Текст книги "100 великих феноменов"

Джон Ди, владелец магического кристалла[2]2
  По материалам В. Правдивцева.


[Закрыть]

Сохранились сведения о каком-то зеркально отполированном черном кристалле, некогда принадлежавшем легендарной личности второй половины XVI века, Джону Ди. Об этом магическом зеркале, в частности, рассказывали манускрипты, одно время хранившиеся в библиотеке Котоньена. Входило это зеркало в коллекцию редкостей, собранную неким Хорасом (Горацием) Уолполом из Строберри-хилл. Выглядело оно как кусок каменного угля великолепного черного цвета, прекрасно отполированный; обтесанный в форме овала, с ручкой из темной слоновой кости.

И хотя многие говорили, что это был именно уголь, большой уверенности в этом нет… Может быть, это был и какой-то другой минерал. В коллекции графов Питерборо это зеркало хранилось уже с настораживающей надписью: «Черный камень, посредством которого доктор Ди вызывал духов». Элайас Ашмол, автор диковинной и жутковатой книги «Химический театр», рассказывает об этом черном зеркале в восторженных выражениях: «При помощи сего магического камня можно увидеть всякое лицо, какое пожелаешь, в какой бы части света оно ни находилось, пусть даже скрывалось бы в самых отдаленных покоях или пещерах, что помещаются в недрах земных».

Известно, что ни в роду Питерборо, ни в роду Уолполов, страшась такой власти, никогда даже не пытались воспользоваться магическим зеркалом-кристаллом. Не делали этого сами и не позволяли другим, ревниво оберегая реликвию от посторонних глаз, опасаясь больших бед, которые могло бы вызвать чье-либо неуместное любопытство.

Джон Ди

Но так уж случилось, что в 1842 году коллекция Уолпола была пущена по свету с молотка. При распродаже магический кристалл за двенадцать фунтов (по французским источникам – за 336 франков) купил человек, который предпочел остаться неизвестным. Несмотря на все предпринятые розыски, ни этого таинственного человека, ни черное зеркало Джона Ди найти так и не удалось.

Кто же такой этот легендарный доктор Ди, «магическое наследство» которого до сих пор будоражит воображение? О, это на самом деле была выдающаяся личность, о которой с трепетом и уважением говорят знающие люди и по сей день. А на рубеже XVI—XVII веков слава об этом ученом англичанине, подписывавшемся странным «Voo», распространилась по всей Европе. Дошла она даже до России, и его, в качестве научного советника, приглашал к себе русский царь; обещал огромное жалованье, роскошный дом и должность, которая сделала бы ученого, как было сказано в царском письме, «одним из наиболее значительных людей в России». Но по известным только ему причинам Джон Ди от столь заманчивого предложения отказался, как, впрочем, и от других, не менее лестных.

Итак, что же это был за человек, которого жаждали видеть при своем дворе монархи самых разных стран?

Он родился в Уэльсе и в семье придворного офицера короля Генриха VIII. В пятнадцатилетнем возрасте поступил в колледж Святого Иоанна в Кембридже, а затем продолжил образование в Голландии и Бельгии. Будучи еще юношей, этот современник Нострадамуса уже учил геометрии самого Карла V, императора Священной Римской империи, а в возрасте двадцати трех лет читал свои знаменитые лекции по математике в Париже.

Блистательный математик и астроном, крупнейший естествоиспытатель, знаток классической филологии и языков, рьяный собиратель и спаситель старинных рукописей, владелец одной из крупнейших в Европе личных библиотек, выдающийся философ, «идейный отец розенкрейцерства», провидец, человек, способный спать лишь два часа в сутки, – вот лишь неполный перечень качеств этой загадочной личности. Добавим к этому лишь то, что Ди считается прототипом шекспировского Просперо.

Когда Ди вернулся в родную Англию, ему не было и тридцати, но он уже слыл авторитетным ученым, и Мария I Тюдор назначила его королевским астрологом. Она только что взошла на престол и была в расцвете сил, но «доктор Ди» какими-то только ему ведомыми способами узнал, что править ей недолго: она скоро умрет, не оставив наследника. В беседе с Елизаветой, сводной сестрой королевы, Ди поделился своими соображениями и предсказал этой девушке, находящейся в немилости, в скором будущем: королевский трон. Двор кишел интригами, и о столь крамольных предсказаниях шпионы тотчас донесли королеве. Расправа была короткой: астролога бросили в тюрьму «за попытку подчинить жизнь монарха магии».

Два года провел ученый в заточении. И все же его предсказание сбылось: Елизавета вскоре взошла на трон. Безгранично доверявшая молодому ученому, она сразу же назначила его опять-таки королевским астрологом и даже дату своей коронации – 14 января 1559 года – выбрала в соответствии с его расчетами. Судя по всему, совет доктора Ди был точен: почти полувековое правление Елизаветы I было на редкость успешным. Оно сопровождалось расцветом искусств и науки, расширением торговых связей и географическими открытиями. И по сей день среди историков существует устойчивое мнение, что «Елизаветинский ренессанс» во многом обязан именно Джону Ди.

Елизавета тоже не оставалась в долгу. Она предоставила Джону Ди самые широкие возможности для научной деятельности. Пользуясь личным покровительством королевы, Ди немало сделал для своей родины. Изобретатель механических роботов и телескопа, он стоял у истоков науки морской навигации и применения в английской армии биноклей и подзорных труб. Одним из первых он предложил использовать солнечную энергию, сфокусированную с помощью огромного зеркала.

Джон Ди принимал участие в реформе григорианского календаря, написал учебник географии, предложил идею начального меридиана, известного сегодня как Гринвичский… Таков был масштаб этой незаурядной личности.

Но при такой кипучей деятельности Джон Ди жил еще одной – тайной – жизнью, о содержании которой мы можем лишь частично догадываться по сохранившимся личному и «спиритическому» дневникам, да еще – по автобиографическим трактатам. Вчитываясь в их строки, мы с полным основанием можем назвать мировоззрение этого замечального человека причудливой смесью мистицизма и самой передовой, по тем временам, науки. Судите сами: наравне с сугубо научной и практической деятельностью он очень серьезно относился к оккультной философии и магии – как к мировоззрению, помогающему проникнуть в тайны бытия. Его фундаментальный философский труд «Иероглифическая монада» (Антверпен, 1564), по мнению исследователей тайных обществ и герметических учений, стал фактически идейной основой будущего розенкрейцерства.

Можно утверждать, что большую часть своего времени Джон Ди отдавал тайным наукам: кабалистике нумерологии, алхимии, астрологии, а также гаданию. Уделял он внимание и изучению свойств зеркал. Об этой области его исследований известно очень мало, и о достижениях Ди мы можем судить только по его же скупым записям (например, по такой: «Нетрудно изготовить зеркало, которое силой солнца, даже скрытого облаками, превращает в пепел все разновидности камня и металла») или по свидетельствам современников, которые утверждали, что в доме Джона Ди была какая-то камера для «зеркальных видений».

И все же чуть ли не главным увлечением всей жизни доктора Ди было изучение «магических» свойств кристаллов и искусство предсказаний с их помощью – кристалломантия.

Среди любопытных подробностей о различных магических кристаллах Джона Ди сохранились сведения о перстне с бериллом, в котором Ди мог вызывать образные видения не только у себя, но и у присутствующих. Предполагают, что кристалл в перстне был огранен особым способом, известным лишь самому Ди, – тем самым, о котором он намекает в своей знаменитой «Иероглифической монаде»: «Гранильщик бериллов сможет (с помощью монады. – Авт.) с высочайшей точностью узреть в кристаллической пластине все, что только есть на земле и в воде в подлунном мире…» История знаменитого перстня, так же как и магического черного зеркала, прослеживается до 1842 года, когда он был продан на аукционе таинственному незнакомцу. Дальнейшая судьба его тоже неизвестна.

Видное место среди «магических кристаллов» Джона Ди занимало зеркало из полированного обсидиана (вулканического стекла), привезенное испанцами из далекой Мексики. Судя по всему, это была настоящая реликвия, которую ацтеки некогда использовали для того же, что и Джон Ди, – для прорицаний. В пользу этой версии говорит, например, такой любопытный факт: имя всевидящего и всезнающего Тескатлипоки – бога вулканов и вулканического стекла обсидиана – в переводе обозначает «дымящееся зеркало».

Свойства обсидианового зеркала ацтеков были столь необычны, что сама Елизавета приезжала домой к своему учителю, чтобы познакомиться с этим магическим инструментом. По всей видимости, зеркало и на самом деле стоило такого внимания. Сохранились записи того времени, рассказывающие, что не расстававшийся с этим зеркалом Джон Ди наблюдал в нем за событиями, происходившими от него на больших расстояниях. Например, за тем, как подстрекаемая завистниками чернь сожгла его «колдовской» дом с уникальной коллекцией старинных манускриптов, редкостей и камерой для «зеркальных видений».

Стоически перенося утраты и гонения ученой и религиозной братии, Джон Ди никогда не терял интерес к своим исследованиям и всю жизнь продолжал эксперименты с магическими кристаллами и зеркалами. То и дело вглядываясь в их таинственные глубины, Ди иногда видел в них нечто, о чем мы можем только догадываться. Так, особо ему запомнился день 25 мая 1581 года; о нем осталась даже короткая дневниковая запись: «Я долго вглядывался в кристалл – и наконец увидел». Что так потрясло Джона Ди, мы не знаем, но, может, именно об этом он писал в другом месте: «Это я искал многие годы, в разных землях, далеких и близких; я прочитал множество книг и выучил множество языков, я общался с разными людьми, я много трудился, чтобы увидеть хотя бы лучик истинного знания… Увидев это, я осознал, что мудрость не может быть достигнута усилиями человека, но лишь по Твоей воле (о Господь)».

Прошло полтора года, и в жизни Джона Ди произошло событие, исключительное по своим последствиям: он получил подарок от неземных существ. Это случилось в ноябре 1582 года. Во время вечерней молитвы, на фоне окна, в лучах заката, к нему «во всем величии» неожиданно явилось окруженное сиянием сверхъестественное существо – ребенок, которого Джон Ди впоследствии называл ангелом Уриэлем – «духом света». О чем они говорили, осталось тайной, однако известно, что «ангел» подарил ученому магический кристалл «величиной с яйцо, прозрачный и переливающийся всеми цветами радуги». Как пишет сам Ди, явившийся тут же его взору архангел Михаил с огненным мечом приказал: «Иди и возьми его, но пусть более ни одна живая душа не прикоснется к нему».К сожалению, у самого Ди видение посредством «камня ангела» получалось далеко не всегда, и потому он стал прибегать к помощи более способных к ясновидению помощников. Те, вглядываясь в кристалл, сообщали ученому все, что видели в нем, а Ди скрупулезно записывал. О том, как все происходило, рассказывал один из таких помощников, Эдвард Келли: «В середине камня находится маленькое круглое подобие вспышки света, которая кажется похожей на шар диаметром в тридцать дюймов или около того». Келли утверждал, что в блестящей сфере можно было наблюдать каких-то «духовных существ», которые сообщали для Ди весьма разнообразные сведения.

В течение всей оставшейся жизни – более четверти века – Ди не расставался с этим подарком. И тому были серьезные причины. Судя по дошедшим до нас сведениям, с помощью этого магического кристалла ученый мог не только проникать в другие миры, но и заглядывать в будущее.

По словам самого Джона Ди, от разумных существ нечеловеческой природы – девочки-эльфа по имени Мадина и «ангелов» с именами Аве и Рафаэль – он научился и загадочному языку. Произошло это после того, как однажды «ангелы» показали ему в кристалле какую-то таблицу с буквами, числами и символами. Это был очень странный алфавит, записи с помощью которого до сих пор вызывают живейший интерес исследователей. Ведь это самое удивительное изобретение Джона Ди, по существу, было первым известным в истории искусственным языком (а может, первым известным языком внеземных цивилизаций?). Сам Ди называл его енохическим – языком Еноха, на котором «говорят ангелы и обитатели Эдемского сада». Сегодняшние ученые считают его абсолютно завершенной системой с собственным алфавитом и грамматикой, совершенно не похожими ни на один человеческий язык.

До нас дошли фрагменты записей, сделанных Джоном Ди на этом таинственном языке. Исследователей поражает то, что они содержат математические знания, уровень которых значительно превышал существовавший в то время. Контакты с «ангелами» продолжались несколько лет, и все это время Джон Ди получал от них удивительные для того времени знания.

Самое поразительное, что этот волшебный камень не пропал, как это часто бывает с легендарными реликвиями. За четыре столетия он прошел через руки разных людей и сейчас хранится в Британском музее. Администрация не разрешает посторонним лицам ни пользоваться им, ни исследовать его…

Джонатан Свифт: невероятное предсказание в фантастической книге[3]3
  По материалам В. Астаховой.


[Закрыть]

В 1678 или 1679 году на берегу реки мальчик – а это был Джонатан Свифт – удил рыбу. Клев был плохой, и Джонатан уже хотел сматывать удочку, как вдруг леска натянулась. Мальчик потянул ее – из воды показалась крупная прекрасная рыба. Но она сорвалась с крючка, вильнула хвостом и была такова.

Через много лет в своих автобиографических записках Свифт поведал: «Досада мучает меня до сих пор, и я верю, что это было предзнаменование для всех моих будущих разочарований».

Жизнь великого автора «Путешествий Гулливера» и множества других сатирических произведений трагична и содержит много тайн, клеветы, наветов и злопыхательств со стороны завистников и врагов. Одни мстили ему за то, что он жестоко их высмеял, другие – за то, что оставил слишком мало им в своем завещании, будучи к кому-то несправедлив. Кто-то рад был рассказать о Свифте как свидетель какого-нибудь события, связанного с ним, хотя или события не было, или таковым не являлся. Из-за того, что он делал из своей жизни великую тайну и был мистификатором, после его смерти возникло много кривотолков. Свифт появился на свет через семь месяцев после смерти отца, английского судебного чиновника, 30 ноября 1667 года, в День святого Эндрю.Вскоре после этого его мать, Эбигейл Эрик из Лестершира, переехала из Англии в Ирландию, в Дублин. Вместе с ней в столицу Ирландии переехали ее братья, и вся семья поселилась в маленьком доме. Эбигейл с малюткой оказалась в убогой коморке.

Первые годы жизни Джонатану пришлось бы провести в грязи и нищете дублинских задворок, но случилось иначе. Его кормилице и няньке понадобилось ехать в Англию, чтобы повидать умирающего родственника в Уайтхевене, оставлявшего ее наследницей. Уезжая, нянька тайно прихватила с собой годовалого малютку Джонатана. До шести лет Свифт жил у нее в Англии. Она обучила мальчика азбуке, и, возвратившись к матери в 1673 году, он уже свободно читал Библию. Тогда же мать определила его в знаменитую среднюю школу в маленьком городке Килькенни, где обучались дети из лучших ирландских семейств.

Писатель Джонатан Свифт

Мать Свифта вскоре вернулась в Англию, и содержание мальчика взял на себя его богатый дядя, родной брат матери, Годвин. В пятнадцать лет Свифт окончил школу и вместе с двоюродным братом Томасом поступил в Дублинский университет. После Оксфорда и Кембриджа это был знаменитейший университет с хорошо поставленным обучением литературе, древним языкам и главным образом – богословию. Студентов ожидала карьера священников. Обучение длилось шесть лет, и все эти годы Свифт находился на содержании дяди, не забывавшего напоминать ему о своих благодеяниях. Он много читал, пробовал писать, нередко кутил, за что получал многочисленные взыскания от начальства. Товарищи относились к нему с уважением, но без особой любви – его немного боялись; пугала острота и сарказм его суждений. Однако многим импонировала настойчивость его характера.

В университете произошел случай, определивший его дальнейшую судьбу. В 1685 году в большом зале университета, в присутствии профессоров, раздававших степень бакалавра искусств, странный, неловкий студент с голубыми глазами и сурово насупленными бровями, потерпевший уже один раз на экзамене по логике неудачу, вновь появился перед экзаменаторами, не пожелав, однако, познакомиться с учебниками.

Его спросили: как же сумеет он рассуждать, не зная правил логики? Он ответил, что сумеет рассуждать и без правил. Неслыханная наглость вызвала скандал. Он все же получил степень, но еле-еле, по «особой льготе», как было сказано в экзаменационном листе. Профессора разошлись «с улыбкой сострадания, сожалея о ничтожных способностях Джонатана Свифта». Таковы были его первые унижения и первый повод к возмущению против людей. Он учился лишь тому, чему хотел. Уже в семнадцать—восемнадцать лет Свифт знал себе цену и подчеркивал независимость своего мышления и характера.

Мать Свифта вспомнила, что она – землячка одной знатной дамы, жены сэра Уильяма Темпла, жившего в своем поместье в Шпине, и попросила ее о протекции для сына. В конце 1689 года Джонатан получил должность секретаря и чтеца сэра Уильяма, на полном содержании, с жалованьем в двадцать фунтов в год. Следующее десятилетие в его жизни связано с именем сэра Уильяма Темпла. Именно в этот период Свифт сделался великим гуманистом, самым свободным, наиболее реалистически и трезво мыслящим человеком своего времени.

В мае 1690 года он вернулся в Дублин, а в августе 1691 года он снова состоял при сэре Уильяме, но уже в Мур-Парке. Через год в Оксфорде он защитил диссертацию и получил степень магистра. Затем снова были Мур-Парк и дом сэра Уильяма, а после – поиски места священника в Ирландии. И опять он служил у сэра Уильяма вплоть до его смерти в январе 1699 года. Тогда он записал в своем дневнике:

«Он умер сегодня, 27 января, в час ночи, и с ним умерло все, что было хорошего и доброго среди людей».

Уильям Темпл, хранитель судебных архивов Ирландии, бывший посол в Голландии, дипломат, удалившись от дел, жил в своей усадьбе Мур-Парк близ Фаренхэма в Саррее. Король Англии высоко ценил сэра Уильяма Темпла, навещал старого друга и пользовался его советами в делах государственной важности. По одному из таких дел Свифт был направлен с докладом лично к Вильгельму III. Командировка требовала от Свифта немалых познаний и такта. Хорошо знакомый с историей Англии, Свифт постарался вкратце изложить королю суть дела, но старался он впустую: дурные советчики, которых всегда хватает возле трона, взяли верх. Так впервые Джонатан Свифт имел дело с королевским двором, и позднее он говорил своим друзьям, что это был первый случай из тех, которые излечили его от тщеславия.

Сэр Уильям знакомил своего секретаря с видными политиками, знаменитыми поэтами и литераторами. Там же, в Мур-Парке, Свифт начал писать. Когда ему было двадцать девять лет, наряду с торжественными одами он создал гениальное произведение «Сказку Бочки» (в понимании англичан – «пустая болтовня», «лапша на уши») – «произведение, написанное для совершенствования человеческого рода». У сэра Темпла была хорошая библиотека, помогавшая Свифту в самообразовании.

В Мур-Парке, прогуливаясь как-то с одним из друзей и увидев старый вяз, вершина которого высохла и была почти без листвы, Свифт сказал: «Я точно так же начну умирать с головы». Этому пророчеству суждено было сбыться. Когда ему было тридцать лет, его впервые посетила непонятная для докторов того времени болезнь, во время приступов которой он терял слух, испытывал сильнейшие головокружения, иногда – обмороки.

Симптомы необычной болезни, точное определение которой было дано лишь в конце XIX века – синдром Меньера, или «лабиринтин», – постепенно усиливались, приступы учащались. С начала 1730-х годов Свифт с ужасом стал замечать, что они имели следствием потерю памяти. Тогда-то и возникло убеждение, что последние годы жизни он проведет, пораженный слабоумием. Но до этого было еще далеко.

В имении сэра Уильяма Свифт познакомился с Эстер Джонсон. Она родилась в 1681 году, Свифт был старше ее на 14 лет. Мать Эстер была камеристкой леди Джиффард – сестры сэра Уильяма, а отец неизвестен. Однако было достаточно оснований для предположения, что девочка была незаконной дочерью сэра Уильяма. В детстве и отрочестве в Мур-Парке она находилась на особом положении, и в своем завещании сэр Уильям оставил ей значительную сумму, не упомянув ни словом ее мать.

Свифт дружил с маленькой Эстер, читал ей книги, подходящие ее возрасту, учил грамотно писать. Он сам был еще очень молод, нелюдим и одинок, и хорошенькая черноглазая Эстер, которую он переименовал в Стеллу, незаметно завоевала его сердце. Когда ей исполнилось семнадцать, а ему – тридцать один, их отношения приобрели иной характер, они полюбили друг друга.

В 1700 году Свифт поселился в Ирландии, в Ларакоре. Стелла поехала за ним и стала жить поблизости вместе с пожилой компаньонкой, в городке Триме. Она знала, что Свифт не намерен сочетаться с ней браком. Это была нелепость, одна из свифтовских тайн; он вообще был противником брака, а она уважала его странности, понимая, что он не такой как все. В то же время внебрачная любовная связь представлялась ему нравственным уродством. Их отношения должны были оставаться платоническими, и никаких изменений здесь не предполагалось. Лишь когда он бывал в отъезде, она переселялась в его дом и вновь уезжала в Трим по его возвращении. Из Лондона он писал ей письма – 65 писем в виде дневника. Позже они были опубликованы под названием «Дневник для Стеллы». Из этого дневника она узнала, что и он подвержен обычным человеческим слабостям. «Дневник для Стеллы», охватывающий 1710—1713 годы, – это документ, отражающий политическую и литературную жизнь Англии начала XVIII века.

Свифт писал много блестящих сатирических памфлетов. И сейчас некоторые невозможно читать без смеха, например, пародийные предсказания от имени Исаака Бикерстаффа, высмеивающие астрологию. Свифт часто бывал в Лондоне, где в то время уже оформились две политические партии. Тех, кто поддерживал в борьбе за престол Карла II, противники окрестили тори – по имени ирландских полуразбойничьих отрядов мстителей. Тори в отместку стали именовать недругов вигиморами или вигами – так называли себя воинственные шотландские протестанты. Свифт поддерживал сначала одну партию, потом другую, а затем потерял доверие к обеим и потребовал отделения религиозных вопросов от политических. В статьях и памфлетах журнала «Экзаменер», издаваемом в 1710—1711 годы, в №23, написанном с партийных позиций вигов, прозвучала пародийная отповедь самому себе. 33 памфлета в «Экзаменере» посвящались политике, борьбе за прекращение войны за так называемое «Испанское наследство» и многому другому.

В Лондоне было около шестисот кофеен. В Сент-Джеймской собирались модники партии вигов, в «Кокосовом орехе» – представители партии тори. Были и две литературные кофейни. Некоторые из них посещал Свифт…

Высокий стройный человек в черной сутане с квадратным белым воротником вошел в кофейню. В отдаленном углу взял чашку кофе. Его смуглое лицо с прекрасным лбом казалось мрачным и темным, в тон нависшим над голубыми глазами густым черным бровям. Вначале он сидел молча и прислушивался. Но когда «пересыхал привычный ручеек веселого злоречья», в наступавшей тишине он начинал говорить как бы самому себе под нос:

– У нас совершенно достаточно религии, чтобы заставить друг друга ненавидеть, но так мало ее, чтобы побудить друг друга любить…

– Сердиться – это значит мстить самому себе за ошибки других…

– Люди с узкими душами – как бутылки с узкими горлышками: чем меньше в них содержится, тем шумнее содержимое выливается наружу…

– Развлечение – это счастье тех, кто не умеет думать…

– Я не встретил ни одного человека, который не умел бы терпеливо, как истый христианин, выносить несчастья ближнего своего…

…И снова тишина в кофейне. Кто-то пожимает плечами, кто-то смеется, а кто-то записывает. Человек в черной сутане расплачивается за кофе и уходит. Сам он никогда не смеялся над своими шутками.

Вскоре афоризмы Свифта стали повторять. Они были мгновенными разрядами душившей его тоски, боли и обиды за человека. В начале 1713 года Свифт покидает Лондон, чтобы занять пост декана собора Святого Патрика в Дублине. Но после смерти королевы Анны, в 1714 году, меняется политическая обстановка, и он снова нужен в Лондоне. И так почти всю жизнь – между Ирландией и Англией, то здесь, то там.

Придет время, и он станет кумиром народа Ирландии. Его обожали так, как только может обожать кумира самая суеверная страна в мире. Его портреты были выставлены на всех улицах Дублина. Приветствия и благословения сопровождали его всюду, где бы он ни проходил. Его мнения спрашивали по всем вопросам здешней политики вообще, и в особенности касательно ирландской торговли…

…1716 год. Библиотека дублинского архиепископа Кинга, одного из его друзей. В библиотеку вошел доктор Дилэни. Вдруг мимо Дилэни, не замечая его, вихрем пронесся Свифт с трагически-скорбным лицом и, не вымолвив ни слова, размахивая какой-то бумагой, выбежал из комнаты.

– Что здесь произошло? – спросил Дилэни.

Склонив голову, со слезами на глазах, архиепископ Кинг ответил:

– Сэр, вы только что видели перед собой самого несчастного человека на свете, но, заклинаю вас, никогда не спрашивайте ни у кого о причинах его несчастья и ни словом не заикайтесь о том, что видели!

Однако Дилэни рассказал. Загадочная сцена произошла после того, как Кинг тайно обвенчал Свифта с Эстер Джонсон (Стеллой). Свидетелей не было. Не осталось и записи о совершении таинства брака. Брак был нужен для того, чтобы другая женщина – Эстер Ваномри (Ванесса, как называл ее Свифт), влюбленная в него и преследовавшая его, поняла наконец, что ее не любят. С ней он познакомился в Лондоне в 1709 году, и Стелла знала об этом с самого начала романа.

Дилэни в своих мемуарах объяснил, почему брак не был обнародован и остался в тайне. В день бракосочетания Свифт неожиданно узнал из хранившегося в Дублине документа, что он является незаконным сыном сэра Уильяма Темпла и, следовательно, сводным братом Стеллы.

Сэр Уильям перед смертью сделал Джонатана своим душеприказчиком, завещал ему публикацию своих сочинений, весь гонорар за них и кроме того небольшую сумму денег.

В апреле 1723 года Свифт отправился в свое обычное летнее путешествие по Ирландии, а в мае Ванесса умерла по неизвестной причине (возможно, она заразилась скоротечной чахоткой от своей сестры). За месяц до смерти она составила новое завещание, отменив прежнее, по которому значительная сумма завещалась Свифту, потребовала в завещании, чтобы была опубликована посвященная ей поэма «Каденус и Ванесса» и письма к ней Свифта. Это была месть оскорбленной несчастной женщины. Для Свифта Ванесса, себялюбивая и эгоистичная, умерла раньше, чем Эстер Ваномри.

…Январь 1728 года. Свифт у постели умирающей от чахотки Стеллы. Он склонился над ней и что-то прошептал. Она ответила четко и выразительно: «Слишком поздно…» Свифт вышел из комнаты. «Об этой сцене поведала потомкам Марта Уайтвей, помогавшая ему, больному старику, в последние годы его жизни. По ее уверению, слова Стеллы были ответом на предложение Свифта объявить наконец миру о заключенном в 1716 году их тайном браке.

В ночь после кончины Стеллы он написал о ней: «Дама, с которой я был интимно знаком в Англии и Ирландии, в этой суровой стране жила двадцать шесть лет, с восемнадцатилетнего возраста… Дама эта обладала лучшими человеческими качествами, каковые я когда-либо видел у мужчины или женщины». Стелла дожила до триумфа Свифта, до выхода в свет его «Гулливера», до его борьбы за свободу Ирландии и преклонения перед ним ирландцев. Выход в свет «Гулливера» окружен множеством тайн и загадок. Неизвестно, когда была написана книга и каков порядок написания ее частей. Очень долго не было доказательств, что «Гулливер» написан именно Свифтом. Рукопись, с которой было напечатано первое издание, не найдена. Сам Свифт никогда не заявлял прямо, что он – автор книги, появившейся в книжных лавках Лондона 28 октября 1726 года.

Как попала к издателю рукопись книги? Это стало известно почти через 200 лет, когда были опубликованы письма к ее издателю Бенджамину Мотте за подписью некоего Ричарда Симпсона, в которых тот предлагал его вниманию записки своего кузена Лемюэля Гулливера. В темный осенний вечер у дома мистера Мотте остановился наемный кеб. Спустившись на звонок, он обнаружил на пороге своего дома сверток с «правдивыми записками» и пустую улицу.

Прошло немного времени, и все поняли, кто автор «Гулливера». С сентября 1726 по март 1727 года Свифт жил в Дублине в атмосфере потрясающего успеха. О невероятной популярности книги ему писали друзья из Лондона. А в Дублине в его честь устраивали уличные шествия и фейерверки, жгли костры. Зачем ему понадобилась мистификация с авторством? Чего он добивался, скрывая, что написал «Гулливера»? Какой смысл был в том, чтобы подбросить рукопись на порог дома издателя Мотте? Единственное объяснение – странности гениального человека. У каждого гения они – свои.

Прошло почти 10 лет после смерти Стеллы. По-прежнему Свифт много пишет. Одно из самых сильных его произведений – поэма «На смерть доктора Свифта». Он заканчивает эту веселую поэму шуткой, сообщая, что свое состояние завещал на создание госпиталя для идиотов и сумасшедших. Он разделил свой годовой доход, составлявший около полутора тысяч фунтов, на три части: одна шла на содержание деканата и личные расходы, другая откладывалась и в итоге составила около 12 тысяч, завещанных им на устройство госпиталя, а третья являлась благотворительным фондом – он раздавал деньги нищим.

В середине 1736 года здоровье Свифта ухудшилось, последние три года жизни он был лишен рассудка. Умер он в 1745 году в возрасте 78 лет.

В «Путешествиях Гулливера», написанных в 1720-м и изданных в 1726 году, в третьей части («Путешествие в Лапуту»), говорится о летучем или плавучем острове Лапуту, на котором среди прочих ученых живут астрономы. «Эти ученые большую часть своей жизни проводят в наблюдениях над движениями небесных тел при помощи зрительных труб, которые по своим качествам значительно превосходят наши. И хотя самые большие тамошние телескопы не длиннее трех футов, однако они увеличивают значительно сильнее, чем наши, имеющие длину в сто футов, и показывают небесные тела с большей ясностью. Это преимущество позволило им в своих открытиях оставить далеко позади наших европейских астрономов. Так, ими составлен каталог десяти тысяч неподвижных звезд, между тем как самый обширный из наших каталогов содержит не более одной трети этого числа. Кроме того, они открыли две маленькие звезды или спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более отдаленный находится от нее на расстоянии пяти таких диаметров.