Текст книги "Яичко фюрера"

Николай подумал, что его собеседник, пожалуй, говорит правду – алкаши не тратятся на дорогое вино, за те же деньги, вместо бутылки слабоградусного шампанского, можно было бы купить три фугаса того же «Рубина», который, при одинаковой кубатуре, был в полтора раза крепче.

– Да у него в комнате еще пол-ящика этого шампанского пропадает зазря, – добавил Дагбаев и налил себе снова водки.

– Но вы же следователю сказали, что после выстрела не спали, футбол по телевизору смотрели. Так, может, вы видели, как женщина выходила и квартиры? Или в окно что-то?

– Нет, ничего я не видел, тем более что у меня окна не выходят во двор, – насупился Дагбаев и выпил еще раз водки, потом, продышавшись, добавил: – Это я им так сказал про футбол, чтобы они не думали, что я пьяница и тип несерьезный какой. Заснул и все.

Николай сник. Он задумался. Похоже, Ксения была как-то действительно причастна к убийству Федотова, и оно было явно преднамеренным, иначе, зачем бы ей было брать с собой пистолет? Но почему она его совершила? Месть? Или Федотов ее шантажировал? Не зная, кто такой Федотов, ответить на этот вопрос было невозможно.

– Скажите, Степан, откуда вы знакомы с Федотовым? – спросил Николай.

– А с чего вы взяли, что я с ним знаком? – с вызовом парировал тот.

– Но ведь вы сами сказали, что в эту дыру нормальный постоялец не пойдет. А Федотов, судя по всему, был не из бедных, если шампанское ящиками закупал. Он мог в приличной гостинице номер снять.

– Я уже отвечал милиции, что испытывал недостаток в средствах, пенсия всего восемьдесят семь рублей – попробуй проживи достойно, как полагается честному советскому человеку! Вот и сдавал комнату. Я вешал объявления на Каменской, напротив зоопарка. Если вам известно – там толкучка квартирная по всякому обмену жилья. Но как раз потому, что наше место глухое, на мою комнату находилось мало охотников. А почему он поселился – ума не приложу. Может, где-то тут рядом у него интерес какой был.

Дагбаев отвернулся и стал покуривать сигарету с серьезностью бездельника. Николаю его ответ показался неубедительным, он подумал, что здесь что-то не так.

– Послушайте, Степан, ведь вы бурят, так?

– И что с того?

– Федотов тоже бурят, вы могли раньше вместе жить где-нибудь, к примеру, в Улан-Удэ, там познакомиться…

– Откуда у вас столько сведений обо мне? Вы кто, собственно, будете?

– Не волнуйтесь, не из КГБ.

– Тогда какого черта вы ко мне пристали, в конце-то концов! Я и так вам сказал немало.

– А можно нам пройти посмотреть соседнюю комнату?

– А чего там смотреть? Там уже никого нет, да и комната опечатана.

– А нельзя ли нам как-нибудь эту бумажку потихоньку отклеить? А потом аккуратненько приклеим на место.

– Вы что – рехнулись совсем? Хотите, чтобы меня забарабали в каталажку? Это же противозаконно!

Николай достал из кошелька двадцатипятирублевую банкноту и положил на стол.

Дагбаев пожевал губами, и, сощурившись, оценивающе посмотрел на черный, дорогой кожи, кошелек Николая. Потом он потянулся, было, к деньгам, но вместо них судорожным движением схватил стакан и плеснул себе выпивки снова. Проглотив водку, он стал усиленно тереть мочку уха, видимо, опять что-то прикидывая себе в уме. Потом ударил кулаком по столу и рявкнул:

– А, была, ни была! – и сгреб деньги в карман. – Пропадать, так с музыкой! Пошли!

Он поднялся, открыл шифоньер, скрипнувший ржавыми петлями расхлябанных дверей и выдохнувший из себя тяжелый запах нафталина, пошарил где-то там, на верхней полке, и достал медный ключ, позеленевшей от времени. Потом подошел к стене, смежной с соседней комнатой и принялся снимать с гвоздей, прицепленный на них за петли брезентовый ковер, с нарисованным на нем охотником в джунглях, стреляющим в тигра.

За снятым ковром, как и в сказочной истории с Буратино, оказалась двустворчатая дверь, засиженная мухами и оплетенная поверху пучками древней, серой паутины. Оттуда в разные стороны врассыпную бросились здоровенные рыжие тараканы. Дагбаев достал из-под железной кровати тряпку и смел паутину вместе с тараканами на пол.

– Десять лет уже, как с женой разошелся, с тех пор не открывал. Вот теперь ради хорошего человека на преступление иду.

– Но эта же дверь не опечатана, какое тут преступление?

Дагбаев посмотрел на Николая, словно на конченого тупицу, который просто не в состоянии понять величайшего риска и геройства совершаемого им поступка. Он скрипуче поковырял ключом в замочной скважине, открыл визжащую дверь и пропустил Николая вперед.

– Только аккуратно там, ничего не трогайте, – предупредил он.

Николай вошел в почти квадратную комнату с давно белеными, засерелыми стенами, площадью около двенадцати метров. Здесь тоже была нехитрая старая мебель – просиженный, потертый диван из кожзама, обитый медными гвоздиками и с высокой спинкой и зеркалом, с полочками наверху, темный полированный шкаф, круглый стол, под клетчатой клеенкой, два стула и тумбочка казенного вида, какие обычно можно увидеть в больницах и казармах. На самой тумбочке восседал улыбчатый медный Будда, размером с трехлитровую банку, видимо, довольно увесистый. Зеркало на диване было растрескано, один из стульев валялся кверху ножками, на столе в тарелках увядала закуска, бутылка шаманского лежала боком, с высохшим, блестящим следом пролитого вина, один бокал был разбит, а клеенка со стола съехала на одну сторону.

И сам стол был явно сдвинут с места, об этом свидетельствовали следы свежих царапин от ножек на деревянном полу, крашеном в какой-то рыжий цвет. На нем же был очерчен мелом силуэт человека – очевидно, положение трупа, сделанный следователями. Все говорило о том, что здесь недавно произошла нешуточная свара, закончившаяся смертью.

Еще Николай обратил внимание на красивую вазу, цветного стекла, с витой ножкой, почти доверху заполненную шоколадными конфетами в ярких обертках и стоящую на тумбочке. А между ней и окном находился деревянный ящик с дюжиной нетронутых бутылок все того же шампанского.

Николай подошел к окну и заглянул за ситцевую штору. Окно это примыкало к левому углу дома, и подоконник тут был весь в ветхой пыли, лишь посредине его оказалась сравнительно чистая полоса, словно кто-то вылазил или залазил недавно в окно.

Николай подумал, что если это была Ксения, то могло быть два варианта развития событий. Первый – окно было открыто, а Ксения подошла к нему снаружи дома. Но тогда она могла бы попросту застрелить Федотова и убраться восвояси, таким образом, не оставляя следов на подоконнике. Если же она находилась в комнате и покидала ее через открытое окно, то кто его потом закрыл? Во втором же случае, когда окно могло быть изначально закрыто, а Ксения была здесь, то скрыться с места преступления она могла только через дверь. Но при таком раскладе подоконник был бы не тронут. Правда, след этот мог остаться и тогда, когда кто-то просто сидел на подоконнике при открытом окне. Но кто же рискнет сидеть на таком грязном месте?

Николай терялся в догадках, когда в его мысли вторгся мечтательный возглас Дагбаева, стоявшего позади него:

– Эх, хоть бы одну бутылочку заныкать! Да нельзя, пока до окончания следствия. Послушайте, Николай, а когда оно закончится, милиция шампанское не заберет, как вы думаете?

– Не знаю, – все еще поглощенный своими мыслями, ответил Николай. – А вы же были первым, Степан, кто зашел в комнату после убийства?

– Вестимо. Тут как было дело? Я проснулся, когда уже темнело, хотел включить свет, но тут лампочка в абажуре гикнулась. А у меня запасные лампочки и прочий инструмент хранятся здесь, вот в этой тумбочке, ну я и постучал к Харитону Иринеевичу, чтобы лампочку взять. Он не открывал, ну, думаю, отдыхает с гостьей, спит, значит, после примирения и любовных утех со своей маромойкой…

Николай схватил Дагбаева за горло, прервав его вдохновленную речь, отчего у того полезли на лоб глаза и он, весь извиваясь, попытался отодрать руку Николая от своей коричневой, тонкой и подвижной, словно обрубок гадюки, шеи. Николай вовремя опомнился и сам отпустил Дагбаева.

– Извините, Степан, не сдержался…

Дагбаев откашливался, из его глаз текли мутные слезы. Наконец, окончательно придя в себя, он заговорил сразу подсевшим, злым голосом:

– Идиот, вы чуть не задушили меня! У вас не руки, а стальные клещи какие-то! Это вам дорого обойдется!

– А вы зарубите себе на носу – моя жена не из тех, кто может запросто запрыгнуть в кровать к кому ни попадя!

– Ничего вам больше не скажу!

– Ладно-ладно, вот вам на беленькую – полечитесь, – Николай достал из кошелька пять рублей и протянул их Дагбаеву, который лишь криво усмехнулся, но деньги брать не стал.

– Вы что себе думаете, за какую-то паршивую пятерку откупиться от рукоприкладства? Мне теперь в больницу надо. Дайте сотню.

Николай снова расстегнул кошелек и выгреб оттуда все деньги. Набралось сорок четыре рубля.

– Это все, что у меня есть, мелочь только на транспорт оставил…

Дагбаев, ожидавший больше денег, разочарованно вздохнул, но деньги взял и сказал:

– Ладно, давайте, что есть, остальное потом принесете.

Спрятав деньги в нагрудный карман рубашки, он заговорил подобревшим голосом:

– Я же не говорил, что ваша жена легла к Федотову в кровать, я просто рассказываю вам ход своих мыслей.

– Это мы уже проехали, – недовольно поморщился Николай. – Что было дальше?

– Короче, не достучался я, толкнул дверь, она и открылась. Смотрю – в комнате все перевернуто, а Федотов на полу лежит в луже крови…

– Они что же – дрались тут что ли?

– Этого я не знаю, говорю же вам – спал. Только вряд ли женщина могла с ним драться, он какие-то жуткие приемы знает.

– Откуда вам известно?

– Видел, как он по утрам во дворе тренировался, березу голыми руками колошматил. Сами можете потом посмотреть – там с нее вся кора пооблетела и все ветки снизу, словно топором обрубленные.

– Это все что вы можете мне рассказать?

– Все. Пока все.

– И за это я отвалил вам столько денег?

Дагбаев завел глаза к небу:

– Ну, может, я еще что-нибудь потом вспомню, – игриво проговорил он. – Если сильно постараюсь.

– Да уж постарайтесь! Сколько вам еще надо денег, чтобы вы вспомнили все? Сделал Николай ударение на последнем слове.

– Оставьте мне свой телефон, если что – я вам позвоню, – уклончиво ответил Дагбаев.

Николай вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот с авторучкой, вырвал из него листок и, записав на нем номер своего домашнего телефона, вручил Дагбаеву.

– Только быстрей вспоминайте, Степан, а то ваша помощь может и не понадобиться, – со значением сказал Николай.

– Я понял, – явно повеселев, ответил Дагбаев. – Ну, а если мы несколько конфет на закусь возьмем, ничего нам милиция не сделает? Как вы полагаете?

Он запустил руку в вазу и вытянул оттуда большую их горсть.

– Угощайтесь, – протянул Дагбаев две или три конфеты Николаю.

Тот, оглядывая в последний раз комнату и стараясь напоследок запомнить все детали, машинально положил конфеты в карман. Потом, попрощавшись с хозяином, покинул барак и отправился на остановку транспорта, находившуюся от этого места примерно в километре пути.

ГЛАВА 6
В КАБИНЕТЕ СЛЕДОВАТЕЛЯ

Когда Николай вернулся домой, то еще из-за неотпертой двери своей квартиры услышал настойчивую трель телефонного звонка, но к аппарату он все же не успел – звонки прекратились. Николай предположил, что звонил Дагбаев и, пополнив кошелек деньгами до приятной пухлости, присел рядом с телефоном, нетерпеливо ожидая нового звонка – сам позвонить Дагбаеву он не мог, у того не было телефона.

Сунув руку в карман пиджака, чтобы достать сигареты, он наткнулся на лежавшие там шоколадные конфеты и вытащил их, дабы они не таяли бестолку в тепле – есть их Николай, все равно, не собирался – став взрослым, он, почему-то, разлюбил сладкое и конфеты, в том числе. Не так, чтобы он не ел их совсем, нет, он пользовал их, но к случаю – с чаем, например. Но Николай не разлюбил фантики! Да-да у этого большого и мужественного парня была одно тайное увлечение, о котором знали лишь близкие ему люди, но которое он стеснялся открыть кому-либо постороннему.

Еще с раннего детства, когда он не чувствовал особой разницы между собой и девчонками и был порядочным сладкоежкой, Николай собирал фантики от конфет. Так получилось, что в коммуналке, где он родился и рос, да и, вообще, на всей лестничной площадке, его сверстницами оказались одни девочки. Соответственно и играть приходилось, в основном, с ними. А во что любили играть девчонки в его время? – в куклы, скалки, скакалки, закапыванием «секретов» со стеклышками и фантиками. И, вообще, фантики дети копили, они были неким подобием разменной монеты, на энное их количество можно было выменять целую конфету, глиняную свистульку или какой-нибудь надувной шарик.

Маленький Коля не был тут исключением. Ему нравилось часами разглядывать яркие обертки, вдыхать идущие от них ароматные запахи, пока уже в отроческом возрасте его не высмеяли, прознавшие об этом другие пацаны – мол, девчоночье это занятие. И Николай закрылся, фантики теперь стали его тайной страстью. Со временем эта страсть только подслащалась, и именно из-за того, что она, сама по себе, являлась тайной. Потом все выросли, поменяли свои увлечения, а у Николая эта тяга к коллекционированию фантиков так и осталась неизменной.

Позже у него образовался круг знакомств по увлечению, он переписывался с людьми этого круга, даже заграничными, ходил на общие встречи и, конечно, менял или покупал у них милые его сердцу фантики. В итоге, у него сложилась приличная коллекция, и Николай слыл среди своих известным коллекционером. Фантики тоже любили Николая, и когда у него было тяжело на сердце, Николай открывал свои кляссеры, и фантики радовали и успокаивали его.

Конфеты, которые он унес с места убийства, тоже были довольно редкими и назывались «Азалия», но Николай вспомнил, что в его коллекции был фантик и от этих конфет. Вспомнил и то, как они попали к нему – ими угостил его какой-то военный, знакомый отца, когда он в детстве с родителями отдыхал на Черном море.

Николай с грустью о беззаботном былом вдохнул конфетный запах и вновь внимательно рассмотрел, подзабытую теперь, обертку. «Фабрика № 3 Ленинградского объединения кондитерской промышленности имени Н.К. Крупской» – прочитал он в подстрочнике фантика.

Николай достал один из кляссеров, разыскал в нем такой же фантик и положил рядом новый – для будущего обмена. В этот момент в его голове зародилась какая-то важная мысль, но окончательно оформиться ей не дал вновь зазвонивший телефон. Николай схватил трубку.

– Алло, Николай? – вопреки ожиданию он услышал голос следователя Мальцева.

– Да-да! – воскликнул обрадовано Николай, надеясь, что Ксению нашли или, по крайней мере, что-то прояснилось в ее судьбе. О том, что следователь мог сказать о ней что-то плохое, он думать не хотел. – Нашлась Ксения?

– Пока нет, но открылись новые обстоятельства, по поводу личности убитого Федотова. Я думаю, они могли бы пролить свет на ее нынешнее местопребывание. Вы не могли бы к нам подъехать для беседы?

– Конечно, говорите куда, я записываю.

Николай был несколько разочарован сообщением следователя, но игнорировать приглашение было не в его интересах и он, убрав кляссер на место, не мешкая, выехал по данному ему адресу.

Кабинет следователя представлял собой довольно тесное помещение, где едва помещались два, светлого окраса, стола из деревоплиты, угрюмый, облезлый сейф и несколько стульев. Николая несколько удивили цветы в глиняных горшках на подоконнике зарешеченного окна, казавшиеся неестественными там, где работают суровые мужчины из органов.

Мальцев сидел в центре комнаты, перед горой папок и прочих бумаг, в форменной одежде – чинный и строгий. За соседним, стоящим впритык столом, молодой, чернявый парень в штатском, с тяжелым, неподвижным лицом, вел не то допрос, не то беседу с сидящим напротив гражданином в мятом костюме, небритыми щеками и огромным фингалом под глазом. На все вопросы гражданин отвечал как-то безлико и обреченно.

Мальцев встретил Николая приветливо, поднявшись со стула и протянув ему через стол руку для пожатия. Он выразительно посмотрел на своего сотрудника и показал ему глазами на дверь. Тот безоговорочно поднялся и вышел, уведя с собой небритого гражданина. Потом Мальцев жестом пригласил Николая присесть.

– Что у вас нового? Дала о себе как-то знать ваша супруга? – спросил следователь с мятной улыбкой, но при этом колюче сощурив свои серые глаза.

– Я думал у вас узнать что-то новенькое, – ответил Николай, решив пока промолчать о собственном расследовании, тем более что оно прошло не без некоторого нарушения закона.

– Мы работаем, что называется, не покладая рук. Но конкретно новых сведений о вашей супруге пока не поступило. Зато пришла интересная информация об убитом, возможно, она и прольет свет на эту запутанную ситуацию с преступлением. Оказывается, он тоже из Ленинграда, как и ваша Ксения, и приехал к нам в город без каких-либо видимых причин – здесь у него нет ни родственников, ни друзей. И потому их встреча с вашей супругой теперь нам видится совершенно в ином свете – наверняка они были знакомы. Вопрос в другом: в чем не совпадали их интересы, в чем заключался их конфликт? Если мы найдем на это ответы, значит, мы найдем и вашу жену.

– Так-так, – проговорил Николай и достал сигарету, – я внимательно слежу за ходом ваших рассуждений, догадываюсь, к чему вы опять клоните.

Николай теперь вспомнил ту мысль, которую оборвал телефонный звонок: конфеты «Азалия» были Ленинградскими, значит, Федотов привез их оттуда, и, выходит, Мальцев нащупал верное направление.

Следователь придвинул к нему алюминиевую пепельницу, выполненную в виде перевернутой милицейской фуражки, и щелкнул зажигалкой, имитирующей настоящий браунинг.

– Я вам, Николай, сейчас расскажу кое-что о Федотове, может эти сведения воскресят что-нибудь в вашей памяти – вдруг ваша жена о том же мимолетно обмолвилась, а вы просто запамятовали.

Следователь раскрыл какую-то папку и, листая страницы, продолжил:

– Ну вот, Федотов Харитон Иринеевич, 1912 года рождения… Черт возьми! Ему больше семидесяти, а на вид не дашь и пятьдесят! И в волосах ни единой сединки. Разве не так? – благодушно глянул на Николая Мальцев.

– Откуда? Я в Ленинграде не был и Федотова не знаю.

– Ах, да запамятовал. Жаль, что я не возил вас в морг для опознания, может быть, вы бы и узнали его. Но тут нам прислали пару его фотографий из Северной Пальмиры – ничего, что я так образно выражаюсь? – прервал сам себя смехом Мальцев. – Да, не думайте, Николай, и в милиции работают поэты, поэты души, так сказать… Да, так о чем я? А вот – посмотрите фотки, может, вспомните.

Николай внимательно рассмотрел обе фотографии, снятые в анфас и профиль. Действительно, для семидесяти лет, изображенный на снимке человек, выглядел невероятно молодо – лицо почти без морщин, темные волосы гладко зачесаны назад, без единой сединки, и трудно было поверить, что они некрашеные. Взгляд раскосых, черных глаз колюч и пронзителен, будто читает вашу душу. Единственно деталью, которая добавляла лицу немного возраста, была ветхая и сухая, как прошлогодний мох бороденка, с тонкой веточкой проседи по самому центру.

– Еще раз заявляю – не знаком, – вернул снимки капитану Николай.

– Что ж, теперь я расскажу вам его биографию, может, ваша память освежится. Очень она необычная. Очень. Так вот Федотов этот – вовсе никакой не Федотов. Как говориться – Федот, да не тот. Настоящее имя его Соднам Джамцхо. В 1933 году он был прислан из Тибета в Ленинградский дацан в помощь Верховному ламе России Авгану Доржиеву, в качестве нансо, то есть – как лама-астролог. В местной буддистской общине, несмотря на молодость, он занял довольно высокое положение, так как, кроме глубоких познаний, которыми он обладал, верующие считали его реинкарнацией высокого ламы Такцер Ринпочхэ – сподвижника самого Его Святейшества Далай-ламы XIII-го Тубдан Чжамцо, – ломая язык на именах и сверяясь с записями в папке, рассказывал Мальцев. – Однако в 1937 году власти закрыли дацан, впрочем, как незадолго до этого и все остальные буддистские храмы в Советском Союзе. Доржиев бежал в Улан-Удэ, где был арестован и вскоре умер в местной тюрьме, а Соднама Джамцхо посадили в Лефортово. Правда, вскоре, по непонятным до сих пор причинам, Соднама выпустили на свободу. Говорят, будто у него нашелся некий высокий покровитель в НКВД, но достоверных сведений об этом нет.

– Извините, Анатолий, – перебил следователя Николай, у которого давно крутилось в голове одно предположение, – а не были ли как-то ранее связаны Федотов и Дагбаев, ведь они одной веры?

– Прямой связи, вроде бы, нет, по крайней мере, по нашим сведениям таковая не прослеживается, да и Дагбаев это отрицает. Но вот какая интересная деталь: Степан был сыном Юмжапа Дагбаева – настоятеля Амгалантуйского дацана, самого древнего в Бурятии, – при этих словах Мальцева, Николай сделал нарочито удивленное лицо, будто сие ему не было известно. – И в Улан-Удэ этот ширетуй сидел вместе с основателем Санкт-Петербургского дацана – Авганом Доржиевым и даже принял его последний вздох в 1938 году, когда ухаживал за ним в тюремной больнице.

– И что с того?

– А вот что. После отсидки Соднам Джамцхо взял себе русское имя Харитон Иринеевич Федотов, соответственно, каким-то образом поменял документы и, по нашим сведениям, остался при Дацане, как говорится по фене, – смотрящим. И сделано это было, как теперь подозревают, по уговору с Доржиевым, скорее всего, для присмотра за какими-то замурованными в Дацане тайниками. Говорят, там такие имеются, и сокровища, которые они таят, могли пригодиться для нового открытия Дацана в будущем. Слухи о них ходили еще в тридцатые годы, но найти что-то ценное никому не удалось, хотя для этого была создана даже специальная комиссия. К тому времени, как такового, Дацана уже не было. Поначалу в нем организовали мастерские по производству скобяных изделий, а во время войны в мастерских делали гранаты, после же ее окончания там находилась радиостанция. И, наконец, с 1960-х годов – зоологическая лаборатория Академии наук. И все это время, кроме нескольких военных лет, Федотов присутствовал в дацане, то на правах завхоза, то снабженца.

– Выходит Федотова и Дагбаева могла соединять какая-то тайна, возможно, связанная со спрятанными в тайниках дацана сокровищами?

– Вполне возможно. Мы сейчас роем в этом направлении. Может, выделим это в особое дело и тогда поработаем с Дагбаевым и по этому вопросу.

– А почему бы и нет? О кладе мог узнать отец Степана Дагбаева, которому мог что-то сказать перед смертью Доржиев. Так?

– Может и так – черт его знает! Хотя Доржиева на этот предмет пытали в тюрьме органы, но он рыбой молчал, ни в чем не сознался.

– А не мог ли сам Степан Дагбаев прикончить Федотова из-за этих самых сокровищ? – с некоторой надеждой в голосе спросил Николай.

– Откуда тогда в его квартире оказался ваш пистолет? Почему он слышал имя именно вашей жены, а не какое либо еще?

– Да, нестыковочка получается.

– Вот я и думаю, не в курсе ли этой тайны была и Ксения? Вы ничего такого от нее не слышали?

– Не слышал ничего подобного, да и, вообще, все это полная ерунда! На кой черт ей лезть в эти тайны, охотиться за сокровищами, когда она зарабатывает больше иного академика, да еще и в валюте в придачу. Да и все эти сокровища, это только предположения чистой воды!

Капитан в задумчивости стал барабанить пальцами по столу.

– В биографии Федотова есть одно темное пятно, знай о нем подробнее, мы, может, и вышли бы на какой-то определенный след, – после непродолжительного молчания проговорил он.

– И какое же?

– Во время наступления немцев на Ленинград, Федотов попал к ним в плен, а сведений, что он там делал – нет.

– Так он же не был военным.

– Так-то оно так, немцы угнали его на работы в Германию во время этого наступления в сорок первом. Тогда Федотов по делам снабжения находился в Кингисеппе. Наши освободили Федотова уже в Пруссии из шталага-316 в сорок пятом. После проверки в НКВД за ним ничего такого не нашли и отпустили, а не отправили в лагеря, как поступали со всеми военнопленными, коль уж он не был военным. А из его личного дела, найденного в архивах шталага, следовало, что до сорок пятого года он работал на ферме у одного баварского крестьянина, затем тот заподозрил Федотова, якобы, в шашнях со своей женой и сдал полиции, и оттуда его в феврале и направили прямиком в лагерь. Крестьянин этот, если и жив, то живет в Западной Германии, и до него, с нашими скромными возможностями, мы дотянуться не можем – не министр же убит, в конце-то концов. Знать бы нам точно ту часть жизни Федотова на неметчине, многое бы могло проясниться, да у него уже ничего не спросишь. А вас эти сведения о Федотове ни на что не наводят?

Николай мысленно вспомнил известную ему часть биографии Ксении и, несмотря на то, что оба – и убитый, и она были ленинградцами, не мог уследить между ними никакой связи, а, тем более, считать ее убийцей. Возможно, какая-то часть жизни Ксении и была скрыта от него, но ее характер, ее статус и жизненная позиция подсказывали ему, что, даже будучи знакома с Федотовым, она не могла подозреваться в таком тяжком преступлении.

– Тут я вам ничем помочь не могу, – покачав головой, сказал он.

Капитан встал со стула, прошелся по комнате вокруг стола и вдруг спросил Николая из-за спины:

– Вы в субботу к своему ребенку один ездили или с кем-то еще?

– Один.

– А почему в тот же день не вернулись?

– Остался до утра порыбачить. Там в заливе рано утром поклевка просто великолепная. Я об этом с детства знал, потому с собой даже удочки взял. Ну, а днем опять с сынишкой отдыхал. В лес ходили, на речку. Ближе к шести вечера поехал в город.

– А ночевали где?

– В машине.

– Много наловили?

– Ну, наверное, больше чем полведра.

– Какая рыба на крючок шла?

– В основном, сорожка и окуньки, да несколько подлещиков попалось.

– Не одарите меня парой рыбок для моего кота? Он речную рыбку страсть как любит, а в магазинах один минтай да селедка…

– Увы, весь улов я поварам на даче отдал – детишек ухой побаловать.

– Ну-ну… А там были свидетели, которые бы могли подтвердить ваше пребывание в лагере? – Мальцев стал мерить кабинет шагами.

Николай поморщился, словно, прохаживаясь, следователь невзначай наступил ему на ногу. До него дошло, к чему Мальцев завел весь этот разговор по поводу рыбы.

– Вы и меня подозреваете? – вскипел он.

Следователь дружески похлопал его по плечу и вернулся на свое место.

– Ну, что вы! Вы на преступника совершенно не похожи, – улыбаясь одними губами, сказал он. – Просто мы должны отработать все версии. И некоторые в нашем отделе – заметьте не я лично! – полагают, что вы могли куда-нибудь спрятать свою жену…

– Да вы с ума сошли! Там же было полно родителей! А несколько машин и палаток рядом с моим «ЗиМом» на ночевке стояли. Вы этих людей, при желании, всех найдете, они подтвердят мои слова – у меня машина приметная, одна такая там была.

– Да-да, конечно проверим. Вы меня извините, Николай, но, как говорится, дружба дружбой, а истина дороже, тем более в таком деле.

Николай сшибся со следователем холодным, жестким взглядом и вскочил со своего места.

– Я свободен? – с вызовом спросил он.

– Разумеется! Но мы еще будем нужны друг другу. Ведь так?

Мальцев подписал Николаю пропуск, и тот, уже на выходе, из дверей бросил тихо, чуть ли не с мольбой:

– Ищите, Анатолий, Ксению, она в опасности…

Его слова упали в пустоту.