Текст книги "Параллельное дознание"

– В городском управлении есть такая картотека. – Рогов полистал дело. – Пётр Петрович, после этого совещания и повторного рандеву в моём кабинете, займитесь картотекой. Я свяжусь с криминалистами. Они помогут. Ну а вы, господа полицейские, прямо сейчас прищурьте свои глазки, напрягите воображение, проспиртованную и зашлакованную никотином память, и поделитесь, друг с другом соображениями, кои вдруг воспрянут на-гора.

Не совсем профессиональный жаргон полковника ничуть не коробит присутствующих. Раис тоже на это не обращает внимание. Он придвигает ко мне фотороботы и кивает, мол «напрягай воображение». Я, конечно, напрягаю и делаю вывод: с этими портретами работать можно. Портретное сходство на лицо. И киваю в ответ Раису, мол «согласен с шефом».

– Мне звонили из УВД Центрального округа Москвы, – словно извиняясь, говорит Токарев. – Протоколы допросов в оригинале и фотороботы в цвете перешлют нам почтой. Получим указанные документы через неделю.

– Хорошо, – говорит полковник. – Для уголовного дела нужны подлинники.

– Товарищ полковник! – слышится знакомый голос прапорщика Рощина. – Разрешите доложить свои соображения?

– Рощин, тебе не надоело в патрульно-постовой службе штаны протирать с высшим-то педагогическим образованием?

– В отделе кадров говорят: нет должности.

– Найдём место, если твои соображения совпадут с нашими ожиданиями. Пойдёшь работать участковым уполномоченным в Немецкую Слободу? А лейтенант Котов на твоё место в ППС. Ну, докладывай.

– В прошлом году, осенью, в конце сентября, мы задерживали двоих угонщиков. Пётр Петрович, помните, тех двоих учеников из ПТУ? Они тогда «Хаммер» от пивного бара в Немецкой Слободе угнали.

– Было такое дело! – восклицает Токарев и с искорками в глазах всматривается в фотороботы. – Чёрт! Я их тогда хорошо рассмотрел. Пьяными они были в стельку. А ведь похожи! Надо бы проверить.

– Почему я не помню такого дела? – справляется Рогов.

– Да дело не возбуждали, Михаил Семёнович, – отвечает Токарев. – Хозяином угнанного «Хаммера» оказался сын директора ПТУ, в котором учились эти парни. Отец уговорил его не писать заявление, чтобы не позорить училище. Ребята только начали учиться и на тебе – совершают преступление. У них в высших инстанциях за неудовлетворительную воспитательную работу по головке не погладят. Наказывают строже нашего.

– Значит так! – Рогов захлопывает папку с документами. – У меня сейчас важный звонок из области. Я вас покидаю. Токарев и Светлов после окончания тренировки памяти зайдёте ко мне. Лейтенант Котов пишет рапорт на перевод инспектором в ППС, по собственному желанию. Заслужил, товарищ лейтенант, своей безынициативной работой. Ну а ты, прапорщик Рощин – рапорт на повышение, участковым уполномоченным. Будешь ты у нас офицером! Раис Абидуллович, у вас ко мне есть какие-либо вопросы? С другими висяками, то есть с нераскрытыми преступлениями не желаете ознакомиться?

Раис скромно улыбается.

– Уполномочен только на это дело, Михаил Семёнович.

– Жаль! Но вы ещё будете в наших краях?

– До конца расследования.

– Значит увидимся.

И полковник Рогов степенно удаляется.

В кабинете становится шумно. Часть офицеров, попросив разрешения у руководителей, выходит. Токарев занимает место за своим столом и вместе со Светловым, Саврасовым и Рощиным начинают более детальное изучение фотороботов, попутно припоминая историю прошлогоднего преступления.

Все четверо в какой-то степени оказались участниками сентябрьских событий и сталкивались с учащимися ПТУ – задерживали, беседовали, допрашивали. Вызывали для объяснений директора училища. Вспомнили, что и полковник Рогов не прошёл стороной это событие. Сработало телефонное право. Ему кто-то звонил из областного управления и просил не возбуждать уголовного дела на угонщиков, так как огласка данного факта грозила большими неприятностями директору училища и кураторам из областного отдела образования. Да и районный отдел полиции с профилактикой преступности в ПТУ и других учебных заведениях города с начала учебного года ещё не отмечались. Недоработка по всем инстанциям налицо. Видимо Рогов вспомнил об этом звонке и поспешил удалиться из аудитории, чтобы не портить при подчинённых имидж руководителя.

Фотороботы изучали по частям. Чистым листом бумаги прикрывали то нижнюю, то верхнюю часть лица. Идентифицировали отдельные детали – причёску, нос, рот, глаза. В конце концов, сошлись на едином мнении: это – те самые угонщики Хаммера и предполагаемые убийцы Соловьева.

Лично я в этом не сомневался. Раис верил мне. Удовлетворённые проделанной работой офицеры полиции потирали руки и, уже не обращая на нас внимания, приняли решение – срочно отыскать учащихся ПТУ и доставить в отдел полиции для досконального допроса.

Но возникли вопросы. Где их искать? В училище летние каникулы, кроме охранника там никого нет. А сведения об учениках имеются только в этом учреждении. Светлов предложил присутствующим просмотреть черновые записи, где могли остаться отметки о лицах, задержанных в конце сентября прошлого года. Так как дело не возбуждалось и официальные записи в дежурной части не велись, то это оказалось затруднительным мероприятием. Но не безнадёжным.

Куда более деликатными должны быть действия сотрудников полиции по сбору подтверждений причастности молодых людей к убийству Соловьева. Все присутствующие согласились, что работа в этом направлении будет сложной. Практически бесперспективной. Свидетелей нет. Орудие преступления не обнаружено. Так что предполагаемое «отрицание» фигурантами их причастности к убийству, без предъявления веских доказательств, – их же спасение. Сами подозреваемые добровольно в содеянном преступлении не признаются, а понуждать их оговаривать себя – противозаконно. «Колоть по-ментовски» – себе дороже. Так что каждое их слово придётся документировать, закреплять под роспись, если нужно – при свидетелях, при понятых, с применением фото-видеосъёмки…

На этом моменте предварительного дознания мы с Раисом покинули отдел полиции.

Я снова перешёл в мой параллельный мир. Раис же остался.

Он предложил мне подумать, как помочь оперативникам «раскрутить» мальчишек, если их задержат, и появится возможность побеседовать с ними.

Я пообещал.

Вошёл из гаража в комнату, сел в кресло и раскрыл томик Достоевского.

Читать не хотелось…

И ничего умного в мою голову в данный момент не приходило…

…За Трифоновым прилетел вертолёт. Ранение оказалось не тяжёлым, но крови парень потерял много. Перед погрузкой над ним хорошо поработал военный врач. Лейтенант пришёл в себя, открыл глаза и отыскал среди присутствующих в санитарном вагончике меня.

– Товарищ майор!.. Спасибо!.. Батя… отблагодарит…

Больше он ничего не сказал. Потерял сознание. Врач отстранил меня, и раненого быстро понесли к зависшему над укрепрайоном вертолёту. Следом в грохочущую и трясущуюся в воздухе машину вполз и я. Мою пробитую на вылет голень врач обработал и забинтовал уже в воздухе. Очнулся в госпитальной палатке в районе дислокации батальона…

А спустя полгода, меня ранило в последний раз. В одном из аулов мы выкуривали из осаждённого подвала группу боевиков. Бой был долгим. Имелись убитые и раненые с обеих сторон. В конце концов, противник не выдержал. Оставшиеся в живых попросили пощады. Только последний из сдавшихся бандитов опустошил автоматный рожок в несчастливую правую ногу комбата Соловьева…

Городской телефон в моём доме звонит редко. Я им не пользуюсь. С мобильником гораздо удобнее. А вот сегодня «раритет» загрохотал в пустоте. Достоевский рухнул на пол. Раненый лейтенант Трифонов вместе с вертолётом испарился в небытие…

– Алло!

– Владимир Сидорович? – крякнул в трубку мужской голос.

– Я слушаю вас.

– Здравия желаю, Владимир Сидорович! Вас беспокоят из городского военного комиссариата. Дежурный офицер капитан Графов. Вам необходимо прибыть на приём к военному комиссару полковнику Усову.

– Здравствуйте, товарищ капитан! По какому вопросу?

Дежурный офицер замешкался, словно перелистывал какие-то бумаги, а потом потусторонним голосом ответил:

– Полковник Усов работает до восемнадцати ноль-ноль. Он ждёт вас.

Капитан положил трубку, так и не ответив на вопрос.

Я выздоровел, но в армию меня больше не возьмут. Во-первых, инвалид. Во-вторых, по закону не положено. В-третьих, я не хочу. В-четвёртых, Маша. Она-то уж точно и навсегда исчезнет из моей жизни.

А инвалидность с меня, скорее всего, снимут. Спасибо Раджу. Если моё выздоровление не сон и не гипноз, то без дела не останусь. Пойду служить охранником в какой-нибудь ЧОП. Или преподавателем военного дела в школу или ПТУ. Стану воспитывать малолетних повес. Надену китель с орденскими планками, краповый берет и стану наставлять молодёжь на путь истинный…

Стоп! Краповый берет! У меня в шкафу висит камуфляжный комплект, совсем новый, и берцы в коробке пылятся. Думал, пригодятся, на рыбалку буду ходить, после выздоровления. В кармане куртки должен лежать краповый берет. Это не простой берет. Это своего рода знак отличия военнослужащего, проявившего себя в военной подготовке и в бою. У рядовых солдат краповый берет ценней медали. А у офицеров, как орден.

Эти мальчишки, напавшие на стариков, называли меня «Красной шапочкой». Они ничего не знают о краповых беретах. Это целый негласный институт в нашей армии. Я показал грабителям лишь несколько приёмов, благодаря которым спас от грабежа старших Рейнов и, возможно, спас мальчика Гошу.

Соображая насчёт операции под названием «Красная шапочка, я подошёл к гардеробу.

Время приближалось к пяти вечера. До военкомата из Немецкой Слободы пешим ходом полчаса. С палочкой я бы не успел. Теперь успею.

Раис вошёл без стука и уставшим взглядом оценил мой наряд.

– Костюмчик сидит приватно, – бурчит он и грузно опускается в кресло.

А ведь действительно, летний камуфляжный костюм – куртка и брюки – мне в самый раз. Я немного поправился, пребывая на пенсии, и смотрюсь куда симпатичнее, чем после выписки из госпиталя. А вот головной убор – берет, на моей пышной шевелюре выглядит не солидно. Нужно будет навестить тупейного художника.

– Вспоминаешь родную и могучую? – спрашивает Раис устало потягиваясь.

– Я её не забывал. И только что из городского военкомата напомнили, что в их анналах пылится моё дело. Приглашают к военкому.

– По какому вопросу?

– Не сказали. Однако ждут до восемнадцати ноль-ноль.

– Жаль, но подвести тебя не смогу. Мой «Опель» в другом измерении. А портал годится только для пеших переходов. – Раис смотрит на часы. – Поторопись, без десяти пять.

– Военкомат на Овражной улице, напротив Слободы. Успею.

– А я с твоего согласия прилягу. Устал. Там у меня такая катавасия… с моими коллегами. Перепластовку вытягиваем на нулевой меридиан.

Я быстро снимаю камуфляж и надеваю цивильный костюм. В нём я чувствую себя совсем не плохо. Привыкаю.

– Ты, Раис, ложись, отдыхай. И не неси при мне свою инопланетную чепуху. А если несёшь, то объясняй, что к чему.

– Принимается… Всё равно придётся чистить твою память.

На полпути к военкомату обнаружил, что шагаю по улице с клюкой. Деменция что ли начинает развиваться! Но выбрасывать «раритет» в мусорный бак не стал. С друзьями так не расстаются…

Полковник Усов, совершенно седой, но с молодым лицом, на котором бегают задорные карие глаза, вежливо усаживает меня в кожаное кресло рядом с рабочим столом и просит подождать, пока он закончит подписывать документы.

Юный лейтенант, тихо появившийся из кулуарного помещения, принёс на подносе кофе и маленькую бутылочку с коньяком.

– Плесни нам в кофе по грамульке, – говорит Усов адъютанту и, не отрывая взгляда от бумаг, мне: – Вы не против кофе с коньяком?

– Нет! – отвечаю я, немного покраснев, – чувствую, что лицо зарделось.

Лейтенант плеснул и удалился.

Кофе без сахара и с коньяком – какое-то извращение. Я потихоньку отхлёбываю и незаметно рассматриваю картины, развешанные на стенах. Батальные сцены всех времён. Пётр с горящими глазами, Жуков с волевым лицом, Рокоссовский с прищуром интеллигента.

– Ну, вот и всё! – Усов захлопывает папку с подписанными документами. Из другой папки достаёт лист бумаги с текстом, пробегает по нему взглядом с близоруким прищуром и протягивает мне. – Прочтите.

Это выписка из приказа Министра обороны Российской Федерации о присвоении мне очередного звания подполковник. Приказ подписан в апреле месяце. За неделю до моей отставки.

– Поздравляю, товарищ подполковник! Извините, что задержали с объявлением приказа. Без торжества. В вашей дивизии идёт перестройка. Переаттестация, сокращение, обновление. Словом – неразбериха. Она, эта неразбериха, сейчас понемногу устаканивается. И мир вокруг начинает соответствовать истине.

Полковник, чуть помедлив, встаёт из-за стола, и я вместе с ним, и пожимает мне руку. Смотрим друг другу в глаза. Мне нужно что-то сказать. Например, служу России! Однако военком стреляет взглядом на палку, прислонённую мной к столешнице, и голосом штатского кадровика говорит:

– Эту бумагу предъявите в пенсионный отдел. Там сделают перерасчет, и ваша пенсия станет на пару сотен рублей больше. Кроме этого вам положен вещевой аттестат для пошива нового мундира с новыми погонами. Зайдите к нашему интенданту, он проводит вас в ателье, где с вас снимут мерки. Сейчас в армии шьют новые форменные костюмы. Там же, в ателье сидит наш Михалыч, он изготовит вам к новому наряду орденские планки. Вы ему составьте полный список всех наград: советских, российских и иностранных. Всё – бесплатно.

– Зачем это мне, товарищ полковник? Я с апреля месяца в отставке.

– Знаю. Но это приказ Министра. А его нужно выполнять!

– Разрешите идти?

– Идите товарищ подполковник. Интендант – по коридору налево, девятый кабинет.

Полковник Усов снова зарывается в бумагах и на меня уже не смотрит.

Я выхожу из кабинета с неопределённым для меня настроением. Радоваться нечему, огорчаться тоже. Новый современный китель с погонами подполковника пригодится разве что для вывешивания на нём «иконостаса» орденов и медалей. И пополняться он теперь уже не будет. Орденские планки у меня где-то хранятся, но не ко всем наградам.

Ладно, будь, по-вашему!

И я поворачиваю налево…

Раис лежит на диване и голосисто похрапывает. Одежда, аккуратно сложенная в стопку, покоится на моём кресле.

Стараясь не разбудить гостя, вынимаю из-под одежды том Достоевского и удаляюсь на кухню. Там понимаю, что проголодался и бегу на приусадебный участок за овощами для салата. Застывшая в холодильнике жареная картошка с салом, оставшаяся после вчерашней трапезы, на газовой плите приобретает аппетитный вид и аромат. Салат, приправленный сметаной, выпячивается из салатницы и просится на тарелку. Забыл нарвать укропу. Бегу на участок. Возвращаюсь.

Раис уже сидит на моём любимом, теперь, безоговорочно, на его месте, и ложкой накладывает на тарелки приготовленную еду. Две стопки из нашего серванта стоят рядом с салатницей. В них водка.

– Ну, где тебя носит! – ворчит Раис.

Споласкиваю под краном пучки укропа и сельдерея. Выкладываю зелень на тарелку, ставлю на стол. Сажусь напротив Раиса.

– Поздравляю! – без предисловия говорит он, встаёт и поднимает стопку.

– Спасибо!

Я уже ничему не удивляюсь. Визави всегда в курсе событий. Подозреваю, что штабисты дивизии отыскали необъявленный мне приказ о присвоении очередного звания благодаря вмешательству Раиса.

– Даже не спросишь, с чем тебя поздравляют? – удивляется он.

Я хотел открыться о причине вызова в военкомат, но понял, что тост может статься по иной причине.

– У меня имеется одна причина к поздравлению.

– Ну, разумеется! Твой поход в комиссариат!

– Да! Теперь я подполковник в отставке.

– Значит, параллели начинают сближаться, – задумчиво говорит Раис. – Это гораздо важнее моего поздравления. Выпьем за частичное восстановление справедливости!

Чокнулись, выпили, закусили. Помолчали. Я не спрашиваю о не объявленном тосте. Жду.

– Ешь, картошка остывает… Твоих обидчиков обнаружили.

– Вот как! И где же они скрываются?

– Они не скрываются. – Раис принимается за еду. – Они добросовестно исполняют служебный долг в одном из подразделений Российской Армии. Часть дислоцируется в Краснодаре. Завтра мы сможем их увидеть. Как и предполагали оперативники отдела полиции, на предварительном допросе в воинской части от подозреваемых в преступлении военнослужащих получены отрицательные ответы. Командование части согласилось на этапирование военнослужащих подозреваемых в совершении преступления только благодаря предъявленным к опознанию фотороботам. Думаю, что они и здесь будут отпираться. Оперативникам придётся попотеть.

– Мы поможем, – принимаясь за картошку, говорю я.

– Расскажешь, как?.. Тебя им показывать нельзя.

– Расскажу… – Хрустя огурцом из салата и обжигаясь картошкой, я соображаю, с чего начать. – Я придумал план. Вернее, мысленно разработал маленькую операцию…

– Операцию? И название придумал?

– Придумал: «Красная шапочка».

Утром следующего дня, ровно в девять ноль-ноль, мы вошли в отдел полиции. Дежурный майор Завируха, по-военному представился и без лишних вопросов направил нас в кабинет начальника следственного отдела.

В кабинете подполковника Светлова присутствуют подполковник Токарев и два оперативника в штатской одежде. При нашем появлении все встают и молча, приветствуют нас рукопожатиями. Странно, но никто не проронил, ни слова. Однако чувствуется нескрываемая галантность по отношению к нам. На чинного Раиса смотрят как на бога, а я, весь из себя таинственный, наверное, являюсь к ним в роли ангела. Места у приставного стола забронированы для нас, и мы их занимаем с заслуженной помпой.

Светлов достаёт из сейфа уголовное дело и осторожно кладёт перед собой. Папка с материалами заметно потолстела.

– Раис Абидуллович, – начинает Светлов, – вчера по телефону я коротко доложил вам о том, что подозреваемые в совершении убийства подполковника Соловьева разысканы, и сегодня вечером будут доставлены в отдел. Военный следователь капитан юстиции Корнев сообщил мне по телефону о том, что рядовой Трояновский Игорь Васильевич и рядовой Гаев Сергей Тихонович дали показания согласно высланному в часть вопроснику. На вопрос, было ли ими совершено ограбление супругов Рейн Александра Карловича и Рейн Елены Владимировны в апреле месяце этого года в районе посёлка Немецкая Слобода, получен отрицательный ответ. Но, после предъявления доказательств: показаний супругов Рейн и фотороботов, оба в совершенном преступлении признались. На вопрос, было ли предотвращено это преступление в результате вмешательства военнослужащего в форме майора Российской Армии, дан положительный ответ. На вопрос, встречались ли подозреваемые с этим майором ещё где-нибудь, после совершения неудавшегося грабежа, дан отрицательный ответ. Не встречались… Раис Абидуллович, вы можете ознакомиться с полученными из части протоколами допроса.

– Спасибо, Виктор Сергеевич. Нас детали дела не интересуют. А вот насчёт фигурантов. Не признаются солдатики? А вы тщательнее проанализируйте их ответы, поищите неточности в показаниях. Обратите внимание на психологическое состояние, на поведение во время проведения следственных мероприятий и доказывайте им их вину. Добивайтесь признания. Наша задача: оказать вам практическую помощь.

Токарев демонстративно вздохнул и шумно выдохнул, раздув впалые щёки.

– Нам бы испанские сапоги в допросную комнату, они бы у нас сразу поплыли. Но, нельзя. Будем уговаривать ребятишек признать свою вину… Хорошо, что слух об убийцах подполковника Соловьева не дошёл до городской прессы. В апрельских номерах газеты «Вечерний Энск» об этом преступлении много писали. Нас критиковали, советовали сократить полицию за ненадобностью. У меня вырезок целая папка. Вот когда расколем солдатиков, тогда можно и журналистов пригласить. Адвокатов же придётся вводить в курс дела с самого начала. Но до этого нужно с ребятами поработать.

Токарев, с искренней надеждой в карих глазах, смотрит на нас.

– Чем поможете, Раис Абидуллович?

– Пётр Петрович, чем сможем, тем и поможем. Имеем некоторые соображения. И приватно, с вами лично и Виктором Сергеевичем, желаем их обсудить.

Токарев хотел было возразить насчёт приватности, но, беззвучно пошевелив губами, выразительным взглядом попросил оперативников в штатском удалиться.

– Излагайте, Раис Абидуллович, – тихо говорит Пётр Петрович, наклонив худое тело над столом. – Мы все во внимании.

В салоне красоты пришлось уговаривать тупейного художника сделать мне причёску «под ноль». Юный парикмахер с внешностью прирождённого стилиста долго упирался, предлагал что-нибудь с проборами налево, направо, или с зачёсом вперёд, назад. Когда же он вполне серьёзно стал уговаривать меня на причёску «ирокез», я его так же серьёзно «послал». «Художник» тут же удалился, а ещё более юная ученица исполнила на моей голове то, что я хотел.

Дома меня ожидал Раис. Он сидел в кресле и читал Достоевского.

– Какой стиль у Фёдора Михайловича! – говорит он и шумно захлопывает том. – О! Помолодел-то как! – добавляет Раис, взглянув на мою «причёску». – Ладно, а теперь о деле. Срочно собирай амуницию! Краповый берет не забудь! Да, ты же пользовался костылём?

– Пользовался. Палочку мне подарили совсем недавно. А костыль…

– Без него никак. Обратимся в аптеку или… Где у вас ортопеды работают?

– Ненужно беспокоить ортопедов. Я вспомнил, где мой боевой инструмент. Он в теплице, помогает помидорам держать стойку. Должен быть в полной сохранности.

– Неси, чисти, пользуйся!

– К чему такая спешка? Мы же договорились о проведении операции «Красная шапочка» на завтра.

– Операция проводится завтра, то есть в субботу. И не здесь, а в правильном рукаве. Мария Ивановна будет дома… Вдова не должна тебя видеть… Поживёшь пару дней в отеле, в моём номере. Пётр Петрович договорился с администрацией, чтобы не возражала. Строго у них там с посторонними поселенцами. Ну, беги в теплицу. Прямо сейчас уходим. Нужно подстраховаться.

Камуфляж, берцы, костыль с подлокотником, туалетные принадлежности погрузили в «Опель» и через двадцать минут были в отеле.

Вечером к нам приехал Токарев, привёз с собой пакет с фотографиями и выложил перед нами.

– Хорошо, что вы подстриглись, Володя, – Пётр Петрович обходит меня и осматривает мой наряд и причёску. – Так вы выглядите более похожим на… убитого. Посмотрите, это снимки с места обнаружения тела Соловьева. Он находился в автобусе в этой позе, без головного убора. Берет, валялся в ногах, весь в крови. У вас есть берет?

Я показываю Токареву на кресло – головной убор лежит сверху камуфляжа.

– Малиновый? В его дивизии вроде чёрные носят?

– Краповый! Наградной! – поправляет Раис.

– А, ну да! Я что-то слышал о краповых беретах.

– У Соловьева был краповый.

А я заворожено смотрю на фотографии…

Смотрю на себя и тихо схожу с ума.

Да, это – я. Был я. Похудевший после госпиталя. Бледный – на дворе апрель. Обескровленный. На одном из снимков хорошо виднеется небольшой шрам от удара ножом. Прямо в горло.

– Эксперт определил – смерть наступила мгновенно. Крови вытекло не много. Свидетели, пассажиры автобуса, говорят, что его поза не вызывала подозрений. Спит офицер. Устал на вахте или выпивший. Да ещё с костылём. С ним рядом никто не садился. В такой позе и доехал до конечной остановки.

– У вас имитатор кровавой раны есть? – спрашивает Раис Токарева. – Или красная краска?.. Подойдёт и краска.

– Для усиления эффекта правдоподобия? – Пётр Петрович берёт в руки снимок и прикидывает на меня. – Должно подействовать. Имитатора нет, а краски – завались. Нарисуем.

Токарев задумчиво смотрит в окно.

– Сегодня побывал в автобусном парке. Заказал на завтра автобус с водителем того злополучного рейса. Побеседовал с ним, показал ему несколько фотографий, в том числе и фотографии подозреваемых. Вспомнил старик, что эти мальчишки ехали в его автобусе. Сидели за водительской кабинкой и в зеркало заднего вида не мелькали. Когда вошли и когда вышли – не помнит. Так что есть ещё один свидетель того, что наши парни ехали вместе с Соловьевым. Остановку, на которой Соловьев вошёл в автобус он указал правильно. Приметным был пассажир, в военной форме, с костылём.

Токарев взглянул на камуфляжный костюм.

– Расцветка похожа, – отмечает он. – А берет точно краповый?

– Точно, – подтверждает Раис.

– Где камуфляж раздобыли?

– У знакомого майора. В Энске половина населения военные.

– Это – точно! – Соглашается Пётр Петрович. – Ну, вы отдыхайте. Утром заеду за вами. Примерно в десять. И сразу же начнём следственный эксперимент. Как вы его назвали?

– Операция «Красная шапочка», – отвечаю я.

– Почему так назвали?

– А они… – чуть было не проговорился я, но вовремя спохватываюсь.

– Эти ребята и их сверстники так называют солдат в красных беретах, – спасает меня Раис.

– А! – говорит Токарев и, прищурившись, смотрит на меня. – Пойдёт! Ну, пока. До утра!

Когда Пётр Петрович покинул номер, Раис спросил меня:

– Ты, Володя, что хотел подполковнику Токареву сказать?

– Хотел сказать, что эти мальчишки, так называли меня в тот злополучный день.

– Ну, вовремя остановился. Ты, Володя, лучше молчи. Играй роль и молчи. Ты – труп!

Новая, пахнущая заводской краской «Газель» стоит перед отелем. Прохожие с любопытством смотрят на группу людей в штатском, помогающей взобраться в салон раненому майору Российской Армии.

Я представил, как это выглядело со стороны. Пользоваться костылём ещё не разучился. Из подъезда отеля вышел при полной амуниции с подвешенной в новеньком берце правой ногой. Костыль лежит в правой руке удобно и цокает по цементным плиткам натурально. И краповый берет с кокардой и российским флажком слева сидит приватно… Мне понравилось слово «приватно». Вслед за Раисом его тут все повторяют, к месту и не очень.

«Газель» полицейская, но её ещё не успели оборудовать световым маячком и на борту нет слова «ПОЛИЦИЯ». Только регистрационный номер выполнен на синем фоне.

Пётр Петрович усаживается в салоне напротив и оценивающе рассматривает мой наряд. Раис располагается рядом, и тоже смотри на меня.

– Володя, тебе ничего не нужно делать. Сиди в позе убиенного майора Соловьева и не шевелись. Головной убор валяется у ног. Костыль… – Раис оборачивается к Токареву. – Костыль, где находился, когда обнаружили тело?

– Да чёрт его знает! У военного городка такая суматоха была! Володь, ты его держи в руках. В автобусе примешь удобную для тебя позу… Мы шрам на шее нарисуем, чтобы… страшнее выглядело. Поехали в автопарк! – Токарев оборачивается к водителю: – Дорогу знаешь?

– Знаю, – отвечает водитель и плавно выкатывает автомобиль на проезжую часть улицы.

Автобус стоит у ворот автобусного парка. Водитель сидит в кабине и что-то пишет на планшетке, расположенной на коленях.

– Василий Павлович, готов? – спрашивает Токарев.

– Сейчас поедем, – отвечает водитель. – Мы весь маршрут проедем, или сразу на Овражную?

– За две остановки до дома номер семнадцать притормозишь.

– Принято.

– Раис Абидуллович, Володя и вы, ребята, садимся в автобус. – Токарев ныряет в открывшуюся дверь автобуса первым.

Я вхожу, продолжая прихрамывать с костылём, и останавливаюсь у сидения рядом с последней дверью автобуса. Все кресла установлены в сторону движения, а это, что рядом с дверью, наоборот, с обзором на удаляющуюся панораму. Видимо такие сидения предназначены для кондукторов. Именно на него я и хотел сесть. Но там что-то было разлито, и я прошёл вперёд и выбрал кресло слева. А если бы на подушке было чисто, я бы разместился здесь.

– Садитесь! – говорит Токарев и указывает на злополучное место.

Передо мной металлический барьер, отгораживающий пассажира от ступенек выхода, укреплённый никелированным шестом, упирающимся в пол и потолок кабины. За ступеньками задний борт салона без сидений. Там можно стоять, если автобус переполнен пассажирами. Широкое стекло позволяет обозревать панораму удаляющиеся окрестности.

Я сажусь и мысленно представляю, как бы я вёл себя во время движения автобуса. К боковой стенке я бы передвигаться не стал. В автобусе не было пассажиров. Точнее, я не обратил внимания, был ли кто в первой половине салона. Тогда во мне бурлила эйфория от встречи с вундеркиндом Георгием Рейном. И думал я о чём-то сверхъестественном. Сожалел об упущенных возможностях самосовершенствования. И присутствующих не рассматривал. Основная масса пассажиров начала заполнять салон, когда автобус повернул в деловую часть Энска.

Мы выезжаем из парка. Токарев, следователь Саврасов, оперативник с видеокамерой, понятые и ещё несколько человек разместились вокруг меня. Раис стоит в закутке за ступеньками выхода, держится за шест и наблюдает за мной. Во взгляде затаилась тоненькая струйка грусти. Ему приходится сопереживать со мной мою потустороннюю гибель. Она случилась в этом правильном мире по вине его сотрудников. Раис исправил ошибку… Как?.. Неужели разлитый на сидение майонез стали причиной, вследствие которой я сейчас существую? И мир распался на две части? Здесь я умер. Там, в искусственном рукаве я жив…

– Володя, – обращается ко мне Токарев, – сейчас мы подъедем к месту назначения. Остановка «Улица Коперника». Пока Светлов с коллегами проводят первую часть следственного эксперимента, мы нарисуем вам кровавый шрам. Краска быстросохнущая. Одежду постараемся не испачкать. По рации нам сообщат о начале нашей части представления.

– А кто исполняет роли старших Рейнов и майора Соловьева?

– Статисты. Наши ребята из следственного отдела. Разыграют сценку начала ограбления Рейнов и её продолжение с участием майора Соловьева. Вы хорошо продумали операцию «Красная шапочка». Сейчас группа Светлова настраивает подозреваемых на главное – на чистосердечное признание. Пока они продолжают отпираться. Говорят, что не были в автобусе вместе с Соловьевым. А мы покажем ребят водителю, который их опознает. Этим мы добьёмся того, чтобы они сели в автобус и опознали тело убитого ими человека. Признаюсь, что таких экспериментов мы давно не ставили. Больше работаем с манекенами. Или вообще обходимся без постановок.

Автобус паркуется в пяти метрах от павильона остановки.

Ко мне подходит юная особа с куском чистой материи и заправляет его за воротник моей куртки. Она же достаёт из чемоданчика тюбики с красками и принимается выписывать кистью на хорошо выбритой шее нечто, что должно испугать ребят… и подвигнуть их к чистосердечному признанию.

А мне хочется узнать – есть ли у них сердце?.. совесть!..

Сценарий операции «Красная Шапочка» придуманный мной и Раисом, отредактированный подполковниками Токаревым и Светловым, одобренный полковником Роговым, ставится без репетиции. Подготовка к следственным мероприятиям прошла быстро, без лишних согласований. Всё оговорено, роли исполнителей скоординированы. Представители Следственного комитета и Прокуратуры города Энска оповещены, и их делегаты присутствуют на следственном эксперименте. Адвокаты суетятся возле задержанных военнослужащих. А я с кровавым шрамом на шее тренируюсь в автобусе изображать самого себя убиенного и потом похороненного на Северном кладбище.