Текст книги "История Мексиканской революции. Истоки и победа. 1810–1917 гг.Том I"

Один из идейных лидеров «сьентификос» Бульнес умолял Диаса спасти хотя бы себя самого. В июне 1903 года он выступил на съезде Либерального союза – организации политических клубов, поддерживавших переизбрание Диаса. Там Бульнес изложил собравшимся простой силлогизм: «Прогресс, кредитоспособность страны и мир зависят от Порфирио Диаса. Порфирио Диас смертен. Прогресс, кредитоспособность страны и мир умрут вместе с Диасом». Лимантур заклинал престарелого диктатора привлечь к управлению страной больше представителей среднего класса, которые в противном случае станут легкой добычей «агитаторов» и «нигилистов».

«Сфинкс» дон Порфирио игнорировал предостережения своих приближенных. В начале XX века его власть казалась незыблемой. Диас был довольно популярен среди средних городских слоев, которые считали его великим модернизатором страны. За время президентства дона Порфирио численность государственных служащих выросла в девять раз, и они постепенно стали основным костяком среднего класса. Теперь этот класс был послушным, поскольку его материальное благополучие и карьера напрямую зависели от президента и его окружения. Таким образом, впервые Диасу удалось нейтрализовать (хотя и временно, как показали дальнейшие события) самую политически активную и грамотную часть населения. Ведь в прошлом именно адвокаты, учителя, врачи и мелкие торговцы были движущей силой социального протеста. Теперь эти беспокойные люди растворились в массе довольных своим положением чиновников, не интересовавшихся новыми прогрессивными социальными теориями. Для них куда важнее было то, что Диас модернизирует страну экономически. Крестьян, за счет которых эта модернизация происходила, никто серьезным политическим фактором не считал. Ими занимались «руралес» и армия.

Политическая стабильность, достигнутая за первые двадцать лет правления Диаса, была бы невозможна без солидного фундамента экономического развития. До сих пор многие считают то время самым лучшим в экономической истории Мексики.

Действительно, в 1877-1899 годах мексиканская экономика стабильно росла на 2,7 % в год, а в 1900-1910-х – на 3,3 %. Этот рост обгонял рост населения страны, которое увеличивалось в среднем на 1,4 % в год.[82]82
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 49.


[Закрыть] Получалось, что жизненный уровень мексиканцев должен был улучшаться.[83]83
  В 1877 году в Мексике проживали 87 миллиона человек, в 1910 году – 15 миллионов, в т. ч. 20 % «белых» и 43 % метисов.


[Закрыть]

Как же обстояло дело в реальности? Уже упоминалось, что Диас всячески стремился привлечь в страну иностранных инвесторов. При этом он хотел прежде всего повысить доходную базу государства, чтобы без напряжения содержать все более растущий государственный аппарат. Собственно в экономике генерал особо не разбирался и полностью поручил эту сферу Лимантуру «Сьентификос» же отнюдь не стремились к развитию мексиканской национальной промышленности, считая население просто не способным к эффективной предпринимательской деятельности. Основная ставка делалась на иностранцев, а тех, как неоднократно упоминалось, интересовала только возможность дешевой добычи и быстрого вывоза из страны минерального и сельскохозяйственного сырья.

Если учесть, что с момента обретения независимости мексиканская экономика пребывала в лучшем случае в состоянии стагнации, то достижения Диаса действительно представляются значительными. Однако этот рост был неравномерным. Сельскохозяйственное производство, ориентированное на внутренний рынок, даже сократилось. В то же время средний ежегодный рост в горнодобывающей сфере превышал в конце XIX века 7 %, а в производстве экспортных технических сельскохозяйственных культур – 6 %.

Экономический рост объяснялся прежде всего резким увеличением иностранных капиталовложений. В 1884 году они составляли скромную сумму в 110 миллионов песо, а в 1911 году (последний год правления Диаса) превысили 3,4 миллиарда песо. 38 % капиталовложений приходилось на США, 29 % – на Великобританию, 27 % на Францию.[84]84
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 49.


[Закрыть] Если американские инвестиции росли постоянно на протяжении всего времени нахождения Диаса у власти, то британцы активнее инвестировали в 80-е годы XIX века и незадолго до свержения дона Порфирио.

Мексиканские власти старались по возможности уравновесить американское влияние европейским. На практике, однако, конкурентной борьбы между иностранными предпринимателями не было. Они просто делили между собой секторы и географические районы мексиканской экономики. Так, американцы естественным образом доминировали в северных районах, в то время как британцы – в центральных и южных. Англичане обошли американцев в добыче нефти, а те сконцентрировались на добыче цветных металлов. Французы лидировали в хлопчатобумажной промышленности.

Экономический бум в Мексике начался с активного строительства железных дорог. Когда Диас поднял мятеж против Лердо в 1876 году, боевой листок его войск носил характерное название «Железная дорога». Если в 1876 году в стране было только 700 километров железных дорог (в основном линия Мехико – Веракрус), то уже в 1885 году их протяженность превысила 6 тысяч, в 1900 году достигла 14 тысяч, а в 1910-м – 20 тысяч километров.[85]85
  Krauze E. Porfrio Diaz. Mistico de la autoridad. Mexico, 1998. P.103.


[Закрыть] 80 % капитала, использовавшегося для железнодорожного строительства, поставляли США. Чтобы несколько уравновесить приоритет американцев, Диас привлек к железнодорожному строительству в Мексике в 1885-1910 годах 16 британских компаний.[86]86
  Лавров Н. М. Мексиканская революция 1910-1917 гг. М., 1972. С. 20.


[Закрыть]

Для Мексики железные дороги имели еще более важное значение, чем, например, для России или США, потому что, в отличие от этих стран, в Мексике практически не было удобных внутренних водных путей. Но железные дороги, которые строили иностранцы, мало затронули уклад центральных сельскохозяйственных районов, где проживало большинство населения. Они шли в основном к американской границе и крупным портам и служили для вывоза за границу природных богатств страны.

К тому же все оборудование для строительства железных дорог закупалось за границей, и в Мексике так и не возникла современная металлообрабатывающая промышленность. Тем более что правительство и не ставило перед собой такой цели. Наконец, основную массу квалифицированного персонала железных дорог составляли иностранцы, прежде всего американцы. Так что и толчок развитию собственной рабочей аристократии железные дороги не дали.

Да и с финансовой точки зрения железные дороги давали мексиканскому бюджету не так много. Все проценты, дивиденды и прочие доходы в основной массе утекали за границу.

Наряду со строительством железных дорог правительство уделяло повышенное внимание модернизации мексиканских портов, с которыми эти дороги и соединяли основные места разработки полезных ископаемых. Миллионы песо были потрачены на расширение главного порта страны – Веракруса. Со временем конкуренцию этой гавани стал составлять еще один порт Атлантического побережья – Тампико, рядом с которым обнаружили большие запасы нефти. В 1876 году Тампико мог принимать суда с осадкой не более 9 футов. Американские инженеры по заказу правительства углубили акваторию, и порт стал доступен для кораблей с осадкой в 25 футов. На рубеже веков у Мексики было 10 портов на атлантическом побережье и 14 – на тихоокеанском.

Развивалась и телеграфная сеть страны: ее протяженность увеличилась с 9 тысяч километров в 1877 году до 70 тысяч в 1900-м.

Тем не менее железные дороги дали несомненный толчок развитию мексиканской внешней торговли, что, в свою очередь, действительно умножило финансовые поступления в государственную казну. Экспорт Мексики за время «порфириата», как называли период правления Диаса, вырос в шесть раз, импорт – в три раза. Если внешнеторговый оборот составлял в 1876 году 50 миллионов песо, то в 1910 году – 488 миллионов. Коренным образом изменилась и товарная структура внешней торговли. В 1872 году более половины ввоза приходилось на текстильные товары. Но введенные позднее правительством Гонсалеса высокие импортные тарифы на текстиль привели к импортозаменяющему производству в самой Мексике (хотя многие текстильные фабрики находились в руках французов). Уже в 1890 году доля текстиля в импорте снизилась до 22 %. Зато выросла доля оборудования, машин и промышленных полуфабрикатов.

Еще в 1877 году две трети мексиканского экспорта приходились на традиционное серебро, по производству которого страна занимала первое место в мире.[87]87
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 52.


[Закрыть] Ведь только серебро ввиду его высокой цены на мировом рынке можно было рентабельно добывать отсталыми методами и перевозить к портам на мулах. В 1910 году доля серебра в вывозе упала до 46,4 %. В то же время вырос экспорт меди, свинца, нефти, сизаля (техническое волокно). При этом благодаря новым методам обработки руды добыча серебра и золота в абсолютном размере серьезно выросла. В 1877 году было добыто серебра на 25 миллионов песо, а в 1908 – на 85 миллионов. В 1901 году Мексика занимала первое место в мире по добыче серебра, второе – по добыче меди и пятое – по добыче золота.

Становясь сырьевым придатком развитых стран, Мексика стремительно наращивала вывоз полезных ископаемых и технических сельскохозяйственных культур. Если в конце XIX века общемировой экспорт рос в среднем на 3,6 % в год, то мексиканский – на 5-6%.[88]88
  Krauze E. Porfrio Diaz. Mistico de la autoridad. Mexico, 1998. P. 108.


[Закрыть]

Сдвиги в мексиканской внешней торговле во многом были результатом кардинальных изменений в мировой экономике конца XIX века. Изобретение телеграфа, телефона и автомобиля резко повысило в Европе и США спрос на цветные металлы. С началом XX века флоты основных мировых держав стали переходить с угля на нефть, запасы которой в Мексике оказались очень большими.

Однако в силу географических условий Мексика не смогла избежать полной экономической зависимости от США во внешнеторговой сфере. Диас с горечью воскликнул: «Бедная Мексика! Она так далека от бога и так близка к Соединенным Штатам». В начале XX века на США приходилось более 70 % мексиканского экспорта, и страна очень болезненно ощущала любые перемены в американских таможенных тарифах.

Американцы, как уже отмечалось, сосредоточились именно на разработке мексиканских месторождений цветных металлов. Как и в случае с железными дорогами, все управленческие должности и многие места высококвалифицированных рабочих в американских фирмах занимали граждане США. Многие североамериканские инвесторы держали на рудниках собственную полицию, также состоявшую из американцев. В 1898 году полковник американской армии Уильям Грин за 47 тысяч песо купил у вдовы бывшего губернатора штата Сонора земли с богатыми залежами меди. Затем он разместил ценные бумаги своего рудника на нью-йоркской бирже и стал миллионером. Вскоре на его руднике работали более 3500 человек, добывавших и выплавлявших значительную долю мирового производства меди. Грин продолжал скупать окрестные земли и открыл скотоводческий бизнес. В его угодьях паслось более 40 тысяч голов крупного рогатого скота. К руднику полковника Грина мы еще вернемся.

В 1891 году, когда началось производство свинца в Мексике, оно составляло 38 тысяч тонн. Уже в 1900 году эти объемы удвоились. Производство меди в 1891 году составляло 6483 тонны, в 1901 году – 28 тысяч тонн, а в 1910-м – уже 52 тысячи.

61,7 % всех инвестиций в горнодобывающую промышленность Мексики приходилось на США, в то время как британцы контролировали в начале XX века 55 % инвестиций в нефтедобывающем секторе. Известный американский предприниматель Эдвард Догени (ему принадлежали нефтяные поля в Калифорнии) приобрел 600 тысяч акров земли в районе Тампико. Вскоре его «Мексикэн Петролеум Компани» добыла первую нефть.

С другой стороны, правительство Диаса явно предпочитало американцу британского промышленника и инженера Пирсона, который ранее модернизировал Веракрус и осушил болота в окрестностях Мехико, избавив жителей столицы от постоянных эпидемий. Пирсон получил концессии в районе перешейка Теуантепек, где он строил железные дороги. Однако там нефти не оказалось, и Диас предоставил Пирсону концессии в районе Веракруса и в штате Табаско. Пирсон в знак благодарности включил сына диктатора Порфирио-младшего в совет директоров своей нефтяной компании «Эль Агила».[89]89
  Другое название компании – «Мексикэн Игл», что является дословным переводом на английский испанского наименования.


[Закрыть] Американцы с явным неудовольствием следили за успехами Пирсона, и Диас почувствовал это, когда под ним зашаталось президентское кресло.

Следует подчеркнуть, что для США, которые в начале XX века еще были нетто-импортером капитала, инвестиции в Мексике играли несравненно более важную роль, чем для британцев. Из всех иностранных инвестиций США на долю Мексики приходилось 46 %, в то время как только 5 % английских капиталовложений были направлены в эту страну.

В 90-е годы протекционистские тарифы способствовали становлению мексиканской промышленности, производящей предметы потребления. Благодаря мудрой политике губернатора штата Нуэво-Леон, уже знакомого нам Бернардо Рейеса, предоставлявшего промышленности существенные налоговые льготы, в Монтеррее возник первый и единственный мексиканский сталелитейный завод, который производил в 1911 году около 77 тысяч тонн стали и чугуна. Монтеррей стали называть мексиканским Питтсбургом. Однако фабрика в Монтеррее так и осталась единственным предприятием тяжелой промышленности. Машиностроения не возникло вовсе.

Если в 1877 году в Мексике практически полностью отсутствовала текстильная промышленность, то в 1910 году в стране насчитывалось уже 146 прядильных и ткацких фабрик.[90]90
  Очерки новой и новейшей истории Мексики. М., 1960. С. 232.


[Закрыть]

В 1890 году мексиканец немецкого происхождения Хосе Шнайдер организовал первый пивоваренный завод, который давал первоначально 10 тысяч баррелей пива в день. Надо сказать, что «сьентификос» пытались таким образом отучить мексиканцев от питья национального спиртного напитка пульке (делался из сока агавы; позднее путем его дистилляции стали производить ставшую популярной во всем мире текилу), который считался варварским и вредным для здоровья. Несмотря на то, что количество кабаков, где разливали пульке, при Диасе существенно выросло, прогрессивные мексиканцы, в частности новые средние слои, перешли на «европейское» пиво. Вскоре Шнайдеру стало не хватать бутылок, и он открыл стекольное производство. Позднее предприниматель сам производил крышки для бутылок и картонные коробки для упаковки своей продукции.

В конце XIX века в Мексике стали производить мыло, сигареты, цемент, ткани и сахар. Однако уже в начале следующего столетия, когда был исчерпан эффект замещения импорта, обрабатывающая промышленность страны вступила в стадию стагнации. Оказалось, что в 15-миллионной Мексике просто нет достаточного покупательного спроса для многих товаров широкого потребления. А это, в свою очередь, объяснялось плачевными социальными итогами порфиристской модернизации в аграрном секторе. Хотя согласно переписи 1910 года в стране насчитывалось около 5500 промышленных предприятий, большинство из них принадлежало иностранцам и работало на импортном оборудовании.

В начале XX века 70 % населения Мексики занимались сельским хозяйством, и страна сохраняла преимущественно аграрный характер. При этом, не в пример промышленности, за время правления Диаса сельское хозяйство росло в среднем всего лишь на 0,65 % в год.[91]91
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 68.


[Закрыть] К тому же общие объемы сельскохозяйственного производства в период с 1877-го по 1894 год даже упали. Конечно, ориентированные на экспорт отрасли аграрного сектора росли впечатляющими темпами. Производство кофе за время «порфириата» увеличилось с 8 до 28 тысяч тонн, сизаля – с 11 тысяч тонн в 1877 году до 129 тысяч тонн в 1910-м. Менее разительными, хотя и высокими, были темпы развития тех секторов, которые ориентировались на складывавшийся после отмены в 1896 году алькабалы национальный рынок. Производство хлопка (при Диасе его впервые стали выращивать в самой Мексике) выросло в 1877-1910 годах с 26 до 43 тысяч тонн, а производство сахара – с 630 тысяч до 2,5 миллиона тонн.

В то же время производство основного продукта питания подавляющего большинства населения, кукурузы упало с 2,77 миллиона тонн в 1877 году до 2,13 миллиона тонн в 1910-м. Если учесть, что численность населения во время «порфириата» выросла с 8 до 15 миллионов человек, то становится ясно: потребление кукурузы на душу населения существенно сократилось (с 282 кг в 1877 году до 144 кг в 1907-м).[92]92
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 69.


[Закрыть]

Из общего объема иностранных инвестиций в сельское хозяйство было вложено только 5,7 %, и тому имелись свои экономические и социальные причины. Американцы, например, предпочитали оставлять производство сизаля на Юкатане – этой огромной мексиканской каторге – в руках местных плантаторов, использовавших рабовладельческие методы эксплуатации рабочей силы. Зато сбытом всего выращенного волокна занималась уже американская компания. Она же и диктовала цены.

Причина стагнации сельского хозяйства заключалась в том, что именно за счет крестьянского населения проводилась хваленая модернизация эпохи Диаса. Из-за жесткого проведения в жизнь закона Лердо о принудительной ликвидации общинного землевладения к 1910 году 90 % мексиканских крестьян лишились земли. К моменту обретения Мексикой независимости крестьянским общинам принадлежало 40 % сельскохозяйственных угодий страны. В 1910 году в их руках осталось не более 5 % этих земель. В штатах Морелос и Оахака, где до правления Диаса большинство земледельцев составляли индейцы-общинники, без земли остались соответственно 99,5 % и 99,8 % крестьян.[93]93
  Очерки новой и новейшей истории Мексики. М., 1960. С. 236.


[Закрыть] В 1877-1884 годах страну захлестнула волна крестьянских волнений, но все они были жестоко подавлены.

На севере Мексики крестьянские земли продавались иностранным инвесторам для строительства железных дорог и закладки рудников. Например, в штате Чиуауа американские латифундисты создали огромные скотоводческие империи, поставлявшие живой скот в США. Крупнейшему американскому медиамагнату того времени Рэндольфу Херсту в этом штате принадлежало 3,1 миллиона акров.[94]94
  Ruiz R. E. Triumphs and Tragedy. A history of the Mexican people. New York, 1992. P. 296.


[Закрыть]

В центральном районе страны земли захватывали владельцы асиенд – крупных поместий – для того, чтобы производить на них в большом объеме технические культуры, прежде всего сахарный тростник. Только массовое обезземеливание крестьян сделало производство технических культур высокорентабельным. Во-первых, можно было существенно увеличить площади и начать процесс механизации производства и обработки урожая. Во-вторых, безземельные крестьяне превращались в арендаторов на своих бывших землях. Ввиду слабого развития мексиканской промышленности она даже отдаленно не могла абсорбировать миллионы бывших землевладельцев.

Арендаторы, как правило, были вынуждены отдавать владельцу асиенды половину урожая. Во многих местах они отдавали еще 10-15 % урожая за использование сельскохозяйственного инвентаря. При этом многие помещики стремились отделаться даже от таких арендаторов. Они предпочитали труд пеонов, то есть долговых рабов. Ведь свободные крестьяне, в конце концов, могли податься на север и наняться на один из американских рудников, где были самые высокие в стране зарплаты. А вот пеону деваться было некуда.

Начиналось рабство обычно с того, что «добрый» хозяин асиенды давал достигшему 18-летия крестьянину ссуду в 150-200 песо для того, чтобы тот мог жениться и обзавестись собственным домом. За это пеон должен был работать на «асиендадо» (т. е. помещика), пока не вернет долг. Но во времена Диаса зарплата сельскохозяйственных рабочих вообще не выросла, оставшись такой же, как и на момент достижения страной независимости, – 26-30 сентаво в день. При этом стоимость основных продуктов питания крестьян – кукурузы, бобов и соуса чили – с 1800-го по 1900 год увеличилась примерно в шесть раз. Зарплату пеону платили такую, чтобы он, даже скудно питаясь, не мог вернуть долг. К тому же во многих местах пеон вообще получал не деньги, а специальные талоны, которые он мог обменять на продукты только в магазине самого же помещика («тиендас де райя»). Излишне говорить, что цены в этих магазинах были гораздо выше, чем в обычных. Особенно зверских форм пеонаж достиг на Юкатане, где плантаторы содержали специальные тюрьмы для провинившихся и подвергали их жестоким телесным наказаниям. Кое-где помещики даже пользовались правом первой ночи при свадьбах их долговых рабов. Если же протесты пеонов становились массовыми, то подключались «руралес» и армия. Законы многих штатов предусматривали уголовное наказание для пеонов, пытавшихся бежать с асиенд.

Труд пеонов был настолько дешевым, что это, как ни парадоксально, полностью остановило технический прогресс в мексиканском сельском хозяйстве. Зачем же покупать дорогостоящие импортные машины, если крестьяне-пеоны выполняют их работу почти задаром? Рабочий день, как правило, полностью совпадал со световым. Статистика показывает, что мексиканский помещик начала XX века без всякой механизации тратил на производство тонны продукции в среднем 4,5 песо, а американский фермер с его передовыми жатками Маккормика – 4,95 песо.

Помещики-«асиендадос» составляли к моменту падения диктатуры Диаса 3 % сельского населения, но им принадлежало около 70 % всех земель.

32 самые большие асиенды занимали 57 % территории всего государства.[95]95
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 74.


[Закрыть]

Особенно крупных размеров поместья достигли на севере страны, где их профилем было скотоводство. Как правило, крупнейшие «асиендадос» делили между собой и политическую власть в своих штатах.

Хрестоматийным в этом отношении является пример клана Террасас-Криль, который на протяжении трех десятков лет был полновластным хозяином северного штата Чиуауа. Его угодья (около 5 миллионов гектар) превосходили по территории Коста-Рику. Начинал Террасас, подобно большинству помещиков новой формации, как генерал республиканской армии в годы борьбы с консерваторами, а позднее – с французской интервенцией. Военные навыки Террасас приобрел, организуя борьбу с апачами. В 1860 году Хуарес сделал его губернатором Чиуауа, и Террасас стал быстро скупать церковные земли, а также «пустующие» государственные угодья и конфискованные земли разбитых сторонников Максимилиана. Цены за все это Террасас платил смешные. Богатства добавила и удачная женитьба на представительнице одного из крупнейших «старых» помещичьих кланов Чиуауа. В 1876 году Террасас не поддержал путч Диаса, и тот на время лишил Террасаса губернаторского поста. Однако к тому времени клану Террасасов принадлежал почти весь штат, и даже Диас был вынужден с этим считаться. С согласия президента Террасас стал членом Конгресса, а в 1903 году снова пересел в губернаторское кресло Чиуауа. Через год престарелого главу клана сменил его зять Энрике Криль. Незадого до революции губернатором стал сын Террасаса Альберто (у него было 600 тысяч акров земли). С 1860-го по 1910 год представители клана Террасасов занимали пост губернатора штата Чиуауа в общей сложности 25 лет. В 1909-1911 годах из 30 депутатов парламента Чиуауа (законодательные органы штатов избирались на два года) родственные связи с семьей Террасаса имели девять человек, а остальные были бизнес-партнерами клана.[96]96
  Tobler H. W. Die mexikanische Revolution. Frankfurt am Main, 1984. S. 105.


[Закрыть]

Со временем Террасас и Криль завладели крупнейшим банком штата, продолжая при этом заниматься и традиционным скотоводством. Поглотив всех конкурентов, банк Террасаса стал в начале XX века крупнейшим в Мексике. В Чиуауа Террасасам принадлежали железные дороги и рестораны, мельницы и телефонные линии. Криль тесно сблизился с «сьентификос» и с их помощью стал в 1908 году председателем нефтедобывающей компании «Эль Агила», той самой, в правлении которой сидел сын президента. Криль был владельцем асиенд общей площадью 1,7 миллиона акров.

Не забывал классический помещичий бизнес крупного скотовода и сам Террасас. Перед революцией ему принадлежало 500 тысяч голов крупного рогатого скота, 225 тысяч овец, 25 тысяч лошадей и 5 тысяч мулов. На крупнейшей асиенде (1,3 миллиона акров) Террасаса работали более 2 тысяч пеонов.

Благодаря близости американской границы и росту инвестиций США в штате Чиуауа земли Терасаса с каждым годом росли в цене. Если бы он продал свои угодья перед революцией, то смог бы получить феноменальную по тем временам сумму в 69 миллионов долларов.

Пожалуй, Чиуауа в царствование Террасаса был классическим примером олигархизации мексиканской политической системы эры Диаса. Не случайно, что именно этот штат станет одним из основных центров мексиканской революции.

В штате Юкатан «сильным человеком» и крупнейшим помещиком был Олегарио Молина, тоже активный член группы «сьентификос». Начинала семья Молины с представительства интересов американской торговой компании «Интернэшнл Харвестер Компани», которая имела монополию на закупку сизаля. В 1902 году Молина стал губернатором Юкатана, а три года спустя – министром экономики в правительстве Диаса. Его брат немедленно превратился в одного из крупнейших плантаторов Юкатана, другой брат сидел в правлении железнодорожной компании, а племянник стал «хефе политико» столицы штата. Зять губернатора Молины перенял почетную и прибыльную обязанность представлять интересы американского торгового монополиста. Другой зять (он же и вице-консул Испании на Юкатане) получил от губернатора монопольное право на ввоз в штат динамита и скота.

Всего в республике в 1910 году было 8245 асиенд, которые за время правления Диаса за счет массового обезземеливания крестьянства получили практически за бесценок 134 миллиона акров лучших земель Мексики.

Какой же была социальная цена экономической модернизации Мексики времен Порфирио Диаса? Ведь, в конце концов, в каждой стране есть богатые и бедные. Важно, чтобы жизненный уровень тех и других рос вместе с ростом экономики в целом.

Средние слои мексиканского общества жили в начале XX века довольно странной, скажем, для их американских собратьев, жизнью.[97]97
  Подробнее см. Meyer M., Sherman W. The Course of Mexican History. New York, 1987. P. 472–473.


[Закрыть] Государственные служащие часто существовали впроголодь только ради того, чтобы иметь членство элитных клубов и раз в год ездить на фешенебельный курорт, где отдыхали сливки общества. Огромное внимание уделялось внешнему виду и кастовому воспитанию детей. Если ребенок шел открывать дверь и видел хорошо одетого человека, он должен был сказать родителям: «К нам пришел сеньор». Если же посетитель был одет «не по статусу», то его следовало называть «человеком». Огромное большинство представителей мексиканского среднего класса жили от зарплаты до зарплаты или попросту в долг. Но пока «порфириат» олицетворял стабильность, а экономическое положение не ухудшалось, недовольных было не так много. Вскоре, однако, положение резко изменилось.

Пока же иностранцы, которые в начале XX века приезжали в Мехико, сравнивали этот город с ведущими европейскими столицами. По широким зеленым и ярко освещенным вечерами проспектам ходили трамваи. Сливки общества были воспитаны во французском духе, и даже церковь заказывала во Франции архитекторов, чтобы переделать на модный французский лад фасады старых католических храмов. Состоятельные горожане проводили в Париже и Ницце отпуска, а на родине восторгались захватившем всю Мексику в 80-е годы канканом. Лучшие рестораны Мехико были французскими, а центральный бульвар представлял собой точную копию Елисейских полей. 14 июля праздновалось состоятельными гражданами с таким же воодушевлением, как День независимости Мексики.

В Мехико впервые после обретения страной независимости потянулись иностранные туристы, которые отмечали хороший уровень обслуживания и чистоту местных отелей. Да и самих отелей становилось больше. В 1882 году столица не смогла разместить 40 тысяч гостей, приехавших на празднование Дня независимости.[98]98
  Meyer M., Sherman W. The Course of Mexican History. New York, 1987. P 468.


[Закрыть] В 1910 году во время пышных празднований столетнего юбилея этой даты места хватило всем.

Население столицы выросло с 200 тысяч в 1874 году до 471 тысячи в 1910-м.

К 1910 году электричество появилось во всех столицах штатов, а во многих из них ходили трамваи.

Однако все эти достижения были внешней стороной, глянцевой обложкой «порфириата». Содержание, которое обычно укрывалось от взоров иностранцев, выглядело совсем иначе.

К 1910 году грамотными были только 19 % мексиканцев. Диас не добился в борьбе с неграмотностью особых успехов (в 1876 году грамотных было 14 % населения) просто потому, что считал образование не очень нужным для большинства. Учителя принадлежали к париям среднего класса.[99]99
  Численность учителей в Мексике при Диасе росла довольно значительными темпами: с 12 748 в 1895 году до 21 017 в 1910 году.


[Закрыть] Им систематически не доплачивали, а новых школ в расчете на количество населения строилось гораздо меньше, чем во времена Лердо. Неудивительно, что именно учителя стали самыми активными участниками будущей революции. Система профессионального образования, столь необходимая Мексике именно в те годы, практически отсутствовала.

Системы медицинского обслуживания населения почти не существовало. Детская смертность во времена Диаса не снизилась и составляла более 400 человек на тысячу. Показатель по Мехико (323) был гораздо хуже, чем в Санкт-Петербурге (256) и тем более в Лондоне (114). В крестьянских многодетных семьях умирали, не дожив даже до школьного возраста, от трех до пяти детей. Половина всех родившихся детей не доживала до года. В целом смертность по стране составляла 37–40 человек на тысячу жителей, причем в социально неблагополучном штате Морелос этот показатель превышал 57 человек.

И в городах, и в деревнях бедное население (а его было около 80 %) жило в условиях чудовищной антисанитарии. По официальным данным, 50 % всего жилья в Мексике считалось лачугами, то есть убогими жилищами, состоявшими из одной комнаты и не имевшими ни канализации, ни воды, ни электричества. Неудивительно, что средняя продолжительность жизни в Мексике во времена Диаса не выросла, оставаясь на уровне примерно 30 лет. В 1910 году средняя продолжительность жизни (30,5 лет) даже сократилась по сравнению с 1895-м (31 год). В начале XX века были и такие годы, когда смертность превышала рождаемость. В том же Мехико бедные кварталы типа Ла Мерсед или Ла Пальма были абсолютно не приспособленными для нормальной жизни, и некоторые даже предлагали сжечь их дотла как рассадники инфекций.

Смертность от инфекционных болезней в Мексике времен Диаса несколько сократилась к концу XIX века, но опять выросла в начале века XX. На родине президента, в Оахаке оспа в 1879 году была причиной трети смертей, в 1882 – всего 1 %, а в 1903 году – 14 %. Плохое питание и антисанитарные условия жизни привели к тому, что самой страшной смертельной болезнью в Мексике стала дизентерия. (При анализе статистики эры «порфириата» следует помнить, что только 20-25 % всех смертей анализировались врачами.) Косил людей с плохим жильем и питанием туберкулез: в 1896 году от этой болезни скончались 10 857 мексиканцев, а в 1903 – 12 945. Даже «сьентификос» были вынуждены признать, что основной причиной болезней является отвратительное питание населения. Появились лозунги вроде «вылечить людей – значит накормить их». Но на свою зарплату большинство мексиканцев просто не могли себе позволить качественную пищу.[100]100
  Подавляющее большинство населения страны, как и во времена испанского владычества, каждый день ело однообразную и бедную белком пищу – кукурузные лепешки, бобы, соус чили – и пило неизменный пульке.


[Закрыть] С 1893-го по 1907 год от тифа умерло 125 тысяч мексиканцев.[101]101
  Historia moderna de Mexico. Tomo 4. La vida social en el Porfriato. Mexico, 1957. P. 66.


[Закрыть] Неудивительно – ведь в том же Мехико была всего одна общественная баня (богатые горожане мылись дома). Не снижалась в годы «порфириата» и ежегодная смертность от малярии.