Текст книги "Шамбала сияющая"

Благословенная иерархия

Привет Молодым Друзьям

«Здравствуйте, Господин Доктор Лукин!

Вы меня не знаете, но я Вас знаю, только не видел. Тетя говорила, что вы председатель Общества Друзей Музея имени Рериха. Я тоже его друг, он меня тоже не видел. Я, Сережа Витол, и мне семь с половиною лет. И я хочу, чтобы вы сделали общество для детей, только чтоб не болтать, а научиться, как хорошо жить и быть хорошим. Я хотел к вам прийти, но не могу, потому что еду в Литву. Я там живу. Я приеду в марте и приеду к вам, а там сообщу вам большую тайну.

Уважающий Вас Сережа Витол».

Так пишет молодой друг Сережа Витол президенту нашего Латвийского Общества, д-ру Лукину. При этом д-р Лукин со свойственной ему отзывчивостью и добротою замечает, что мы должны быть готовы ответить на такие запросы. Когда вспоминаю множество таких же заявлений от известных, а также неизвестных нам юных друзей, то истинно безотлагательно должны мы исполнять благородное устремление этих искателей улучшения жизни. Обратите особое внимание на слова Сережи Витола: не болтать, но лучше жить. Эта прекрасная формула, о которой мы, взрослые, всегда мечтаем и которая опять и опять растворяется в болтании, клевете и сплетнях.

Как это прекрасно, если наши молодые друзья выкажут твердое стремление к поискам, как лучше жить. Обратите внимание: наш друг говорит не о забаве, не о приятном времяпрепровождении, но об улучшении жизни. Он приходит к этому запросу необходимости улучшения жизни так просто. И в этой простоте есть та действенность, которая может оживить любую бесплодную пустыню. Не зная лично этого молодого друга, я чувствую, что он не удовлетворится играми и нашим опошленным понятием детского сада, в котором часто, вместо позитивного прогноза, внедряются зачатки предрассудков. Наш друг и те другие молодые друзья, которых мы знали, хотят настоящее общество для улучшения жизни. Он хочет серьезную работу, ибо, как уже мне приходилось говорить, младшие особенно бережно стараются выполнить порученную им работу старших. Даже в домохозяйстве младшие глубоко серьезно участвуют в доверенных им поручениях. Вспоминаем, как необыкновенно заботливо пятилетний Олаф накрывал стол, он даже становился на стул, чтобы сверху посмотреть, все ли на своем месте, а семилетний Володя с такою ревностью чистил ружье, ибо ему было доверено вычистить ружье не игрушечное, но самое настоящее; и как Аллен заботился о картинах и разговаривал с ними о самых серьезных вещах, а маленький Жером стремился в своем приготовительном классе ввести начало законной общественности. Можно приводить нескончаемое число примеров истинного и проникновенного сотрудничества молодых друзей. Я не забываю, что картина моя в Музее Канзас-Сити приобретена по подписке школьников и сама картина была выбрана их голосованием, а картина эта была «Владыка» – ожидание прихода Высшего Владыки. Не сказалось ли в этом внутреннее сознание юных друзей об Иерархии? К этому самому ценному понятию в строительстве, которое так часто впоследствии загрязняется и испаряется, в собрании юных друзей был предложен вопрос о проекте города будущего. Один участник собрания заявил, что в его городе не будет тюрем, другой сказал, что его город начнется с постройки госпиталя, третий заявил, что в середине города будет Храм, четвертый имел в виду сады на крышах, еще один проектировал особые крыши для опускания аэропланов. Никто из присутствовавших не думал о столь милых сердцу взрослых водевилях и забавах. При этом заметьте, что участвовавшие вовсе не были худосочными пессимистами, но были крепкими, жизнерадостными и веселыми. Но ни гольф, ни разбитие скул кулаками, ни опошленные пляжи не входили в молодые мечты.

Мне приходилось видеть множество детских рисунков. За малыми, очевидно, навеянными семейными обстоятельствами исключениями, я не помню ни одного карикатурного или пошлого сюжета. Помню, как маленькая Стефани изображает историю Жанны д’Арк; помню какие-то фантастические города, цветы, животных. Помню о всевозможных коллекциях. Помню сочинения пяти– и шестилетних об экспедициях и о наблюдениях естественно-исторических, об открытии новых земель, звезд и нового солнца. Помню целые книги, составленные во время младших классов школ об орнитологии, о породах деревьев, о минералах. Помню целые художественные поучительные коллекции открытых писем. При этом – назидание для взрослых – не было ни одного пошлого сюжета, которые обильно издаются будто бы по требованию толпы. Вспомним театры, устраиваемые юными друзьями, со всеми приспособлениями, чтобы походить на серьезный театр. Помню, как один юный друг, созвав своих сверстников, предоставил им подаренных ему игрушечных солдат, а сам сидел с книгой, ответив на удивленный вопрос: пусть они занимаются, если их интересует, а я пока почитаю. При постройках примерных флотов далеко не всегда эти многопарусные суда направляются с целями войны, наоборот, часто они везут важные вести, открывают новые земли, перевозят какие-то полезные машины или защищают свой берег.

Когда вы погружаетесь в воспоминание о саморазвитии сознания юных друзей, вы находите нескончаемое множество глубоко радостных фактов и сопоставлений. Если бы искривленные сознания жизни не отемняли развитие этих сознаний, сколько бы истинных возможностей прогресса возникало и сколько бы пошлого и подлого исчезало бы из жизни.

Сколько раз взрослые своим легкомысленным и вздорным отношением к основам жизни, к религии навсегда отвращали справедливо устремленный инстинкт младшего поколения. Иногда при несправедливом обвинении детей матери идут якобы посоветоваться с Богом, и – о, ужас, – этот Бог дает несправедливое решение, или же на глазах у юных церковь превращается в клуб, думая, что молодые глаза не заметят этого. Но зорок молодой глаз, он запечатлевает многое, что впоследствии проходило бы незаметно. Ведь учение первых лет гораздо интенсивнее последующих. Милый Сережа Витол! У вас хорошая тетя, которая дала вам адрес д-ра Лукина!

Милый Сережа и все те, которые различно заявляли о своих сердечных серьезных намерениях, мы будем всячески помогать вашим обществам с целью, как жить лучше. Мы будем считать среди радостей наших, если друзья наши откроют самые светлые врата. Мы будем радоваться вместе с вами, если вы найдете радость творческого труда и осознаете мощь мысли.

Вы говорите о ваших тайнах, но тайна сердца вашего не разрушительна. Она созидательна и благостна. Вы хотите знать о хорошем и намереваетесь идти к этому по кратчайшему прямому пути. Это хорошее и дастся вам, если вы придете к нему, если вы в полной и светлой вере возьмете его. Эта вера, это непреложное знание поведет вас к хорошему, к тому прекрасному, которое завершается единым, всепобеждающим Светом. Получать сведения о ваших обществах, о стремлении к хорошему будет нашим радостным днем.

Так будем увеличивать запас радостей наших. Будем утверждаться в радости творческого труда, в радости сотрудничества, в радости познания, во всех тех радостях, которые приведут нас к великому познанию Культуры.

Гималаи, 1931 г.

Священные основы

Обращение к Академии Творческих Наук

Дорогой г-н Шрак и друзья!

Вместе с ароматом цветов, покрывающих нагория Гималаев, донеслась ко мне ваша сердечная весть. С тою же сердечностью могу сказать вам, что с самого начала вашей Академии я сочувствовал вам и незримо для вас помогал. В основах ваших заключено несколько ценнейших понятий, которые накрепко сближают нас.

Вы не убоялись понятия Академии, которое так часто понимается в смысле окаменелости и условности. Не убоялись вы потому, что к обычному понятию Академии вы добавили всеоживляющее понятие творчества. Прежде всего вы подумали о великом творческом начале. Вы поняли творчество как ведущее начало жизни, иначе говоря, вы помыслили о том, что лежит в самом основании грядущей эволюции. Честь вам!

Вы не убоялись и другого понятия, которое для ничтожных душ часто является устрашающим. Вы не убоялись произнести понятие Учителя. Как многие лишенные индивидуальности, лишенные творческой мысли страшатся этого понятия великой Иерархии. Для ничтожных понятие учителя является синонимом поработителя, удушителя, является понятием тисков условности, из которых стремится вырваться будто бы молодое сердце. Но такое сердце именно уже не молодое. Оно уже дряблое, отравленное ядовитою слюною бессилия. Обращаясь к жизнеописаниям, мы увидим, что для сильных творцов учитель был незабываем, ибо он являлся для них не оковами, но крыльями. Это он знал код магического ключа, который научал открывать сложные замки сердца. Он пробуждал творчески мыслить и творить, творить, творить неустанно и денно и нощно, ибо творчество не требует ни времени, ни пространства. Оно вне этих измерений и язык его прежде всего выражается языком сердца, который богаче и прекраснее всех языков. Недаром в древней мудрости Востока считалось, что если человек утверждает, что сказанное им лишь от себя, то он есть мертвое дерево, не имеющее корней. В этом синтезе представления об Иерархии заключены заветы творческой жизни. Дерево без корней обречено лишь на гниение; лишь корни, проникающие глубоко до самой сущности первичных минералов, могут удержать в равновесии и в расцвете мощный ствол и украсить его изысканным творчеством ветвей и цветами благоуханными. Итак, вы не убоялись понятия Учителя. Значит, сердце ваше свободно, значит, в вас нет рабского начала, значит, в вас живет творчество жизни. Честь вам!

В даянии получаете. Вы не убоялись сходиться и выявлять мечты о творчестве, об украшении, улучшении жизни, о сотрудничестве, о взаимной помощи. Малые души, может быть, еще недавно пришедшие из животного царства, всегда боятся сотрудничества. Для них животное «я» оказывается превыше всех эволюций и всего Космоса. Это животное «я» приучает их скрывать, утаивать, клеветать и ссориться с таким же нечеловекообразным присвистом и брызгами слюны, как неистовствуют обезьяны и другие животные. Но не будем чрезмерно обижать и обезьян, ибо часто злобный яд человечества бывает куда отвратительнее, нежели прыжки раздраженных животных. Ведь у них нет возвышенного сознания, но есть сознание, и притом затемненное ненавистью и завистью, которое является самым отвратительным веществом. Разве не подскажет прежде всего просветленное сознание, что «мы» сильнее, нежели «я»? Поистине, светоносный доспех подвига бесконечно прочнее ржавых чешуй подлости, злобной вульгарности и зависти. Вы не убоялись сотрудничества. Этим опять сопричислили себя к истинному воинству эволюции. Вы как бы поклялись самым священным творить каждодневно, трудиться и не ссориться, предоставляя ссоры и свары тем, ничтожным, которым суждено уйти в космический сор. Поистине, несовременно продолжать разъединение и разложение. Мировое положение не дозволяет, чтобы кто-нибудь мог позволить себе мерзость разрушительных забав. Решительно во всем чувствуется поворот рычага эволюции. Или предстоит быстрое одичание и разрушение, или возможно чудесное преображение жизни. Среди трудов каждого дня, преоборевая личные трудности, вы нашли время и энергию к сотрудничеству, к выявлению совместно самого ценного, благородного, прекрасного. Честь вам!

В самом названии вашего начинания, в упоминании священного слова «творчество» уже заключается залог того, что вы не пойдете омертвелыми обычными путями. Вы широко раздвинете рамки возможностей. Вы поймете и отеплите каждую индивидуальность. Вы обогреете каждое наболевшее от невыраженных чувств сердце. Ведь в этих священных болях крепнет зерно прекрасных достижений. Вы твердо памятуете, что творчество, искусство выразимо во всевозможных материалах, как духовно-физических, так и духовных. Один выражает убедительность творчества в звуке, другой в цвете, третий в форме, четвертый в творческой мысли, которая так же напитывает пространства миров, как и все прочие выражения. Произнося понятие «творчество», вы не убоялись венчающего понятия Беспредельности. Только у некоторых животных построение скелета таково, что они не могут смотреть вверх. Вы не убоялись взять на себя ответственность и понесли священное понятие творчества. Вы не убоялись показаться для ничтожных энтузиастами, ибо вы знаете, что энтузиазм творческой мысли непобедим. Честь вам!

Сказанные основы, избранный вами завет существования вашего, покуда будет свято храним вами, убережет вас от распада. Действительно, стыдное и унизительное есть в понятии разложения и распада; оба эти стыдные для человечества понятия соединены с гниением и падением. Поистине, было бы стыдно подражать этим темным началам.

Вы называете меня учителем и лидером и мы все знаем, какую ответственность налагают эти понятия. Вы также даете мне наименование Адамантиус. Конечно, этим вы хотите выразить всю непреклонность, которая должна быть явлена в деле защиты Культуры и Света. В этой борьбе с темнотою вы встретитесь со всеми чудовищами невежества и двуличными клеветами. С каждым годом творческой работы вы поймете, насколько это качество Адамантиуса является необходимым, чтобы противостоять бездне темного невежества. В обмен могу и я выразить уверенность в том, что будет день, когда и мне позволено будет приложить и к вам и к Академии Творческих Искусств то же наименование Адамантиуса. Кроме того, слово Адамантиус вызывает во мне одно драгоценное воспоминание, о чем поговорим при личном свидании.

Итак, будем вместе во имя творчества, во имя понятия Учителя, во имя сотрудничества, во имя Беспредельности, во имя Света, во имя Культуры.

Всем опытом, всем помыслом буду рад помочь вам.

Памяти Марии Клавдиевны Тенишевой

После разрушений и отрицаний во всей истории человечества создались целые периоды созидания. В эти созидательные часы все созидатели всех веков и народов оказывались на одном берегу. Кто-то растрачивал, кто-то уничтожал, не имея чем заменить. Но сказано:

«Не разрушай храм, если не имеешь поставить на месте его новый».

И имена расточителей и уничтожителей или уходили во мрак, или остаются страшными призраками, ужасающими новые поколения.

Но в часы созидания бесконечной вереницей имена созидавших и звавших в будущее будут на одном берегу и человечество будет всегда оглядываться на них с облегченным вздохом надежды на эволюцию. Как разнообразны эти созидательные имена, как разделены они несчетными веками, на каких разных поприщах являли они свое непобедимое оружие за прогресс человечества.

И в то же время все они сохраняют, несмотря на безмерное различие, одни и те же качества.

Неутомимость, бесстрашие, жажда знания, терпимость и способность к озаренному труду – вот качества этих искателей правды. И еще одно качество сближает эти разнообразные явления. Трудность достижения, свойственная всем поступательным движениям, не минует этих работников мировых озарений.

Принято с легким и спокойным сердцем говорить: «Мученики науки, мученики творчества, мученики созидания, мученики исканий». Это говорится с таким же легким сердцем, как обсуждается вопрос об ежедневной пище и о всех условных обычаях. Точно это мученичество сделалось нужным и непреложным, и носители пошлости и вульгарности остерегают своих детей:

«Зачем вам делаться мучениками, если по нашему опыту мы можем предложить вам легкую жизнь, в которой ни одна отяготительная дума не испортит аппетит ваш. Посмотрите, как трудно этим искателям. Только исключение из них проходит невредимо по обрыву жизни. Вы – наши дети и примите то же спокойное место на кладбище, которое заслужили и мы, с пожеланием упокоения».

В этом упокоении, конечно, и заключается самая страшная смерть, ибо ничто живое не нуждается в упокоении, а, наоборот, живет вечным пульсом усовершенствования.

Ушла Мария Клавдиевна Тенишева – созидательница и собирательница!

Как спокойно и благополучно могла устроиться в жизни Мария Клавдиевна. По установленным образцам она могла надежно укрепить капитал в разных странах и могла оказаться в ряду тех, которые вне человеческих потрясений мирно кончают свою жизнь «на дожитии».

Но стремление к знанию и к красоте, неудержное творчество и созидание не оставили Марию Клавдиевну в тихой заводи. Всю свою жизнь она не знала мертвенного покоя. Она хотела знать и творить и идти вперед.

Может быть, с моей оценкою не согласятся те, которые знали Марию Клавдиевну извне, среди условно-общественных улыбок. Именно в ней искание жило так напряженно и глубоко, что сущность его далеко не всегда она выносила наружу. Чтобы узнать эту сторону ее природы, нужно было встречаться с нею в работе, и не только вообще в работе, но и в яркие созидательные моменты работы. Тогда пламенно неудержимо М. К. загоралась к творчеству, к созиданию, к собирательству, к охранению сокровищ, которыми жив Дух человеческий.

Действительно, всею душою она стремилась охранять ценные ростки знания и искусства. И каждый собиратель знает, как ревниво нужно охранять все созидательные попытки от клешней умертвителей.

Посмотрим итоги, что Мария Клавдиевна сделала.

Она дала городу Смоленску прекрасный музей, многим экспонатам которого позавидовал бы любой столичный музей.

Она дала Русскому Музею прекрасный отдел акварели, где наряду с русскими художниками были представлены и лучшие иностранные мастера. Но тогдашняя администрация музея не поняла этого широкого жеста, и чудесные образцы иностранного искусства не были приняты, точно мы не можем мыслить шире мертвых рамок.

Вспомним и другой случай крайней несправедливости. Смоленская епархия, с благословения епископа, назначила к продаже с аукциона церковные предметы из Смоленской Соборной Ризницы. М. К., стремясь сохранить эти ценные предметы для Смоленска, послала хранителя своего музея Борщевского для приобретения с публичного аукциона этих церковных художественных предметов. Вместо признательности за действие на пользу города Смоленска, некий генерал Б. в печати оклеветал М. К. за «разграбление Смоленской Ризницы». Дело дошло до суда и, конечно, клеветник был посрамлен. Но это показывает, как обстояло дело и какие нападения приходилось выносить собирательнице для народной пользы.

Сколько музеев сохраняет память о М. К.!

Музей Общества Поощрения Художеств, Музей Общества Школы Штиглица, Музей Московского Археологического Института и многие другие хранилища сохранили в себе приношения М. К.

А сколько школ было создано или получало нужную поддержку! Наконец – художественное гнездо Талашкино, где М. К. стремилась собрать лучшие силы для возрождения художественных начал.

Вспомним, как создавались художественные мастерские в Талашкине. Вспомним воодушевляющие спектакли. Вспомним посылки учеников за границу. В ту самую мастерскую, которая затем оказалась жилищем М. К. Вспомним все меры, предпринятые М. К. к поднятию художественной промышленности и рукоделия в Смоленском народе. Вспомним «Родник» – Художественно-промышленный Магазин в Москве. Вспомним те исключительные заботы, которыми М. К. старалась окружить художников. Вспомним сказочные Малютинские теремки во Флёнове. Вспомним раскопки в Новгородском Кремле, поддержанные лишь М. К. Вспомним археологов Прахова, Борщевского, Успенского… Вспомним выставки, и в России, и за границей, где М. К. хотела показать значение русского искусства. Вспомним музыкантов и писателей, русских и иностранцев, бывших в Талашкине. Стравинский на балясине Малютинского теремка написал лад из «Весны Священной». Вспомним, что именно Мария Клавдиевна ближайшим образом помогла Дягилеву и группе Мира Искусства начать замечательный журнал этого имени, который поднял знамя для новых завоеваний искусства.

Нужно представить себе, насколько нелегко было по условиям конца девятнадцатого века порвать с академизмом и войти в ряды нового искусства. Официальных лавров этот подвиг не приносил. Наоборот, всякое движение в этом направлении вызывало массу неприязненной вражды и клеветы. Но именно этого М. К. не боялась. А ведь равнодушие к клевете тоже является одним из признаков самоотверженного искания. Не нужно сомневаться в том, что менее сильный дух, конечно, имел бы достаточно поводов для того, чтобы сложить оружие и оправдаться в отступлении. Но природа Марии Клавдиевны устремляла ее действие в новые сферы. В последнее время ее жизни в Талашкине внутренняя мысль увлекала ее к созданию храма. Мы решили назвать этот храм – Храмом Духа. Причем центральное место в нем должно было занимать изображение Матери Мира.

Та совместная работа, которая связывала нас и раньше, еще более кристаллизовалась на общих помыслах о храме. Все мысли о синтезе всех иконографических представлений доставляли М. К. живейшую радость. Много должно было быть сделано в храме, о чем знали мы лишь из внутренних бесед.

Но именно в храме прозвучала первая весть о войне. И дальнейшие планы замерли, чтобы уже более не довершиться. Но, если значительная часть стен храма осталась белая, то все же основная мысль этого устремления успела выразиться. Остальное хотя и осталось в пространстве, но тем не менее этот завершительный завет М. К. в Талашкине еще раз показал, насколько верною осталась она своему изначальному устремлению строить и верить в будущее и новое.

Дальше для М. К. открылись новые странствия, перемена всей внешней жизни и переоценка многих людей. Очень жалею, что сейчас в Гималаях не имею при себе одного из последних ее писем, которое при всякой ее характеристике должно быть приведено полностью. В этом замечательном письме она высказывает всю полноту вмещения современных событий. Выходя за пределы личных ощущений, минуя национальное и все прочие соображения, М. К. без малейшего раздражения, наоборот, в лучших объединяющих тонах, переносит мысль свою в будущее.

Имея только свой рабочий стол, небольшую мастерскую и маленькую виллу под Парижем (как я называл ее: «Малое Талашкино»), М. К. опять оказывается свободной в своих помыслах. Не останавливаясь на людских оценках, она говорит о будущем, а будущее это в Знании. Перед нею не только не поблекли, но сияюще расцветают проблемы наследия искусства, выраженные в традициях и орнаментах далекого Востока. Но она не делается теоретиком. Никакие потрясения не могут оторвать ее от жизни. Она работает и по-прежнему полна желанием давать людям радости искусства.

Среди родов искусства М. К. избирает для себя наиболее трудный и наиболее монументальный. Эмали ее, основанные на заветах старинного долговечного производства, разошлись широко по миру. Эти символические птицы-Сирины, эти белые грады, эта цветочная мурава, эти лики подвижников показывают, куда устремлялись ее мысли и творчество. Жар-Птица заповедной страны будущего увлекла ее поверх жизненных будней. Отсюда та несокрушимая бодрость духа и преданность познанию.

Во французских музеях и у частных собирателей эмали М. К. напомнят об этой памятной жизни и о стремлениях к Жар-цвету – Творчеству.

В то время, когда множество душ человеческих кипело вопросами сегодняшнего дня, в пене событий забыв о будущем, М. К. интересовалась переселением народов и готскими наследиями, спрашивала меня о нужных для ее верных проблем данных из глубин Азии, и повторяла: «Ведь это непременно нужно найти. Ведь эти эмали и цветочный этот орнамент должны найти подтверждение. Эти зверюшки еще покажутся из новых мест».

Когда М. К. узнала об отъезде нашем в Центральную Азию, она лежала больной в своем Малом Талашкине.

«Ну, Отче Никола, видно, и взаправду собрался ты храм строить», – так напутствовала М. К. наше последнее свидание. А лежала она строгая-престрогая, как-то по-староверски, покрытая платком. Выйдя из Малого Талашкина, Е. И. сказала: «Вот уже истинная Марфа-Посадница. И сколько в ней сил и строгости!»

Могу себе представить, как была бы рада М. К. узнать теперь, после нашей экспедиции, что ее соображения о движении народов шли по совершенно правильному пути. А если бы она увидела некоторые орнаменты, увидела бы аналогии древностей Тибета со скифскими и аланскими, если бы увидела тибетские мечи и фибулы, которые напоминают о так называемых готских древностях, то радости ее не было бы границ.

Никто не скажет, что Мария Клавдиевна шла не по правильным путям.

Возьмем имена разновременных сотрудников ее и оцененных ею.

Врубель, Нестеров, Репин, Серов, Левитан, Дягилев, Александр Бенуа, Бакст, Малютин, Коровин, Головин, Сомов, Билибин, Наумов, Ционглинский, Якунчикова, Поленова и многие имена, прошедшие через Талашкино или через другие мастерские и начинания Марии Клавдиевны.

Названные имена являются целой блестящей эпохой в русском искусстве. Именно той эпохой, которая вывела Россию за пределы узкого национального понимания и создало то заслуженное внимание к русскому искусству, которое установилось за ним теперь. Это показывает, насколько верно мыслила М. К., обращаясь и ценя именно эту группу смелых и разносторонних искателей.

М. К. любила и высоко оценивала значение старорусской иконописи. В то время, когда еще иконопись русская оставалась в пределах истории искусства и иконографических исследований, М. К. уже поняла все будущее художественное значение этого рода искусства. И теперь мы видим, что и в оценке икон она шла по правильному пути.

Заботясь о просвещении и о поднятии уровня Смоленской окраины, М. К., как видим, делала очередное дело, о котором пришло действительное время подумать. Правильность этого пути неоспорима.

Сейчас в Смоленске большую улицу назвали Тенишевской улицей. Истинно по Тенишевской улице много народу ходило за просвещением и много народу еще пойдет в искании сужденных культурных возможностей.

Обогащая музеи лучшими образцами творчества, М. К. хотела указать, насколько понятие творчества и созидания и уважения к этому строительству должно быть не забыто в будущей культуре. Можно восхищаться всеми, кто стремится слагать основы будущего строительства.

В этих итогах мы говорим кратко и с легкостью: «Вспомним все школы, мастерские, музеи и заботы о просвещении». Это произносится очень кратко, но подумайте, сколько труда и забот, и препятствий заключалось в каждом из этих понятий!

Обращаясь к широкому пониманию религиозных основ, можно считать, что М. К. и в этом отвечала без предрассудков и суеверий запросам ближайшего будущего.

Меткие и острые суждения могли иногда вызывать раздражение мелких умов, но разве острота суждения не есть тоже принадлежность просвещения?

Оглядываюсь с чувством радости на деятельность М. К. Как мы должны ценить тех людей, которые могут вызывать в нас именно это чувство радости. Пусть и за нею самою в те области, где находится она теперь, идет это чувство радости сознания, что она стремилась к будущему и была в числе тех, которые слагали ступени грядущей культуры.

Большой человек – настоящая Марфа-Посадница!

Уже давно, на раскопках в Тверской губернии, мы посетили могилу Марфы-Посадницы и слушали, какими благожелательными легендами сопровождает народ имя знаменитой женщины Новгорода.

И теперь я живо вижу признательную память народа около имени Марии Клавдиевны.

Много легенд сложится на Тенишевской улице, и имя княгини Тенишевой запечатлеется среди имен истинных созидателей.

И вот мы сидим в комнате княгини Тенишевой. Те же картины на стенах, та же расстановка мебели, тот же письменный стол, с теми же принадлежностями и любимыми памятными вещами. Тот же туалет. Все так же заботливо, как если бы сама хозяйка только что вышла из любимой рабочей комнаты. Сидя у рабочего стола княгини, трудно подумать, что ее самой уже нет с нами. Но какова же должна быть заботливая дружеская рука, чтобы ревностно сохранить всю творчески-рабочую атмосферу, окружавшую княгиню. Поистине, такие друзья и соратники, как княгиня Екатерина Константиновна Святополк-Четвертинская, редки. Она шла рука об руку с покойной княгиней, по всем горным тропинкам творческих восхождений. Она знала смысл жизни княгини и сама в неустанном жизненном творчестве неуклонно шла и идет к культурному, духовному, к прекрасному. Только высококультурный дух может запечатлеть и охранить ценность своего близкого. И княгиня Екатерина Константиновна не только охраняет, но и неустанно творит, духовно обогащая всю окружающую ее атмосферу. Истинная радость наблюдать, как она, полная житейского опыта, и ободрит нуждающихся в ободрении, и пожурит падающих духом, и скажет справедливое слово, избегая пересудов и клеветы. И всюду она поспеет, и всюду вы можете положиться на ее точность и верность, ибо в них ее герб благородства. Охранить старое, творя новые возможности, – какая это незабываемая услуга Культуре со стороны княгини Святополк-Четвертинской.

Гималаи, 1929–1931 гг.