Текст книги "ПЕРВЫЙ ВИТЯЗЬ, или ХХ с гаком лет спустя"

ПЕРВЫЙ ВИТЯЗЬ ИЛИ ДВАДЦАТЬ С ГАКОМ ЛЕТ СПУСТЯ

Предисловие

Жил-поживал на земле предков своих богатырь рунийский Перебор Светлогорыч (громкое прозвище Славный Малый с годами, когда он бороду отпустил, как-то само собой отпало, ну какой скажите, глава рода, «Малый», пущай и «Славный»). Жил не тужил Переборушка. Семья у него получилась добрая, богатырская – семь сыновей и три дочери. Верная жена Алинушка (крещеная водой и огнём, а потому уже без кавычек), умница и красавица, а уж какая рукодельница, просто загляденье. Друг его раскосый Савко с детьми наместо мамок-нянек копошиться, не смотри что «блаженный», уму разуму их учит и здорово, я вам скажу, учит. Детишки Переборушки махорку не курят, пиво-водку не пьют, матом не ругаются, зато учатся на «отлично» и в секции с дядькой Саваном без пропуска занятий ходют. У него поди не забалуешь.

В общем, славно жилось богатырю. Если кто-нибудь, особенно из иноземных послов, «случайно» заходивших поздороваться к нему на двор, спрашивал его как дела, ничем он их «порадовать» не мог. Всё у него хорошо было.

Да и остальным на Рунии спокойно жилось, и пусть не припеваючи, зато без нервотрёпки. Из-за кордона никто не зарился на земли рунийские, вернее зарился, как без этого, но делал вид, что это совсем не так. Женщин, детей да стариков никто не обижал, так как подросло за это время поколение защитников земли рунийской. Пусть ещё не богатыри, но уже дюже добрые молодцы. И сами они порой такой «от ворот поворот» супостату устраивали, что надолго забывали авантюристы дорогу на Рунию, а чаще на веки вечные (ну вы понимаете, о чём я, земля им пухом). Даже из Диковатого Полюшка, где анархия испокон веку правила и беспредел процветал, периодически приезжали посланцы замиряться к князю Свистославу.

Расцвела Руния, что и говорить. Жила тихо-мирно, так жила что ни в сказке сказать, ни пером описать, ибо тут перо особое нужно, волшебное. А вот с этого момента, уже извиняйте, продолжается наша история поподробнее.

Так что читайте дальше и почитайте старших как богатырь рунийский, тогда и вас почитать будут.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Годы шли, а ведь люди с годами, как это ни прискорбно, не молодеют, а совсем даже наоборот. Вот и князь Свистослав Златоглавый состарился по самое «не могу». Он и в прошлый-то раз, когда мы вместе с вами, дорогой читатель, только знакомились с ним, был уже немолод. Нынче же великий князь и вовсе постарел, особенно внешне: борода целиком поседела, шевелюра частично поредела, да и меж зубов у него промежутков прибавилось. Но всё равно правил Свистослав Златоглавый как заведённый, без остановки и практически без перекуров. Так что будь это уже сказка, можно было, не кривя душой молвить, мол, так и так, князь уже сорок сороков «отмотал» на престоле. На самом же деле, только шестой десяток его правления разменяла Руния, только шестой срок его к закату клонился. Да, князь был далеко немолод, но всё же держался… Не уходил на покой.

Его шут Сарканя, позвенев ещё некоторое время бубенчиками на кепке, после того случая, взял отпуск и рванув на альпинийские луга покататься на санках, так там и осел. Сказывали, что совершенно случайно нашёл он там горшочек с золотом, которые обычно тамошние гномы от налоговой прячут. Вот и зажил якобы он там припеваючи.

Палача Сердюню тоже вскоре после известных событий князь настоятельно «попросил». Уж больно зарываться стал, будто и не заплечных дел мастер он вовсе, а, допустим, благородный боярин из древнего рода. Хотя это и раньше по роже было видно, что уголовщина и каторга по нему плачет

В общем, остался при князе из «старой гвардии», только, кто бы вы думали? Правильно, только дьяк Архистрах Плутархович, он же Архиплут, он же летописец, он же княжеский советник, он же серенький кардинал. Так-то! А вы думали, этот пройдоха будет зря время терять?! Ничего подобного! Он, тихим сапом, окончательно втёрся в полное доверие к князю, всё норовя и так, и эдак набедокурить в княжестве рунийском: то подговорит князя налоги повысить для пополнения и так не пустой казны, чтобы волнения поднять; то подскажет государю для кого-нибудь из малых автономий побольше власти делегировать, надеясь на рост экстремистских настроений; то надоумит Свистослава Златоглавого те же поднятые налоги вбухать в «бедственные» регионы, где работоспособных бездельников пруд пруди, чтобы уже всех скопом растормошить на какую-нибудь «плодово-пыльцовую революцию». Короче, старался Архиплут изо всех сил развалить страну изнутри, коли извне ни разу не получилось.

Но всё у него не выходило по серьёзному заварушку устроить.

Этот проклятый рунийский богатырь Перебор Светлогорыч, да кореш его Савко-«блаженный», вечно вставляли ему палки в колёса (причём Савко, вот же неугомонный проказник, однажды в буквальном смысле вставил ему между спиц черенок от лопаты, когда Архистрах катался вокруг дворца на самокате). Ушибся тогда Архиплут сильно, чуть дух не испустил. Князю нажаловался. А тот только пожурил по-отечески Савана и простил озорника (да и то, правда, какой спрос с «блаженного», с него взятки и те гладки).

Везде где появлялись эти двое, пусть даже и по раздельности, народ успокаивался. Перебор Светлогорыч взвешенно и доходчиво объяснял всем «политику партии» и «реформы правительства», успокаивая народ, после чего вместе с Саваном шёл к князю, где они уговаривали последнего смягчить или изменить принятые решения, уповая «на мудрость» правителя.

В общем, выводили из себя они Архистраха Плутарховича. До тика левого века бесили, до тремора подбородка.

За эти годы одно усвоил Архиплут – пока жив Перебор-богатырь, не потушить ему этот жгучий свет на востоке и понимал, что погубить богатыря надо до того как взойдёт молодая поросль других рунийских богатырей. Ещё в тот проклятый день он поклялся себе продолжать дело сдохнувшего в том самом бою лорда Фосфора. Строя козни, он всё выжидал подходящего момента. И вот такой момент, кажись, наступил. И наступил внезапно – дьяк чуть было не проморгал его.

С возрастом все люди стареют, их, изначально острый разум начинает давать сбои, причём, чем старше, тем чаще эти «сбои». Провалы в памяти, мигрени, старческий склероз и маразм – вот неполный перечень возрастных «бонусов». Люди, те, что попроще, относятся к этому философски, мол, годы дают о себе знать, ничего не поделаешь. Те, что побогаче, ищут спасения от напасти у всяких шарлатанов: пытаются продлить молодость с помощью волшебного эликсира; вернуть память с помощью колдовского зелья; восстановить потенцию магическими пилюлями. Короли же, султаны и цари так не мелочатся. У них и возможности гораздо шире, и фантазия здорово развита. Они, долго не думая (чтобы не забыть о чём думалось), вызывают отряд отборных головорезов и отправляют их «туда, сам не знаю куда» найти и принести (а тут уже у кого какая фантазия), например: молодильные яблоки, холодильные (так называемые криогенные) камеры, корень жизни, цветок бессмертия, живую воду. Кто-то вообще за вечной молодостью отправляет. В общем, кто во что горазд.

И наш князь Свистослав Златоглавый недалеко ушёл, вернее к тому же пришёл. С возрастом тоже немного на этой теме сдвинулся. Хорошо хоть у него с фантазией плохо было. Хоть нет и это тоже плохо.

Непонятно ещё о чём речь? Так читайте дальше!

Князь Свистослав понял, что тоже стареет. И уже не в первый раз жаловался он и лекарям, и дьяку, и Перебору, и иноземным послам что «что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню». А в один прекрасный день, ни с того ни с сего, ударила князю в голову очередная блажь и решил он засесть за мемуары, чтобы восстановить хронологию событий «делов давно минувших лет» и «факты старины недавней». Кто-то подсказал ему, что это занятие, не только память натренирует, но и для благодарных потомков его труды окажут великую помощь в изучении истории государства от первого (во всех смыслах) лица.

Князь как проклятый, целый день, высунув язык из почти беззубого рта, карябал по бумаге гусиным пером, а когда вечером прочитал все пол-листа своих «сочинений», чуть не заплакал. У него получилось что-то среднее между распорядком дня и расписанием занятий, начала века. До этого дня князь-то не подозревал, что в писательском деле талант ещё как нужен (ой, да чего на князя пенять, многие нынешние «мемуаристы» об этом до сих пор не подозревают).

Затужил князь, уж больно идея ему по душе пришлась, да на деле не воплотилась. Хорошо, тот же «доброжелатель» подсказал ему, что надо сделать. Он, «доброжелатель», рассказал ему, что в далёком Посредиземельном море-окияне, есть таинственный остров Геликондос, на котором взметнулась ввысь гора Парналикон и там, среди её альпинийских лугов пасётся («все думают, что он мифический, а он настоящий как вы или я, даю честное слово на отсечение, великий князь») единственный в мире крылатый конь Пегасус. Сам конь белый («как пудра сахарная»), а крылья у него серебристые («словно иней на новогодней ёлочке»). Этот крылатый Пегасус, сам того не подозревая, является покровителем всех поэтов и писателей земли («истину глаголю, государь»), и любое перо, выдранное из его крыла, даёт его обладателю такой писательский талант, что там мемуары («тьфу на них»), «Войну и мир» за неделю написать можно («ну, как минимум, «Рунийский букер» в вашем кармане, князь-батюшка»).

Расписал, значит, ему Архиплут «картину маслом» и не забыл «честно» упомянуть, что дорого туда дальняя, и кое-какими опасностями изобилует. Всё равно, что дорога «из сваряг в гречки», только в два раза дальше и раза в три – опаснее. А у князя уже глаза загорелись. Плевать ему и на опасности, и на расстояния. Ясное дело, не ему же в эту даль переться. Однако подавай ему серебристое перо Пегасуса на блюдечке и всё тут. Старики, они же как дети малые, только ещё вреднее. А в нашем случае ещё и князь великий. Вообще дело швах!

Даже Перебора Светлогорыча вызывали на князя воздействовать. Тот и так, и сяк, и эдак уговаривал князя не дурить и не истерить (конечно же другими, более вежливыми выражениями). А Свистослав Златоглавый и слышать ничего не хочет, вызвал пред очи грозные свои тридцать трёх юных ещё толком не обстрелянных, и не закончивших обучение богатырей и зачитал им написанный сию же минуту, с помощью скорописного услужливого дьяка, указ княжеский, которым отправлялись его «головорезы» в загранкомандировку за пером Пегасуса.

Понял Перебор Светлогорыч, что не отговорить ему правителя, искренне пожалел обрадовавшихся «командировке» юнцов и предложил князю… свои бескорыстные услуги.

Не ожидавший такого предложения от своего богатыря, князь даже опешил поначалу и, чуть было не отказался от затеи. Как это он здесь без силушки богатырской, эти вон совсем ещё юны да необстреляны; как на них охрану и оборону отечества оставлять. Ещё бы чуток и замяли бы досадный инцидент, да «душка» дьяк вмешался. Стал хвалить Перебора перед князем, верность и силушку его восхвалять. Задурил, запудрил князю мозги и подсунул ему другой указ, заранее им приготовленный, по которому Перебор Светлогорыч должен был отправляться в путь один-одинёшенек. Знал Архиплут куда посылал богатыря рунийского – туда, откуда не возвращаются. А в его отсутствие с «блаженным» Саваном он и сам по тихому разберётся.

Князь и подписал документ не глядя, а затем и Перебор Светлогорыч, грозно глянув на дьяка, на указе подпись свою размашистую поставил и резолюцию, мол, принято к исполнению. Теперь уж ему деваться некуда было.

– Ты уж там береги себя, Переборушка, – немного придя в себя, проинструктировал князь собиравшегося уходить богатыря. – На рожон не лезь, заграничье всё-таки. По-быстрому туда, перо выдрал у коня окаянного и мигом назад. Ты родине здесь нужон. Эти-то, ученички твои, ещё сопляки совсем, им ещё учиться и учиться. Какие из них защитники.

– Вот и я о том же, – огорчённо ответил Перебор Светлогорыч. – Им ещё учиться надо родину защищать, а не в «командировках» да «горячих точках», головы почём зря сложить.

Князь отчаянно вздохнул и по-стариковски охнул (давал знать о себе недавний приступ радикулита).

– Ладно, княже, не грусти, – подбодрил Перебор старика, по доброй рунийской традиции любил и уважал богатырь государя, несмотря ни на что. – Постараюсь поскорее управиться. Мне на чужбине тоже нет охоты долго задерживаться.

Приобнял богатырь князя за плечи и резво вышел прочь из его кабинета.

На улице построил разочарованных учеников-дружинников, сделал им отеческо-командирское внушение, проинструктировал, чем в его отсутствие заниматься должно и отправился пешком домой, благо недалече от княжеских палат его терем стоял.

Как только ушёл богатырь от князя, обрадованный таким оборотом Архиплут, скоренько удалился к себе в каморку. Всё как он задумал, так и получилось. Экий, ловкач!

Вытянув из-за ликоны плоскую бутылочку бренди, он плеснул себе на два пальца, подумав, плеснул ещё столько же и, чокнувшись с рунийским святым, залпом выпил. Благородный напиток приятно обжог горло. Дыхание чуток сбилось, но сразу же похорошело и тут же по телу расплылось блаженное тепло. Архиплут подмигнул рунийскому святому, и ему вдруг почудилось, что святой в ответ нахмурился, сведя нарисованные брови. Дьяк вздрогнул. Протерев кулаками глаза, он ещё раз поглядел на ликону. Нет, показалось. Нарисованные, пусть и святые, не могут ни радоваться, ни сердиться. Это всё сказки для простаков.

Архистраху вновь вернулось радостное настроение. Фальшиво насвистывая «Прощание славянки», он быстро написал несколько посланий и, привязав их к курьерским воронам, перекрашенным под сорок, разослал в пару-тройку адресов известие о том, что рунийский богатырь едет туда-то и туда-то. И добавил в примечании, что вдали от земли рунийской богатырь не такой уж и непобедимый силач. Поэтому кто его первым завалит, тем большой куш причитается, и отдельный магарыч для отличившихся.

Сделав все дела, Архиплут ещё выпил бокал бренди и, не раздеваясь, завалился спать. Надо выспаться и набраться сил. Завтра богатырь уедет и дел будет невпроворот. Нас ждут великие дела! Гип-гип ура! Гип-гип ура!

На этой радостной ноте дьяк уснул, а с ликоны на него осуждающе глядел образ рунийского святого.

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Да куда ты собрался, Боренька?! – завелась Алинушка, выслушав мужа. – Тебе в обед сорок лет, а ты всё в походы рвёшься.

– Да не рвусь я! – попытался оправдываться Перебор Светлогорыч. – Просто так получ…

– Просто так дети тоже не родятся! – перебила его законная супруга. – Опять сам, небось, напросился?! Как ни глянь, ты у нас всегда родину защищаешь, а дети и всё хозяйство на мне! Ты знаешь, хоть, сколько у нас с тобой детей?!

– Десять.

– Ты их по именам-то помнишь?

– Миконя, Серавим, Сергой, – начал было загибать пальцы, богатырь. – Волька, Вальвара, Василина…

– Да не о том я, богатырь ты мой бесхитростный, – всплеснула руками Алинушка и бросилась на грудь мужу. – Не отпущу тебя! Слышишь, не отпущу! Чую я, не твоё это. Сгинешь ведь на чужбине! Не пущу!

– Солнце моё, ты каждый раз говоришь, что сгину, – нежно глянул богатырь на свою прекрасную вторую половинку, – То «в Проклятых Болотах», то «в Трольих Вертепах», то «в Чёрном Лесу». Теперь вот «на чужбине». Когда нибудь, точно сглазишь.

– В этот раз всё иначе, – ответила Алинушка. – Раньше, ты на чужбине никогда не бывал, максимум – на нейтральной полосе, – а там тебе, не тут, там всё по-иному.

– Можно подумать, словно ты, солнышко, бывала в чужих краях.

– А может и была! – чуть не выдала своё туманное прошлое, богатырская жена, но тут же нашлась. – Даже если и не была, много наслышана про закордонье.

– Да ладно тебе, успокойся, – ласково обнял свою супругу-ладушку Перебор. – Я же, считай, почти на курорт еду. Там, говорят, руничи давно все трактиры и харчевни оккупировали.

– Тем более не пущу!

– Знатных подарков зато тебе и детишкам накуплю, – богатырь поцеловал жену в лоб. – Трехстворчатое Свет-Мой-Зеркало тебе в опочивальню привезу, или Багровый Цветочек, а может даже и Пальму Первенства раздобуду.

– Да не нужны мне твои подарки и трюмо дурацкое подавно не нужно, – вздохнула Алинушка. – Зачем вдове в зеркало пялиться?! Наблюдать как чахну в одиночестве?

Перебор взял её за плечи и, отстранив от себя, заглянул ей в глаза.

– Ну, сама посмотри, какой из меня мертвец? – нежно улыбнулся он. – Пока у нас шестнадцать сорванцов и ладушек не будет, об этом даже не может быть речи. Я обязательно вернусь к вам. Даю честное богатырское слово!

– Ну почему опять ты? – вновь прильнула Алинушка к своему суженному. – Вон сколько у нас хлопцев на Рунии. Не хуже ведь смогут.

– Одни уже либо слишком стары, другие ещё молоды-зелены, – пояснил Перебор, хотя она всё это не хуже его знала – проходила статистику имеющихся «штыков» в разведшколе.

Если бы в тот раз не её любимый муж, Руния была бы захвачена её бывшими сородичами и, как пить дать, разграблена всеми кому не лень. Уж сильно тогда споили руничей, алкоголизировали княжество, мужское население чуть всё поголовно не деградировало от хмеля окаянного. Теперь же когда вроде всё наладилось, она и не представляла, откуда новая напасть пришла и в чём тут подвох: Лорд Фосфор погиб, интригана Крёстного Папаню отправили баклуши из чурбачков набивать, заменив на более адекватного и менее коварного. Ну не этого же, в самом деле, милого дьячка Архистраха Плутарховича подозревать (про Архиплута она даже и не подозревала). А может и впрямь ничего страшного, может её сердечко просто ревнует муженька, и так редкого «гостя» в родном доме, к его военным походам. Может ну их, эти предчувствия, пусть съездит, развеется.

– Так что, Алинушка? – вывел её из раздумья нежный голос благоверного богатыря. – Поеду я?

Она с нежностью провела по его заросшей курчавой бородой щеке.

– Чего уж там, поезжай, защита и надёжа наша, коли вызвался, – молвила Алинушка, но предупредила. – Только смотри мне там, не забалуй: с сиренами и русалками не заигрывай, а то утопят, нет, сама утоплю; к куртизанкам, этим жрицам любви, не соваться; с нимфами и грациями не зубоскалить, с музами не любезничать. Узнаю, всем плохо будет: тебе бороду, а им космы повырываю. Ты меня знаешь!

– Ну что ты, лебёдушка моя, в самом деле! – огладил бороду, Перебор Светлогорыч, усмехаясь. – О каких куртизанках может идти речь? Ты у меня одна, словно на небе луна.

– Я тебя предупредила, – строго глянула на мужа Алинушка.

– Ладно, уговорила, к бабам ни ногой, – лукаво прищурился богатырь, и легко поднял жену на руки. – Только давай-ка, голубушка, тогда, на всякий случай, ещё один злободневный вопрос уладим.

С этими словами Перебор Светлогорыч понёс свою невесомую супругу в опочивальню. Та и не вырывалась из его могучих рук, знала, бесполезно.

На сём первый акт данной главы заканчивается.

Добро пожаловать ко второму акту.

Перебор Светлогорыч с утра пораньше покормил отборным овсом Приорушку, лошадку свою богатырскую. Расчесал ей златую роскошную гриву, элегентно свисавшую чуть ли не до земли, заплёл ей у уха тонкую косицу, поправил чёлку, и, сделав комплимент – «какая ты у меня красавица, не богатырская боевая лошадь, а зоомодель, никак не меньше», – пошёл управляться дальше.

Удивлены, что у богатыря рунийского не конь-огонь, а кобыла под седлом? Согласен, не «бабское это дело, воевать», так и Перебор Светлогорыч не раз говорил, когда ещё годовалая Приорушка, глупым стригунком бегала за ним по пятам. Баловал её богатырь, исключительно по доброте душевной: то сахарком, то свеколкой угостит. А несмышленая лошадь, решила, что приглянулась богатырю именно в качестве вспомогательной боевой единицы.

В общем, не отставала бойкая кобылка от Перебора, а другим коням, даром что самцы-удальцы, не позволяла отираться рядом с богатырём (всякий конь за честь считал под седлом настоящего богатыря службу нести, вот они и пытались подмазываться). Такой нагоняй им «девка» устраивала, что у кандидатов в богатырский кони, отпадало всякое желание становиться не только боевым скакуном, но даже обычным военно-обозным тягловиком. В общем, добилась Приорушка своего – не мытьём, так катаньем, да ещё каким катаньем! Перебор, когда в первый раз сел на неё, посмеивался в бороду, мол, сейчас лошадка под ним присядет на все четыре ноги и оконфузится «бабёнка». А та, не то чтобы не присела, ещё и понесла его галопом по кольцевой – только пыль столбом. По окончании ознакомительного тест-драйва, богатырь понял, что другого коня, лучшего, чем эта сноровистая кобылка, ему не сыскать. Так и зачислили Приорушку в богатырские скакуны. И с тех пор во все походы Перебор ездил исключительно на своей любимице.

Вот вам и «кобыла»!

Ну да ладно, вернёмся в настоящее.

Перебор Светлогорыч, пока мы с вами его лошадь обсуждали, уже успел и курам проса насыпать, и борову ботвы накрошил, сторожевых волкодавов объедками побаловал, бурёнкам сена в хлев наносил.

Управившись по хозяйству, собрал он свои походные пожитки и наготовленный женой продпаёк в дорожный мешок. Надел кольчугу с золочеными бляхами на плечах и груди. Снял со стены именной меч из стали высшего качества марки «супербулат», в расписных ножнах с вензелями, подаренный ему туртульскими кузнецами-умельцами. Опоясался им. Водрузил на свои русые кудри шишак. Поглядев на своё отражение в кадке с водой, довольно крякнул («красавец-мужчина!») и вышел из терема.

Вернувшись в стойло, Перебор нацепил на лошадь седло, подтянул ремни, надел уздечку, поправил сбрую и, приторочив мешок к седлу, вывел Приорушку на двор.

На крыльце уже стояла супруга с младшеньким Олешкой на руках. Заспанный сынишка был без штанишек, в одной белой рубашонке-распашонке.

– Кстати ты не знаешь, куда Савко запропастился? – спросил Перебор, принимая на руки сынишку.

– Забыл что-ли? Савко со старшими в летнем лагере юных дружинников на Селикогелере, – постучала указательным пальчиком богатырю по шлему Алинушка. – Уже неделю они там загорают.

– Верно! – вспомнил Перебор. – А то я думаю, что в доме так тихо? Ну, ничего, пусть лучше за детьми смотрит, а я сам справлюсь.

– Горе ты моё луковое, героическое, – стоя на третьей ступеньке перед мужем, Алинушка всё равно встала на носочки, чтобы дотянуться губами до губ мужа. Поцеловав любимого, она смущённо добавила. – Чую я у нас скоро одинадцатый сорванец будет.

– Вот так новость! – улыбнулся Перебор и подкинул вверх годовалого Олешку. – Так-то сынуля! Скоро у тебя ещё братишка или сестрёнка появится!

Прижав к груди сына, богатырь потянулся к жене и в ответ сладко поцеловал её в вишнёвые губы.

Первые солнечные лучи окрасили деревянных петушков на крыше терема. Город начинал просыпаться, а значит, скоро появятся окаянные «пробки» на мостовых.

– Ну, всё, пора мне! – протянул сына жене Перебор Светлогорыч. – Выеду из града, пока давка не началась.

– Обожди-ка, дорогой муженёк! – спохватилась Алинушка и поднялась в терем. Спустя минуту она вернулась, держа в руках свёрток. – Вот! – протянула сверток, – Эти волшебно-магические енциклопедии надо завезти волхву Перломудру. Давно обещала вернуть, да всё забывала.

– Алинушка! Мне же совсем в другую сторону, – попытался отвертеться от попутного задания, богатырь.

– Знаешь, что, дорогой, для князя ты готов на край света тащиться, а родная жена попросила, так ему, понимаешь, «в другую сторону», – с пол-оборота «завелась» и начала «пилить» мужа Алинушка, что тебе «Дружба». – Такой пустяк и то для меня тяжело выполнить. Ничего страшного, для богатыря тридцать вёрст не крюк. Отдай ему лично в руки, чтобы не пропали. Заодно и передай старику, чего это он давненько не заходит к нам в гости. Скажи мол, по его крылатым перлам соскучились.

– Всё! Замётано! Заеду я к твоему волхву! – сунул свёрток в мешок, Перебор и ловко вскочил в седло. – И привет передам, и приглашение, – свесившись с седла богатырь поцеловал жену в лоб и пришпорил Приорушку, прочь со двора: не любил он эти жинкины сценки.

– Береги себя, сокол мой ясный! – крикнула ему вслед Алинушка. – Скорее возвращайся, мы будем ждать тебя.

Богатырь помахал ей на прощанье рукой и, выехав за ворота, свернул в сторону выезда из стольного града.

Оставшись одна с ничего ещё не понимающим ребёнком на руках, Алинушка еле сдержалась, чтобы не всплакнуть, как это делали украдкой все богатырские жёны, провожая мужей в дальние походы.

И всё-таки что-то ей подсказывало, что не стоило отпускать Переборушку в чужедальнюю сторону. Веяло бедой от этой разлуки. Чуяло влюблённое сердечко тоску безотчётную, пусть и ничего конкретного, но всё же.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Старый волхв Перломудр жил, как и полагается волхвам его категории, убеждённым отшельником-аскетом. У него не было семьи, не было учеников и последователей – волхв любил одиночество. Свой скит он редко покидал, ещё реже появлялся в городе. И не потому что далеко шкандылять, а всё по той же причине, не любил большие, да и малые, скопления людей. Изредка выбирался, да и то чтобы повидаться с богатырём и его доброй семьёй, уж больно полюбились они одинокому старику. Последнее же время так и про Перебора с Алинушкой, казалось, позабыл волхв, не заглядывал. Хотя весточку с сороками изредка отправлял, дескать, не волнуйтесь, жив и здоров покамест, просто дела кой-какие имеются.

В свою очередь богатырь, его супруга и детвора их тоже любили старца. Он всегда странно изъяснялся, не так как все остальные люди. Алинушка искала в его словах и выражениях некий потаённый смысл, а Перебор с детьми, не мудрствуя лукаво, просто веселились его крылатым фразам. Что и говорить, не зря его нарекли Перломудром родители, словно заранее ведали, кто из него получится.

Вот ради какого интересного человека нынче делал небольшой крюк, Перебор Светлогорыч. Свернув с просеки на едва заметную тропинку, богатырь ещё долго петлял по дремучему лесу, пока не выехал на небольшую поляну, на краю которой была вырыта скромная землянка Перломудра.

Подъехав к скиту, Перебор обнаружил на двери землянки амбарный замок и свёрнутую трубочкой берестяную записку, подоткнутую под него. Развернув записку Перебор с трудом разобрал корявый «врачебный» почерк Перломудра (как и все волхвы, старец промышлял в перерывах между философствованиями, целительным знахарством). Записка гласила: «Меня нет, а на нет и суда нет. Буду долго ли, коротко ли, не ведаю сего. Можете подождать, если можете ждать. Ежели уж невтерпёж, ищи меня, тогда найдёшь у Матушки Йогини и воздастся вам».

Ах, прыткий старик! У Йогини значит отирается. Вот значит, какие у него «кой-какие дела». Перебор вернул записку на место и развернул Приорушку в сторону зачарованного дуба Матушки Йогини. Обещал ведь супруге «лично в руки» передать книги. Да и Матушку Йогиню попроведать не помешает, а то неудобно даже, не навещал добрую старушку после того случая, когда она его с того света вытащила. Совсем, увалень бестолковый, забыл про свою спасительницу.

Уже под вечер Перебор Светлогорыч добрался и до её полянки. Зачарованный дуб, опутанный цепями, стоял, не шелохнувшись. Даже листья на нём, казалось, замерли, не реагируя на озорничавший вокруг дуба ветерок. Кто-то за ним рубил хворост.

Неужели Перломудр за топор взялся? Или это Матушка Йогиня сухостой на лучинки тешит?

– Есть кто дома? – стараясь не напугать стариков, осторожно поинтересовался богатырь. С возрастом и у ведунов от испуга инфаркт может случиться.

Звуки топора стихли. Послышался шелест сухой листвы под ногами идущего из-за дуба человека. Ещё несколько шагов и Перебор различил в полумраке огромное существо с большими рогами на голове.

«Бесовщина! – пронеслась первая мысль в голове Перебора, а за ней вторая и сразу третья. – Доигрались старики в медиумов! Демона вызвали!»

Третья мысль только оформлялась в голове Перебора, а богатырская рука уже выхватила кованный из «супербулата» меч, а ноги уже пришпорили коня в атаку, а в чресла выплеснулся боевой адреналин. Перебор обрушил на «демона» первый удар меча, едва не выбив из его могучих лап топор, которым «порождение Пекла» пыталось защититься. Уже занес меч для второго разящего удара, когда услышал человеческую речь из уст тёмного существа, и не о пощаде оно молило.

– Эй, браток, ты чего тоже с дуба рухнул? – крикнул «демон», держа топор перед собой и пятясь назад. – Погоди драться! Давай поговорим как цивилизованные люди.

Этот относительно спокойный голос произвёл впечатление на Перебора Светлогорыча. Повременил он рубить, но меч держал занесенным над головой рогатой твари.

– Мы люди бедные, денег у нас нет, – заявил «демон». – Живём с бабушкой, никого не трогаем. Не бери грех на душу. Лучше будь нежданным, но дорогим гостем в нашем доме.

От такого «демонического» признания Перебор и вовсе опешил. А тут ещё на шум выскочили из дуба Матушка Йогиня и чаёвничавший у неё волхв Перломудр.

В рассеянном свете, вырывавшемся из дверного проёма, богатырь разглядел на месте показавшегося ему «демона», крупного мужчину с рогатым варварским шлемом на голове. Дела!

– Что за шум, а драки нету? – подслеповато прищурилась Йогиня. – Скотти, внучек, хто это к нам пожаловал?

«Внучек» только кивнул в сторону восседавшего на коне богатыря: он и сам не понимал, кто это к ним пожаловал и почему этот «кто-то» ни с того ни с сего напал на него.

– Тю! Так это же Славный Малый Перебор Светлогорыч, богатырь рунийский, собственной персоной к нам заглянул, в кои-то веки, – разглядела старушка пришельца. – А это вот внучек мой Скотти, – представила она богатырю верзилу в шлеме, – Да убери ты свой меч, Переборушка. Всё никак не навоюешься. Иди я тебя обниму.

Перебор виновато посмотрел на Скотти-варвара, и пожал плечами, мол, извини, браток, обознатушки вышли. Поняв, что это не разбойник, а хороший знакомый его бабушки, варвар дружелюбно улыбнулся в ответ.

Вернув меч в ножны, богатырь соскочил с коня и, выйдя на свет, поклонился старикам.

– Совсем взрослый стал, возмужал, слов нет, – оглядела Матушка Йогиня богатыря. – А мы всё стареем, стареем. Совсем плохо вижу, милок, – посетовала она на «гады-годы» и, присмотревшись, добавила, – Вон у тебя, Переборушка, пылинка в бороде застряла. Смахни.

Ну, с таким зрением, удовлетворённо предположил Перебор Светлогорыч, Матушка Йогиня ещё лет триста слепнуть будет.

– Сколько осен, сколько вёсен, – верный своей манере выражаться, распахнул объятия волхв Перломудр. – Не стой истуканом капищным, Переборушка, обнимемся скорей давай, да только деда не сломай.

Обняв старика и пожав крепкую руку «внучка», Перебор извинился за устроенный им переполох, поведав, как в темноте принял Скотти за рогатого демона, чем рассмешил всех присутствующих и самого варвара, жизнь которого ещё пять минут назад висела, в буквальном смысле, на волоске.