Текст книги "Алтай – Гималаи. Дневники. Статьи"

«Приходят враги разорять нашу землю, и становится каждый бугор, каждый ручей, сосенка каждая еще милее и дороже. И, отстаивая внешне и внутренне каждую пядь земли, народ защищает ее не только потому, что она своя, но потому, что она и красива, и превосходна, и поистине полна скрытых значений.

Велика красота русская, у нас бесконечно много того, что еще недавно считалось неценным. Чего не видно из окон вагона, когда, бывало, ездили «куда следует». Чего мы не хотели знать. Как вообще не хотели знать свою собственную землю.

Когда после простудной напасти меня стали в Крым отправлять, вопреки всему, потянуло меня опять в любимый Новугородский край. Коли пройдет, то и здесь пройдет.

За пределами оконного кругозора столько изумительных красот и в Псковской области, и в новгородской земле. Таких близких и так постыдно мало кому ведомых. Не об исторических местах говорю. Не о памятниках древности. Их тоже много. Но теперь как-то не нужно мыслить о былом. Теперь – настоящее, которое – для будущего.

Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит: все пройдет, потом хорошо будет. И там, где природа крепка, где природа не тронута, там и народ тверд без смятения. Новугородцы бодры. Бодры так же, как бодры их озера. Опасные, холодные, вольные. Такие же острые, как остры голубые глаза рыбаков озерных. Степенны и суровы так же, как непроходны леса, которыми край еще полон. Не прошли и татары.

Мало кто стремится пробыть лето в Новугородских пятинах. Избегают, потому что не знают. И не стыдятся не знать того, что под боком. А господин Великий Новгород знал свои земли. Боролся за них. Любил их.

Причудны леса всякими деревьями. Цветочны травы. Глубоко сини волнистые дали. Всюду зеркала рек и озер. Бугры и холмы. Крутые, пологие, мшистые, каменистые. Камни стадами навалены. Всяких отливов. Мшистые ковры богато накинуты. Белые с зеленым, лиловые, красные, оранжевые, черные с желтым... Любой выбирай. Все нетронуто. Ждет.

Старинные проезжие пути ведут по чудесным борам. Зовут бесконечными далями. Белеют путевыми знаками-храмами.

Хороши окольные места по новгородскому, по устюжевскому пути. Мста, Шелонь, Шерегодро, Пирос, Шлино, Бронница и Валдай, Иверский монастырь, Нил Столбенский. Возвышенности Валдайские. Все это красота. Красота бодрая.

Жальники – к Новгороду. Дивинцы – к Твери. Эти места называются: дивинец – диво-город, с восхищением. Но того милее – жальник. В нем много жаления, покоя, слов вечных.

А вот и чудо. Не то чудо, что еще живы русалки. Жив еще «честной лес». По городищам захоронены храмы. И не показались миру до сей поры. Верно, не время еще. А вот чудо.

Среди зеленого, мшистого луга, около овечьего стада наехали на ключ живой воды. Среди кочек широкая впадина, неотпитая чаша. Яма – сажени в три шириной. Сажени три или четыре глубиной.

По краям все заржавело, забурело от железа. В глубине прозелень, синие тени, искры взлетов. Бьет мощный родник, песок раскидывает. Пахнет серой. Студеная вода полна железом, и пить трудно. Сильно бьет родник по камням. Бежит в поле речкою. Никому дела нет.

Такой ключ в селе Мшенцах. Еще известны ключи в Варницах. Там и грязи такие же, как в Старой Руссе. Варницы – старое место, при Грозном известное. До сих пор и это место зря пропадало. Там же слышал я и о каких-то теплых ключах.

Живая вода по полю, по озерам разбегается. И страшно, и больно, но и приятно знать, что в четырех верстах от большого пути еще лежат такие находки. Давно показались. Ждут.

Знаю, пройдет испытание. Всенародная, крепкая доверием и делом Русь стряхнет пыль и труху. Сумеет напиться живой воды. Наберется сил. Найдет клады подземные.

Точно неотпитая чаша, стоит Русь. Неотпитая чаша – полный, целебный родник. Среди обычного луга притаилась сказка. Самоцветами горит подземная сила.

Русь верит и ждет».

А давно ли писано? Да вот уже четверть века прибежит. А стоят ли новугородские дивинцы да жальники? Превосходно высятся.

А ходит ли на поиск новугородская вольница, ушкуйники неуемные? Не то, что по Обонежской пятине, да по Бежецкому концу, а за пуп земли, за полуночные страны перелетели в поиске мирном.

А копают ли самоцветы и золото на Керженце, на Урале? Какой там Урал, вот за самый Алдан забрались!

А ходят ли гусляры, сказители? Уже и по Смоленщине, да по Киевщине, да и во Франкскую землю с песнями приехали.

Вася Буслаев уцелел ли? Не то что жив, но и на камнях начертания вычитал.

Дивинцы новугородские! Чудо чудное! Диво дивное! Чаша неотпитая! Опять написан – Микула Селянинович. Великий пахарь вырывает красоту всенародную. Открылись исстари захороненные стенописи Софийского собора в Киеве. В чудесном живописном обрамлении палехского мастера издано в Москве «Слово о полку Игореве». Закреплены в заботливом изложении мастера Суриков, Репин, Юон, Петров-Водкин... Помянуты всенародно Пушкин, Ломоносов, Горький, Менделеев, Павлов и другие герои. По Бородинскому полю веяли знамена. Голенищев-Кутузов, Суворов встали в памяти...

Отовсюду пишут: строится Академия наук, возводится величественный Институт познания человека – экспериментальной медицины.

Народ хочет знать, молодежь всей земли хочет учиться.

Не сказка, но явь. Кто же восстанет против знания?

В «Литературной газете» № 56 говорится:

«Надо воскресить и воспеть дела Великого Новгорода, Пскова, Владимира, Суздаля, Москвы. Надо заново перечитать всю историю, не доверяясь материалам XIX века, критически отнестись к спору славянофилов и западников, проверяя археологию, историографию.

Надо преодолевать традицию Карамзина, давление школы Покровского. Надо проделать заново огромнейшую работу. Надо двинуться в архивы, надо пойти на Чудское озеро, на Куликово поле, к Бородину, Смоленску, Березине, на Волгу, по сибирским тропам и рекам, на Украину, на Черное море, на Кавказ. Надо исходить по всем маршрутам, по которым проходили дружины и полки народа. Собрать малейшие следы, внимательно работать с этнографами, в музеях, записывать песни, сказания».

На эти правильные слова мы отвечали еще в 1898 – 1908 годах в статьях «О старине моления», «На кургане», «По старине», «По пути из варяг в греки», «Радость искусству» и в других зовах и молениях о познании русских всенародных сокровищ. «Всенародное» – так пытались обратить внимание народа на истинные пути познания, на которых куется народная крепость и непобедимость.

В прошлом году мы утверждали: «Великая Родина, все духовные сокровища твои, все неизреченные красоты твои, всю неисчерпаемость во всех просторах и вершинах, мы будем оборонять. Не найдется такое жестокое сердце, чтобы сказать не мысли о Родине. И не только в праздничный день, но в каждодневных трудах мы приложим мысль ко всему, что творим о Родине, о ее счастье, о ее преуспеянии всенародном. Через все и поверх всего найдем строительные мысли, которые не в человеческих сроках, не в самости, но в истинном самосознании скажут миру: мы знаем нашу Родину, мы служим ей и положим силы наши оборонять ее на всех ее путях». Не устанем твердить об обороне всех сокровищ всенародных. Пусть в обновленной кузнице мужественно куется меч обороны, плуг труда! Привет!

1937

Восток вообще является понятием относительным. Во всяком случае оно не географическое. Из Парижа вы едете на юг и проезжаете на восток – в Алжир. Затем из Алжира едете на восток и приезжаете в Грецию и Румынию, которые к востоку не принадлежат. Пределы Азии тоже очень неопределенны. Это давно уже замечено, и начались существенные приставки. Получилась обширнейшая Австрал-Азия, затем соделалась Евразия. Никто не объяснит, почему Астрахань, Кавказ, Крым в существе своем не Азия. Условная граница по Уралу потом расплывается в несказуемую неопределенность. Было время, когда по неведению и неразумию считалось неуместным называть себя азиатами. Но затем трудами многих просвещенных людей этот нелепый предрассудок сгладился. Прозорливый поэт уже воскликнул: «Да, азиаты мы». Как же мы не азиаты, когда сокровищница русская вся Сибирь, неизведанная, сохраненная, занимает большую часть Азии, в чем уже никто не будет сомневаться.

К сердцу Азии потянуло уже давно, можно сказать, от самых ранних лет. Имена Пржевальского и Потанина уже давно стали магнитами. Весь эпос монгольский, уже не говоря о сокровищах Индии, всегда привлекал. Русь в древнейшие времена уже внимательно слушала сказания мудрых восточных гостей. Сношения с Востоком были гораздо глубже, нежели западники старались это представить. [...]

В семье нашей сама судьба складывала особые сношения с Азией. Постоянно появлялись друзья, которые или служили в Азии, или вообще изучали ее. Профессора восточного факультета бывали у нас. Из Сибири приезжали профессора Томска, и все толковали об азиатских глубинах и усиленно звали не терять времени и так или иначе приобщиться к азиатским просторам. Каждая памятка из Азии была чем-то особенно душевным, от ранних лет и на всю жизнь.

1937

От самого детства наметилась связь с Индией. Наше имение «Извара» было признано Тагором как слово санскритское. По соседству от нас во времена екатерининские жил какой-то индусский раджа, и до последнего времени оставались следы могольского парка. Была у нас старая картина, изображавшая какую-то величественную гору и всегда особенно привлекавшая мое внимание. Только впоследствии из книги Брайана Ходсона я узнал, что это была знаменитая Канченденга. Дядя Елены Ивановны в середине прошлого столетия отправился в Индию, затем он появился в прекрасном раджпутанском костюме на придворном балу в Питере и опять уехал в Индию. С тех пор о нем не слыхали. Уже с 1905 года многие картины и очерки были посвящены Индии. «Девассари», «Лакшми» (в «Весах»), «Индийский путь» (по поводу поездки Голубева), «Граница царства», «Кришна», «Сны Индии» – все это было написано еще до поездки в Индию, так же, как «Гайатри» и «Города пустынные». С 1923 года мы были уже в Индии, и с тех пор все познание Индии, любовь к ней и многие дружеские отношения возросли. Еше в 1920 году в Лондоне нас посетил Рабиндранат Тагор и звал в Индию. После этого в «Модерн ревью» в Калькутте появилась большая статья о моем искусстве. Это было как бы введением в Индию, Елена Ивановна уже давно знала книги Рамакришны и Вивекананды и любила их.

С 1923 года мы объехали главные достопримечательности Индии, начиная с Элефанты, Агры, Фатехпур Сикри, Бенареса, Сарнатха, побывали в ашрамах Рамакршины, в Адьяре, в Мадуре, на Цейлоне и всюду нашли сердечное, приветливое отношение. Установились связи не только с семьей Тагора, но и со многими представителями философской мысли Индии – Свами Рамдас, Шри Васвани, Свами Омкар, Свами Джаганишварананда, Шри Свами Садананд Сарасвати. Сблизились с Джагадиш Боше, завязались переписки с Анагарчкой Дхармапалой, с Рамананда Чаттерджи, с Сунити Кумар Чаттерджи, с Раманом. Скрепилась дружба с художниками Асит Кумар Халдар, Бирешавар Сен, с художественными писателями Ганголи, Мехта, Басу, Тандан, Баттачария, Чатурведи, Равал, Кунчитапатам, Тампи, Сиривардхана... Боше институт, Королевское азиатское общество, Маха-бодхи, Нагари Прачарини Сабха, Индийское общество восточных искусств избрали почетным или пожизненным членом. По предложению Рай Кришнадаса устроили отдельный зал, а затем Траванкорское правительство при содействии Дж. Кезанса приобрело целую группу картин для своей государственной галереи Шри Читралайям, и в других махараджествах Индии предложения устроить выставки. Гайдерабад, Майсор... Трогательно было получать с разных концов Индии просьбы прислать напутственно-приветственные статьи индусским организациям: конгресс Махасабха, федерация студентов в Дели, бойскауты, Махабодхи, Стра-Дхарма, Школа Миры... Предисловия к книгам – Фахтулла-хан, Тежа Сингх, Моханлал Кашиап, Бхану Синг, Гупта... Не забуду встречи со «строителем нового Карачи» Джамшед Нуссерванджи. Индия радушно приняла наш институт. Сердечный привет Индии.

1937

Поднялись из Дарджилинга со всеми вещами, чтобы переехать в старинное место Нагар. Берега Беаса связаны и с риши Виасой, собирателем Махабхараты, и с Александром Великим, войско которого не пошло дальше этой горной реки. Здесь проходили и Будда и Падмасамбхава, здесь жил Арджуна и другие Пандавы. Недалеко Манали – от Ману, горячие ключи Басишту и долина Маникари-Парвати с серебряной рудой. Через Ротанг – уже тибетская природа. Все скопилось в изобилии... Древняя Кулута!

К рождеству 1928 года доехали до Нагара (по-русски – Вышгород). Еще не перешли Беас, из Катрайна увидали высоко на холме дом. «Вот там и будем жить». Нам говорят: «Невозможно! Это поместье раджи Манди. Дом не сдается». Но если что-то должно быть – оно и делается. Все устроилось, несмотря на немалые препятствия. Все-таки преодолели.

На север от нас Манали, Аржунгуфа, Джагадсуг, Ба-сишта, а за ними снежный Ротанг. Путь на Тибет, на Кайлас, на Ладак, на Хотан – через Гоби на Алтай. Древний путь.

На восток – Чандер Кани перевал – за ним Малана (особый монхмерский язык) – Спити – Тибет.

На запад – Бара Бхагал, а за хребтами – Кашмир, Пир Пензал, а там и Памир.

На юг – дорога на Симлу, на Манди, на озеро Равал-сар, а там и жгучие равнины Индии.

Нагар – место древнее. Несколько старинных храмов. Когда-то здесь были, по словам китайских путешественников, буддийские вихары. Теперь и следа не осталось. Сохраняется предание, что где-то здесь захоронены священные книги во времена тибетского иконоборца Лангдармы. Покровитель долины Нар Синг иногда показывается в виде старца в белом. Гуга Чохан, старый раджпутский раджа, тоже почитается хранителем долины.

Разных богов в долине триста шестьдесят. У нас письменное условие между богом Джамлу, британским правительством и нами о пользовании водою. Гремят барабаны и ревут длинные трубы, когда боги посещают друг друга в дни ярмарок. В лесу затерялся храмик – там подвизался отшельник Пахари Бхатта. Деодары, сосны, дубы еще теснятся по склонам, но много лесов уже нарушено. Внизу под холмом, на старой дороге звенят колокольцы каравана. Чарует зов караванный. Откуда? Куда? С какими вестями?

1937

Уру и Свати – древние имена, встречаемые в Агни Пуранах. Урусвати-Гималайский институт научных исследований начался в 1928 году под самыми хорошими знаками. Гималаи являются неистощимым источником не только аюрведических исследований, но и со стороны исторической, философской, археологической и лингвистической всегда будут неисчерпаемы. Место института в древней долине Кулу или Кулута тоже было удачно. В этих местах жили риши и мудрецы Индии. Многие легендарные и исторические события связаны с этими нагорьями. Тут проходил Будда и в свое время процветали десятки буддийских монастырей. Здесь находятся развалины дворцов Пандавов, пещера Арджуны – здесь собирал «Махабхарату» риши Виаса. Здесь и Виасакунд – место исполнения желаний. Но не все, видно, желания исполняются. В самое короткое время были собраны богатые ботанические и зоологические коллекции, накапливался местный лекарственный материал, шли записи и лингвистические исследования. Коллекции посылались и в Ботанический сад Нью-Йорка, и в Музей естественной истории там же, в Нью-Гарденс в Англию, и в Академию наук в Ленинграде, и в Ботанический сад в Париже. Кроме того, местные растительные экстракты посылались в Европу для терапевтических анализов. Поспел целый обширный тибетско-английский словарь, уже готовы исследования лахульского и амдосского диалектов. Много уже собралось разнообразных материалов. Журнал института за три года своего выхода и по содержанию. и даже по объему все возрастал, и был установлен обмен научных изданий и корреспонденция со всеми странами мира. Среди членов и сотрудников института закрепились имена: доктор К.К. Лозина-Лозинский, полковник А.Е. Махон, доктор Г. Лукин, лама Лобзанг Мингюр Дордже, махапандит Рахул Санкритьяна, лама Чомпел, ботаник Султан Ахмад, покойный профессор Кашиап, покойный знаменитый биолог Индии Джагадиш Чандра Боше, лама Лобзанг Цондю, лама Дава Тензинг, член Нанкинской академии доктор Кенг, профессор Е.Д. Меррил, много-много ценных сотрудников. Много потрудились и директор института Юрий, и секретарь института Шибаев, а сколько трудов положил Святослав и по медицинским экстрактам, и по ботаническим собираниям. Были уже налажены показательные питомники, и вдруг загрохотали американские финансовые кризисы. Зашумело европейское смущение. Пресеклись средства. Одними картинами не удастся содержать целое научное учреждение. Давали все, что могли, а дальше и взять негде. Между тем общий интерес к Гималаям все возрастает. Ежегодные экспедиции направляются сюда со всех концов мира. Новые раскопки раскрывают древнейшие культуры Индии. В старых монастырях Тибета обнаруживаются ценнейшие манускрипты и фрески. Аюрведа опять приобретает свое прежнее значение, и самые серьезные специалисты опять устремляются к этим древним наследиям. Стоит лишь вспомнить, какие интересные исследования произвел доктор Бернард Рид, доказавшие, что основы древнейшего письма близки нынешним открытиям. Все есть, а денег нет.

1938

Безвременно ушел Яковлев. Когда в Парижском авионе мелькнула поражающая фраза: «Умер художник Яковлев», мы искренно не поверили. Только что перед этим известием мы имели хороший разговор об Александре Евгениевиче. Кашгарский врач Яковенко, которого судьба забросила в наши горы, услыхав нашу похвалу искусству Яковлева, рассказывал о последнем посещении Туркестана художником. Приятно было слышать сердечные воспоминания о высокодаровитом мастере.

Рассказывалось о доброжелательстве Яковлева, о его неустанной работе и о поддержании им высокого духа среди прочих участников Ситроеновской экспедиции. Во время остановок Яковлев нередко украшал стены своими набросками и щедро давал путевым друзьям свои быстрые портреты и эскизы. Много таких памяток разбросано художником по Азии, и всюду его вспоминают сердечно. Все знали Яковлева бодрым и жизнерадостным, и потому известие о его смерти явилось особенно потрясающим. После авиа дошли и газеты, и, увы, не осталось сомнения в том, что ушел еще один прекраснейший художник.

Редеет группа «Мира искусства». Уже нет Дягилева, Головина, Бакста, Браза, Кустодиева, Чехонина, Трубецкого, а теперь уже нет и Яковлева. Творческий путь этого мастера протек в разных странах. В России его первые картины и незабываемое участие в «Сатириконе». Затем Европа, а потом безбрежная Азия и Африка. Преподавательство в Бостонской школе, и вот уже конец. Никто не поймет, почему этот сильный человек должен покинуть землю на пятидесятом году, когда дарование все росло, все обновлялось в постоянных исканиях, и можно было ждать еще многих прекрасных произведений.

Помню выставку Яковлева в Лондоне в 1920 году – большие выставочные залы были наполнены поразительными картинами из Китая. Какая в них была тонкость и убедительность, и в то же время не было никакого подражания, но повсюду отразилась самобытность. Затем любовались мы выставкой Яковлева в 1934 году в Ситроеновском музее. Встретились близкие сердцу типы Туркестана и Монголии. Зорким глазом художник ухватывал характер изображаемого и при этом уберегся от этнографичности и географичности. Это была сказка Яковлева об Азии, так же точно, как прежде он дал волшебную сказку Африки. Перед самой войной он дал в своей обычной сангине мой портрет, и кто знает, где он теперь находится. Мне приходилось говорить о щедром русском даянии всему миру. Поистине, где только не найдешь русского творчества. Когда мы проезжали по Китаю, то в нескольких местах встречались с портретами и этюдами Яковлева и еще раз радовались, видя, с каким восхищением береглись эти произведения.

Яковлев завоевал твердое положение в русском и иностранном искусстве. Вспоминаю, как тепло писал об Яковлеве Дедлей Крафтс-Уансон, лучший критик Америки, в издании Дэльфийского общества. Татьяна Варшер сообщала в своих итальянских фельетонах об учениках Яковлева. Приятно слышать, что бостонцы сохраняют о Яковлеве такую нестираемую память. Участники «Мира искусства» также сердечно отозвались, Александр Бенуа – в «Последних новостях» и Добужинский в «Сегодня». Ценно, когда ближайшие друзья оставят на страницах истории искусства свои утверждения. Особенно же это необходимо при таком художнике, как Яковлев, творчество которого напитало все части света. Правда, существуют прекрасно изданные монографии, посвященные его творчеству. Каждая такая книга обычно обнимает лишь часть творчества. Но Яковлев был так разнообразен и в темах и в подходах к ним, что невозможно было бы судить о нем лишь по частичному изданию. Пусть в книгах Ситроеновских экспедиций прекрасно отражены некоторые работы Яковлева из Африки и Азии, но ведь это будет лишь очень частичным напоминанием о всем творчестве мастера. Наверное, когда-то выйдут полные монографии, в которые войдут и портреты и картины художника разных периодов. От замечательных рисунков «Сатирикона» и до глубоко вдумчивых портретов вся эта сторона творчества должна быть запечатлена. Молодое поколение будет учиться на этих четких, уверенных линиях. Среди сменяющихся движений искусства творчество Яковлева останется не старым и не ультрамодернистическим, но самоценным, и с годами ценители искусства еще глубже восхитятся этим щедрым и убедительным творчеством.

Редеет группа «Мира искусства», но все мы помянем товарищей наших в их славном творчестве.

1938