Текст книги "Китайцы. Особенности национальной психологии"

Ли Мин считает, что самый крупный враг прогресса – это сам человек и часто сама культура. Причина кроется в том, что человек плохо знает себя, поэтому важным является «познание самого себя» [90, с. 8].

Никому не хочется соглашаться с тем, что человеческая натура зла или эгоистична, поэтому китайцы чаще обращаются к рассуждениям Мэн-цзы, чем Сюнь-цзы. То, что китайцам в суждениях свойственна безаппеляционность и они всегда убеждены в своей правоте, исходит именно от приверженности учения Конфуция и Мэн-цзы.

В человеческой натуре заложены три первоначальных зла: своеволие, лень и зависть. Не следует путать своеволие с так называемыми естественными желаниями, к которым относятся пища, сексуальное влечение и стремление к знаниям. С древнейших времен китайцы боялись Неба, вельмож и высказываний мудрецов и, тем не менее, доверяли их красивым речениям, несмотря на то что им, мудрецам, зло не было чуждым.

Познание собственной натуры, считает Ли Мин, и есть начало культуры. Китайские философы древности стремление к добру поставили в основу своего учения. В этом их ошибка. В идейном наследии Китая заложена великая мудрость, но существуют и великие заблуждения. Для достижения любви нужны вера и знания, а их не могло быть в том закрытом обществе, которое существовало в Китае.

Второй раздел, где рассуждения автора нередко перекликаются с утверждениями Бо Яна, посвящен конкретным чертам китайского характера.

1. «Почему китайцы подобны “песку, рассыпанному по подносу”». Автор утверждает, что у китайцев есть единая иероглифическая письменность, но нет единой религии и даже единых национальных черт. Заблуждение, связанное с утверждением, что человеческая натура в своей основе добропорядочна, создало труднопреодолимую преграду в виде внутреннего противоречия между логикой и историей китайской культуры на протяжении веков. Выдвигаемые мудрецами понятия «добра» (преодоление себя, уступчивость, почитание родителей и старшего брата, верность и великодушие) стали самым мощным оружием обмана в руках злодеев, узурпировавших власть в Китае на протяжении всей его истории. Отсюда и традиционная болезнь китайцев – «ложная добродетель». Вся добродетель на протяжении более 2000 лет в Китае сводилась к сяо «почитанию родителей» и только. Ли Мин приводит несколько китайских пословиц, которые подтверждают его тезис: «Когда рисуешь тигра, то рисуешь кожу, но трудно нарисовать кости. Когда познаешь человека, то познаешь лицо, но не познаешь душу», «Не верь прямоте, а остерегайся того, что гуманность не есть гуманность», «В горах есть прямые деревья, а в мире нет прямых людей».

Уже говорилось, что с древнейших времен китайцам не хватало устойчивых убеждений и душевного постоянства. Если китайцы говорят неправду, они не испытывают при этом угрызений совести, потому что у них нет духа «истины», нет стремления к познанию. Сделав ошибку, китаец не стремится одуматься и разобраться, он ограничится самоутешением. Единственное, что будет его мучить и стыдить, это сам факт нанесения ущерба авторитету семьи, под которой в данный момент будет подразумеваться лишь ограниченное число лиц – родители, жена, дети, братья.

2. «Почему китайцы с трудом сотрудничают друг с другом». У китайцев принято говорить о «лице» и произносить красивые слова, а когда речь зайдет о выгоде, все будет забыто. Нарушить договоренность так же легко, как выпить стакан воды. Единственные, кому они доверяют, это их родственники. Потому они и торгуют семьями.

С одной стороны, все китайцы стремятся к уравниловке, с другой – все подчинены авторитету. Сотрудничать могут только чиновник и простолюдин, иначе говоря, хозяин и слуга. Герои романа «Речные заводи» борются против зарвавшихся чиновников, но не против императора. «Политика нападения на соседние страны и союза с далеко лежащими странами» – традиционная психология китайцев. Это проявилось и в эпоху Цин, и во время войны с Японией.

3. «Почему китайцы не могут поднять на должный уровень современные естественные науки». 1) Традиционные китайские концепции построены на аналогиях, на относительности. Мышление с использованием аналогий относится к опытному, прагматичному типу мышления и потому не требует абстрагирования. У китайцев нет научного образа мышления логического типа. Различные понятия часто не имеют логической связи. В «Даодэцзине» все построено на сопоставлении и параллелизме. 2) Мыш ление китайца предполагает восприятие целого (а не анализа понятия). 3) В образе мышления заложена не эволюция, а цикличность. Это потому, что мудрецы древности были сосредоточены на самом человеке.

4. «Почему в Китае затянулся период “Средневековья”». Причина кроется в существовании абсолютной власти и общества деспотии и самодержавия, да еще процветании конфуцианства. Отсюда консерватизм и отсутствие истинной веры и истинных знаний.

5. «Почему китайцам недостает духа истинной веры». Китайцы борются только за власть, которая у них под носом, а также за деньги. У них отсутствует духовное начало. Как говорится, «в свободное время не жгут благовония, а когда прижмет, обнимают ноги Будды». Духовность требует веры во Всевышнего, постоянства и умения абстрагироваться. Духовность построена на вечности жизни. Конфуций сознательно избегал абстрагирования и даже фантазийного мышления, а использовал только конкретный образ мышления, опираясь на человеческий опыт. Все свои мечты и желания народ возлагал на своих вождей. Позиция китайских мудрецов справедливо лежит между прорицателями-иудеями и индуизмом.

6. «Почему китайцам недостает стремления к истине». Это связано с понятием веры. Неудовлетворенность знаниями и жажда знания толкает человечество к познанию. Были ли в Китае люди, которые познавали ради познания, т. е. занимались «буржуазной» наукой? У Конфуция сюэ эр чжи чжи «изучай и познаешь» на самом деле подразумевает фу гу, т. е. «возрождение и познание древности». В большей степени это касалось только морали и самосовершенствования. Конфуцианское нэй шэн вай ван «внутренняя совершенная мудрость и внешняя царственность» реально идет от сю цзи, чжи жэнь «исправляй себя и будешь управлять людьми». Теории Конфуция превратились для ученых в понятие «лица», а под этим подразумевается желание стать чиновником и разбогатеть. Можно сделать вывод о том, что традиционные знания китайцев очень слабы в системном плане. Знания, основанные на опыте и конкретном деле (процесс эксплуатации), лучше, сильнее всего в интуиции.

7. «Почему китайцы с древнейших времен не обращаются к доводам, а обращаются к церемониям и чувствам». Потому что у них в поступках мало резона, доводов и логики. Более всего они любят цитировать древних мудрецов. Доводы имеют лишь люди, обличенные властью, и важные персоны-авторитеты. Поскольку добро находится в душе человека, а зло возникает от внешнего желания удовлетворить свои страсти, то становится естественной необходимость в «преодолении себя».

8. «Почему в китайском обществе длительное время недоставало необходимого прогресса». Какая самая слабая струна в китайской цитре традиционной культуры? Самый короткий ответ: логика. Вот почему в китайской цивилизации постоянно возникали количественные изменения, но не качественные, революционные. Это особенно заметно, если взять последние 500 лет. Понятие логики имеет узкий и широкий смысл. В узком смысле это формальная логика, математическая логика, диалектическая и т. п. Логика в узком смысле слова в Древнем Китае была аналогична понятию мин сюэ «наука об имени». Логика в широком смысле слова в Древней Греции именовалась «логос», в Китае – дао. Под этим подразумевались закономерности возникновения, существования и развития всего сущего в космосе, жизни, человеческого менталитета, в особенности человеческого мышления, языка. По сравнению с Западом в Китае действительно недостает логичности или, как говорят, философии. И хотя в Китае не было философии и теологии, но там была жэнь сюэ «наука о человеке», причем раньше, чем где-либо.

Логика – это инструмент научного мышления, его способ и теория, главный импульс эволюции. Логика позволяет делать открытия, изобретения, создает творческую мысль. В Китае на это тоже обращали внимание, но после династий Цинь и Хань все постепенно сошло на нет. В доцинскую эпоху это были Чжэн Си, И Вэньцзы, Чэн Гуншэн, Хуан Пи, Мао Гун, Хуэй Ши, Гунсунь Лун. Лишь у Хуэй Ши в какой-то мере есть немного логики.

Лишь моисты обращались к настоящей логике. Все постепенно исчезло, так как на это перестали обращать внимание еще во времена Конфуция и позднее. С тех пор как в Китае появилась письменность, всегда не хватало традиции поиска духовной свободы. Во многом это оттого, что в Китае не было веры в абстрактного духа (бога). Путь, по которому развивалась мысль китайцев, представлял собой сочетание фатализма, цикличности чередования инь и ян, церемоний и авторитаризма. Даосы были релятивистами, и это уничтожило абсолютизацию логики. Просто к ней потеряли интерес. Все три учения в Китае стремились держать народ в темноте, что и привело к искоренению логики.

Классическое деление китайских источников на цзин, ши, цзы, цзи («каноны, историю, философию, сборники») – это классификация, которая сделана без учета элементарной логики. В особенности это касается истории.

9. «Почему китайские литераторы (интеллигенция) столь “ничтожны”». Участвуя во всех политических движениях, они могут донести, оболгать, добить и т. п. Они в равной степени представляют и национальную гордость, и мораль, но не об этом речь. Истинными вдохновителями литераторов являются не Конфуций, Мэнцзы Лао-цзы, Чжуан-цзы, а Шан Ян, Хань Фэй-цзы и Ли Сы – эти трое оклеветанных.

10. «Западная культура строится на чувстве вины, а китайская – на чувстве стыда». Так думают многие, но на самом деле у китайцев это лишь конфуцианская оболочка, а в реальности – все тот же чистой воды легизм, сдобренный бесстыдством и абсолютизмом. Все конфуцианство построено на ложной маске. Все ее носят и прекрасно понимают, что таковы общие правила игры. Добро, о котором говорят мудрецы, не конкретно, потому что оно ложно. Нужно воспитать в себе самоуважение, если хотите избавиться от вышеназванной привычки.

Герои средневековых романов «Речные заводи» и «Троецарствие» расправляются со злодеями-чиновниками и прочими, защищая слабых. Вот почему они нравятся читателю. Ведь больше ждать защиты неоткуда.

Последний раздел повторяет название книги. Ли Мин говорит об этом так, будто у него кость застряла в горле. Он считает: нет народов, которые с рождения были бы умными или глупыми. Но если люди сами желают и твердо придерживаются политики «не меняться», то «глупость» становится их судьбой.

Что осталось для изучения в 5000-летней истории, кроме языка, народной медицины, музыкальной драмы, картин и книг? Все остальное, как и наука, при шло с Запада. Например, знаменитые пещеры Дуньхуан находятся в Китае, а наука дуньхуановедение развивается в Японии. Наука – это высокая степень абстрактной теории, которая может объяснять явления. Для этого нужны знания основных закономерностей логического мышления. С древнейших времен у китайцев мышление и практика разошлись. Конфуций говорил о «трех страхах»: страхе перед судьбой, вельможей и словами мудрецов. У Лао-цзы есть «три драгоценности»: милосердие, скромность и страх перед Небом. К «пяти глупостям», которые предлагал ликвидировать Хань Фэй-цзы, относились ученые, болтуны, страдающие манией величия, торговцы и рабочие. Только в учении Мо-цзы говорилось о том, что надо исследовать суть, выяснить причину и использовать сань бяо фа, т. е «формальную логику», которая могла бы развиться в сторону абстракции. Но по этому пути в Китае не пошли.

В завершение необходимо сказать несколько слов об уже упоминавшемся сборнике статей под названием «Критика болезненного состояния китайского характера», вышедшем под общей редакцией и при участии Хэ Цзунсы [131]. О содержании сборника говорят названия статей: «Мы должны стать людьми с большой буквы», «Слабые стороны китайского характера», «Китай, который мы еще помним», «Кто препятствовал модернизации Китая», «Кто помешал нашей свободе». Это статьи и таких корифеев китайской литературы, как Лу Синь и Шэнь Цунвэнь, и отдельных журналистов, пишущих на актуальные темы, связанные с важными проблемами психологии китайцев. Выход сборника еще раз подчеркивает огромное внимание в наши дни различных слоев общества к духовному возрождению китайской нации.

В последние годы в Китае снова появилось немало изданий, в которых отмечены национальные особенности представителей различных китайских провинций. Таковы, например, сборник статей под общим названием «Восточные, западные, южные, северные китайцы», составленный Чжао Умянем, Юй Цююем и Чэн Лимэем, в котором без малого 50 статей на эту тему [150], или книга Гао Чжимина под интригующим заголовком «Эти страшные чжэцзянцы» [75], где рассказывается о том, как здорово умеют зарабатывать деньги представители провинции Чжэцзян.

В настоящей главе достаточно подробно были описаны отличительные черты китайского национального характера. Китайским и зарубежным исследователям удалось всесторонне подойти к решению этой непростой задачи. В последующих главах мы постараемся установить и объяснить те факторы, которые оказывают непосредственное влияние на формирование статических и динамических компонентов психологии китайцев.

Глава 4
«Идеальный герой». Внутренняя совершенная мудрость и внешняя царственность (нэй шэн вай ван)

Идеальный тип – это построенное особым образом понятие предмета или явления. Понятие «идеального героя» также построено своеобразным способом, согласно тому образцу, который существовал в головах мыслителей Древнего Китая. Важной задачей в определении фундаментальных основ психологии китайцев является рассмотрение понятия «идеального героя». Многие черты китайского национального характера и этнического сознания связаны именно с этим понятием.

Устойчивое словосочетание нэй шэн вай ван («внутренняя совершенная мудрость и внешняя царственность») впервые встречается в даосском памятнике «Чжуан-цзы» (IV–III вв. до н. э.), в главе под названием «Тянься» (Поднебесная) [19, с. 243]. Данное словосочетание более точно можно перевести следующим образом: «Постигнув [учение], станешь совершенномудрым, а применив [его] на практике, станешь совершенным правителем» [84, с. 325] – и толковать как внутреннюю совершенную мудрость и внешнюю царственность, обозначающие гармонию внутреннего и внешнего идеалов.

В последующие времена данное понятие использовалось в основном конфуцианскими мыслителями. Хорошо известно, что именно конфуцианское учение во многом определило параметры формирования мышления и национального характера китайцев. В «Большом словаре Конфуция» про данное словосочетание сказано: «Нэй шэн вай ван. Идеальный характер, в понимании древних конфуцианцев, подразумевает крайне высокую степень духовности, накопленную внутри человека. И это является добродетелью совершенномудрого человека. Если она проявляется во внешних [поступках], то это – правление вана» [84, с. 487].

Данное понятие не раз переосмыслялось китайскими философами ХХ в., которые решали проблемы места и роли традиционных китайских идеалов в культуре настоящего и будущего [19, с. 243].

Категория шэн «совершенная мудрость», или «совершенномудрый», есть традиционное для китайской культуры обозначение высшей степени интеллектуально-нравственного и духовного совершенства, реализуемого главным образом в способности к идеальному правлению. Как известно, в современном китайском языке шэн означает «святой», а шэн сян – «святой лик» или «икона». Сюнь-цзы (IV–III вв. до н. э.), по-видимому, впервые определил «совершенномудрого человека» (шэн жэнь) как лицо, воплотившее в себе все результаты своих устремлений к самосовершенствованию.

Согласно конфуцианской традиции (и не только), совершенномудрыми принято считать полумифических и исторических правителей древности. Это Яо (традиционная версия – 2356–2255 гг. до н. э.), Шунь (2255–2205 гг. до н. э.), Юй (считается основателем династии Ся; 2202–2197 гг. до н. э.), Тан (Чэн Тан, основатель династии Шан; 1766–1753 гг. до н. э.), Вэнь-ван, У-ван, Чжоу-гун (основатели династии Чжоу; XII–XI вв. до н. э.).

Как известно, в эпоху Шан-Инь, в начальный период существования династии Чжоу, важнейшим элементом древнекитайского мировоззрения был культ предков. В этот культ входило также почитание мифических героев древности – мудрых правителей Яо и Шуня, укротителя рек Юя и др. Мифы изображали их великими благодетелями человечества. Считалось, что духи умерших влияют на жизнь и судьбу потомков.

Философы V–III вв. до н. э. часто обращались к мифам, чтобы обосновать свои концепции истинного правления и свои нормы правильного поведения человека. В частности, мифические герои, государи Яо, Шунь, Юй были превращены в идеальных героев древности, которым надо было подражать.

Если в раннеконфуцианской традиции понятие шэн относилось исключительно к идеалу правителя, то в неоконфуцианстве оно было сближено с понятием цзюньцзы (благородный, совершенный муж, которого Конфуций ставил ниже совершенномудрого), что подразумевало возможность достижения высот этого идеала «средним» человеком в результате самосовершенствования.

Возникает вопрос, насколько правомерно судить о национальном характере китайцев, опираясь на факты из жизни полумифических личностей, и насколько они репрезентативны. Согласно Л. Бруму, репрезентативная личность есть либо, во-первых, статистическое среднее, выведенное по большинству (в этом случае используется метод анкетирования), либо, во-вторых, общие характерные черты представителей этнической группы, их основная ориентация и мировоззрение, которые не подвержены влиянию извне. Наконец, в-третьих, это особые представители духовной культуры, т. е. крайнее меньшинство [74, с. 1–2].

Мы избрали третий путь исследования. Правда, положительный момент состоит лишь в том, что здесь речь идет о легендарных полумифических личностях, которые, согласно китайской традиции, отнесены к идеальным героям. Использовать для изучения национального характера этнофора в качестве объекта исследования неординарные личности – путь достаточно рискованный, если не порочный. Об этом можно судить по книге Ван Юйбо и др. «Доблестные русские» [73], в которой авторы выводят психологию русских, основываясь на личностных свойствах таких «идеальных» русских героев, как Иван Грозный, Петр Первый, Екатерина Вторая, Сталин, Хрущев. С другой стороны, именно легендарных китайских императоров легче всего подвести под общий знаменатель с учетом существующей социальной системы, объявить «идеальными» и наделить теми качествами, которые нужны для обоснования собственных суждений и теорий.

При жизни древнекитайские мыслители имели мало возможностей для осуществления своих идеалов, однако самым неожиданным образом в процессе идеализации совершенномудрых их мысли и идеи пустили корни. Так древние правители стали символом китайской культуры.

Идеализация легендарных личностей характерна для всех идеалистов всех времен. Идеализации подверглись и древнекитайские императоры, правление которых было объявлено «золотым веком» китайской истории. Совершенно очевидно, что чем меньше имеется фактов и следов исторических деяний кого-либо, тем легче его идеализировать. Всех легендарных императоров в своем сочинении «Юань дао» («Истоки дао») объединил Хань Юй, который стремился возродить авторитет конфуцианской мысли и восстановить общественные порядки «золотого века». Что касается танских и сунских конфуцианцев, то идеализация легендарных императоров была им нужна для борьбы с даосизмом и буддизмом. А в доциньскую эпоху такой идеализацией занимались Конфуций, Мэн-цзы и Мо-цзы. Конфуцианец Сюнь-цзы уже с сомнением относится к идеализации императоров древности, а Лао-цзы вообще их не упоминает. Чжуан-цзы хоть и упоминает временами Яо, однако нередко резко критикует его вместе с Шунем и Юем. Хань Фэй-цзы продолжил традиции легистов, укрепив одновременно свои сомнения по поводу необходимости идеализации легендарных императоров, которую начал еще Сюнь-цзы. Он назвал Яо, Шуня, Тана и У-вана великими смутьянами, в результате чего сам стал считаться самым знаменитым ниспровергателем авторитетов.

О «популярности» исторических личностей и их суждений и поступков в древние времена можно судить по частоте их упоминания великими мыслителями доциньской эпохи. При этом такие упоминания укладывались в определенную систему, и легендарные идеальные герои рассматриваются в «единой связке». У Конфуция в «Лунь юй» хоть и встречаются (9 раз) имена Яо, Шуня, Юя, Цзи, Вэнь-вана, Чжоу-гуна, однако в этих разрозненных упоминаниях нет никакой системы. Таким образом, для передачи дао последующим поколениям (дао тун) им был заложен лишь фундамент. А вот Мэн-цзы упоминает их 33 раза, добавив Тана и У-вана. Трижды они выстроены у него в систему [74, с. 4]. Что касается Мо-цзы, который выступал против идеализации эпохи Чжоу, то и он 11 раз выстраивает легендарных императоров в определенном порядке, правда, без Чжоу-гуна, а по отдельности упоминает их 55 раз [74, с. 5]. Как и Мэн-цзы, Мо-цзы использует их для проповеди своих идей, идеализируя их, подчеркивая такие их качества, как «почитание мудрецов, соблюдение церемониала захоронений и всеобъемлющую любовь». Он еще более умело, чем Мэн-цзы, использовал понятие «идеальный герой» для пропаганды своих идей.

Уже в 1923 г. Цянь Сюаньтун выражал сомнения по поводу того, что Яо и Шунь являются историческими лицами, считая их всего лишь идеализированными героями. Он идет дальше, высказывая предположение, что и все остальные легендарные императоры, вплоть до Чжоу-гуна, также есть плод вымыслов [74, с. 6]. Ссылки на труды тринадцати классиков, по его мнению, стали делом обычным и в какой-то мере формальным.

Рассмотрим, какие качества традиционно приписывают легендарным китайским императорам и что позволило потомкам объявить их идеальными героями.

Яо:

Совершенномудрый. Правил Поднебесной гуманно и добродетельно. Был богат, но не кичился этим, в поступках проявлял рассудительность. В своем правлении в качестве вана следовал воле народа. Соблюдал этикет и, как полагалось в цивилизованном государстве, придавал большое значение музыке. Чтил скромность и простоту. Изобрел летоисчисление, установив длительность года в 366 дней с високосным месяцем. Заметим, кстати, что изобретения, приписываемые Яо, как правило, традиция относит к мифическому императору Хуан-ди.

Чтил мудрецов, умных и талантливых людей. Известен тем, что уступил правление Шуню, несмотря на то что имел десять сыновей и мог передать власть по наследству.

Следует подчеркнуть, что совершенная мудрость и внешняя царственность (управление страной) в конфуцианстве ставились на первое место, а объективизация этикета и музыки считалась важной составляющей конфуцианской культуры. В последующие времена, в особенности в период правления династии Северная Сун и после, считалось, что все достижения личности проистекают от ее скромности и чистоты помыслов.

Шунь:

Ему также приписывают такие качества, как совершенная мудрость и внешняя царственность. Он, как и Яо, соблюдал этикет и придавал значение музыке. Считается, что он изобрел деревянный челн и весла, лук и стрелы, научился использовать домашних животных – лошадей и коров. Он чтил мудрых, научил людей хлебопашеству, установил пять учений (взаимоотношения между отцом и сыном, цзюнь-цзы (благородным мужем) и подчиненным, мужем и женой, старшим и младшим братьями, между друзьями). В древности считалось, что иметь одежду и пищу и не исповедовать пять учений – все равно что быть животным. Шунь был почтительным сыном. Впервые об этом сказал Мэн-цзы, хотя само понятие сяо идет не от него. Тем не менее именно под влиянием Мэнцзы это понятие получило свое дальнейшее развитие. Не без влияния или, точнее, авторитета Мэн-цзы позднее были написаны «Эрши сы сяо» («24 истории о сыновней почтительности»), где в качестве примера значится Шунь.

Уже то, что положительные качества обоих легендарных императоров в чем-то совпадают, говорит о том, что здесь имеет место сознательная их идеализация.

Юй:

У Юя тоже отмечают совершенномудрость и внешнюю царственность, трудолюбие, усердие, скромность и экономность. В имеющейся литературе в основном подчеркиваются два первых качества Юя, прочие лишь дополняют положительный образ императора.

Тан:

И здесь на первое место ставятся совершенномудрость и внешняя царственность. Тан чтил мудрых, следовал Небу и прислушивался к мнению людей. Его идеализировал в основном Мэн-цзы, но Тан стоит несколько ниже, чем Яо и Шунь. Тану следовало продолжать заниматься самосовершенствованием, чтобы достичь уровня первых.

Известно, что ценностные ориентации как динамические компоненты этнопсихологии в разные эпохи менялись; так, со временем стали считать, что чем древнее создаваемый идеальный образ, тем лучше. Вот почему конфуцианцы пошли дальше и стали обращаться даже к мифическим императорам глубокой древности – Хуан-ди, Шэнь-нуну и Фу-си.

Вэнь-ван:

Этого императора, как и упомянутых выше, отличали в первую очередь совершенномудрие и внешняя царственность. Он то же чтил мудрецов и был почтительным сыном. Он считался отцом Чжоугуна, а Конфуций почитал род Чжоу. Вэнь-ван воплощал собой идеальное государственное правление.

У-ван:

У-ван сделал много для становления династии Чжоу, однако про Вэнь-вана написано гораздо больше добрых слов, что лишний раз говорит о необъективности самой оценки. Совершенно очевидно, что чем меньше имеется материала о ком-либо из легендарных личностей, тем легче его идеализировать. Вот почему столько сказано про Яо, Шуня и Юя. В дальнейшем Тан и У-ван стали типичными идеальными героями, несмотря на то что об обоих в те времена были и крайне нелестные отзывы. У-вану тоже следовало продолжать заниматься самосовершенсвованием, чтобы достичь уровня первых, хотя У-вану, как и всем, также приписываются совершенномудрие и внешняя царственность.

Чжоу-гун:

Этого императора также отличают вышеуказанные добродетели. Он тоже соблюдал этикет, пропагандировал музыку и особо почтительно относился к своим родителям.

Особый интерес представляют описания внешнего облика упомянутых выше совершенномудрых правителей древности. Так, «Яо был огромен, ростом восемь чи и семь цуней (два с половиной метра. – Н. С.), имел толстые щеки, узкий лоб, лик дракона, солнечный рог, восьмицветные брови, в глазах по три зрачка…» [43, с. 130]. Под стать ему и другие легендарные императоры. Например, Тана также отличает высокий рост (девять чи), вытянутая голова, толстые щеки, громкий голос. Детальное описание внешнего облика совершенномудрых императоров говорит о том, что их портреты моделировались во многом по образцу описаний более ранних персонажей [43, с. 182–184]. Получается, что и здесь мы находим некий трафарет при описании внешности идеальных героев, иначе говоря, «исполнение по образцу», определенную стандартизацию.

Сопоставим качества этих семерых идеализированных героев.

Во-первых, при том что все они обладают набором различных весьма достойных качеств, у всех имеется нечто общее по существу. Психологи, оценивающие человеческий характер, обычно учитывают в первую очередь физиологические особенности человека, его темперамент (цичжи) и «возможности-способности» (нэнли), «побуждения-мотивы» (дунцзи), интерес и ценностные ориентации (синцюй, цзячжи гуань), социальную позицию (шэхуэй тайду). Если суммировать все эти качества идеализированных героев, то все они могут быть отнесены к категории «возможности-способности» (нэнли), иначе говоря, успех или достижения в области морали, а вай ван, т. е. «внешняя царственность», относится к успеху социальному и политическому. Остальные пять образуют пять учений и представляют собой часть вай ван. Приверженность к самоограничению (цзы цзянь) и сыновняя почтительность относятся к нэй шэн, т. е. к «совершенномудрию». В целом качества всех легендарных личностей совпадают. Достаточно просто отметить, что кто-то из них обладает так называемыми «возможностями» и «способностями», и тогда любые деяния могут иметь успех. Сразу отметим, что на первое место при оценке легендарных личностей выходят поступки, умение и способность действовать. В китайских источниках не говорится, обладали ли они ораторским искусством, сочиняли ли философские трактаты, увлекались ли искусством, как правители Древней Греции и Рима, что не означает, что таковых качеств не могло быть в принципе. Просто уже тогда прагматичность и здравомыслие, конкретные деяния, а не разговоры о них занимали главенствующее место при оценке достижений того или иного героя.

Во-вторых, нэй шэн и вай ван присутствуют у всех обозначенных личностей, и потому они присутствуют в идеале древней культуры. Появился образец, который был способен реализовать эти идеалы. Это и есть шэн ван – носитель всех идеальных качеств.

Известный китайский философ и историк Фэн Юлань, считавший, кстати, что «ядром китайской философской традиции был поиск синтеза духовного совершенства и социальной активности («внутренней совершенной мудрости и внешней царственности», нэй шэн вай ван), дстижение высшей просветленности и следование середине» [19, с. 364]. Шэн ван должен сначала быть мудрецом и после длительного воспитания в себе моральных качеств стать в этой области совершенным человеком. Понятие шэн ван в Китае не только культурный идеал, оно оказало реальное влияние на ки тайское общество и политику [74, с. 16; 10, с. 211–213].

В трактате «Лунь юй» нет понятия шэн ван, однако учение о нэй шэн вай ван исходит именно из него и может быть отнесено к выражению кэ цзи фу ли вэй жэнь (преодоление себя и возвращение к благопристойности есть торжество гуманности). Попытка возродить старые моральные устои эпохи Чжоу потерпела поражение, так как Конфуций стремился изменить человека, а не систему. По нятие шэн ван встречается и у Мэн-цзы и, особенно, у Мо-цзы (106 раз). Во времена Сюнь-цзы это понятие из теории перешло в практику и опыт. Сюнь-цзы писал: «Поступать надо так, чтобы, несмотря на твой тяжелый труд, твой дух пребывал в мире. Поступать надо так, чтобы, несмотря на твою малую выгоду, была достигнута большая справедливость» [66, с. 329].

Тайваньский ученый-историк Вэй Чжэнтун, анализируя традиционный идеальный характер, показывает на примере классиков, как древние представляли себе идеальный характер и какое отношение это имело к национальному характеру китайцев. Влияние идеального характера на китайцев ощущалось вплоть до первых лет Китайской Республики [74, с. 1–36].