Текст книги "Человек в тумане"

Микола (Николай Федорович) Садкович
Человек в тумане
Повесть

Глава первая

«Пепел, поднимаясь из труб вместе с дымом, усиливает туман и не дает ему разойтись.

Туман осаждается на ваше белье, проникает в ваши легкие.

Совет города просит: пожалуйста, во время тумана не ворошите уголь в каминах.

Скоро Рождество Христово, и все хотят, чтобы воздух над городом был чист!»

Эта вырезка из старой предрождественской газеты вклеена в большой альбом. Скоро пасха, а дни все еще туманны и серы.

Но все ждут, что вот-вот солнце наберет силу и необычный в это время года туман наконец рассеется.

Один из таких дней стал началом конца всей истории, а владелец альбома, Сергей Бондарь, свидетелем последних событий. Он вел дневник, помогший рассеять туман, окутавший судьбу человека.

Собственно, назвать «дневником» альбом Сергея нельзя. В нем не было ни последовательных календарных дат, ни записей проведенного дня.

Рядом с газетными вырезками и оттисками фотоснимков вклеивались рисунки, сделанные на улицах, в парках, на площадях. В свободные места Сергей вписывал оценки виденного. Получилось нечто вроде киножурнала «Новости дня», где изображение сопровождается комментарием диктора. Он разделил «Дневник наблюдений» на листы, как на главы, – лист первый, лист второй…

Это занимало Сергея, развлекало в часы тоскливого одиночества, а последнее время стало необходимостью, непременным желанием удержать в памяти все подробности. Этим-то мы и воспользовались…

В пятницу Сергей проснулся раньше обычного. Он собирался «схватить» первые краски лондонского утра. На столе лежал раскрытый альбом со знакомыми газетными вырезками:

«Пепел, поднимаясь из труб вместе с дымом, усиливает туман и не дает ему разойтись…»

Да, именно так и надо начать серию рисунков о Лондоне. Пусть эта газетная заметка станет эпиграфом. Рисунки скоро будут окончены. Не хватает только нескольких пейзажей начала дня.

Всякий раз, когда Сергей видел конец своей затянувшейся работы, его охватывало не то что волнение, а как бы мальчишеское возбуждение, прилив неизрасходованных сил. Казалось, вот теперь-то начнем жить по-новому, иначе и лучше.

Так и сегодня. Ощущая приближение какой-то неясной перемены, он вспомнил прошлое, словно бы подводя итог.

Жизнь Сергея Васильевича Бондаря, в общем, сложилась удачно. Хотя часто ему казалось, что судьба не милостива к нему. Он был хорошим комсомольцем, но ему казалось, что судьба обошла его и не дала возможности проявить героизм, как проявляли его юноши гражданской войны. Он окончил Московский университет с отличием, и многие пророчили ему славу ученого химика, Сергею же грезились то сцена, то мастерская художника. Мир, окружавший его, был еще полон противоречий, и Сергей мучительно искал в нем рождение нового, пытаясь менять профессии, стремясь к чему-то самому главному. С возрастом приходило некоторое успокоение, но только некоторое.

Неожиданно, приняв участие в конкурсе рисунков национальных тканей, много дней проведя в музеях народного творчества, найдя то, что казалось самым точным выражением национальной формы, завоевал первую премию и увлекся поисками новых красителей, написал большую статью, поддержанную академиками. И… был послан в Англию в качестве эксперта-консультанта советской торговой миссии.

Но он уже был художник. Он уже чувствовал, знал это. Поездка в страну Шекспира и Диккенса была для него теперь по-своему интересна.

Его восторгали пейзажи, совсем как на полотнах у Тернера или Констебля. Древняя, покрытая вековой копотью архитектура, богатства музеев и галерей. Ему нравился шум огромного города и люди, такие вежливые, такие воспитанные, словно проявление хорошего тона было основной целью и смыслом их жизни.

Позднее, научившись понимать чопорную английскую речь, побывав на больших текстильных предприятиях, заглянув, как он выражался, «в угол, где растирают краски», Сергей увидел картину другой, чем видит ее человек, впервые прибывший с континента на Британские острова. Он понял, что отличие Лондона, как и всей Великобритании, не в мелких бытовых отметинах, так часто наполняющих туристские блокноты, а в своеобразном, внутреннем ритме жизни, обусловленной вековыми традициями английского воспитания.

Понять это удается не сразу, но понять интересно до конца.

Поэтому-то и начал Сергей «Дневник наблюдений». Чем больше он делал зарисовок для своего дневника, чем удачнее были рисунки, тем больше росла в нем тоска по дому. Казалось, вот теперь-то и надо быть на родной земле, теперь-то он сказал бы новое слово…

Сергей торопился выполнить задуманный план, собрать серию ярких, правдивых зарисовок о Лондоне и раскрыть их перед молодыми земляками, столь мало еще знающими о жизни стран так называемого «свободного мира». Часто он забывал, что срок его пребывания в Англии определяется вовсе не днем окончания «Дневника наблюдений». Он не хотел думать об этом и торопился.

Войдя в комнату, где его ждали альбом и краски, Сергей услышал голос певца и звуки гармошки, вползшие сквозь полуоткрытое окно с липким, пахнущим остывшей копотью, воздухом большого города. Сергей подошел к окну. Переулок был еще пуст, а дома чуть расплывчаты, как на фотографии, снятой не в фокусе.

На противоположной стороне переулка, прислонившись к фонарному столбу, негромко пел молодой парень, одетый в полуспортивную куртку и узкие штаны с большими накладными карманами.

«Сегодня он выглядит хуже, – подумал Сергей, – вероятно, из-за общего серого тона. При солнце у него золотистые волосы и костюм не кажется таким бедным».

Перелистав альбом, Сергей нашел страницу, на которой был сделан набросок молодого уличного певца и аккомпанирующего ему старика. Старик в черном, словно закопченном пальто и обмытой дождями шляпе медленно передвигался по мостовой. Аккомпанируя на маленькой «концертино», он поглядывал на окна домов. Старая английская песня о том, что начинается день и до вечера можно успеть сделать много добрых дел, тихо звучала в сырой утренней мгле, не поднимаясь выше третьих этажей узкого переулка.

Из-за дальнего угла выплыл украшенный яркой рекламой двухпалубный фургон молочника.

Рыжий детина в белом клеенчатом фартуке, насвистывая в такт песне, снимал с фургона широкогорлые бутылки и по две или три ставил у двери. Тяжелая откормленная лошадь, с коротко подрезанным хвостом, не дожидаясь приказа, переходила к следующему крыльцу.

Поправляя старый рисунок, Сергей начал набрасывать фургон молочника, плывущий, как корабль в тумане. Прищурившись, он вглядывался в детали переулка. К нему доносились редкие звуки открываемых дверей, вслед за которыми слышались еще хриплые голоса недавно проснувшихся женщин.

– Гуд монинг…

– Гуд монинг, миссис Харис, найс ведер, изнт ит?

– Вери найс…[1]1
  – Доброе утро…
  – Доброе утро, госпожа Харис, хорошая погода, не правда ли?
  – Очень хорошая… (англ.)


[Закрыть]

Сергей улыбнулся. Только лондонцы могли назвать такую погоду приятной. Впрочем, он уже и сам привык к тяжелому, сырому воздуху Англии. Сергей посмотрел на крыши домов и, отложив карандаш, открыл коробку с акварельными красками. Кажется, сегодня погода действительно стала налаживаться. Круглые, густо торчащие над крышами каминные трубы слабо порозовели. Серая кисея неба таяла под лучами солнца, пробивающегося сквозь туман. Нарастал шум автомобильных моторов. Лондон начинал новый день.

– …и до вечера можно успеть сделать много добрых дел…

«А в Москве день уже начался, – подумал Сергей, быстро кладя тонкие мазки на бумагу, – всего три часа разницы, но как далеко…»

Три часа, в пересчете по Гринвичу, немногим больше надобно и новому самолету, чтобы долететь отсюда до Москвы… Что же далеко? Детство? Дом? Родина?

Последнее время Сергей Бондарь все чаще и чаще думал о доме. Не то чтобы Англия перестала интересовать его или служебные дела в торговой миссии слишком отягощали. Напротив, все шло хорошо, но чувство какой-то неясной потери, даже обиды, не покидало Сергея. Ему казалось, что, оторвавшись от Родины, от друзей более чем на три года, он потерял драгоценное время, которое надо как можно скорее вернуть. Вместе с тем он ловил себя на мысли, что постепенно привыкает к чужому образу жизни. Глядя в зеркало, Сергей с отвращением находил в себе черты степенного бизнесмена. А главное – появившееся равнодушие. Равнодушие, порожденное привычкой к окружающему и сознанием бессилия человека, обязанного подчиняться чужим законам.

Как мог он, коммунист, помешать несправедливости? Как мог, например, изменить судьбу хотя бы этих уличных певцов?

Внизу, на мостовой, старик, присев на корточки, собирал брошенные из окон монеты. Видно, собрал уже весь гонорар, потому что молодой певец помог старику подняться и медленно повел его к скамейке на угол сквера. «Нет, нет, пора домой… только домой!»

Бросив кисть, Сергей заторопился, на ходу надевая пиджак и отхлебывая теплый, еще с вечера оставленный в термосе чай. Словно сейчас, немедленно, он помчится на аэродром, сядет в самолет и через три часа… всего через три часа с минутами…

На аэродром ему действительно надо спешить, но лишь за тем, чтобы встретить делегацию советских архитекторов. Сергей всегда с радостью встречал советских людей, прибывающих в Лондон. Жадно расспрашивал их и неохотно расставался. Сегодня ему особенно не терпелось.

Вот уже скоро месяц, как закончились долгие и трудные переговоры с одной из английских текстильных компаний. Никаких других дел Сергею не поручали. Руководитель торговой миссии так и сказал ему:

– Пока отдыхайте, считайте себя вроде бы в отпуске.

Открыв дверь, Сергей увидел в коридоре, на столике, пачку пухлых утренних газет… Реклама, реклама, реклама. На первой, второй, пятой, восьмой страницах… Та же реклама повторяется в больших витринах, на фасадах магазинов. Словно в каком-то кинематографе, она отражалась в окнах автомобиля.

Фанерные леди и джентльмены, животные, куклы, украшенные дорогими одеждами, взобрались на фасады домов, захватили крыши, витрины, заборы. Именно они кажутся основным населением города, а маленькие, одетые в серые платья существа, выходящие из подъездов, соскакивающие с подножек автобусов, подъезжающие на велосипедах и приходящие пешком, выглядят лишь их покорными слугами, обязанными очистить мусор вокруг немых владетелей, промыть стекла и включить созданный для них феерический свет.

Автомобиль бежал среди царства витрин по бесконечно длинной, наполнявшейся деловым шумом улице. Все было знакомо и привычно Сергею. Он перелистывал газеты, отмечая карандашом для своего дневника некоторые сообщения. Одно из них он прочитал шоферу:

Сегодня из России на новом советском самолете конструкции мистера Туполева прибывает делегация архитекторов. Делегация посетит выставку «Идеальный дом».

* * *

– Геннадий Сердоба, из Мозыря! – весело представился молодой человек, сопровождавший делегацию в качестве журналиста.

– Прямо из Мозыря? Стало быть, белорус, очень рад, очень! Я часто бывал в Белоруссии, так что мы вроде бы земляки.

Сергей не выпускал руки Геннадия, думая о знакомом ему Мозыре, как о далеком, будто только снившемся, лесном городке на другом конце света.

Геннадий тоже обрадовался, встретив земляка так далеко от дома. Впрочем, он еще не осознал величины расстояния, отделявшего «столицу Полесья» (так называли Мозырь в Белоруссии) от столицы Англии.

Ночью, поднявшись с московского аэродрома, он миновал несколько невидимых стран и ступил на английскую землю, когда солнце еще только выбралось из-за зубцов крепостной стены Тауэра.

Скорость и удобство нового самолета, вид огромного, уходящего за горизонт города, открывшегося вскоре после перелета через канал, произвели на Геннадия и его товарищей-архитекторов столь сильное впечатление, что, все еще находясь в его власти, они не проявили интереса ни к новому зданию лондонского аэровокзала, ни к шустрым фоторепортерам, обстреливающим своими аппаратами делегацию. Не обратили они внимания и на разноцветную толпу пассажиров, выходящих из самолетов.

Как в тумане, прошли делегаты мимо холодно-вежливых таможенных чиновников в черных униформах с металлическими инициалами королевы на петлицах. Видя перед собой только встречающих друзей, слыша все еще русскую речь, они как бы продолжали «быть дома».

Шумно заняв места в маленьком автобусе, делегаты покинули привокзальную площадь и въехали в тоннель, соединяющий аэродром с улицей города.

Длинный, слабо освещенный тоннель с гладко серыми стенами, лишенными рекламных рисунков и объявлений, казался каким-то обязательным путем, который надо пройти, чтобы окончательно отделить недавно покинутое от предстоящего впереди. Вынырнув на магистраль, освещенную не фонарями, а дневным солнечным светом, автобус как бы только сейчас въехал в Лондон. Делегаты прильнули к окнам, и тут прозвучала первая, обычная фраза приезжих:

– Итак, мы в Лондоне, в столице старой доброй Англии.

– И старой и очень доброй, – иронически заметил Сергей.

– Мы знаем, что Англия не произошла от ангелов, – улыбнувшись Сергею, ответил тоном старшего тучный архитектор, одетый в зеленый габардиновый макинтош, с широкими и длинными рукавами, из-под которых наполовину высовывались пальцы, державшие русско-английский словарь.

Сергей замолчал, а делегаты, не отрываясь от окон, перебивая друг друга, задавали вопросы едва успевавшим отвечать переводчикам. Их интересовало все: и проплывавшие мимо одинаковые коттеджи, и деревья, окаймлявшие широкую, ведущую к центру дорогу, и сколько в Лондоне автомобилей, и почему одни автобусы красные и двухэтажные, а другие зеленые и одноэтажные. Не проехав и двух миль, они делали записи в блокнотах, и на их лицах появилось выражение той скрытой радости, которую можно бы высказать так:

– Ага, я это знаю теперь, и очень хорошо, что я узнал то, чего другие еще не знают.

Сергей понимал, что этим людям очень хочется как можно быстрей, быть может уже завтра, все увидеть и все понять. Не в первый раз он встречал делегации и не осуждал их торопливость. Странно, что молодой журналист вел себя иначе. Он не делал записей и только изредка наклонялся к Сергею и шепотом спрашивал:

– Как называют здесь полицейских, «боби» или «сэр»?

– Нет, – тоже тихо отвечал Сергей, – чаще всего к ним обращаются просто «полисмен» или «офисэр».

– Даже если это рядовой полицейский? Интересно, офи – сэр. Официальный сэр, – с улыбкой разложил слово Геннадий. – А что за нашивки у них на рукаве? И почему нет ни дубинки, ни кабуры пистолета?

– Полисмены на улицах не носят оружия, – объяснял Сергей, – и дубинок у них нет, а нашивка, вернее повязка на рукаве, означает, что в данный момент он на посту.

– Так сказать, облечен непререкаемой властью, – рассудил Геннадий. – Это мне нравится. Значит, сила его не в оружии, а в признании обществом власти.

Сергей промолчал. У него было свое представление об английском обществе и силе власти в этой стране.

Чем ближе к центру, тем больше появлялось автомобилей – тяжелых грузовых «лори», шустрых малолитражек, высоких крытых фургонов. Геннадий спросил:

– Не гладкий, шершавый асфальт. Вероятно, чтобы не было скользко? Здесь ведь всегда сыро, да?

– Верно, – ответил Сергей и подумал: «Неплохой глаз у этого парня».

– Маленькие садики возле домов очень распространены? – снова спросил Геннадий.

– Очень, – ответил Сергей. – Каждый англичанин любит похвалиться своим «гарденом» – садом, если так можно назвать два куста и одно дерево. Вам, мозырянину, небось, смешно это…

– Вовсе нет, – быстро и громко возразил Геннадий, – если у каждого дома, как вы говорите, два куста и дерево, а улица насчитывает, допустим, триста домов, то это уже кое-что. Не так уж плохо для большого дымного города. Правда, товарищи?!

Архитекторы согласились. Завязался спор, планируются ли в Лондоне зеленые насаждения или возникают стихийно? Кому принадлежат многочисленные парки и как за ними ухаживают?..

Все оживились, въезжая в район Кенсингтона. Солнце освещало его зеленые скверы, блестело на витринах богатых магазинов. Видно, не ошиблись утром женщины: «найс ведер» сегодня!

Сергей с интересом наблюдал за молодым журналистом.

Он еще не мог решить, что за человек перед ним? Одежда Геннадия мало чем отличалась от одежды других делегатов: тот же зеленый габардиновый макинтош, такая же шляпа, разве что серо-стального цвета костюм да расшитая белорусским узором сорочка… Нет, выделяло его другое. Живые, веселые глаза светились покоряющей откровенностью, сразу располагающей к себе собеседника. Курносый нос, пухлые, по-детски очерченные губы и завидный румянец позволяли думать, что перед вами крестьянский хлопец, не успевший еще растратить на городские соблазны ни силы здоровой юности, ни простоты добродушия. Только большой, с залысинами, лоб да неожиданно строгий бросок вдруг потемневших глаз на миг приоткрывали другой, внутренний мир, о котором хотелось знать многое.

«Надо будет набросать его портрет, – подумал Сергей. – Типичный белорус». И спросил:

– Почему вы ничего не записываете? Как бы не обскакали вас товарищи, появятся их «путевые заметки» раньше…

– Ох, – засмеялся Геннадий, – боюсь стать журналистом-туристом. Много их и без меня.

В тот же вечер, когда утомленные первыми впечатлениями делегаты ушли отдыхать в небольшую тихую гостиницу возле Гайд-парка, Геннадий отправился к Сергею.

С той минуты фактически и началось его знакомство с Лондоном. Точнее, это было вступление, подготовка к знакомству. Сергей предложил Геннадию воспользоваться его «Дневником наблюдений».

– Только не старайтесь запомнить все сразу, – посоветовал Сергей, – прочитывайте и просматривайте один-два листа перед каждым выходом в город.

Геннадий улыбнулся.

– Примерно так советовал мне преподаватель английского языка, когда я готовился к поездке.

– Видите ли, – объяснил Сергей, – знакомство по определенной системе сэкономит вам время, и вы сможете лучше увидеть общую картину. Очень важно почувствовать атмосферу сегодняшней Англии, особенно после суэцкой катастрофы…

– Она здесь имеет серьезные последствия? – спросил Геннадий.

– Кое-что я сумел подобрать для своего дневника, – ответил Сергей. – Пожалуй, с этого и начните. Мне кажется, что суэцкая история довольно ярко отразила характер старой политики Великобритании и признаки ее краха.

Геннадию не терпелось. Неожиданно для себя он получил «материал», которому позавидовал бы любой советский журналист.

Нечего было и думать о сне в эту ночь.

Дневник наблюдений

Вверху листа приклеена вырезка из книги:

СУЭЦКАЯ ВОЙНА.

Ниже рукой Сергея приписано:

Как началась авантюра? Далее подобраны газетные вырезки и отрывки из книги Поля Джонсона, недавно выпущенной издательством «Макгиббон и K°».

Из газет: ПОЛКОВНИК НАСЕР НАЦИОНАЛИЗИРОВАЛ СУЭЦКИЙ КАНАЛ! В Каире царит уверенность и спокойствие. Насер заявил, что он не нарушает конвенцию 1888 года.

КОНВЕНЦИЯ НАРУШЕНА! Национализация Суэца грозит катастрофой для нас и Франции.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из книги Джонсона: Суэц был последним великим международным оплотом французского капитала. Северная Африка объята пламенем. Границы французского союза сокращаются повсюду. Франция становится бедной страной, вынужденной клянчить у Америки доллары.

А Англия? Для Англии Суэц был узким каналом, по которому прошли транспорты с войсками для завоеваний… Это был путь в Индию, к баснословным богатствам Востока. Раньше англичане за своих политических советников и офицеров требовали от стран Среднего Востока послушания и нефти…

Так оно и было, пока не появилось новое поколение. Ошибка англичан в том, что они продолжают считать арабов детьми!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из газет: ЦЕНЫ НА ХЛЕБ ПОДНИМУТСЯ! Владельцы пекарен заявили, что стоимость доставки муки возросла. Буханка хлеба обходится им на несколько пенсов дороже. Повысятся цены на молоко, мясо, а также увеличится стоимость платы за проезд в автобусах. СУЭЦ ЗАКРЫТ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ВСЕ СПОКОЙНО В БЛАГОСЛОВЕННОЙ СТОЛИЦЕ.

Из книги Джонсона: В пятницу 27 июля 1956 года сэр Антони Иден позвонил по телефону французскому министру иностранных дел г-ну Пино: «НАСЕР ДОЛЖЕН БЫТЬ СВЕРГНУТ!»

Важна угроза силы и ее применение. Поспешное и необдуманное решение начать военную операцию против Египта было принято без консультации с членами кабинета и союзниками по НАТО.

Вечером известили министерства обороны в Париже и Лондоне.

На другой день наступило разочарование. Военные министерства доложили о своей полной неподготовленности.

Часть французского средиземноморского флота находилась в Тулоне и могла выступить не раньше как через сорок восемь часов. Не хватало авиации… Франция была не в состоянии начинать.

В Лондоне дело обстояло не лучше. Войска не сосредоточены, на авианосцах находились только устаревшие самолеты. Вместо необходимых для вторжения семидесяти десантных судов готово всего два.

К концу недели вторжение в Египет было отменено. Но сэр Антони и его французские партнеры оставались непреклонны.

Отдали приказ о мобилизации.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из газет: ИМЕЕТ ЛИ ЕГИПЕТ ЮРИДИЧЕСКИЕ ПРАВА ЗАКРЫТЬ СУЭЦ?

В Англии прекрасно знают, что Насер имеет законное право отменить концессию Суэца до истечения срока. В этом нет никакого нарушения конвенции 1888 года!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ПИНКЕРТОН УБИТ!

В Английскую машину, направлявшуюся в аэропорт Гамаиль, брошена бомба. Вечером 15 октября во время трехчасовой перестрелки убито несколько египтян. Перестрелка началась после того, как офицер королевского шотландского полка майор Дэвид Пинкертон был застрелен неизвестным египтянином.

В последующие дни произошло еще двадцать шесть инцидентов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из книги Джонсона: К началу специальной сессии английского парламента силы, предназначенные для вторжения в Египет, были готовы. Но к этому же дню стало ясно, что Америка не поддержит вторжения. Даллес отказался вылететь в Лондон.

Начались переговоры о создании «Ассоциации пользователей каналом».

А канал под управлением египтян продолжал функционировать. Иден понял, что сорвать работу канала не удалось и начать войну, якобы для защиты прав государств, пользующихся каналом, нельзя.

Тогда французские союзники Идена стали готовить Израиль для атаки против Египта.

Насер ожидал такой поворот событий. Войска египтян срочно перебрасывались из зоны канала в Синайскую пустыню.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из газет: Как сообщает наш корреспондент 17 октября Бен-Гурион заявил:

«Настоящим врагом Израиля является Египет и Насер!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Запись: Спустя семь дней в английской прессе было объявлено о вторжении египтян на территорию Израиля с баз Синайского полуострова и района Газы, а в понедельник, 29 октября, в четыре часа тридцать минут бронетанковые соединения Израиля на больших скоростях ворвались на египетскую территорию! СУЭЦКАЯ ВОЙНА НАЧАЛАСЬ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Геннадий отложил дневник. Значит, вот как это началось… Люди жили в своих домах, работали, веселились, читали газеты, а за плотными дверями кабинетов бывших правителей Англии и Франции готовилась ложь, стоившая жизни многим простым людям, никогда не имевшим акций нефтяных компаний и мало слыхавших о полковнике Насере…

Геннадий подошел к окну. В тихий переулок слабо долетали приглушенные звуки большой улицы. Силуэты домов серыми глыбами закрывали перспективу. «Все спокойно в благословенной столице», – повторил про себя Геннадий. Затем вернулся к столу, снова раскрыл дневник. Его привлекли рисунки, напоминавшие и этот тихий переулок и эти серые глыбы домов…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЛИСТ ЧЕТВЕРТЫЙ

Рисунки. Город большой, черно-серый, и вечер в нем не синий, а желтовато-зеленый. Лица прохожих как неживые, это потому что горят фонари, пробивающие туман не белым, а каким-то трупно-зеленым светом. Акварелью он передается лучше всего.

Потом утро. Восход солнца, скрытый за стругами крыш с торчащими каминными трубами.

Внизу одинокий певец и старик с малой гармошкой.

Песня на улице…

«Начинается день, и до вечера можно совершить много добрых дел…»

Запись: В молодости многие пишут стихи, играют на гитаре или рояле, рисуют, поют… это еще не талант. Когда не игра бьющей энергии, а голод толкнул тебя петь, и песня твоя как жатва – к ней нельзя отнестись без уважения.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова улицы. На большом магазине огромная белая фея с сияющей звездой, а в витринах цветы и дети возле Христа.

Тысячи цветных, золотистых открыток с надписью: «Хепи Иста» – счастливой пасхи.

На площади «Пикадилли» рабочие закрывают деревянными щитами скульптуру бога Эроса. Он стоит в центре площади, среди вертящихся реклам, на одной ноге, в руках – лук и стрела. В праздничный день хмельные студенты взбираются на него и пьют пиво. Теперь веселого бога закрывают щитами.

Запись: Он из гордости не мог допустить, чтобы окружающие видели ужас, охвативший его душу!

В скобках: Не помню, где вычитал.