Текст книги "Панджшерский узник"

– Чисто, – кивнул «аист». – Сегодня днем движения на тропе не было. А на перевале движение шурави и сарбосов как обычно.

– Хорошо. – Наджраб развернул карту на колене. – Двоих отправь вот на этот склон севернее тропы. Я должен быть сразу информирован, идет наш друг один или его ведут.

– Будет сделано. – Бородатый моджахед вытащил из кармана куртки японскую рацию «Уоки-токи» и стал вызвать своих бойцов и отдавать приказы.

Майор взглянул на наручные часы. До времени встречи оставалось два часа. Но это совершенно не означало, что офицер появится в точно оговоренное время. Может быть, что-то изменится в графике движения колонны, может быть, русские пронюхали и решат сначала проверить выход с перевала. Их разведчики стали работать намного лучше, чем это у них получалось в 1979 году. Русские очень быстро набирались боевого опыта и наращивали свое мастерство. Подготовка у них была хорошей, за спиной у каждого офицера классическая школа, основанная еще ветеранами Второй мировой войны. А здесь, в Афгане, у них практики больше, чем нужно, и если уж честно говорить, во многом русский спецназ стал постепенно превосходить рейнджеров других стран. Особенно выносливостью и неприхотливостью в быту.

Говорить об этом начальству вслух не следовало, но делать выводы приходилось на местах.

Русские хитро и умело работали с местным населением – щедро подкупали вождей племен. Невоенная помощь Афганистану от Советского Союза была до войны впечатляющая, и один этот факт располагал многих афганцев к «шурави» – советским, как тут называли русских. Сколько Советский Союз построил здесь дорог, больниц, электростанций! И если бы не война…

К тому же в приграничных районах СССР жили таджики, узбеки, которые этнически были почти родственниками большей части афганцев. Даже язык был очень похож. И они использовали своих подготовленных таджиков и узбеков для работы с местным населением…

Прошло два с половиной часа, прежде чем один из наблюдателей передал, что колонна вошла в ущелье. Советской бронетехники нет, и сопровождение осуществляется только бронемашинами с солдатами армии ДРА. Еще тридцать минут прошли в ожидании. Где-то западнее пролетели два советских военных вертолета.

«Неужели сюда?» – подумал с опаской пакистанский майор.

Но вертолеты ушли в другом направлении. «Все, пора, – решил майор Наджраб и двинулся к месту встречи. – Теперь лишь бы все сработало как надо».

Колонна грузовых машин и бензовозов выбралась из ущелья и стала спускаться на равнину, когда вдруг справа на склоне не удержался большой камень и покатился вниз к дороге. Обычное дело в горах, когда случаются небольшие обвалы или мелкие осыпи. И отдельные камни не редкость, когда проходит тяжелая техника, и вибрация передается скалам и почве. Водитель переднего армейского грузовика сбавил скорость, глядя, как катится камень. Но вот валун ударился в другой камень, чуть ниже по склону, и уже на обочину скатилась группа камней, среди которых что-то зловеще блеснуло.

Капитан афганской правительственной армии, сидевший в кабине переднего грузовика, положил руку на плечо водителя и сжал его, продолжая напряженно смотреть на выкатившийся на дорогу артиллерийский снаряд. Это могло означать что угодно: или рассыпавшийся из-за осыпи подготовленный фугас, призванный уничтожить колонну, или снаряд, оставшийся после боевых действий, который просто не разорвался. И бомбы иногда не взрываются, и минометные мины.

Выйдя из машины, капитан подозвал к себе трех солдат из числа сидевших в кузове и послал их предупредить об опасном сюрпризе. «Сарбос» пробежал дальше по колонне, требуя заглушить двигатели машин. Другие «сарбосы» медленно и осторожно спустились из кузова на дорогу, отошли за третью машину в колонне и залегли, изготовившись к обороне. Туда же капитан отправил и водителя головной машины. Сам он присел у переднего колеса грузовика и стал ждать.

Наконец к нему подошли два сержанта и немолодой лейтенант с густыми черными усами, в которых пробивалась седина.

– Он? – спросил лейтенант, кивнув на виднеющийся впереди снаряд.

– Да! Скатился прямо на моих глазах. Не знаю, почему он не взорвался. Повезло! По виду – от гаубицы большого калибра.

– Это снаряд шурави, – сказал лейтенант. – Видел я такие – от 152-миллиметровой гаубицы. Надо бы машину отогнать назад, да опасаюсь даже заводить. Сейчас любая встряска опасна…

– Что делать будем? Вызывать саперов? Советских?

– Они доберутся сюда только завтра, а у нас в гарнизоне продовольствие на исходе и дизельное топливо для генераторов. Да и опасно! Душманы ночью нас могут зажать с двух сторон и перебить с гор! У меня есть иное предложение.

– Какое? – оживился капитан.

– Сниму куртку, а вы мои руки свяжете ремнями через шею и положите на ремни свернутую куртку, чтобы мягче было. Сержанты – опытные бойцы, они осторожно, без рывков поднимут снаряд и положат мне на руки. Если руки и устанут, то я все равно снаряд не выроню, ремни не дадут. Донесу его до склона и сброшу в обрыв.

– Снаряд весит больше сорока килограммов! Сумеешь ли? Неужели сумеешь до отвесного участка дотащить? – покачал головой капитан. – Только там можно бросать снаряд вниз, чтобы он не коснулся склона, пока ты не отбежишь от обрыва подальше.

– Я мужчина крепкий, в молодости работал кузнецом и занимаюсь борьбой! Донесу! – уверенно заявил лейтенант. – Иначе колонна не пройдет.

– Я пойду с вами, – предложил один из сержантов. – Вы устанете и не сможете бросить снаряд с обрыва. Это сделаю я.

– А я осмотрю склон, – сказал второй сержант, потрогав шрам на щеке. – Я почти год работал с саперами, смогу увидеть признаки минирования. Колонна не должна пострадать, и ехать в обход ущелья нельзя. Мы везем продукты.

Капитан посмотрел на сержантов, на немолодого лейтенанта. Этот лейтенант был из местного гарнизона, не из столицы. Черт, может, они тут все такие отчаянные? Чертовски опасно! Но он отвечает за прохождение колонны. Стиснув кулак, капитан долго разглядывал дорогу, камни и одинокий снаряд. Наконец принял решение. Передав приказ занять круговую оборону, он отошел и лег с автоматом вместе с солдатами у третьей машины. Оттуда были хорошо видны приготовления лейтенанта. Потом он вместе с сержантами поднялся в полный рост, и они пошли к снаряду, переговариваясь о чем-то, постояли немного, а потом сержанты стали поднимать снаряд, причем с такой осторожностью, с какой не берут на руки даже больного ребенка, и положили его в руки лейтенанта. Ремни на шее напряглись, и лейтенант медленно пошел вперед. Высокий худощавый сержант шел рядом, протянув руки в готовности подхватить офицера, если он оступится или начнет ронять свою страшную ношу. Второй сержант со шрамом на щеке вытащил армейский нож и стал обходить склон, поднимаясь все выше и выше. Он приседал, что-то трогал ножом, поднимался и медленно шел дальше.

Капитан лежал в пыли и щурился от солнца. Один раз ему показалось, что со склона впереди что-то блеснуло. Снайпера бинокль или просто зрение подводит от такого яркого солнца? Блики больше не появлялись, сколько офицер ни тер глаза. Он старался не выпускать из поля зрения ни сержанта на склоне, ни лейтенанта с его ношей. Время шло, солнце припекало спины, но никто на дороге не шевелился. Все было очень похоже на засаду, но странно, что до сих пор никто не начал стрелять по колонне.

Наконец лейтенант остановился у обрыва с краю дороги. Капитан поднес к глазам бинокль, но солнце слепило, и он убрал его, продолжая смотреть, просто прикрыв глаза ладонью, как козырьком. Сержант осторожно взял из рук лейтенанта снаряд, шагнул к краю и бросил его с натугой вниз. Тут же оба отскочили от обрыва и упали на дорогу, закрыв головы руками. Напряжение всех солдат в колонне чувствовалось почти физически. Но взрыва так и не произошло. Стягивая ремни, лейтенант шел назад, еле волоча ноги. Капитан вскочил на ноги и поспешил навстречу храброму офицеру.

– Как вы себя чувствуете?

– Все хорошо, – вытирая локтем с лица пот, ответил лейтенант. – Ноги только не держат. Я бы посоветовал вам послать опытных солдат с моим сержантом. Ариф скажет, что и как проверять. Надо пройти по склону до самого обрыва. Тут могут быть еще снаряды или мины. Видимо, когда-то выход из ущелья обстреливался из орудий. Видно, что в прошлом году засыпали воронки.

– Да, мы проверим, – кивнул капитан. – Вам помочь?

– Не надо. Я посижу немного у ручья. – Лейтенант показал в сторону противоположного склона, где между большими валунами пробивалась серебристая струйка родника. Затем хлопнул по плечу сержанта: – Ашрафи, помоги Арифу. Там могут быть еще снаряды.

Сержант отдал честь и поспешил к колонне. Капитан тоже направился к машинам. Он несколько раз оглянулся и посмотрел, как лейтенант перешел дорогу, перелез через несколько больших обломков скальной породы и, усевшись у ручья, стал смачивать платок и прикладывать его под курткой к груди, ко лбу и затылку. Да, немолод он, подумал капитан, и все в лейтенантах. Наверное, поздно пришел на службу или недавно произвели в офицеры из сержантов. Однако видно, что человек он опытный, давно в армии.

Вдруг раздался какой-то шорох, скатился камешек под ноги, но лейтенант не обернулся, продолжая прикладывать мокрую ткань к груди.

– Ну, и зачем вам понадобился этот спектакль, майор? – спросил он, не поворачивая головы.

– Вы не поняли, Мансур? – ответил ему голос за спиной. – Во-первых, нам надо было срочно поговорить с вами. Другой возможности у меня нет. Вы безвылазно в гарнизоне, а передавать через связного устно или запиской мне кажется опасным. И с этим караваном вы все время на людях. А кое-кого начали в вашей части подозревать. Там уже работают несколько офицеров из ХАДа, и о вашей контрразведке я очень высокого мнения. Там дураков нет.

– А если бы он взорвался? – недовольно ответил лейтенант.

– Ну, зачем вы так, Мансур? Мы же все-таки не пальцем деланы и думаем головой! Все заранее подготовлено – взрыватель не рабочий. И потом, вам же нужно подтверждение преданности, личной храбрости. С такими подвигами вас точно подозревать не будут. Теперь о вас легенды буду ходить по гарнизонам правительственной армии. Может, награду получите.

– Вы знаете, майор, что мне не нужны награды от существующего режима. И если честно, то вы нам больше мешаете, чем помогаете.

– Вас не должны подозревать в связи с Ахмад Шахом. В гарнизоне не так много надежных людей. А Ахмад Шах ждет сообщения с датой начала мятежа. Это самый крупный гарнизон возле перевала. Его нужно уничтожить. Вы подготовьте мятеж внутри, вам помогут ударом снаружи.

– Если бы я мог, я бы своими руками перерезал бы всех, – зло проговорил лейтенант.

– Успеете еще, – тихо рассмеялся пакистанский разведчик. – Главное, чтобы все знали, что гарнизон разгромил Ахмад Шах.

– Зачем вам это? Какая разница?

– Потом узнаете. Главное сейчас – подготовить мятеж.

Глава 3

После инструктажа Рахманкулов подал команду «разойтись» и оставил вновь прибывших знакомиться с другими солдатами. С ним ушли и трое увольняющихся в запас. Сегодня они с колонной должны убыть в Баграм. Сержант Савфат Бурхонов подошел к новичкам и протянул руку:

– Ну, с прибытием. Рустам правильно сказал. Одни мы тут: нас шестеро, прапор наш и подполковник Кравченко. И то, что это гарнизон афганской правительственной армии, не должно вас расслаблять. Никому тут верить нельзя, только своим.

– Они же союзники, – удивился Таджибеев, бросая свой вещмешок на кровать. – Мы же им помогаем, за них воюем. Как же так?

– А так! Жить хочешь – не верь! – Сержант подошел к кровати, взглянул на вещмешок и продолжил: – Рахманкулов – командир строгий, но справедливый. За недисциплинированность может наказать, а может вообще заменить, и попадешь в обычную часть, с обычной казарменной жизнью. Так что барахло с кровати убери и заправь ее как следует.

– А почему ты сказал, что афганцам верить нельзя? – спросил Азизов.

– Кто-то не хочет воевать вообще, кто-то не хочет воевать на этой стороне. И за деньги все продают и часто предают! В основном в армию набирают облавами, насильно, тех, кто подходит по виду и призывному возрасту. А сколько случаев предательств и дезертирства! Собирают полк, вооружают, одевают, обувают, а перед самым выходом для выполнения боевой задачи – хлоп, и половины полка нет. Кто-то дезертировал, кто-то на другую сторону перебежал…

Саид в непривычной для себя афганской форме вышел из домика, построенного из хвороста и жердей, а потом обмазанного глиной. Строение не ахти какое красивое, но вполне крепкое и летом сохраняет внутри относительную прохладу. Такой же глинобитный домик был и у подполковника Кравченко, только чуть меньше. В «казарме», в задней части дома располагались склады продуктов питания и патронов. Солдаты готовили для себя сами. Советник чаще всего питался у афганцев в их столовой, потому что целыми днями пропадал на территории афганского гарнизона, выполняя свою работу военного советника.

Прапорщик Рахманкулов тоже почти все время отсутствовал, слоняясь среди афганцев, но успевал следить за порядком и дисциплиной в своем маленьком подразделении. Саид и его сослуживцы несли службу по охране этого маленького кусочка своей родины, а по правилам место, где проживали военные советники, как и палуба советского корабля в чужих водах, считалось территорией другого государства. Днем два поста располагались внизу у ворот и у жилых домиков. Каждый пост – это небольшой полукруг из мешков с песком и пулемет, направленный на ворота. Ночью службу несли на двух вышках, которые чуть поднимались над 4-метровыми дувалами – стенами, сложенными из камня и глины.

Выходить за пределы ограждения миссии советника на территорию гарнизона разрешалось, но только с разрешения прапорщика Рахманкулова или самого Кравченко. Но разрешения эти касались конкретных заданий, которые они давали своим солдатам. Чаще всего кому-то из маленького подразделения приходилось сопровождать командира. Два раза Азизов выступал в качестве переводчика, когда Рахманкулова не было в расположении.

Прошла неделя, потом вторая. И за все это время Саид ни разу не заговорил с Рахимовым о доме, о «гражданке». Тяжело было думать о том, что Лайло ждет своего жениха и совсем не вспоминает о Саиде, что после службы Рахимов вернется в свой кишлак и женится на девушке. Но все же разговора не удалось избежать. Как-то вечером Рахимов сам подсел вечером к Азизову на лавку возле входа в «казарму» и задумчиво проговорил:

– А ведь мы с тобой почти земляки, Саид.

– Да, – кивнул Азизов. И добавил, словно в отместку за украденную у него мечту: – Я даже бывал в вашем ауле. Два лета подряд нас присылали из техникума на сельскохозяйственные работы помогать вам.

– Я не знал! – засмеялся Рахимов. – Мы, наверное, и виделись с тобой тогда, только не запомнили друг друга в лицо.

– Может быть, – стиснув зубы от нахлынувшей горечи, ответил Саид.

– Слушай, давай с тобой будем друзьями? – предложил парень. – Каждому из нас в армии трудно, а ты… мы с тобой, как напоминание друг другу о доме. У тебя есть девушка, тебя ждет кто-то там, в Душанбе?

– Только родители, – мотнул головой Саид и опустил голову.

– А у меня есть. – Рахимов мечтательно посмотрел в темнеющее небо. – Она такая красивая. Знаешь, у нас в кишлаке не так, как в столице, у нас очень много старинных обычаев, которые все еще соблюдают и очень строго. Наши отцы дружили, а когда отец Лайло погиб, то мой стал по мере сил заботиться и о семье друга. И наши семьи договорились, что мы с Лайло поженимся, когда я отслужу в армии.

Саид дернулся, как от удара, услышав из уст Рахимова это имя. Ему показалось кощунственным, что имя любимой девушки произнес человек, который пусть и невольно, но украл у Саида счастье. «Он же не виноват, – не слушая болтовню земляка, думал Азизов. – Он просто не знал обо мне. Там никто обо мне не знал, да и я никаких знаков внимания Лайло не оказывал. Кто там вообще мог знать, что я хочу жениться на ней? Никто. Такова жизнь, наверное. Не все в ней сбывается, чего хочется».

– Да, давай будем друзьями, – уныло пробормотал он, глядя на носки своих солдатских ботинок.

Сержант Ариф, потирая шрам на щеке, внимательно вглядывался в лица молодых солдат. Шестеро молодых людей сидели возле разобранной машины и мыли испачканные в смазке руки бензином в старом ржавом корыте.

– Продуктов в гарнизоне осталось на два дня, – тихо произнес он. – Вы уже сами поняли, что суточную норму вам уменьшают. Уменьшат и завтра, и еще через два дня. А потом?

– А почему не везут продукты, дизельное топливо для генераторов? – спросил один из солдат, с опаской оглянувшись по сторонам.

– Говорят, у правительства совсем нет денег, – буркнул второй солдат. – Я слышал, что они скоро все сбегут за границу. Вывезут награбленное золото в Москву! А нас буду резать боевики из оппозиции.

– Тише вы! – шикнул на них солдат постарше. – Видели, утром снова приехали офицеры из контрразведки. Их тут много…

– Да, – подтвердил сержант. – Только вы еще не знаете, что завтра утром расстреляют шестерых солдат, которых ХАД подозревает в подготовке мятежа.

Солдаты переглянулись и замолчали. Двое попятились назад, переглядываясь. Сержант, схватив одного из них за рукав, дернул парня вниз, снова заставив присесть на корточки, и зло прошептал:

– Куда вы? Начнете оглядываться по сторонам и бегать, сразу попадете под подозрение. Я не слепой, вижу, что каждый хочет удрать отсюда! Только вида не показывайте. Вы, главное, за оружие не хватайтесь, если начнется мятеж или если кто-то нападет на гарнизон.

– А он начнется? – почти не удивились солдаты. – Да, в гарнизоне все больше недовольных. Но поднимать мятеж они вряд ли готовы.

– Я вас предупредил, – кивнул сержант. – Подумайте прежде всего о ваших семьях, о ваших родителях, которым ваша смерть не нужна. Она вообще никому не нужна. Помните об этом.

Все разошлись в угрюмом молчании. Атмосфера угрюмого молчания присутствовала всюду. Рацион питания уменьшили. Почти не заводили генераторы, а еду стали готовить на старых армейских кухнях. За дровами для них посылали четыре группы солдат. Три из них не вернулись. Офицеры из контрразведки говорили, что их якобы убили боевики Ахмад Шаха, но почти все знали, что солдаты просто дезертировали. Маленький гарнизон советского военного советника тоже чувствовал напряженную ситуацию. Кравченко не особенно даже пришлось рассказывать своим ребятам о происходящем. Знакомые «сарбосы», как они называли афганских солдат, рассказывали о настроении в гарнизоне, о проблемах, которые становились все только серьезнее.

А утром расстреляли четырех человек, которых офицеры ХАДа обвинили в подготовке мятежа. Саид с Рахимовым выглядывали через стену, глядя сверху через головы бойцов в задних рядах, ничем не выделяясь среди солдат гарнизона. Сначала говорил командир гарнизона, невысокий черноволосый полковник, которого солдаты за глаза звали «могильник». Имелся в виду орел-могильник. Саид видел эту птицу, взгляд у полковника был точно таким же, как у этого хищника. Полковник долго, пространно и очень эмоционально говорил о заговорах, о мятежах и светлом будущем страны. Создавалось впечатление, что главной целью его речи было запугать подчиненных.

Приговоренных еще не привели, и только длинные утренние тени от низко стоящего над горизонтом солнца создавали зловещую атмосферу возле высокого дувала, где была оборудована трибуна для выступлений. После полковника на трибуну поднялся один из офицеров ХАДа. Контрразведчик не говорил так много, как командир гарнизона, но его взгляд сверлил присутствующих так, будто каждый второй был мятежником. Офицер бросил всего несколько фраз. Он сказал, что враг выявлен, вина его доказана и кара будет суровой. И она обязательно настигнет тех, кто прячется за спинами честных патриотов. Саид физически ощутил, что многим захотелось обернуться и посмотреть, кто стоит за их спинами.

Азизову и самому захотелось обернуться, но он отмахнулся от этой неуместной мысли и стал смотреть на дверь невысокого здания, которое именовалось гауптвахтой. Оттуда, держа автоматы наизготовку, несколько охранников вывели четырех солдат без ремней, со связанными за спиной руками. Приговоренные бросили затравленные взгляды на окружающих. Не чувствовалось, что это матерые бандиты, диверсанты или убежденные враги существующего режима. У Саида даже мелькнула мысль, что этих четверых просто выбрали наугад и быстренько сейчас пристрелят для острастки остальных. И не было никакого расследования, никто никого не выявлял. Внутри у Азизова все сжалось, но он продолжал смотреть.

– Не могу, – прошептал Рахимов и опустил голову.

– А ты смотри, солдат, – раздался рядом голос Рахманкулова. – Смотри, какой бывает война. Она порой и своих не щадит, не только чужих. К сожалению, мы сделать ничего не можем, потому что мы, как говорится, пришли в «чужой монастырь». Жалко ребят. Уж лучше бы в бою погибли, как воины, а так – позор для семьи.

Приговор зачитали быстро. Десять автоматчиков, выстроенных в линию, подняли оружие, и тишину утра разорвали короткие очереди. Саид смотрел поверх голов приговоренных афганцев, он только боковым зрением видел, как падали тела, как пули выбивали пыль из глиняных стен. А потом тот самый «хадовец» лично прошелся вдоль тел, делая контрольные выстрелы.

– Рахманкулов! – раздался голос Кравченко, появившегося неизвестно откуда. – Собери через полчаса всех наших ребят.

– Есть! – ответил прапорщик, махнул рукой Азизову и Рахимову и скрылся за спинами афганцев.

Саид покрутил головой в поисках земляка и увидел, что тот разговаривает с двумя афганскими солдатами. А подойдя к ним поближе, услышал, что говорили афганцы.

– Проклятые «хадовцы»! Ненавижу! Они чужие, им бы только кого-нибудь расстрелять. А ты скажи, что нам делать, Шавкат? Сидим тут голодные, без воды, без электричества и ждем, когда нас всех расстреляют эти офицеры из столицы? И ты тоже скажи, что нам делать? – повернулись они к подошедшему Азизову.

– Что я вам могу сказать, – заговорил Саид, чувствуя, что от волнения и горечи у него перехватывает дыхание. – Я принимал присягу своей стране, я выполняю приказ своих командиров. Меня и других моих товарищей прислали к вам для помощи. У вас идет война, и вы тоже клялись в верности. Что еще сказать? Я буду выполнять в вашей стране свой долг, а вы выполняйте свой.

– Ты думаешь, что это наша война? – проворчал один из солдат, когда остальные стали расходиться. – Она и твоя, шурави. Раз ты приехал сюда, она и твоя.

В тот момент Азизов не придал значения словам афганского солдата. Вспомнил он их чуть позже. А тогда его лишь душили горечь и собственное бессилие. Уж он-то ничего не сможет сделать, если даже подполковник Кравченко не смог остановить бессмысленного убийства. И снова мысли вернулись к родному и теплому, спокойному и привычному – к дому. Их квартира, проспект под окном. Техникум, друзья, спортивная секция, поездки на сельхозработы… Лайло! Когда он увидит ее и увидит ли? И нужно ли ее видеть, раз у девушки есть жених? Искать с Лайло встреч – значит, бросать тень на ее репутацию честной девушки, опозорить ее честное имя. Ну почему так все сложно?

Саид отогнал от себя мысли. Там сложно? А здесь не сложно?! Сколько он уже видел трупов и смертей за эти полгода своей службы. Он сам убивал людей. Нет, не людей, конечно, врагов, шакалов, которые шли убивать его родных и близких, пробрались тайком с оружием в его страну. Но он убивал. И в его душе еще тогда что-то сдвинулось, оголилось и обуглилось.

Они собрались в кабинете Кравченко, выстроившись в одну шеренгу в маленьком помещении. Рахманкулов стоял рядом мрачный и злой.

– Вот что, ребятки, – как-то совсем не по-военному вдруг заговорил советник. – Ситуация осложняется. В других гарнизонах правительственных войск дела обстоят не намного лучше, но здесь что-то готовится. Слишком много офицеров из контрразведки понаехало, и эти бессмысленные расстрелы, единственная цель которых – запугать, заставить повиноваться из страха. Не самый умный способ поднять дисциплину и уменьшить количество дезертиров, но на какое-то время он позволит держать подразделения в руках. Район тяжелый, вы знаете. Это зона действия Ахмад Шаха, одного из самых умелых и талантливых полевых командиров оппозиции. И он не просто командир, он рвется к власти. А это значит, что он будет готовить и проводить не только военные операции, но и операции, которые имеют конкретную политическую цель.

Кравченко замолчал, посмотрел на часы. Он о чем-то напряженно думал, а может, подбирал нужные слова. Азизову даже показалось, что подполковник пытается принять какое-то решение.

И он не ошибся.

– Разойдись! – последовала команда. Все вышли, и подполковник остался наедине с прапорщиком.

– Завтра выезжаем на совещание в Руху, и я буду поднимать вопрос об усилении нашего гарнизона в Пишгоре. Здесь сейчас вполне безопасное место, а в дороге может случиться всякое. Ахмад Шах может помешать связаться с внешним миром. Связь работает крайне неустойчиво, да и открытым текстом многое не скажешь. Поэтому я принял решение оставить в миссии Азизова, Рахимова и Таджибеева. Назначу Азизова старшим…

После ужина на построении подполковник ставил задачи:

– Мне в дороге понадобится каждый ствол, и со мной поедут наиболее опытные солдаты. Азизов! Ты в гарнизоне за старшего! Все понятно? Не боитесь?

– Никак нет, товарищ подполковник! – выпалил Саид, выпятив грудь.

Ему было страшно оставаться без командиров, да еще и старшим в лагере – принимать решения в ситуации, которая могла возникнуть в любой момент и к которой он совсем не готов. Но он был и горд таким доверием. Хотя больше всего ему бы хотелось уехать вместе со всеми. Кравченко пытался убедить бойцов, что здесь не так опасно, как в беззащитной колонне, но там бронетранспортеры, там много солдат.

«Хм, много солдат! – усмехнулся Саид. – А здесь их мало? Тут почти батальон «сарбосов», чтобы на него напасть и разгромить, нужен полк! А у Ахмад Шаха нет столько бойцов, чтобы штурмовать Пишгор. Прав подполковник, тут безопаснее и офицеры афганской армии относятся к нам с уважением». Подумав об этом, Саид сделал уверенное лицо, чтобы успокоить Кравченко.

– Я проведу инструктаж! – нахмурился Рахманкулов.

– Хорошо! А я к командиру гарнизона! – Подполковник снова посмотрел на часы. – Черт, завтра ехать, а у них, как всегда, ничего не готово…

Кравченко не сказал своим солдатам всего да и не имел на это права. В Руху он ехал главным образом по другому вопросу. В строгой секретности готовилась очередная панджшерская операция, и там ждали его экспертного доклада по оценке противостоящих сил, надежности подразделений правительственной армии в районе предстоящих боевых действий.

У Кравченко свои возможности по сбору сведений о силах Ахмад Шаха – он подкупил и завербовал несколько местных жителей.

Проходя мимо мастерских, подполковник буквально столкнулся со знакомым афганским лейтенантом.

– Здравствуйте, Имануло, – пожал он лейтенанту руку. – Вы из мастерских? Как там идет подготовка грузовиков? Я договорился о поставке продуктов из нашего гарнизона, нужно машины отправить завтра.

– Много работы… – покачал головой лейтенант. – Механики работают круглые сутки, но не хватает запасных частей. Они из трех машин собирают одну.

– Я понимаю, – вздохнул Кравченко и взял лейтенанта под руку. – Я слышал о вашем подвиге, лейтенант. Вы сильно рисковали с этим снарядом там, на дороге.

– Война, а я солдат, – просто ответил Имануло. – Каждый день кто-то из нас рискует своей жизнью.

– Да-да, согласен. А скажите, Мансур, каково настроение солдат? Каков их боевой настрой?

Кравченко смотрел с легкой улыбкой на лейтенанта и ждал ответа. Если соврет, то и этому верить нельзя, а ведь об Имануло у советника сложилось впечатление как о честном воине и порядочном человеке.

– Я вам скажу. – Лейтенант посмотрел русскому офицеру прямо в глаза. – Вы наш друг, вы тоже рискуете своей жизнью ради нас, ради нашей страны. И вам я отвечу честно. Боевой дух солдат в последнее время сильно упал. Не скажу, что осталось мало надежных бойцов. Просто многие упали духом, а тут еще эти расстрелы. Я был против, но меня не послушали.

Кравченко покивал головой, глядя задумчиво на афганского офицера, и пошел дальше в сторону штаба гарнизона. Сложный человек – этот Имануло. Толковый, грамотный офицер, бесстрашный, и все еще в лейтенантах. Прислали его два месяца назад, и Кравченко все это время к нему присматривался. По возрасту Мансуру Имануло пора бы быть как минимум майором, а то и полковником.

Разговора по душам не получилось…

А лейтенант свернул за угол соседнего дома и остановился. Осторожно выглянув за угол, он посмотрел вслед русскому подполковнику. Тот шел своей обычной уверенной походкой большого, сильного, решительного человека. Сержант Ашрафи приблизился к лейтенанту и замер, прижавшись к стене, где его скрывал от посторонних глаз нависающий козырек разрушенной съехавшей почти до земли крыши дома.

– Машины завтра не уйдут, – сказал Имануло. – Ремонт затянулся еще на сутки. Ты уйдешь сегодня ночью. Один. В мою записку завернешь гранату и взорвешь, если возникнет опасность, что она попадет к ХАД или к шурави.

Сержант молча кивнул, посмотрел вдоль пустынной улицы и беззвучно скрылся в развалинах домов. Имануло постоял некоторое время, давая своему помощнику время удалиться от места их встречи, а потом пошел в противоположном направлении. «Ничего, – думал он, – скоро все получат такой урок, что дезертирство из рядов правительственной армии станет повальным. А тогда можно и на Кабул. Только вот Ахмад Шах будет сильно недоволен. Все пойдет не совсем так, как он планировал. Не все хотят его видеть в новом правительстве…»

Колонна вышла из Пишгора в семь часов утра. Три афганских БТР-152, в которых разместились заместитель начальника гарнизона и начальник разведки с охраной. Машины шли с интервалом в двадцать метров, но по мере того, как колонна углублялась в ущелье, водители стали сокращать расстояние между машинами. Советская БРДМ шла между вторым и третьим бронетранспортерами. Рахманкулов управлял машиной, двое солдат сидели внутри за пулеметами. Кравченко с сержантом сидели на броне по бокам от башни, зорко поглядывая по сторонам. Все были одеты в афганскую форму, оружие держали наготове.

– Куда они жмутся? – недовольно ворчал военный советник, глядя на афганские БТР. – Хотят все на одном фугасе подорваться?!