Текст книги "Фактическая революция"

На столике перед нами красовались уже две полупустые пивные кружки, а из пепельницы торчало три окурка.

Кроме нас в противоположном углу под навесом сидела подвыпившая компания раскрасневшихся курсантов с девчонками. И те и другие ржали в голос, курсанты обнимали и щупали девушек, те в ответ страстно прижимались к молодым людям и строили глазки. Оттуда то и дело доносились чьи-то имена, потом пара односложных глаголов и снова ржач.

В доме напротив на верхнем этаже распахнув окна отчаянная тетка в розовом халате мужественно терла стекла мокрой тряпкой, то и дело опасливо поглядывая вниз..

– Я тоже с детства на парады и демонстрации не ходил. Когда энтузиазма нет, все это уже выглядит как-то не так. А ведь, были люди в наше время. Хоть все это дела давно минувших дней. Последние отзвуки, так сказать, великого прошлого.

В голове постепенно нарастал особенный такой шум. Это когда словно не слышишь сам себя и своих собственных мыслей.

– Ну, с учетом того, что это победа и эта война были в то время, безусловно да. В грядущих сражениях мы вряд ли одержим столь однозначную победу. А скорее даже незамедлительно и мужественно падем, словно картонные декорации. Ибо не за что больше биться. Ни родины, ни царя, ни светлого будущего. Даже прошлое исчезает у нас на глазах, трансформируясь во что-то мутное и навеянное.

На ограду рядом с нами приземлился брезгливый отъевшийся голубь и высокомерно посмотрел на меня.

– Ну, это спорно. То, что не за что биться. Кому как. Это у нас с тобой ничего кроме работы, раздражения и усталости не нажито, а у других есть и семьи, и дети, домик в пригороде с огородом, наконец. Да мало ли что может быть у людей, ипотека, кредитный автомобиль, поездки в Египет. Большинству, я думаю, всегда есть что терять, – лениво возразил я просто так, – да и с отчаяния, да от голода, ежели народный гнев направить в нужную сторону, они ведь голыми руками порвут. Хотя я понимаю, о чем ты. Бесцельное какое-то прозябание. Словно круг за кругом по орбите в невесомости. И планета размером с грейпфрут. Мельчают и цели и люди. Прикрываются социальной, физиологической, исторической несправедливостью, потом уже просто несправедливостью и те и другие, скрывая собственное невежество и ничтожество, отсутствие каких либо внятных желаний кроме тех самых меркантильных. А то, что жить, вообще говоря, стоило бы ради чего-то другого, приносящего истинную, может быть даже высшую радость, счастье, хоть какое-то самоуважение, уже почти никто и не вспоминает. А ведь естественный отбор не дремлет. Ведь только с нашего курса сколько народу уехало. Все кто более-менее чего-то реально могут или даже просто хотят большего уезжают. И что тогда остается?

Алкоголь уже здорово сказывался на градусе моего гражданского самосознания.

Тут бармен принес нам еще две огромные кружки с темным пивом и корзинку с аппетитными гренками.

– А чего бы тебе хотелось вместо всего этого? – весело улыбаясь спросил Серега, – даже этот неидеальный мир не без добрых людей.

Заглушая его, откуда-то из центра города раздался очередной оглушительный залп салюта.

VII

Город снова переменился. Теперь он уже напоминал сверху не устричный бар, а скорее арену цирка. По улицам, словно кольцом огибающим центральную площадь, шли люди нескончаемой толпой. И сверху совершенно было не видно, кто это такие, зачем они собрались там и что они хотят этим сказать. То ли репетиция дня победы и в правду проходила в городе, то ли крестный ход, то ли акция очередного протеста, то ли вообще карнавал. При этом в самом центре и на отдалении не осталось почти совсем никого, а с окраин медленно ехали серые КамАЗы, набитые одинаково одетыми серыми людьми в касках, и постепенно располагались еще одним кольцом вокруг тех, кто шел по улицам. Точно как в цирке.

Впрочем, нечто подобное повторялось в этом городе время от времени по тому или иному поводу. Просто в этот раз людей, присоединившихся к этой неизвестной акции, стало как будто в несколько раз больше. Да еще в преломляющемся от жары воздухе весь этот город и все эти люди, идущие толпами внизу, словом все это действо, настолько неприятно шевелилось и перемещалось, что принимало и вовсе кошмарные фантастические формы. Будто это какое-то невиданное чудовище вползло в город, и обвивает его теперь своими ужасными кольцами, словно гигантский удав. И не было никаких сомнений, что он проглотит все, что здесь есть, и эти дома, когда-то изысканной архитектуры, и эти мосты с набережными, и общественный транспорт, и всех этих людей. И тогда уже наверняка настанет конец этому городу, что называется, без вариантов.

И чем дальше, тем интереснее было смотреть на развитие событий там внизу. Все эти толпы сливались во все более явное кольцо, так же как и серые грузовики снаружи. И все это двигалось словно бы бесцельно, но так обреченно, не останавливаясь ни на секунду, что даже глядя на все это сверху становилось немного не по себе.

Но тут внезапно поднявшийся ветерок стал нагонять откуда-то с севера чрезвычайно фактурные, словно бы налитые свинцом, серые тучи. И различать что либо внизу удавалось лишь в жалкие прорехи между ними. А потом и вовсе не осталось ни единой щелочки. Тучи из серых превратились в иссиня-черные, и немедленно запахло электричеством.

И вот он первый, такой беззвучный и словно робкий разряд молнии и тут же здорово встряхнуло и небо и землю. И хлынул ливень, все охлаждающий и примиряющий. Потекли все очищающие потоки воды.

Наверное, все-таки в этот раз обойдется, и сегодня уж точно больше ничего не произойдет. Где уж под таким дождем собраться неведомым силам, когда эти призрачные нити рассекают любые энергетические поля, разбивая их на тысячи маленьких, но уже таких безобидных зарядов. Видимо не пришел еще срок, и точку ставить рано. И у тех самых устриц словно появился еще один призрачный шанс наперекор всему остаться в живых.

В любом случае, сверху совершенно невозможно стало наблюдать этот спектакль. А вот снизу, с тех самых улиц было видно, как единая толпа, развалившись на отдельные группки, разбегается кто куда по переулкам и подъездам, налево и направо. Ибо дождь действительно вышел грандиозный и потоки по улицам образовались страшные.

Даже КамАЗы стояли притихшие и безмолвные. И никто оттуда так и не высунулся ни разу. Так и стояли они потом до самой поздней ночи, до тех самых пор, пока на улицах вообще никого не осталось, и лишь дождь еще вяло стучал по крышам уже совершенно обессиленный и безобидный.

Так неминуемое, казалось, мероприятие от простого дождя совершенно пришло в упадок и развалилось, не достигнув своего апогея. Хотя может и не затевалось ничего такого? Теперь уже и не поймешь.

Зато первая майская гроза удалась на славу. Такой грозы весной давно уже не бывало. С таким еще ураганом. Во многих парках и во дворах лежали подгнившие тополя, щиты рекламные на набережной подкосило, дорожные знаки и несколько светофоров лежали на тротуарах, на бульварах все было усыпано ветками и листвой, по некоторым переулкам до сих пор стояла вода, ибо ливневая канализация не справлялась. Зато как непривычно чисто и свежо стало вокруг. Смыло почти весь зимний песок, все эти солевые разводы и прочую грязь еще с прошлого года. Исчезла пыль в воздухе, да и привычный городской смрад развеялся. Так легко и приятно стало просто дышать. Не иначе снизошла благодать.

Стало быть, на этот раз вмешалось само небо. Ибо если уж объяснять что-то непонятное, то опираясь на что-то еще менее понятное, но с виду более глобальное и незыблемое. Не все же оставлять на откуп устрицам. Те такого могут наделать, надумать и наговорить, только дай им волю. Ибо слабые и беспомощные и не ведают, что творят.

VIII

На следующий день проснулся я поздно, полностью осознавая, что сегодня пятница, как бы рабочий день, а мне решительно никуда уже не нужно спешить. Я даже поэтому будильник не стал отключать. И проснувшись рано утром под его омерзительный дребезг, с радостью и наслаждением его отключил и уже по-настоящему счастливый лег спать дальше. Именно в этих мелочах и заключается та самая эмоциональная сторона жизни.

После каждодневного пробуждения в своеобычной суете запускается цикл привычно выполняемых действий или не выполняемых. Изо дня в день, с самого утра мы делаем множество повторяющихся движений, их даже не замечая. Так что сегодня я решил сделать все с точностью наоборот. То есть делать то, чего я не делал обычно.

В результате, помимо всего прочего я даже побрился и сделал уборку в своем жилище. Вещей у меня было не много, так что уборка особых хлопот не доставила. Я просто выбросил почти все, что валялись у меня под ногами и как следует пропылесосил все, до чего смог дотянуться.

Кот исчез сразу как только увидел, что назревает серьезная уборка. Появления пылесоса он дожидаться не стал и моментально попросился на улицу.

Все эти действия я выполнял под телевизор, работающий на всю катушку. Утром я всегда включал канал Animal planet и, в силу того, что альтернатив ему не было, сегодня включил тоже его.

Потом я перемыл всю посуду, водрузил ноутбук на девственно чистый теперь стол, и сварил крепкий кофе. Теперь я как будто был готов двигаться дальше.

Это тоже своего рода способ борьбы с меланхолией, правильно организовать рабочее пространство, навести порядок и тем самым хотя бы временно отгородиться от того хаоса реальной действительности за окном.

Вообще у каждого свой рецепт борьбы со скукой. И зачастую именно она провоцирует всю эту непреходящую деятельность вокруг нас. Весь этот прогресс был затеян всего-навсего в протест бесцельному существованию большинства. В протест ко всему просто живому и естественному, но не адаптированному. По отношению к истории развития и системе отсчета, ко всем этим древним законам и правилам, сдерживающих обывателя в каких-то там рамках. А рамки сделались необходимостью, дабы спасти человека от человека. Таким образом, круг снова замкнулся, и выхода для энергии снова почти никакого не оставалось.

Все это напоминало собой не вполне управляемый ядерный синтез.

Был и у меня свой рецепт. Этот рецепт был заимствован у страуса, и им пользовались все, кому не лень. Очень удобно было просто прятаться. Например, окунувшись с головой в какую-нибудь работу, непременно архиважную, поехать на край света воевать наемником, пешком через Антарктиду или просто надраться как свинья. Или можно было строгими медитациями заставить себя перестать что-либо видеть и слышать вокруг, или же просто сойти с ума.

Лично я всегда прятался в самом себе. И со всех сторон это очень удобный метод. Именно поэтому до меня было так непросто иногда достучаться. Именно поэтому я был патологически одинок. Зато этот свой внутренний мир я приспособил под себя как мог, раздвинув и расширив его по максимуму. И почти все ценное, что у меня еще оставалось, потихоньку перетащил с собой туда.

Но пора было остановиться и поработать. Утром часто мою голову раздирали подобные противоречия, глобальные вопросы, монологи и тому подобное. Бред взбудораженной совести, как говорил Изя Кацман.

Но как только я уселся работать, расположив подле себя маленькую чашечку изумительно ароматного и горячего кофе, я тут же понял, что поработать не получится. Ибо в голову упрямо полезли мысли не о работе, а о моей странной семье, развалившейся уже давно и теперь существовавшей по отдельности в разных частях этой и уже не только этой страны.

Я сам жил в квартире своего гостеприимного, но отчасти не совсем нормального дяди, который уже неделю как не ночевал дома и сейчас бог знает где шлялся.

Я так до сих пор толком и не понял, чем он занимался всю свою жизнь. А теперь, после того как он вышел на пенсию, и подавно. Концы были утеряны. Последний раз, когда я его видел, он утверждал, что очень занят и что у него появилась новая работа, но, по-моему, он выдавал желаемое за действительное, и никакой работы по факту у него не было. Если он чем-то и занимался, то скорее потреблением спиртного с подобными ему падшими интеллигентами и просто с маргиналами с улицы. Хотя сам он с виду оставался человеком неизменно приличным, всегда одевался весьма цивильно и даже со вкусом.

Все эти нюансы в различиях между его формой и содержанием одно время здорово меня интриговали, но внешняя сущность моего дяди изо дня в день представала как на ладони, ибо видел я его в состоянии разном и уже давно не слишком отделял его самого от его амплуа.

Пофантазировав на тему, где он может теперь быть и что с ним там могло случиться, я незаметно для себя переключился на всю остальную семью, перебирая одного своего родственника за другим и непроизвольно производя аналогии с самим собой.

Аналогии эти меня расстраивали. С наследственностью у меня все было однозначно не слава богу. Но тут уж выбирать не приходилось.

Одно было понятно, день не задался. От всего этого у меня начала развиваться та самая неприятная меланхолия, и дабы уже хоть как-то отвлечься я стал размышлять о буддизме. Эти мысли меня почему-то неизменно успокаивали и вселяли смутную надежду на что-то еще. Типа, кем бы мне, если бы довелось, конечно, хотелось бы быть еще?

На счет своей предыдущей жизни я был абсолютно уверен. Я часто видел что-то такое в своих снах. Я был то ли рыбаком, то ли смотрителем маяка и жил где-то на дальнем востоке на самом берегу Тихого океана. В общем, на самом краю света. Мне не раз снился этот каменистый безжизненный берег. Этот неумолкающий прибой, обдающий меня своими ледяными брызгами. Низкое мрачное небо, галдящие чайки и угрюмые рифы. А еще хижина, сколоченная из плавника и кое-как накрытая ржавыми железными листами, неизвестного происхождения.

И везде висела и болталась на ветру вяленая рыба. И большая и маленькая, но в огромных количествах. Она занимала большую часть всего моего жилища, будучи набита в разнообразные холщовые мешки и деревянные бочки расставленные и тут и там. Даже печурку свою я топил там исключительно сушеным палтусом, ибо с дровами было невыносимо туго, а высушенный палтус неплохо горел в той моей жизни.

И даже этот запах горелого палтуса еще долго будто бы преследовал меня после подобного сна. Я был абсолютно уверен, что в своей прошлой жизни я жил именно так.

А что по поводу того, кем бы я хотел стать, то тут фантазия меня неминуемо подводила. Из раза в раз я не находил для себя абсолютно удовлетворительных вариантов, а менять шило на мыло было не интересно. Все мои мысли сводились все к тому же унылому побережью океана и к палтусу. Виделась мне в этом какая-то вселенская гармония. Я даже взялся написать об этом роман, полагая, что смогу освободиться от наваждения. Но продолжение для этой истории я придумать не мог, смутно подозревая, что никакого продолжения здесь нет и быть не может.

Чашка кофе стояла опустошенная, а ноутбук, включенный полчаса назад, уже давно заснул, будто убаюканный моими размышлениями, и смотрел теперь на меня своим скучным черным экраном.

Все это зрелище, весь этот натюрморт, наблюдаемый мною, на работу меня никак не вдохновлял. Я был беспомощен и жалок перед лицом постигшей меня в одночасье звенящей паузы, из которой я не знал, как и выбраться. Оставалось смириться с ней и отложить работу еще на какое-то время.

И только я надумал выйти на балкон покурить, как в дверь позвонили. Это было так неожиданно, что я непроизвольно вздрогнул. Я никого не ждал и вообще к нам настолько редко кто-нибудь заявлялся, что дверной звонок всегда звучал пугающе и тревожно.

За дверью обнаружился помятый участковый в сопровождении какого-то строго одетого мужчины в очках и двух людей в форме и при оружии.

– Здравствуйте, – сухо поздоровался участковый, – небольшая проверка. Вы один тут проживаете? Вы хозяин квартиры? Кроме вас еще кто-нибудь есть?

– Ничего себе небольшая проверка, – подумал я, разглядывая вооруженных автоматами людей на лестнице, – натуральная облава! Никак не меньше.

– Да, я здесь прописан и живу, но хозяина теперь дома нет. Хозяин мой дядя, – сразу потерявшись перед таким обществом, нескладно промямлил я.

Одновременно краем глаза я увидел метнувшегося между ног кота, который с лестницы влетел в квартиру за моей спиной и судя по звуку ринулся на спасительную кухню.

– А где же он теперь? – вкрадчиво спросил строго одетый и неприятно улыбнулся.

– Хороший вопрос, – подумал я.

– Скорее всего, на работе. Где же еще? – соврал я, мучительно стараясь не покраснеть.

Где-то внизу хлопнула дверь и двое в военной форме немедленно напряглись, один из них даже принялся глядеть в лестничный проем. Участковый тоже посмотрел в сторону лестницы, а потом на часы.

– А как они теперь спросят о месте его работы, – вяло подумалось мне, – и что я им скажу?

– А что собственно случилось? – наугад спросил я натянуто спокойным голосом.

– Пока еще ничего не случилось. В вашем районе проходит специальная операция. Просьба никого посторонних к себе не впускать и до пяти часов из квартиры не выходить, – процедил строго одетый человек в очках, переставая улыбаться. – Еще вопросы есть?

Вопросов появилась масса.

– Нет. Больше вопросов нет, – облегченно выпалил я, и, как только это стало возможным, быстренько захлопнул перед ними дверь.

Теперь уже очевидно стало не до писанины, и я с облегчением ноутбук закрыл. После чего еще раз подошел к дверям и опасливо посмотрел в глазок.

На лестнице было тихо. Может мне все это привиделось? Я уже не был уверен, что только что разговаривал с теми людьми в форме.

Отчаявшись что-либо вразумительное по этому поводу придумать, я таки отправился курить на балкон.

Город, простиравшийся внизу, был абсолютно тем же, что и день ото дня. Те же дома, те же улицы. То же небо над головой. Самолет летит белой точкой, оставляя за собой росчерк на пол неба. Солнце светит. Машины, припаркованные вдоль тротуара, уткнулись друг в друга. Вот только что-то людей не видать ни хрена. Хотя теперь, наверное, самая середина дня, пятница, погода отличная. Кто не на работе, тот уже за тридевять земель где-нибудь на даче. А тут еще эта операция. Может они по всей округе всех обошли и запретили высовываться. И оцепление еще соорудили вокруг, как они это любят.

Может по телику что-нибудь скажут?

Я выкинул окурок в пепельницу и вернулся в комнату. Кот пригибаясь перебежал из кухни в комнату и залез под диван. Выключенный телевизор сонно очнулся от своего коматозного состояния и немедленно замелькал осточертевшей рекламой. И так на нескольких каналах подряд. Стоило только включить его хотя бы раз в неделю, мне непременно везло с рекламой по всем каналам.

Наконец я добрался до каких-то круглосуточных новостей без конца и начала и прибавил звук. Комнату сразу заполнил сухой официальный мужской голос, размышляющий на тему повышения курсов валют и падения каких-то там индексов на бирже. В общем, нес сплошную ахинею, изрядно приправленную бесконечными цифрами и иностранными словами. Судя по его профессиональной интонации, он и сам не понимал, что он там говорил.

Пару раз зевнув от скуки, я продолжил щелкать каналами в поисках еще каких-нибудь более адекватных новостей. Но все попадалась либо реклама, либо музыкальные клипы, совершенно одинаково невнятные, либо обрывки истеричных отечественных сериалов со смазливыми и напряженными лицами актеров, тоже как будто одних и тех же.

Я уже было отчаялся найти то, что мне нужно, но в самом конце выскочили-таки новости. Канал был мне неизвестен. Но судя по камерному, я бы даже сказал интимному, оформлению студии, тот был явно местный региональный. То, что нужно. Даже если мелочь какая-нибудь все равно должны хоть что-то сказать. У таких каналов вечно проблемы с материалом. Ничего интересного не происходит, вот они и цепляются за любую возможность. Иногда уже даже сами выдумывают событие, предвкушая его возможное появление, провоцируя его. А уж на полицейскую операцию, да еще и специальную, всегда был, есть и будет большой спрос. Ибо дело пахнет скандальными подробностями и возможным продолжением.

Новости только начались и я, плюхнувшись на диван напротив телика, стал внимательно смотреть и слушать. Однако там говорили и показывали что угодно, но только не то, что я хотел бы узнать. Внешняя политическая ситуация в мире, как всегда напряженная и безнадежная. Потом замелькали опухшие лица местных парламентариев, как всегда что-то обещающие с бегающими вороватыми глазками и потому жалкие и уже заранее оправдывающиеся. Я даже отвернулся, до того эти народные избранники были мне неприятны и неинтересны.

Потом показали интересный сюжет про то, как профессор факультета психологии сошел с ума и будто заминировал собственный институт. Мина, правда, оказалась ненастоящей, но шуму он наделал много. А когда его приехали арестовывать кидался на стражей порядка как дикий зверь, чуть ни с пеной у рта. При этом он был еще и абсолютно голый, взъерошенный и страшный. Телевизионщики тщательно засняли его со всех ракурсов, смакуя его неординарное положение, стыдливо прикрыв срамные места профессора размытыми квадратиками. Тот все что-то кричал про конец света и самоубийство, но его уже никто не воспринимал всерьез, не смотря на все его научные степени и звания. Дорого ему видно далась научная карьера.

Потом показали очередные разгромные вылазки на местные рынки, спекулирующие всем, чем только можно спекулировать. Будто эти рынки существуют для чего-то другого. По-моему, это показывали каждый месяц. И уже можно было не гонять съемочную группу зазря, а просто крутить один и тот же ролик. Кто там будет всматриваться? Скукотища, одним словом.

Когда неожиданно новости закончились, и дело дошло до прогноза погоды, я уже чуть только не дремал. Миловидная девушка с ослепительной улыбкой пообещала нам всем адское пекло, распрощалась, и снова замелькала реклама.

Я тут же телевизор выключил и снова вышел на балкон. Отсюда я похоже больше узнаю, чем через все эти средства массовой информации вместе взятые. Как на грех в моем доме проводился ремонт сетей, и интернета уже несколько дней не было. Хотя у меня было смутное ощущение, что и там бы я никакой информации не нашел. Плохо у нас с информацией.

На улице разгулялся ветер. То и дело со стороны моря налетали мощные шквалы, так что иные деревья внизу жалобно гнулись и листовое железо где-то на крыше отчаянно громыхало. Только я подумал, что снова не видно ни души, как откуда-то из-за угла выбежало несколько человек, разного пола и возраста, и, что было духу, припустили по улице бежать. Через секунду оттуда же из-за угла выбежало несколько полицейских, и устремились им вдогонку. А когда и те и другие скрылись из вида, вновь воцарилась напряженная и странная пустота.

Мне как-то сразу стало ясно, что еще секунду назад я был свидетелем чего-то весьма необычного и возможно очень важного, но чего именно мне оставалось только гадать.

Докурив, я подождал еще немного, то и дело непроизвольно прислушиваясь, но больше уже решительно ничего не происходило. А как только я зашел обратно в комнату, налетевший откуда не возьмись шквал ветра с такой силой захлопнул за мной балконную дверь, что только чудом не вылетели стекла.

От этого неожиданного грохота я инстинктивно присел и сразу посмотрел на часы. Было ровно три часа дня.

Кот меж тем выбрался из под дивана и, как ни в чем не бывало, вскочил на подоконник и принялся там истово вылизываться. Это как-то сразу подействовало на меня успокаивающе.

– Попробовать что ли написать все же несколько строк?