхностью, ослепил. На мгновение показалось, чье-то лицо глянуло прямо в глаза, зрение затуманилось. Любу качнуло, но она успела опереться о стол, устояла.

Наваждение какое-то. Призрак теперь преследует ее? Ерунда! Трусиха. Надо выбираться из подвала. Устала ведь за ночь.

Однако она ушла не сразу. Повинуясь наитию, Люба сняла крошащуюся материю с одной из полок, смела ладонью крошки и пыль. Бронзовая маска уставилась пустыми глазницами на девушку…

Виктор протопал в сад и бросил череп под черешню. Костяк не был таким уж тяжелым, но события прошедшей ночи окончательно вымотали Ковалева. Самое время помыться и в люлю, только спать он боялся. Боялся сомкнуть глаза, чтобы не увидеть вновь очередное сновидение, сводящее с ума своей реальностью.

Темное небо поблекло, налилось голубизной. Веки слипались и зудели, ноги ныли, локти и ладони саднили. Ковалев невольно всхлипнул над своей проклятой судьбой. Мало проблем в городе – он не сомневался, что с этого дня уволен, – так и отдых в деревне «удался». Из огня да в полымя.

Ковалев протопал к дому, стараясь не смотреть в сторону беседки. Любопытство взяло верх. На цыпочках он прокрался ближе: Лиза безмятежно спала, заботливо прикрытая простыней. Макар, словно верный пес, дрых прямо на дощатом полу возле кровати: под головой свернутое покрывало, из-под которого торчит рукоять ятагана. В стороне валялся большой охотничий нож.

Для Виктора осталось непонятным случившееся. Что за звук потревожил рассветные сумерки? Почему вдруг Зот побежал сломя голову?

Виктор сделал еще шаг к беседке, уже не боясь, что его увидят. Лезвие ножа покрылось ржой, деревянная рукоять истлела почти наполовину. У Ковалева от удивления отвисла челюсть: сталь разрушалась, распадалась рыжими хлопьями и трухой прямо на глазах.

Все! Хватит! Виктор отскочил, показалось, что ржавое лезвие хочет вонзиться в его сердце. Спать, и ко всем чертям синий огонь, черепа грифонов и трухлявые ножи.

Он долго стоял под теплыми струями душа, стараясь ни о чем не думать и не вспоминать события последних суток. Оказалось, избавиться от видений не так-то просто. Тогда Виктор переключил смеситель на холодную воду и задохнулся от обжигающего ледяного потока, омывшего голову и плечи.

– Н-ни фига себе. – Зубы клацнули, он быстро выключил душ.

Никак не ожидал, что вода будет такой… освежающей. Впрочем, неудивительно – насос качает прямо из колодца.

Ковалев с силой растерся полотенцем и почувствовал себя значительно лучше. В дом заходить не стал. Там диван, а диван – это сон, а сон – очередной кошмар. Присел на лавку во дворе и жадно закурил.

Восходящее солнце пробилось сквозь листву деревьев в саду, позолотило кроны орехов, растущих вдоль дороги. Село просыпалось: кто-то спешно шел в сторону трассы, на ходу обсуждая технологию установки гипсокартона, кто-то, матерясь, крутил «ручной стартер», пытаясь завести машину. С грохотом пронесся трактор с прицепом, подняв облако пыли. В соседнем дворе протяжно замычала корова.

Жизнь. Настоящая человеческая жизнь вернулась в Гостру Могилу и зазвучала в утреннем чистом воздухе с новой силой. Виктор поднял глаза к блеклому небу, струйкой пустил дым. Две облачные черты с белыми наконечниками самолетов медленно ползли в вышине, посылая к земле запоздалый гул.

Жизнь. Ковалев облегченно вздохнул. Нормально. Все нормально.

Из-за веранды появилась Лиза. Окруженная лучами солнца, девушка неспешно шла, вытирая влажные волосы. Веселый Рафинад бежал следом, юлой вертелся возле хозяйки, радостно поскуливая. Завидев Виктора, щенок подскочил к нему и тявкнул.

– Привет, собака, – улыбнулся Ковалев, склоняясь к собачонку.

Тот с радостью подставил лопоухую голову под ладонь, зажмурился от удовольствия, когда ему почесали загривок и спину.

– Доброе утро.

Виктор поднял голову.

– Доброе утро, Лиза.

Темная прядь прилипла к ее влажной щечке, превращая девушку в красавицу в стиле ретро.

– Лиза, постой. – Ковалев поднялся, плюнул на окурок и спрятал его в кулак, чтобы не сорить во дворе. – Извини меня, – спешно заговорил он, пока хватало смелости, пока она не ушла, бросив беглый взгляд.

Но Лиза не торопилась уйти. Она стояла, глядя на Виктора с печалью и жалостью, слушала его неумелые извинения, чуть склонив голову набок.

– Я не знал, кто Любка. Я не хотел. Не хотел создавать Макару… То есть тебе. Не хотел создавать вам проблем.

Девушка кивнула, понимая его состояние, ничего не ответив, направилась было в веранду. Ковалев взял ее под локоток. Лиза дрогнула, глаза сверкнули гневом.

– Нет-нет! Извини еще раз. Просто скажи, что прощаешь, – попросил он, убирая руку.

– Прощаю, – равнодушно произнесла она. – Что это меняет?

В этот момент она очень была похожа на Макара, и Виктор подумал, что они очень подходят друг другу. Больше он не задерживал девушку.

Действительно, что это меняет? Что?

Глава 11. Сон о медузе

Говорит Паллада отцу:

– …И всех дерзостнее и отважнее непокорная Форкиева дочь – Медуза.

О, горда горгона! Не чтит меня.

Кичится силой. Кичится титановой древней вольностью.

Отдай ее мне.

Яков Голосовкер. Сказание о титаниде горгоне Медузе

Лиза еще спала, а он успел убрать с пола кучку ржавчины – остатки заговоренного ножа, оставленного охранять любимую от всякого колдовства, – и сходить в дом за книгами. В душе шумела вода – Виктор смывал подвальную грязь, фыркая, словно загнанный конь.

Надо как следует осмотреть череп грифона. Возможно, на нем остался знак владельца, а это дает очень много. Например, к какому народу принадлежал хозяин: к скифам, сарматам или боспорской знати? Может, даже к царям Феодоро – государства, столицей которого когда-то был пещерный город Мангуп-кале недалеко от нынешнего Бахчисарая.

Однако, прежде всего, следует записать сон, пришедший к Макару в предутренний час. Происходили ли приснившиеся ему события на самом деле? Наверняка нет. Зотов считал сновидение итогом впечатления, которое произвела на него недавно прочитанная книга Валерия Никитича Демина «Тайны русского народа». Но насколько реальным было видение!

– Боже! Что это, Зотов?

Макар взгромоздил череп прямо на стол, прикрыв раскрытыми книгами.

– Это? – Он пожал плечами. – Эт грифон, мышка моя.

Лиза внимательно посмотрела на Зотова:

– Ты меня разыгрываешь? По-моему, череп когда-то принадлежал корове.

– Да нет. – Макар убрал маскировку с костяка, демонстрируя девушке клюв с зубами: – Вот клюв, зубки – все как надо.

Глаза девушки подозрительно прищурились.

– Честно?

Макар фыркнул, возмущенный недоверием к своим словам:

– Мышонок, когда я тебя обманывал?

Она ловко обернулась простыней и села на колено Зотова.

– Я грязный, – предупредил Макар, но ей было все равно.

Лиза внимательно осмотрела руки, шею кузнеца, ощупала ребра.

– Да целый, целый, – улыбнулся Зотов, вздрагивая от щекотки.

– Слава богу, – вздохнула девушка, заглядывая ему в глаза.

Маленькие ладошки отерли щеки кузнеца от пыли, и Лиза поцеловала его дважды, припала к губам.

– Это хоть того стоило? – спросила она, отстранившись.

– Еще бы! – восторженно произнес Макар. – Представляешь, какая это штука… – начал было он, указывая на череп, но тонкий пальчик коснулся его губ.

– Для меня главное, что живой, – прошептала Лиза.

Зотов почувствовал себя виноватым перед ней.

– Прости. Как-то…

– Я знаю, ты по вечерам что-то подмешиваешь в мой чай. Нет-нет, не извиняйся. Лучше я буду спать, чем сходить с ума каждую ночь.

– И все же прости.

– Я сама выбрала тебя и не откажусь.

Макар подхватил ее на руки и, вскочив, закружил по беседке.

– Никому не отдам! Никуда не отпущу! Все мое!

Лиза вскрикнула, рассмеялась. От движения и утреннего ветерка нижние края тюля взметнулись над полом, словно закружили вокруг влюбленных невидимые танцовщицы в невесомых белых платьях.

– Отпусти! Сумасшедший, отпусти!

Макар замедлился, остановился, не сводя с девушки радостных глаз. Ее лицо раскраснелось, ротик приоткрылся, взгляд был полон восторга… Зотов осторожно прикоснулся губами к ее губам. Лиза не отпрянула, коснулась правой ладонью его щеки, жадно ответила.

– Мне снился кошмар, – пожаловалась она шепотом, когда они отдышались.

– Что именно? – посуровел Макар.

– А я не помню. Как ты говоришь: куда ночь – туда и сон.

Ветер норовил перевернуть страницу, улучив момент, взъерошить все листы, и Макару пришлось придавить их другой книгой. Тогда ветер принялся играть уголками, перебирая их невидимыми пальцами. Зотов пресек это баловство, опустив на книгу свою властную длань.

Синяя тетрадь:

«Шпарева балка располагается почти в полутора километрах от Гострой Могилы, однако я нисколько не сомневаюсь, что аномалия оказывает свое воздействие на людей. Сны стали подтверждением тому. Никто и никогда не расскажет мне о своих сновидениях, но и держать все при себе люди не могут. Слишком велика эмоционально-психологическая нагрузка. Кое-что просачивается, обрастая слухами, выдумками пересказчиков. Единственный мой информатор – Спиридоныч. Иногда, правда, он несет откровенную чушь или пересказывает собственную выдумку, однако последнее время хитрый старик сообразил, что я вижу ложь, и старается раздобыть действительно ценную информацию.

Однако в данный момент меня больше волнует собственное сновидение. Выдумка ли это иль реально произошедшее событие? Горгона Медуза. С одной стороны, жуткое чудовище греческих мифов, с другой – прекрасная Лебединая дева, дочь титана Форкия, Морского Старика из еще более древних мифов тех же греков. Познавшая печаль».

Сон Макара Зотова

Он протянул руку к ниспадающим до земли ветвями ивы и чуть отодвинул этот зелено-золотой занавес. Над синим, как зимнее небо, озером возвышалась темно-красная скала с золотыми и белыми жилами. Водопад тонкой кисеей падал с ее высоты в озеро, порождая серебристый перезвон капель и струй. Поток был столь тонок, что казался пологом из серебряной материи, прошитой жемчужными нитями и наброшенной на скалу.

Пять дев, сбросив белые одежды из невесомого лебяжьего пуха с большими белыми крыльями, с разбегу бросились в воду. Белая пена закипела вокруг резвящихся прекрасных существ. Но шестая, та, что краше всех, вела себя сдержанно и спокойно: неторопливо собрала золотые пряди в узел на затылке и царственно вошла в воду. У него захватило дух, когда девушка поплыла к сестрам, неспешно рассекая поверхность озера.

– Персей!

Герой вздрогнул. Сильная рука схватила его за запястье, глаза спутницы гневно сверкнули. Афина! Восхищайтесь ею, поклоняйтесь ей, если не хотите заполучить опасного, коварного врага. Богиня пристально посмотрела на него, неприятный холодок пробежал по спине Персея. Она была вовсе не красавица, тем более если сравнить ее с Лебедиными девами – златокудрыми горгонами, серебристоволосыми граями, – купающимися в озере. Однако в ней была сила другого порядка, которая влекла к ней героев и подчиняла их ей. Руками героев Афина творила божественное правосудие от имени отца Зевса, не считаясь с потерями.

Взгляд Персея невольно упал на темный плотный платок, повязанный поверх ее нагрудника. Всю дорогу богиня не снимала его и строго следила, чтобы платок нигде не сполз или, еще хуже, вовсе не слетел. В такую же материю был завернут круглый щит, лежащий с нею рядом. И то и другое Афине дал отец перед дальней дорогой сюда, в Гиперборею. Какая сила таилась в этих доспехах, Персей не знал, но подозревал, что все это, изготовленное бежавшим Дедалом, находится здесь не зря. Многое Искуснейший увез с собой на Крит. Однако то, что лежало в сокровищнице Зевса, осталось нетронутым, и чудные доспехи наверняка именно оттуда.

– Что дальше? – спросил Персей.

– Ты должен сделать все, как я тебе говорила. – Ни тени сомнения, будет так, как сказала Афина. – Вот она, Медуза. – В голосе презрение и ненависть через край.

Она плескалась среди сестер, полностью отдаваясь наслаждению. Персей видел то ее упругую высокую грудь, то плавную линию бедер, то нежный живот. Синие очи светились счастьем, ресницы, словно опахала, двигались плавно, царственно. Медуза, единственная из сестер, была коронована: в золоте волос видна диадема из змеек зеленого золота. Головки змеек, сверкающие самоцветами, обрамляли ее прекрасное лицо: одна опускала свою головку меж бровей; две касались висков; еще две лежали на щеках; последняя пара касалась скул.

Персей вновь дернулся, в этот раз от нещадного щипка.

– Очнись, герой, – прошипела Афина. – Помни: тебя ждет Андромеда.

– Конечно, – буркнул Персей.

– Тогда действуй!

Он покорно полез добывать платье Медузы.

Дедал славился своими крылатыми сандалиями, которые делал из чистого золота. Такую обувь предпочитали все Крониды и не позволяли мастеру шить ее кому-либо другому. К большим крыльям они относились скептически, потому что почти все гипербореи пользовались ими, а живущие за Бореем – северным ветром – в родстве с презренными титанами, и, значит, крылья не для олимпийцев. Поэтому Зевс даже не обратил внимания на две пары крыльев, изготовленных Дедалом, а мастер их так тщательно прятал. Призрак мести великого Олимпа стоял за его спиной, когда Искуснейший торопливо заканчивал крылья для сына. У страха глаза велики, но расплата мастера за собственный страх была ужасна.

Оказалось, крылья сандалий, как и крылья Лебединой Медузы, имели один и тот же рисунок пера, непостижимый для взгляда несведущего человека. Мало того, все платье красавицы горгоны было связано из такого пуха. Какую же чудную силу должно иметь одеяние! Персей почти не чувствовал его веса в руках, а материя, наверное, могла пройти сквозь кольцо с тонкого пальчика Андромеды.

– Отлично! – Афина вырвала платье из рук, злорадно хохотнув. – Очнись, герой! – Она бесцеремонно хлопнула Персея по плечу. – Сейчас эти утки улетят, и мы поговорим с гадиной… по душам.

Богиня пристально посмотрела ему в глаза.

– Не вздумай подвести меня, брат, – прошипела Паллада.

Даже сразу не поймешь, кто из них большая змея.

– Может, хватит? – угрюмо произнес герой. – Если я здесь, все сомнения отброшены. Меня ждет невеста.

Афина согласно кивнула:

– Хорошо, очень хорошо.

Тем временем пятеро Форкид, беззаботно смеясь, оделись и улетели, оставив прекраснейшую на берегу.

– Догонишь – расскажешь, кто он! Какой он! Откуда он! – кричали сестры, поднимаясь в небо. Все было воспринято как шутка пылкого поклонника. Афина вновь оказалась права: она рассчитывала именно на это.

Медуза осталась одна, вовсе не смущенная наготой, но немного расстроенная сложившимся положением. Она огляделась в поисках застенчивого воздыхателя.

– Где же ты? – позвала она, глядя прямо на Персея. – Выйди, покажись!

Герой невольно пригнулся ниже к земле, хотя понимал, что горгона не видит его.

Со злорадной усмешкой Паллада надела свой шлем, украшенный золотой фигурой совы с расправленными крыльями, как императоры надевают лавровый венец, подхватила крепкое копье с широким наконечником. Ивовые ветви сами распахнулись перед ней, и Афина выплыла на песчаный берег.

«Стерва!»… Плечи богини чуть дрогнули, будто она услышала мысли брата. У того даже дух перехватило, но Палладе было не до этого. Она мстила!

– Ты?! – удивилась горгона.

– Я! – Афина гордо вскинула подбородок.

– Что в этот раз? Отравленный наконечник копья, коварные чары, хитрый удар?

– К чему? – пожала плечами богиня. – Я смотрю, напиток с ядом забвения не подействовал. Коварство не помогает, хитрость бессильна. Осталось одно.

Левая бровь Медузы удивленно приподнялась.

– Поединок! – с вызовом крикнула Афина. – Честный поединок!

Медуза улыбнулась и вдруг рассмеялась; даже слезы выступили на глазах – так горгона задорно хохотала, прикрывая ладошкой рот.

Персей, сидящий в засаде, криво усмехнулся: честный поединок с Афиной? Действительно обхохочешься.

Пальцы Паллады, сжимающие древко копья, побелели, оружие стало медленно погружаться тупым концом в песок.

– Хватит! – Она словно гавкнула.

Медуза смахнула с ресниц слезы.

– Ах, прости. Что-то нашло.

Афина скрипнула зубами, перемалывая оскорбление:

– Приступим немедля!

– Как пожелаешь, – пожала нежными плечами горгона.