Текст книги "Лишенный сана"

– Ну что, – наконец обратил он внимание на священника, – так и будем сидеть? Вам же ясно объяснили, что сегодня неприёмный день. Запишетесь на приём, тогда и приходите, – обронил он, уже собираясь пройти дальше.

– Так дело у меня, уважаемый, отлагательства не терпит. Да и времени, я полагаю, много у вас не отниму. Однако, ежели вы так заняты, я приду завтра.

Григорий Петрович остановился, недовольно посмотрел на старика. «Ещё не хватало, – подумал он, – чтоб этот поп шастал каждый день по мэрии».

– Ну что там у вас? Только быстро, я спешу.

Михаил встал со стула.

– Я пришёл просить за Гореву Веру. Её с дочкой вчера выселили из её квартиры. Нехорошо это, не по-божески. Надо бы помочь вдове с хорошим жильём.

Григорий Петрович сразу сообразил, в чём дело.

– Вот что, – оборвал он Михаила, – не вам решать, что по закону или не по закону. Если выселили, значит в этом была необходимость, а жильё она получит, как то и положено. Всему своё время. Так что идите вы отсюда и не отвлекайте людей от работы. Мы сами разберёмся кому, где и как жить.

Отец Михаил видел перед собой жирное, с обвисшими щеками, лицо мэра, и взгляд, полный пренебрежения и брезгливости. Он знал это выражение лица – выражение человека, пресыщенного властью, положением, не знающего и не желающего знать жизни и проблем простых людей. Лицо человека, для которого люди как таковые, со своими проблемами, вовсе и не существовали. Всякое напоминание о своём существовании вызывало у него только раздражение.

– Ты на меня, уважаемый, не кричи, – спокойно отвечал Михаил, – а как должно быть по закону, я не хуже твоего знаю. Приходить я буду сюда каждый день, пока вопрос с Горевой и в самом деле не решится по закону.

– Что!? – переменился в лице мэр. Не говоря больше ничего, Григорий Петрович подошёл к столу секретарши и стал набирать номер телефона. – Станиславович, наряд ко мне, да быстро, да.

Положив трубку и повернувшись к Михаилу, он тихо процедил сквозь зубы, однако так, чтоб его слышала и секретарша, и Михаил:

– Я освежу твои знания о законе. У тебя будет время поразмыслить, поп хренов, что такое закон, – сказал он и вышел из приёмной.

Наряд ждать долго не пришлось. Двое милиционеров (один, как успел заметить Михаил, был как раз тот сержант, что дежурил вчера у машины, пока грузили Веркины вещи), быстро зайдя в приёмную, ничего не спрашивая, подхватили под руки отца Михаила и, не церемонясь, поволокли его к выходу. Затолкав Михаила в милицейский бобик, один вернулся в приёмную за мешком, после чего машина поехала. Спустя минут десять машина остановилась во внутреннем дворе здания милиции. Открыв заднюю дверку машины, сержант, схватив за рясу Михаила, вытащил его наружу. Не говоря ни слова, ударил резиновой дубинкой по спине, после чего, замахнувшись вновь, процедил сквозь зубы:

– Чего уставился, попяра? Ещё хочешь? Хватай свою торбу и двигай вперёд.

За происходящим во дворе здания со второго этажа наблюдал начальник уголовного розыска Егор Еремеевич. Ничего не говоря, он только покачал головой. Закурил очередную сигарету, хотя перед этим только что затушил в пепельнице окурок.

У Михаила никто ничего не спрашивал. Его просто втолкнули в изолированную комнату с железной дверью, после чего дверь тяжело захлопнулась за ним. В комнате он был один. Ни окна, ни скамьи или стула в ней не было, только тусклая лампочка у самого потолка.

Егор Еремеевич, докурив очередную сигарету, не затушил её, как предыдущую, в пепельнице, а швырнул прямо в открытое окно резким движением указательного пальца. После чего, посидев молча за столом минуту, закрыл окно кабинета и вышел в коридор. Заперев за собой дверь, он ушёл, даже не взглянув на дежурного. До обеда ещё было часа два, тем не менее он шёл домой, зная, что на службу он сегодня уже не придёт.

На службу Егор Еремеевич приходил всегда рано утром, раньше всех. Это уже вошло в привычку. Прийти рано утром, пробежать намеченный со вчерашнего дня план работы на день, внести при необходимости коррективы. Когда сотрудники его отдела только приходили на работу, он уже успевал сделать несколько дел. Увы, с течением времени, рутинной бумажной работы в милиции не убавилось, а, напротив, становилось всё больше и больше. Вот и сейчас, рано утром следующего дня, пройдя мимо дежурного, кивнув ему в ответ на приветствие, он прошёл к комнате проверки оружия и остановился, увидев сквозь железную решётчатую дверь комнаты для временно задержанных одетого в рясу старика. Развернувшись, он вернулся к дежурному.

– Что у вас на священника?

– Хулиганка, товарищ майор. Хулиганка в здании мэрии. Его САМ распорядился посадить в обезьянник и продержать двое суток без еды, не выпуская даже в туалет. Сказал: «Пусть ходит под себя. Потом чтоб вылизал всё с мылом, и вывезти его нахрен за город». Чего ещё с него можно взять, не с метлой же его по городу пустить, – осклабился дежурный.

– Ключи, – тихо сказал Егор.

– Так, товарищ майор, – запнулся было дежурный, но, поймав взгляд майора, ухмылку с лица как ветром сдуло. – Так… – пытался он что-то ещё сказать…

– Ключи, – также тихо повторил Егор.

Сержант заткнулся, достал из тумбочки ключи от обезьянника и протянул их майору. Он прекрасно знал, видя выражение лица Егора, что дальше с ним разговаривать не станут. В лучшем случае он получит по роже, да так, что за неделю синяки не пройдут. Так уже раньше случалось с теми, кто становился на пути у Егора Еремеевича, причём не важно, кто это мог быть, рядовой милиционер или сам начальник милиции. За это его и ненавидели все в городском отделении тихой ненавистью, не понимая, однако, почему майору всё сходило с рук. Создавалось впечатление, что он вообще никого не боится. У майора во всём отделении не было друзей. Он ни с кем не участвовал в общих праздниках, попойках. Спокойно и тихо делал свою работу. Это было загадкой. Это пугало и в то же время только усиливало неприязнь, которую все к нему питали.

Взяв у дежурного ключи, Егор отпёр дверь, только и сказав старику:

– Пошли.

Подведя Михаила к туалету на втором этаже, Егор сказал:

– Как закончишь, зайдёшь в четвёртый кабинет, – после чего оставил Михаила и ушёл к себе.

Чего греха таить, посетить туалет – это первое, что давно хотелось сделать. Отец Михаил даже поблагодарить забыл майора, поспешив справить нужду. Спустя некоторое время, зайдя в кабинет начальника уголовного розыска, он с благодарностью поклонился, только и сказав:

– Спасибо, добрый человек.

– Садись, – указал на кожаный стул Егор, – рассказывай, чего ты там в мэрии вчера натворил?

Михаил не сразу ответил, усаживаясь поудобнее на старом скрипучем стуле.

– Собственно, мил человек, ничего-то я и не творил. Я ходил просить за вдову с ребёнком, что незаконно выселили из квартиры. Поселили в барак, почти непригодный для жилья. Не по-божески это, мил человек, не по правде.

– Знаю я эту историю, – махнул рукой Егор. – Да к чёрту! За какой нахрен правдой ты пошёл в мэрию? – вдруг взорвался он. Чувствовалось, что внутри у него всё кипит и клокочет от долгого молчания, невысказанности. – Какую ты правду там пытался найти? – вновь обратился он с вопросом к отцу Михаилу. – Тебе сколько лет? Вон весь седой уже, а всё никак допереть что ли не можешь, где правда есть, а где её по жизни не было? – Егор выключил закипевший чайник, достал два стакана из книжного шкафа, насыпал по две ложки растворимого кофе. – На, пей, – протянул он стакан отцу Михаилу.

– Спасибо, добрый человек, а вот насчёт правды, так она всегда была. Была, есть и будет. И не так уж важно, сколь много людей над ней измывается. Господь всё видит, и каждому воздаст по делам его.

– Э-э, – махнул рукой Егор, немного успокоившись. Сел за свой стул. – Что-то он, сдаётся мне, не больно-то интересуется, что здесь творится. Эх, отец святой, что-то тут не так. Не раз я задумывался по этому поводу. Были на то веские причины. Коль создал ты этот мир со всем сущим на нём, что же ты от него отвернулся. Не могу я, знаешь, взять в толк, что, создав всё это, видя, что здесь творится беззаконие, чиновничий беспредел, кровь невинная, что каждый день льётся, ничего не делает он, чтоб прекратить всё это. Знаю, знаю, – опередил Егор пытавшегося что-то сказать отца Михаила, – скажешь: «Пути господни неисповедимы, и отвечать мы должны по грехам, что достались нам от предков наших». Да только не убедительно это. Не возьму я в толк, почему вчера родившееся дитя, чистое, только свет увидевшее, сегодня погибает от рук негодяев? Где же здесь глас божий? А ты говоришь: «Правда была, есть и будет». Нет, брат, что-то здесь не так, – закончил в сердцах Егор.

Он глядел куда-то в окно пустыми глазами. Было видно, как воспоминания нахлынули на него тяжёлой свинцовой волной. По выражению его угрюмого, окаменелого лица можно было прочесть, что мыслями он где-то далеко, и воспоминания эти давались ему очень тяжело.

– Каждому в этом мире Господь даёт крест, какой по силам его, – нарушил долгую паузу Михаил. – Не больше и не меньше. Каждый ответит по делам своим – в этом правда.

– Хочешь, я расскажу тебе правду? – отпил остывший уже кофе Егор. Он никогда и ни с кем не говорил об этом, даже с женой – тихой, любящей, никогда не задававшей ему вопросов о том, почему спустя столько лет они вдруг оказались в этой дыре? Почему он, кадровый офицер КГБ, дослужившись до майора, оказался вдруг здесь, никому не нужный, на должности начальника уголовного розыска? А ведь были времена, когда он и трёх дней в месяц дома не бывал – всё по командировкам. Когда в доме никогда не было недостатка в деньгах, когда, даже переезжая в другой город, они сразу получали прекрасную квартиру и не испытывали ни в чём нужды. Сейчас он спокойно говорил о том, о чём молчал долгие годы, абсолютно не боясь говорить это священнику, которого впервые видел.

– Это здесь я майор милиции, начальник уголовного розыска, а совсем недавно я, кадровый офицер КГБ, блестяще закончивший школу имени Дзержинского, будучи командиром спецподразделения, выполнял такие задания, о которых ещё и через пятьдесят лет вряд ли в газетах напишут. Причём делали мы всё это с полной уверенностью в своей правоте и необходимости нашей работы. В этом нас не надо было убеждать.

Начинали мы ещё с Карабаха, потом Баку, Приднестровье, Чечня, Вильнюс. И везде кровь. Мы были уверены, что спасаем страну от негодяев. Были там, конечно, и простые солдаты, но мы всегда приходили первыми. Всю грязную работу вначале делали мы, а уже потом приходила армия. Я повторюсь, мы не сомневались в необходимости того, что мы делали, будучи уверенными, что спасаем страну от развала. Кто мог допустить тогда мысль, что мы всего лишь орудие – инструмент в руках обожравшихся негодяев, озабоченных одной мыслью: как в сложившейся ситуации оторвать себе кусок пожирнее? Им были глубоко безразличны судьбы тех людей, с которыми нам приходилось работать, и наши судьбы в том числе. Мы – всего лишь способ достижения цели, инструмент.

Для ребят моего подразделения закончилось всё в Литве. Нас бросили на безоружных людей. Пролилась кровь. Мы делали, что было приказано, и уже готовы были разогнать всех, как пошёл откат. Нас из Вильнюса убрали, а литовцы, в свою очередь, потребовали выдать им почти всех моих ребят, как международных преступников. И что ты думаешь? Ведь это уже собирались сделать. Только благодаря одному человеку из конторы, нашему командиру, нас не выдали, как преступников. Он недвусмысленно сказал тогда, что если его ребят выдадут, то мир узнает не только фамилии исполнителей, но и тех, кто отдавал приказы. Он знал, что делал, и наверху прекрасно понимали, что это не тот вариант, когда вопрос можно решить, убрав человека. Он им был не по зубам. Они давали себе отчёт, что, даже убрав такую фигуру, вопрос не решить. Конечно, ему пришлось уйти со службы. Сейчас он на пенсии. Его не трогают и не тронут, а благодаря ему и мои ребята остались на свободе.

Раскидали нас, конечно, кого куда – меня вот сюда засунули. А ты говоришь, старик, правда, – махнул Егор рукой. – Мой тебе хороший совет – иди ты своей дорогой подобру-поздорову. Здесь ты ничем не сможешь помочь, только себе лишних шишек набьёшь. Ну а вдове я попробую помочь сам. Гарантии, конечно, нет никакой. Тем не менее, а вдруг. Вся эта банда негодяев, что вокруг мэрии вьётся, по сути, трусливые шакалы. Их хорошо пугнуть – глядишь, что-то и получится. Есть у меня одна мысль.

Егор взял трубку телефона, набрал номер.

– Дима, привет! Что, по голосу узнал? Добро. Слушай меня. У тебя твой москвич редакционный на ходу? Ну тот, на котором с боков намалёвано «Редакционная машина»? Ага, прекрасно. У меня к тебе просьба. Ты свой аппарат сегодня с утра поставь напротив мэрии. Пусть до обеда постоит. Надо мне, да, а я тут слушок пущу, что редакция интересуется делами в мэрии. Смекаешь?

– Егор Матвеич, – Димка, корреспондент районной газеты, молодой, два года, как закончивший институт и по распределению направленный в городок, уже торопился в редакцию, дожёвывая на ходу купленные ещё вчера пирожки с мясом, – Егор Матвеич, я вас понял. Для вас всё сделаю, никаких проблем, но у меня идея получше есть. Что мой москвич! Он хоть и редакционный, да только кого им удивишь? Вчера съёмочная группа ОРТ с первого канала снимала в Зареченске сюжет по народным промыслам. Их машины, извините меня, с моей и рядом не поставишь. За километр видно, что это московское телевидение. Машины ещё в Зареченске. Там корреспондент и оператор – мои друзья, вместе учились. Я только полчаса назад с ними разговаривал, приглашал к себе минут на двадцать заскочить. Я переговорю с ними, думаю, они поймут меня. Машины постоят у мэрии, а я им на пару часов культурную программу организую. Ну как? Пойдёт?

– Димка, это больше, чем пойдёт. Я на такое и не надеялся. Сделай, как я прошу, а с меня пиво и баня. – Добро, Егор Матвеевич, я созвонюсь с вами.

– Вот видишь, старик, всё должно получиться, так что иди себе с богом своей дорогой и не ищи на свою голову новых приключений.

– Спасибо, мил человек, – отец Михаил встал, отодвинул скрипучий стул к стене, – спасибо на добром слове. У тебя своя дорога, у меня – своя.

– Отдашь священнику вещи и отпустишь, – дал команду дежурному Егор, перебивая пытавшегося возразить что-то сержанта. – Да, отпустить и побыстрее.

Отец Михаил, выйдя из милиции, направился прямиком к мэрии, благо до здания городской администрации было недалеко. Дорогу он запомнил, пока его везли в милицию. К зданию мэрии он пришёл как раз к открытию. Когда он поднялся на второй этаж и зашёл в приёмную мэра, секретарша Маргарита уже была на месте. Сегодня должен быть селектор с облисполкомом, и она готовила для Григория Петровича материалы. Обычно перед селектором он и сам приходил пораньше, чтобы хоть немного войти в курс вопросов, цифр, которые ему готовили заранее.

Надо было видеть её глаза. Поначалу она даже не нашлась, что сказать – происходящее просто выпадало из обычного порядка вещей. В обычной ситуации она надолго отбивала желание приходить во второй раз подряд по одному вопросу. Для этого ей не приходилось даже напрягаться: она просто указывала на дверь и голосом, не терпящим возражений, объясняла непутёвому посетителю, кто в доме хозяин. Не дождавшись ответа на приветствие, отец Михаил присел на стул перед кабинетом мэра, на котором он уже сидел вчера. Котомку свою поставил в тот же угол.

– Я понимаю, что главы так рано не бывает на работе. Ничего, милая, не беспокойся, я подожду его здесь.

Маргарита Иннокентьевна, видя в окно, как подъезжала «Волга» мэра, наконец пришла в себя и, ничего не говоря, сорвалась с места навстречу Григорию Петровичу. Она встретила его уже поднимающегося по лестнице и с ходу выложила ему:

– Он здесь!

– Кто он? Маргарита, что ты несёшься, как бешеная.

– Поп здесь, вчерашний. А селектор уже через двадцать минут.

– Как здесь? – тихо спросил Григорий Петрович. Затем, остановившись, достал мобильник и быстро набрал номер. – Станиславович! Ты что, совсем охренел! Я тебя что просил вчера сделать? Убрать с мэрии попа нахрен и свезти его за сто километров, объяснив предварительно, что он неправ. Что «всё сделано»? А какого рожна он у меня в приёмной сидит? Ты мне не скажешь? Что «разберусь»? Ты ж разберись, будь добр, да побыстрей. У меня селектор с утра и время тратить на всякое отродье мне некогда. Давай быстрее, жду.

Выключив телефон, Григорий Петрович не стал подниматься по лестнице, а, спустившись в фойе, стал нервно ходить взад-вперёд, не выпуская телефона из рук.

Уже через минуту дежурный сержант милиции стоял в кабинете начальника и, запинаясь, рассказывал, как начальник УГРО отпускал с КПЗ священника.

– Вон отсюда, – не дав договорить сержанту, прорычал Виталий Станиславович. Закурив сигарету, он стал обдумывать ситуацию. Чем это всё может закончиться? Он и не скрывал своей неприязни по отношению к Егору. Он был ему как кость в горле, да только сделать с ним ничего не мог – приходилось мириться с его присутствием, считаться с его выходками. Но это уже выходило за рамки всего. Нажав на кнопку громкой связи, он, сдерживая эмоции, пригласил Егора зайти к себе, изо всех сил стараясь, чтобы голос был спокойным.

Через пару минут в кабинет без стука зашёл Егор. Со стороны было видно, что у него хорошее настроение, и он не скрывал этого. Сев без приглашения за стол, Егор спокойно спросил:

– Кофейком не угостишь, Станиславович? А то у меня кончился.

На висках у начальника милиции играли желваки. Еле сдерживая гнев, изо всех сил стараясь не перейти на крик, он даже не сказал, а скорее прошипел:

– Ты что себе позволяешь, сука? Ты считаешь, что твои выходки всегда будут оставаться безнаказанными? На тебя не будет никакой управы? Да я тебя…

Не дав договорить начальнику, Егор, уже без тени улыбки на лице, перебил его:

– Я вижу, здесь сплошное недопонимание происходит. Вместо того, чтобы благодарить, мне пытаются наговорить кучу гадостей. Впрочем, я от тебя благодарности и не ждал. Так, думаю, одно дело делаем, почему бы и не помочь человеку, глядишь, и он когда-нибудь мне чего подскажет. Жизнь – она штука сложная, иногда добрый совет многого стоит.

Лицо начальника милиции выражало полное недоумение и непонимание происходящего. С одной стороны, мысли мелькали у него в голове: «Я что-то пропустил», с другой стороны, он прекрасно знал, откуда появился у них Егор, и что к его словам стоит относиться весьма серьёзно. Можно было только догадываться о его источниках информации.

– Ну что, – спокойно продолжал Егор, – если у тебя совсем мозги отсохли в твоём захолустье и надоело давить задницей стул начальника, вперёд, посылай своих архаровцев, пусть волокут старика обратно. Я думаю, они с этим за полчаса управятся, – Егор встал, пододвинул стул по привычке к столу.

– Егор… Не понимаю, а что…

– Да ты глаза-то свои разуй, – опять не дал договорить начальнику Егор, – ты из своей баньки иногда на мир то выглядывай, следи, что в мире происходит. – А что в мире? – непонимающе обронил Виталий Станиславович, всё ещё не понимая, к чему клонит начальник УГРО.

– А в мире выборы, мил человек. Выборы в мире на носу. А для этого, как известно, нужны хорошие дела для людей, власть предержащих. Рейтинги так называемые, имиджи. Вот представь себе, разоблачат в коррупции пару пешек районного масштаба, может, парочку-другую пересажают. Как здорово-то, а? Гляди, власть то борется с коррупцией, а если прицепом небольшую шишку милицейскую зацепят, так это вообще очень даже здорово. В такие времена, брат, нужны жертвы, и я вижу, ты весь горишь желанием ею стать. Ну что ж, вперёд, – обронил Егор, собираясь уходить из кабинета, – хороший получится репортаж на центральном телевидении, когда народ увидит, как твои бойцы расправляются со служителем церкви.

Виктор Станиславович хорошо понимал: кто-кто, а Егор владел информацией. К его словам надо относиться со всей серьёзностью.

– Егор, прости. Прости, дорогой. Не ожидал от тебя, – сбивающимся голосом заговорил, наконец, Виктор Станиславович. – Я не забуду, верь, добрые дела…

– Да брось ты, – махнул легко рукой Егор, – бог с тобой. По одной земле ходим. Хотя… – спустя небольшую паузу продолжил Егор, – с тебя причитается. – Да что ты, Егор, ты же знаешь, за мной не замёрзнет, сегодня же.

Последние слова начальника Егор уже не слышал. Выйдя из кабинета, он пошёл на улицу. В киоске надо купить кофе, да и сигареты уже заканчиваются, хотя день только начался. Потом обратно в кабинет: бумажной работы скопилось море, и до конца дня из-за стола уже не вылезешь.

Тем временем Виталий Станиславович набрал телефон дежурившего сегодня милиционера по мэрии.

– Здравия желаю…

– Ты вот что, – перебил дежурного Станиславович, – там что, рядом из телевидения кто-нибудь появился? Почему не докладываешь? – стараясь быть спокойным, спросил Станиславович.

– Так это… Да, – докладывал дежурный, – они только что подъехали. На двух машинах, знаете. И наши, местные, с ними тоже. Да вот только что, я и…

Виталий Станиславович положил трубку, не дослушав до конца дежурного. Холодный пот крупными каплями выступил у него на лбу. «Вот тебе и Егор. Да, спас. Надо же, вот тебе и Егор», – мелькали мысли в голове. Подрагивающими руками Виктор Станиславович уже набирал номер мэра.

– Вот что, дорогой, никого я к тебе не пришлю. Да, – уже срывающимся голосом закричал он в трубку, – да, чёрт побери, сам заварил эту кашу – сам и расхлёбывай её. А мне насрать, – уже не сдерживаясь, кричал в трубку Станиславович, – куда хочешь, туда и девай её. Любовницу свою выселяй, делай что хочешь! Меня это не касается, – Виталий Станиславович бросил трубку на аппарат так, что тот чуть не раскололся на части.

Григорий Петрович стоял посреди холла первого этажа с опущенными руками. В одной он держал трубку мобильника, а другую, бесцельно шевеля пальцами, он пытался то засунуть в карман пиджака, будто что-то искал там, то вновь доставал её, пытаясь что-то выразить жестом, но делал всё это абсолютно бессознательно, ибо голова просто отказывалась соображать что-либо. Это был шок.

Минуты две стоял он так с побледневшим лицом, пытаясь хоть как-то сосредоточиться, собрать мысли воедино. Всей своей кожей он чувствовал, что что-то произошло. Что-то крайне важное и страшное, но что – не мог понять. Медленно он приходил в себя, начиная видеть происходящее вокруг него.

Напротив с открытым ртом стояла Маргарита Иннокентьевна. Она стояла, и ужас виделся в её глазах, когда она смотрела на главу администрации. От налёта надменности и спеси не оставалось и следа.

– Так, – Григорий Петрович наконец обрёл дар речи, – быстро скажи первому заму, да, чёрт побери, Васильевичу, чтобы провёл селектор. Пусть там провякает что-нибудь. Меня нет, я заболел. Да, вот так вот, – уже на ходу давал указания секретарше Григорий Петрович, – простыл и заболел.

Резко открыв дверь кабинета управляющего делами, он быстро вошёл внутрь. От неожиданности у управляющего ручка выпала из рук.

– Так, слушай сюда, – Григорий Петрович обрёл способность не только говорить и соображать, но и действовать. А действовать, как он понимал, надо быстро. Промедление смерти подобно, он это чувствовал. Минут пять чётким, не терпящим возражений голосом он давал управляющему делами указания и инструкции, как и что делать.

– Ну, – закончив, спросил Григорий Петрович, – всё понятно? Тогда действуй. И знай, чтобы не одной осечки не было, иначе…

Управляющего делами как ветром сдуло из-за стола. Выпавшая из его руки ручка так и осталась лежать на листе бумаги.

Не спеша, стараясь казаться спокойным, Григорий Петрович поднялся к себе на второй этаж. В приёмной на стуле, там же, где и вчера, сидел отец Михаил. За столом с полным растерянности лицом сидела и изо всех сил пыталась изображать какую-то деятельность Маргарита Иннокентьевна.

– Ну, – будничным голосом обратился Григорий Петрович к священнику, – и что мы тут продолжаем сидеть? Пока вы здесь сидите, уже всё давно решилось. Получила ваша Горева отдельную квартиру. В новом доме, как ей, собственно говоря, и обещали. Так что сидение ваше здесь абсолютно бессмысленно. Да, – как будто забыв о присутствующем отце Михаиле, обратился к секретарше Григорий Петрович, – подготовьте мне последнюю сводку по заготовкам леса в районе, – и зашёл к себе в кабинет.

Отец Михаил хотел было поблагодарить главу администрации, да не успел: перед его носом дверь кабинета захлопнулась.

– Ну и слава Господу, – сказал Михаил, взял свою котомку и вышел из приёмной.

В общем отделе мэрии он узнал адрес нового дома, где получила квартиру Вера и, спрашивая у прохожих, как туда пройти, неспешно отправился по указанному направлению.

– Ну как, – высунул голову из кабинета Григорий Петрович, – ушёл? Фу… – видя, как кивает головой секретарша, только и выдавил из себя с облегчением и снова прикрыл дверь кабинета.

Дом, какой искал отец Михаил, был в новом микрорайоне – довольно далеко идти пешком. Можно было бы поехать на автобусе, да не было денег. Часа через полтора Михаил подошёл к дому, указанному в полученном адресе. Здесь он стал свидетелем интереснейших событий. Он не искал нужный подъезд, ибо сразу догадался, куда идти. У второго подъезда стояла бортовая машина, а вокруг суетились люди. Рабочие выносили домашние вещи и мебель из дома и грузили на машину, причём делали они это почти бегом, что казалось со стороны весьма странным. Вокруг машины суетился какой-то человек в тёмном костюме, которого отец Михаил раньше не видел. Это был управляющий делами администрации. Он так спешил и суетился, что сам начал помогать закрывать борт машины, когда рабочие втащили в кузов последний узел с вещами.

Не успела отъехать машина, как подъехала другая. На машине были вещи, уже знакомые отцу Михаилу. Из кабины грузовика вышла Вера с дочкой. Лицо Веры светилось радостью, хотя сама с удивлением и недоумением смотрела на происходящее вокруг.

Когда отец Михаил подошёл к Вере, она, увидев его, не выдержала и заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Ну, ну, милая, успокойся, – поглаживая рукой по голове Веры, пытался успокоить её отец Михаил. – Видишь, вот всё и хорошо закончилось. Везде, милая, есть хорошие люди. Есть они и у вас.

Вера ещё долго не могла успокоиться, прижимаясь лицом к груди Михаила и сжимая в руках только что выписанный ордер на однокомнатную квартиру.

Отцу Михаилу вновь пришлось собирать детскую кроватку. Вера суетилась по квартире, хватаясь то за одно, то за другое, толком сама не понимая до конца, что хотела сделать. Она ещё не могла прийти в себя от случившегося. Голова кругом шла. События последних дней и часов никак не могли уложиться в её голове. Наконец, что-то вспомнив, схватила сумку и стала одеваться.

– Батюшки, я же совсем забыла. Я же теперь богатая, у меня куча денег. На работе дали аванс и премию, причём сразу. Я в магазин, мигом.

Когда Вера вернулась из магазина нагруженная сумкой и двумя полными пакетами, в квартире вещи более-менее уже были расставлены и убраны. Настёна возилась в своём углу, расставляя на полке игрушки.

– Вот, – достала Вера бутылку водки и поставила на стол, – будем праздновать.

– Ну зачем, Вера, – отец Михаил покачал головой, – всё зло от этого зелья.

– Ну, батюшка, – потупила глаза Вера, – как-никак у нас праздник большой – новоселье.

– Бог с тобой, – махнул рукой Михаил, – давай на стол накрывать.

Сели за стол, выпили по стопке водки. Во всей этой суете и беготне, Вера только сейчас осознала, как устала. Счастливая, она сидела за столом и молча наблюдала за дочкой, которая деловито продолжала наводить у себя порядок.

– Я, Вера, заночую у тебя, поздно уже, а завтра рано утром уйду, – после затянувшейся паузы сказал Михаил. – Дальше ты и сама справишься, ты сильная. – Нет, батюшка, нет. Вам ведь надо в Дальнегорск, а до городка утром идёт дизель. Рабочие с лесозаготовок на нём на работу добираются. В шесть тридцать утра идёт. И билет недорогой. Как-никак, а сто восемьдесят километров вам ближе будет. Да и задержала я вас.

Михаил хотел было возразить, да остановился на полуслове: видел, что своим отказом обидеть человека может.

– Ну что ж, пусть так и будет.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Вера, что хоть чем-то может помочь старику, – да и осень уж недалече, а вы ведь знаете, как у нас: две недели дождь, а там и морозы ударят. Вам ведь вон куда идти ещё.

* * *

Встав рано утром с расстеленного на полу тюфяка, Михаил услышал, как Вера гремит посудой на кухне. У двери уже стоял его солдатский вещмешок. Отец Михаил только усмехнулся, глядя на него: он был полон, лямки хватило только, чтобы завязать. Вера уже собралась. Выпив чай, они вышли из дома.

Остановка автобуса была совсем рядом, и ждать пришлось недолго.

– Вы уже простите меня, что до поезда не провожаю, – извинилась Вера, – Настюшку не с кем оставить, малая она ещё.

– Что ты, что ты, голубушка, куда тебе ещё на вокзал, сам доберусь.

Людей на остановке было мало.

– Спасибо вам за всё, батюшка, век помнить и молить Бога за вас буду, – Вера, роняя слёзы, обняла

Михаила, поцеловав его в щёку, а затем закрыла лицо платком, не в силах сдерживать эмоции. – Век помнить буду, – уже вслед автобусу шептала она.

* * *

Доехав на дизеле до городка, отец Михаил не стал задерживаться, а сразу, испросив дорогу, тронулся в путь.

Шёл легко. Стояла сухая погода. Воздух был свеж, не жарко, как в летние месяцы. По дороге, какой шёл Михаил, деревень и посёлков было мало, но с ночлегом ему везло. Повсюду в полях стояли стога соломы и копны сена. Хотя ночи и были прохладные, но, зарывшись в стог, Михаил холода не ощущал, было сухо и тепло. «Продуктов, что Вера положила в мешок, хватит ещё на неделю, – прикидывал Михаил, – ну а там – как Бог даст». В общем-то и идти было уже не так далеко. Километров триста, не более.

Как вышел он из городка, прошло уже шесть дней. К вечеру седьмого дня Михаил подошёл к реке. Дорога обрывалась, и дальше только на лодке или паромом. Река была небольшая, в ширину метров пятнадцать – двадцать. Посидев минут тридцать на берегу, Михаил уже подумывал вплавь, раздевшись, преодолеть очередную преграду. «Вещи можно привязать к доске. Течение у реки тихое, переплыву быстро и замёрзнуть не успею», – прикидывал Михаил, но в этот момент к берегу причалила лодка. Двое мужиков, выгрузив несколько мешков и высадив тётку с большим узлом, собирались плыть обратно. Михаилу повезло: мужиков не пришлось уговаривать взять его с собой.