Текст книги "В огне войны сгорая. Сборник"

Сестричка

 
Над снами нашими ночей не спавшие,
роднее матери порой бывавшие,
какой вам памятник воздвигнуть в памяти,
вам, беззаветные, вам, милосердные?
 

Николай Перевалов

Перед войной она окончила школу медсестёр. Детей в семье было пятеро: две сестры и три брата. Жили в Полоцке. Нормально жили, как все: огород, сад, смородину и малину ели прямо с куста, на грядках огурцы, вообще, всякой зелени хватало и ели досыта. И выросли поэтому крепкими и выносливыми.

Старший брат служил командиром роты у западной границы, казалось, было спокойно и ничто не предвещало войны. И он пригласил свою сестру Варвару к себе в гости, уж очень захотелось свидеться. Встретились, обрадовались друг другу. День прошёл, хорошо было у брата, во всём порядок, красноармейцы вежливые, занимались своим армейским делом, а на досуге устроили концерт. Смотрела Варя с нескрываемым интересом, над юмористическими номерами смеялась до слёз.

Второй день прошёл, а на третий… грянула война.

Красноармейцы приняли бой. Вместе с братом пошла в атаку. Страшно было перевязывать раненых бойцов под обстрелами немцев и разрывами снарядов. Её тяжело контузило и слегка ранило в ногу. Лечилась, а после отправили в Саратовскую область – в небольшой город Балашов. Оттуда, оказавшись в стрелковой дивизии, уже в должности санинструктора, их быстро перебросили под Москву, где шли бои и немцы рвались к нашей столице. Под градом пуль и снарядов выносила на себе раненых, не зная роздыха, лишь бы спасти человека.

Когда наглый и коварный враг в битве под Москвой был разбит и отброшен, фронтовые пути повели Варвару Мазурину дальше. И при освобождении Старого Оскола получила второе ранение, снова в ногу. Посчитала это за везение.

Когда рана зажила, попала в новую дивизию. Здесь познакомилась с фельдшером Асей Трофимовой, хорошей, смелой девушкой, с которой было находиться рядом как за каменной стеной. Они крепко сдружились и были не разлей вода. Вскоре она оказалась в сапёрном батальоне, там за отличие получила орден.

Труд медсестёр на фронте был очень опасен. Ведь они находились, как и солдаты, всегда на передовой и спешили к раненым под вражеским градом снарядов и пуль, пробирались к ним под взрывы бомб и в любую погоду.

Очень переживала гибель начальника штаба полка Михаила Манина, погибшего в атаке при контрнаступлении Центрального фронта в августе сорок третьего года. Это был хороший и отзывчивый товарищ, и его не стало. И, как могла, проклинала войну. Столько бед и несчастий она принесла людям.

Не счесть, сколько она вытащила раненых, когда их передовая группа, приданная батальону, вступала в бой. И каждый раз тот или иной раненый говорил или шептал ей: «Спасибо, сестричка…» Даже трудно сказать, сколько выживших раненых обязаны ей, что остались жить. И опасности подстерегали на каждом шагу, особенно на заминированных полях.

Со своим полком Варвара Мазурина прошла тяжёлыми дорогами войны до Западного Буга. И там дала о себе знать контузия. Мучили страшные головные боли. Положили в госпиталь. После лечения оказалась в специальной школе при штабе партизанского движения Войска польского. И только в мае 1946 года она вернулась в родной городок Полоцк. И от новостей, какие обрушились на неё дома, можно было потерять разум и обезуметь, свалиться под их тяжестью.

Не могла поверить, что на фронте погибли все трое её братьев. Оплакивала их гибель навзрыд. Замучена сестра в фашистском концлагере. Отец с матерью и пятилетней сестричкой также побывали в немецком лагере смерти и только чудом остались живы. Освободили их и всех, кто находился в лагере, наши красноармейцы.

Придя в себя и немного отдохнув, пошла работать в больницу. И там, где лечились и долечивались фронтовики, тоже слышала от них, как и на фронте, перевязывая раны или помогая кому-то подняться: «Спасибо, сестричка…»

2020 г.

Попутчик

 
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри – не вы…
 

Михаил Лермонтов

Бывают же встречи, которые западают тебе в душу, и ты носишь их в себе всю жизнь. Вот и эта встреча выплыла, словно из тумана, и захотелось о ней поведать людям в надежде, что вдруг кто-то из них вспомнит, мол, подобное было и с ним, как и с моим героем.

В середине 60-х годов прошлого века произошла эта встреча. Стояло бабье лето. Прекрасная пора осени! Теплынь раскрашивала листву и освежала голову. Железнодорожный вокзал во Владимире гудел и пестрел пассажирами. Ехали кто куда: одни в западную сторону, другие – на восток. Я ехал в Нижний Новгород. Замедляя ход, подходил мой поезд. И было слышно, как шпалы под рельсами отдавались вздохом облегчения, что сейчас, во время стоянки, немного отдохнут.

Я не спеша занял своё место у окна. Напротив меня сел интеллигентного вида рыжеватый мужчина, лет сорока пяти, как мне показалось, на обеих щеках и лбу у него красовались шрамы.

– Подарки войны, – произнёс он, заметив, как я рассматриваю его лицо. И он коснулся рукою лба.

Сидели мы вдвоём и, когда поезд тронулся, разговорились. Ехал Артём Золотов, как и я, в Нижний Новгород, где трудился в одном научном институте. А родился он в Сибири, там и вырос. Оттуда в октябре 1941 года в составе группы сибиряков приехал защищать Москву.

Столица была опоясана оборонительными сооружениями, всюду стояли зенитки. Ночью огни гасили, и стояла непроницаемая тьма. Ребята его части дали клятву сражаться до последней капли крови и не пропустить врага к родной Москве.

Оборону заняли на станции Бородино.

Какое-то время молчали, и был чётко слышен стук убаюкивающих колёс, погружающий в состояние свободного мышления о нашем существовании. И тут мой собеседник вспомнил, к моему удивлению, Лермонтова:

 
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
 

Отбивали в сутки до 15 атак с танками. Силы бывали на исходе, но никто и не думал отступать. Немцы их окружили, но бойцы не растерялись – прорвались и вышли из окружения, нанеся урон врагу.

Вспомнил бой за деревню Кукарино. Здесь у немцев имелось огромное количество орудий, танков, мотоциклов, машин и снарядов. Нашим всё это предстояло уничтожить. Заняли оборону в лесу. Наступала ночь. Никто не спал. Напряжение нарастало. Ждали сигнала посланных вперёд разведчиков, которые должны были снять часовых. И вот в небе загорелась ракета. Артём со связкой гранат рванулся к дому, где находился фашистский штаб. Бросил. Послышался звон стекла, раздался взрыв. И тут же заговорили наши пушки. Деревня пришла в движение, началась суматоха. Немцы не ожидали такого, выбегали из домов, кто в чём был одет, и попадали под огонь наших бойцов. Бросались к своим машинам, мотоциклам, а они уже пылали, что огонь трещал, докрасна раскалялся металл…

Бой был не на живот, а на смерть. Чуть ли не весь немецкий гарнизон перебили, много уничтожили машин. Овладели деревней, и тут врагу пришло подкрепление. Снова завязался жестокий бой, пошли врукопашную. А драться русские умеют! В дыму даже огонь блестел и визжала картечь…

 
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
 
 
Земля тряслась – как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
 

Тут мой путник вздохнул и стал смотреть в окно, за которым на голубоглазом небе катилось солнце, припекая землю и подкрашивая звенящий свод неба.

Деревья стояли, не шелохнувшись. Воздух казался прозрачным, и невольно думалось, что вновь вернулось лето. По тропинке вдоль полотна железной дороги шли люди в лёгкой одежде. Виднелась какая-то речушка. И невольно передавалась с улицы теплынь – загорай. Неужели снова лето вернулось? Даже на лбу выступили капельки пота.

Бабье лето! Какая прекрасная пора! Да, пора эта прощальная, но у кого не радуется душа, как теплынь раскрашивает листву на деревьях, которые росли вдоль дороги.

Когда-то, в старину, на Руси в эту пору женщины сучили пряжу и ткани. Мяли лён с коноплёй. Нелёгок был этот труд. Горел воздух от их работы, потел и парился день. И если бабье лето начиналось с ясного дня, то люди знали, что осень будет тёплой. Потому что наблюдение народа за погодой велось исстари. Из поколения в поколение. Будет ли, думалось, тёплой эта осень, мелькавшая за окном мчавшегося поезда, через которое виделось, как паутина стлалась по растениям. А это, по народным наблюдениям, означало, что быть теплу, и почти отсутствие ягод на рябинах указывало на то же самое – осень к тому же грядёт сухая.

И это было не выдумано, а выверено столетиями. Я убеждался в точности народных примет не раз, и они сбывались. В самом деле, если осенью птицы летят низко, значит, зима будет холодной, высоко – тёплой. Так и выходило.

Солнечные лучи скользили по оконному стеклу, как фигуристы на блестящем гладком льду, глаза слепило. Мой спутник щурился, отводя глаза от яркого светила.

– Тогда погода нам нахлобучку давала, – проговорил он. – Такого тепла не было. Воздух постоянно хмурился. Холодный ветер, нагоняя дождевые тучи, трепал одежду. Несколько часов мы отбивали яростные атаки врага, который пытался переломить ход боя в свою пользу.

Дальше он рассказывал, как огромная лавина вражеских танков рвалась к Москве, и они преграждали им путь и обещали умереть, но врага не пропустить.

 
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
 

Вспомнил, как он лежал в окопе и ждал приближения громадного танка со свастикой. Было страшно. Танк двигался прямо на него. Каждое мгновение казалось вечностью. Всё его существо напряглось до предела, любая жилка на теле натянулась, как струна. И когда танк, лязгая и скрежеща, перевалил через его окоп, он вскочил и мгновенно метнул ему вслед бутылку с зажигательной смесью. Могучая машина загорелась…

В том бою все сражались до последнего. Подбили больше десяти немецких танков. Его каска имела несколько пробоин. Но судьба пощадила его – двадцатилетнего мальчишку, как и в других боях, а их было на военных дорогах у него много, и все стоили огромного напряжения всех физических и душевных сил, которые приходилось отдавать в схватках с врагом. Разве забудешь битву за Днепр? Когда он под ураганный огонь гитлеровцев переправлялся через его бурные воды, потом преодолевал заминированные укрепления, траншеи, доты…

Битва за Днепр принесла коренной перелом в войне, начатый нашими войсками под Сталинградом. 6 ноября 1943 года Красная армия освободила Киев. Четыре месяца длилась битва за освобождение Левобережной Украины и Северной Таврии. Преодолев Днепр, красноармейцы создали на его правом берегу плацдарм. И в декабре того же года одно из крупнейших сражений в мировой истории – битва за Днепр – завершилось.

– Было страшно смотреть, – рассказывал бывший солдат. – Мы шли по выжженной земле.

То, что она была искорёжена и выжженная, я знал по рассказам других воинов, участвовавших в этой битве, и рассказ моего собеседника только подтверждал все злодеяния фашистов. При отходе они жгли и убивали всех, кто попадался на их пути. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер требовал: «Не оставлять в живых ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, рельса…» И немцы сжигали дома и постройки, разрушали шахты, отравляли колодца, забивая их трупами. И грабили всё, что могли, увозя в Германию.

И красноармейцы рвались вперёд, чтобы спасти людей и не допустить полного разрушения Донбасса и Левобережной Украины.

– Страшное было зрелище, – сморщился рассказчик. – Ужас брал и с трудом сдерживал себя, чтобы не разрыдаться, когда видел колодцы с трупами обнажённых женщин, детей, стариков. Кое-кто не выдерживал такое зрелище и плакал. Попадались деревни, где лежали трупы всех их жителей – от мала до велика.

И наших солдат брала такая злость и ярость, что ненависть к врагу росла и хотелось быстрее покончить с войной. Они шли на новые подвиги во имя полного освобождения родной земли от фашистских захватчиков.

Вот так воевал этот человек, с которым довелось встретиться и узнать из первых рук, как сражались на полях войны наши солдаты, отдавая за победу свою бесценную жизнь.

Время летело быстро, и не заметили, что приближаемся к Нижнему Новгороду. И было уже не до разговора. Стали собираться к выходу.

Вечерело. Воздух густел, и горизонт суживался. По земле ползли сумерки, опускаясь на Волгу.

2020 г.

Барометр деда Трифона

 
Будь судьёю мне, память,
самой честной и строгой,
Если вдруг зашагаю окольной дорогой…
 

Николай Шитиков

Набрав полную корзину белых грибов, дед Трифон поставил её на землю и коснулся рукой поясницы, растирая кулаком. «Давно не шалила, – подумал он. – Наверное, дождь соберётся. Она у него, как барометр, всегда к смене погоды начинает шалить». Это напоминала о себе военная рана. И тут к гадалке ходить не надо, ближе к вечеру сыпанёт.

В марте 1944 года дело было. Требовалась связь с плацдармом. А для этого надо было проложить проводную связь на другой берег реки Южный Буг. Задача стояла не из лёгких. Вместе с командиром отделения связи их было четверо – спустили на воду плот, погрузили катушки с кабелем и телефонные аппараты, сапёрные лопаты служили вместо вёсел, на берегу закрепили кабель. Под пулемётный огонь врага отчалили от берега. Кабель опускали на дно реки с помощью грузил. Снаряды противника будоражили воду, поднимали фонтаны брызг, а они хоть и медленно, но двигались вперёд. На середине реки фашисты засекли их. Снаряды разрывались прямо возле плота, и взрывной волной его разрушило. Связисты оказались в холодной воде.

При упоминании об этом дед Трифон поёжился, будто находился сию минуту в той мартовской холодной воде, держал в руках катушки и телефонные аппараты и продолжал прокладывать линию. Держались на воде, как могли, кто зацепился за доску, кто за бревно. Сводило ноги, кололо тело, словно вонзались в него иголки. Обстрел не прекращался. Наконец ноги ощутили дно, обрадовались. Вскоре были на берегу, подключили телефонный аппарат. Каждого из них окрыляла радость: связь заработала…

Он взял корзину в руки и пошёл по тропинке вперёд, пройдя несколько шагов, остановился возле поваленной молодой сосны. Сруб был свежим. Ей расти и расти бы… Возле опалённых кустов зиял чёрной рваной заплатой потухший костёр, в пепле которого валялись закоптелые банки, винные бутылки, полусгоревшие женские босоножки, а на сучке берёзы висела забытая серая шляпа.

– Да, – покачал дед Трифон головой. – Какие-то туристы постарались. Сила есть, ума не надо. Срубить дерево – минутное дело. А вот вырастить не меньше ста лет надо. Да разве с куцыми мозгами об этом думают?

Он резко шагнул и вдруг сморщился от стреляющей боли в пояснице. Пройдёт, пошалит и стихнет, ему уже не привыкать, а вот сосна… И шлёпнул по своему плечу ладонью, под которой оказалось сразу несколько слепней.

– Кровососы, кровососы, – повторял он. – Спасения от них нет. Развелось их полно нынче, всяких и разных. Только отмахивайся от этих тварей. Кусают в хвост и в гриву, кровососы…

Светило солнце, и становилось ещё теплее, росли лесные звуки, пели птицы. Под ноги попадали грибы. Дед Трифон не брал их. Зачем? Он лучше ещё сходит за белыми, знает, где они, красавчики, обитают. Муромские леса ему знакомы с детства, с четырёх лет стал с отцом ходить в лес. Потому и чувствует кожей, какою веет негой от каждой ветки дерева или куста. И знает, как собирать грибы. Он их не срезает, а выкручивает из своего гнезда. Срезанная ножка гниёт и причиняет вред грибнице. Ямку от выкрученного гриба прикрывает листочком, чтоб тень была. Конечно, пробовал и срезать, да только после этого, замечал, грибов меньше появлялось. А может, другая причина, что грибы не росли на том месте. Но сохранять грибницу очень важно, она боится разрушения среды и защиты. Ей нужно, чтоб её кто-то укрывал от зноя или холода: какое-то дерево своими ветвями или трава. А то иной грибник землю готов перерыть, хвою сгребает, листву, по жадности своей не оставляет даже малюсенького грибка, выдирает мох на грибнице, оставляя нить засыхать. Больше здесь грибков не ждите. Что касается срезки, то грибы, если растут кучно, штук по пять, по десять, он срезает среди них самые крупные, а мелочь оставляет подрастать.

Так что раньше, чем вырвать гриб, надо думать, как это сделать, чтоб не навредить ему – красавцу. Ведь у каждого истового грибника своя метода по сбору грибов. Только бы не свинячили на грибнице.

Тропа вывела его на узкую дорогу между могучих деревьев, некоторым из которых было лет по триста-пятьсот.

– Что же было тогда на Буге-то дальше, когда они наладили связь? – думал он. – Пошли с пехотинцами в атаку, в которой его спину нашёл коварный осколок, вонзившийся глубоко в поясницу, вот она и беспокоит, как барометр, точно предсказывая какие-либо осадки.

Солнце перевалило уже на вторую половину дня. Синело высокое небо, видимое между крон, где они расступались. Чуть в стороне от дороги стоял замерший в дрёме дуб в обхвате метра на три, не меньше, в зелёной одежде от корня, и деда охватила радость. Ведь это удача увидеть такого гиганта!

Узластые сучья возносят высоко в небо громадную крону, сухие от долгой жизни, прокололи они, как вилы, воздушное пространство.

И повеяло на него древностью. Наверное, видел этот великан владимирских и муромских князей, и ходили по этой земле знаменитые святые Пётр и Феврония, любовались чудесным лесом. Славными людьми были эти муромские чудотворцы, целителями слыли, помогали семьям жить в любви и дружбе. У него, в доме, икона этих святых стоит. Каждый день со своей старухой молятся. Село Ласково, где родилась Феврония и где исцелила она князя Петра, находится в нескольких верстах от его родной деревни, где он живёт. Три скособоченные избы и остались. А на месте некоторых селений нет уже ни двора, ни кола. Время окаянное их разрушило. Не отстояли честь и достоинство страны, как мы воевали за неё в войну. Насмерть стояли, отбивая атаки врага. Ни пяди земли ему не отдавали, презирая в сраженьях смерть.

И он почувствовал в этот момент свист шрапнели, как тогда над окопом, в котором остался один, но не бросил боевой автомат и не спрятался в окопе, а, выждав приближение к нему вражеского танка, подбил его гранатами. И не думал о награде. Важнее для него была жизнь Родины. Что может быть её дороже?

Выйдя из мира воспоминаний, дед Трифан окинул взглядом деревья и снова поразился могучим дубам, от которых веяло древностью. Показалось, как в волшебной сказке, что сам Илья Муромец тут ходил и слышал посвист грозного Соловья-разбойника, которого заставил замолчать, победив его. Муромские – они все храбрые. Жаль, не пришли с фронта. Погибли. А то показали бы этим бюрократам и ворюгам народного добра, где раки зимуют. Надо же, что вытворяют: землю родную продают, денежки себе наваривают. Чужаки они для неё, крохоборы. Мать свою предают, а она их породила и вырастила. Как же деньги калечат людскую душу, обескровливают её. Хотя деньги портили людей всегда, но такого разгула и опустошения души, какое ныне, не было. Миллиарды летят на ветер. Да ну их – эти деньги! На тот свет с собой ничего не возьмёшь. Жаль только, что землю корёжат, опустошают, рубят леса, превращая её в пустыню. А он за эту землю, рядовой войны Трифон Лаптев, проливал кровь. Тогда, в перестрелке, когда они наладили связь, погибли двое его товарищей. А тут новая команда: обеспечить проводной связью все наши продвигающиеся подразделения. А кабеля нет. Стали собирать трофейный – немцы при отступлении бросили. Под оружейный огонь этим кабелем проложили вдвоём с командиром отделения несколько километров.

Почему это вспомнилось сейчас, здесь, в лесу? Его тогда за эту работу, а он всё, что делал на войне, считал просто работой, наградили орденом Красной Звезды, а командиру Павлу Николаеву – звание Героя Советского Союза. Командир и спас его. Не он бы, мог и умереть от раны и потери крови. А тот перевязал рану и тащил его на себе. Жив он остался или нет? Дальше со своей дивизией пошёл. А он валялся пластом в госпитале. Не согнуться – не разогнуться было.

После лечения комиссовали, и он вернулся в родную деревушку. Женился на милой девушке Марьяне, и прожили жизнь счастливо. Троих детей вырастили. Только не задержало ни одного в родном гнезде. Улетели, как птахи. Время окаянное выгнало в поисках лучшей доли. Двое в Москве осели, а третий – во Владимире. Уже правнуки появились, так что древо Лаптевых не засохло, а разрастается. И это хорошо! Будет кому защищать матушку-Россию от бездны дьявольской.

Дед Трифон окинул взглядом лес и подивился вновь могучим дубам-кряжам. Как песни живые. Сильны и мужественны. Плечистые, богатыри. Не зря тонкая рябина, как поётся в песне, тянется к дубу, который своей могучей кроной защищает её от непогоды. Не уступают кроне и мощные корни, стоит – не гнётся под любым ветром. И от молнии, норовящей в него ударить, сдюжит. Настоящий мужик! Стойко выносит любые морозы и жару. Тысячу лет и две живёт дуб. Вот и однополчане его были такими же стойкими и в жизни, и в схватках с врагом. Да что тут говорить? Лихое было племя. Богатыри! Таких нельзя было поработить, потому и победили фашистскую гадину с их манштейнами, фильштейнами, которые уступали нашим полководцам и в стратегии, и в тактике. Лучше сидели бы дома и не совали свой нос, который мы им прищемили. Так что Красная армия всех сильнее оказалась. И не занимайтесь враньём, доморощенные историки. Вас послушаешь или почитаешь, и диву даёшься – один поток грязи льётся на советских солдат и полководцев. И им дают слово, книги у них выходят. Зачем? Лучше поберегли бы лес, который тратится на бумагу для их поганой писанины. Польза была бы большая для народного хозяйства. Тоже мне, «знатоки» войны, и пороху-то её не нюхали, а возомнили из себя великих знатоков военных баталий.

И тут дед смахнул с лица, укусившего его, слепня.

– Вот и вас, болтунов кусачих, так же надо давить и бросать. Вы первыми бросились бы в кусты спасать свои шкуры. Ещё быдлом нас, стариков, смеют называть, «совками». За что?

Когда началась война, он чуть ли не первый явился в военкомат. А там врач сидел, который полмесяца назад гипсовал ему сломанную руку. Узнал его и сказал, что пусть рука заживёт, тогда и приходит. К тому же и годами не подходил для армии. И всё же через полгода он прорвался на войну. Его поколение сражалось за Родину и победило, а его теперь ругают и охаивают нынешние проходимцы и негодяи, живущие за счёт советских «совков». Считают нас балластом. Неправильно, мол, ты, дед, жил, добра не нажил, холопом был и таким остался. Нелюди! Фильмы о войне стряпают, что в морду хочется вмазать этим киношникам за искажение исторической правды. Смотришь – и не узнаёшь себя. Ты – не освободитель и победитель, а насильник… Неужели он и его товарищи по оружию проливали свою кровь за этих паразитов и клеветников?

Душа деда кипела, ему было обидно, горечь, осевшая на сердце, не давала покоя. Значит, напрасно, мол, ты жил, раз так в своей халупе и остался, и на войну сам ушёл…

Да, ушёл. Сердце так велело, и не только ему. Многие, миллионы из его поколения сложили свои головы на кровавых полях войны, а те, кто вернулся, не нажили деньгу, хоромы и замков. На воде и картошке сидели, восстанавливали страну из руин. И создали великое и могучее государство. И позор тем, кто забыл об этом. А надо помнить и хорошо знать. Победили мы в Великой Отечественной войне фашистскую Германию. Воины Советского Союза водрузили Знамя Победы над рейхстагом. А то нынешние многие подростки даже не знают об этом, кто победил. Равнодушны к подвигам дедов и бабушек. Растут незнайками, не гордятся Родиной, за которую отдавали жизнь их прадеды и деды, развратились… С такими людьми не победили бы.

– Время, время, летишь, как птица, – думал он. – Оставишь ли о нас добрую память? Или так и будешь погаными устами проходимцев изрыгать ложь и издеваться над старшим поколением, называя быдлом и совками.

Дед шёл, и ему казалось, что он совсем молодой, в солдатской шинели и с автоматом в руках бежит в атаку. Рвутся снаряды, грохочут взрывы, взметая куски земли и людей вверх, вокруг горит земля…

И когда страшное видение отпустило его, подумал, как жаль, что не вернулось с войны так много солдат. Были бы живы, навели бы порядок. Жили бы по справедливости, без олигархов и организованной преступности, и клеветники свой язык прикусили бы, не то, что сейчас, разболтались и несут всякую чушь, черня страну и её победителей. Страшно и жить стало. И добра не будет при этом строе капитала. Надо возвращаться на круги своя, в ту, праведную жизнь – в социализм.

Мысль, что государство идёт куда-то не туда, куда бы хотелось, не покидала деда Трифона. Сбилось оно с пути, семенит по обочине, увязает в какой-то трясине, то на Запад смотрит, то ещё куда-то, а надо не метаться из стороны в сторону, а идти только своим путём, предназначенным Богом, надеяться лишь на себя и верить в свои силы. Ведь земле нельзя без России, без неё угаснет всё живое. Нельзя…

С этими мыслями он и вышел из леса. И, шагая полевой заросшей дорогой, вплоть до самого дома не проронил ни слова, и ни разу не остановился, только иногда перекладывал тяжёлую корзину из одной руки в другую.

А дождь действительно сыпанул вечером, на закате, как и предсказывал поясничный барометр деда Трифона.

2020 г.