Текст книги "Столица беглых"

– В Иркутске таких похожих хоть в штабеля складывай. Но братаны действительно интересные. Не рядовые злецы, а прямо штаб-офицеры!

– Грузины? Из Кутаисской губернии?

– Точно так. Но каким образом вы догадались?

– Кое-что доходит и до Петербурга, – со значением сказал командированный.

– Кое-что? – с иронией переспросил Аулин. – Так, может, до Петербурга дойдет наконец, что пора прекратить высылать сюда всякую горскую рвань? Нагнали их сотни и сотни. И теперь этого дерьма у нас больше, чем в самом Кутаисе. Пошто нам такая честь? Мне пришлось на абреков особую картотеку заводить!

Лыков примирительно попросил:

– Бернард Яковлевич, сделайте, пожалуйста, обзор криминальной обстановки в Иркутске. Поподробнее.

– Охотно. Глядишь, вам станет понятнее, как мы тут живем.

Аулин набрал в грудь побольше воздуха и начал свой рассказ.

Глава 5
Доклад начальника сыскного отделения

– В Иркутске проживает сто тринадцать тысяч человек, это из сведений о прописке. Думаю, что по количеству умышленных убийств на тысячу душ населения мы занимаем одно из первых мест в империи. Может, даже первое. Меньше сорока в год не бывает уже давно, а в лихолетье недавней революции зашкаливало за семь десятков. При том, что покойников тут принято бросать в Ангару, и многие жертвы уносит аж до Енисея. Где, понятно, их никто не считает.

Лыков кивнул:

– Тяжелая статистика, согласен. В Самаре двенадцать умышленных в год, и это считается очень много для поволжских губерний.

– Двенадцать? – развеселился полицмейстер. – Одно в месяц… Нам бы такую благодать!

Аулин дал высказаться начальникам и продолжил:

– В полицейском отношении город разделен на пять частей. Первая находится в этом здании, ниже этажом, и она самая парадная. В том смысле, что преступность здесь под лупой, много живет богатых купцов, тут банки, главные храмы, и улицы чище, чем в других частях. Вторая сидит на Шалашниковской, откуда мы только что приехали. Она хоть и помещается рядом с губернаторским домом, но совсем другая. А именно более беспокойная. Это оттого, что Вторая часть отвечает за сенной и дровяной базары, вокруг которых честные люди не селятся. А еще в нее входят местности, прилегающие к речке Ушаковке. Где, как говорится, черт плутал и ногу сломал.

– Поподробнее, пожалуйста, – захотел уточнений командированный.

– Ушаковка – граница, отделяющая центр города от Знаменского предместья. Помните, я упоминал о ней? Еще имеется Ремесленная слобода, которая помещается между Ушаковкой и другой дрянной речкой, Пшеничной. Рядом ручей Сарафановка, там хуже всего.

– Притоны?

– И притоны, и постоялые дворы, где селят без прописки, и конокрады те места любят. Так-то в Знаменском живут мещане как мещане. Но, Алексей Николаевич, надо же помнить, что у нас в Иркутске за народ! Половина или бывшие ссыльнокаторжные, или их дети. Которые выросли в тюрьме и по привычкам те же арестанты. Любой соблазнится, когда выпадет случай. Беглого спрятать, грифованный билет обернуть, краденое купить по дешевке – не устоит ни один!

– Да так по всей России, – утешил иркутского сыщика питерский. – Нравственность куда-то вся подевалась после пятого года. А по правде сказать, ее и раньше не было… Но продолжайте, Бернард Яковлевич. Вы остановились на Второй части, портрет ее понятен. А что с Третьей?

– У! Там тоже будь здоров – не кашляй. А все из-за Хлебного базара. Самое криминальное место в городе, ежели не считать окраин. Тут любая квасная, пивная или портерная представляют собой притон. Особенно выдаются в этом восточные люди: те же кутаисцы и их подданные, армяне с греками…

– Греки у вас тоже замешаны? – оживился Лыков. Он мысленно искал, как лучше сунуть в дознание Азвестопуло, если вдруг окажется, что Сергея придется вызывать на подмогу. – Вы мне потом особо доложите об этом народе. Хорошо?

– Да запросто. Так вот, про Хлебный базар. Там их не один на самом деле, а целый большой квартал, где продают что угодно. От Ивановской площади до Базарной шагу ступить негде: мелочная торговля, а еще скупка краденого, толкучка, как в Москве на Хитровке. Вообще же вся сторона по правой руке, если идти по Большой улице от Ангары к Сенному рынку, кормится от темных торговых операций. Там полицию ненавидят столь же рьяно, как и за Ушаковкой. Трудная эта Третья часть…

– Ясно. А Четвертая лучше?

Аулин чуть не сплюнул с досады:

– Чем же она лучше? Иерусалимская гора, Сарайная падь и все остальное, вплоть до Пивоварихи.

– А Пятая часть что представляет?

Оба иркутянина дружно рассмеялись, и полицмейстер ответил за подчиненного:

– Хуже Пятой ничего нет, Алексей Николаевич. Она самая новая, выделена совсем недавно с целью усиления надзора за Глазковским предместьем. Где бандиты устроили себе столицу.

– Не воры, а именно бандиты? – уточнил коллежский советник.

– Там всякой твари по паре, – вмешался Аулин. – Но бандиты заправляют, это верно. Вокруг вокзала все под их рукой. Да и в целом по слободе тоже. Больше всех покойников мы там собираем. Тех, кого до Ангары не дотащили…

– Далее имеется местечко, называемое Порт-Артур, – продолжил лекцию Бойчевский. – Это между Глазковым и рекой Иркут, на том же левом берегу Ангары. Началось оно, как во многих городах, самозахватом. Дума пыталась сломать то, что нищеброды понастроили, да не вышло. Куда девать стольких нарушителей? Пришлось узаконить. Теперь Порт-Артур – еще одна клоака. Криминальная обстановка там хуже некуда. Но вы уж поняли, Алексей Николаевич, что так здесь повсеместно.

– Кроме Первой части, – напомнил слова Аулина Лыков. – Тут вы не исключение, как и во всем остальном. Окраины всюду захвачены уголовными. Полицейский надзор слабее, соблазнов у околоточного больше. Итак, резюмируем: местности вокруг Сенного и Хлебного базаров – раз. То, что за рекой Ушаковкой, – два. Глазковское предместье с Порт-Артуром – три. Самые беспокойные иркутские места. Никого не забыл?

– Дальние окраины надо прибавить, – подсказал начальник сыскного отделения. – Станция Иннокентьевская Сибирской железной дороги, с товарными пакгаузами и селением Подгорное-Жилкино. Формально это уже не Иркутск, но тяготеют к нам. Тоже множество притонов. Затем местность за селением Кузмиха, выше по Ангаре от увеселительного сада «Царь-Девица». И другие темные места: выселок Лисиха, падь Топка и самострой из землянок на Веселой горе.

– И на все про все у нас, Алексей Николаевич, сто шестьдесят городовых и четырнадцать околоточных надзирателей, – вздохнул Бойчевский. – Как хочешь, так и крутись.

– А что с сыскным отделением? – обратился Лыков к Аулину. – Где набрали кадр?

Тот вздохнул еще громче полицмейстера:

– Э-эх! Какой тут может быть кадр? Вот давеча сыскной городовой Петр Катков нажрался водки, сел на извозчика и стал разъезжать по городу. Стреляя для развлечения из револьвера. Ну как вам такое?

– Уволили?

Аулин развел руками:

– А где я ему замену найду? Отделение третьего разряда, мне даже помощник не полагается. Три надзирателя и четверо городовых – весь мой штат. Жалованье – без слез не помянешь. Аппарат «Бертильон» куплен на частные пожертвования, казна денег не нашла. Ну выгоню я Каткова. Сам же себе службу осложню. На его место никто не придет. А если придут, то еще хуже будут. Так что я оштрафовал дурака на два рубля и оставил.

Бойчевский с раздражением в голосе поддержал подчиненного:

– Вот скажите нам, Алексей Николаевич: как такое возможно? Иркутск всегда был опасным городом. Тут дважды заводили сыскное отделение, оба раза на временных основаниях. Из-за отсутствия денег их быстро закрывали. А какие сыщики были у нас! Яков Кондратьевич Чусов, Николай Дмитриевич Добронравов – легендарные люди… Но без финансирования, без постоянных штатов что они могли сделать? С каждым годом обстановка в городе все хуже. С конца прошлого века Иркутск держит первое место по тяжким преступлениям среди всех российских городов. Десять лет подряд мы в этом отличаемся. А сыскное отделение учреждают третьего разряда! В таком трудном для полицейской службы месте. Чем они там думали в Петербурге?!

– Я предлагал второй, но Министерство финансов переправило, – буркнул Лыков.

– И как нам быть?

– Служить, Василий Адрианович. Как служат все другие. Не нравится – уходите, что вы еще ожидали услышать?

– Но…

– Описанная вами картина одинаковая по всей России.

– А…

Бойчевский покосился на Аулина и махнул рукой:

– Действительно, Бернард, что мы еще ожидали услышать? От столичного ревизора.

Лыков вел такие разговоры уже много раз, и они порядком ему надоели. Министерство финансов вело себя хуже злейшего врага: урезало штаты, снижало жалованье, восставало против усиленных пенсий для полицейских. Поделать тут ничего было нельзя. Центральная власть сама себе рыла яму с удивительным упрямством. Когда они свалятся в нее, будет поздно принимать меры. И как объяснить это Коковцову?[19]19
  В. Н. Коковцов – в то время министр финансов.


[Закрыть]

– Продолжим, коллеги, – Алексей Николаевич вынул из кармана блокнот. – Братья из Кутаиссской губернии, как бишь их там? Родонай. Ниточка для ловли револьверцев и вообще для розыска санатории для беглых. Что у вас на них имеется, Бернард Яковлевич? Валите все, не скупитесь. Агентурное осведомление имеется?

– Нет, и оно невозможно, – отрезал коллежский регистратор.

– Так-таки совсем невозможно?

– Совсем.

– Почему?

Лыков догадывался, что услышит в ответ, и не ошибся. Главный иркутский сыщик стал валить на кастовый характер кавказской преступности. Чужих не пускают, даже говорят между собой на своем языке, постороннему человеку и не подслушать. Сотрудничающих с полицией сразу убивают. Местные жулики у них на подхвате, серьезные преступления им не поручают. И что даст такое осведомление?

– Я понял, – оборвал Аулина питерец. – Сообщите хотя бы те сведения, что имеются. Есть браты-акробаты в вашей картотеке?

Полицмейстер велел принести учетные карточки на обоих братьев. Выяснилось, что они происходят из дворян Зугдидского уезда Кутаисской губернии. Младший, Самсон, был лишен прав и осужден на пять лет за сбыт фальшивой монеты. Отбыв наказание, он поселился в Иркутске, записавшись мещанином. Держал пивную на Поплавской улице и чаевую на Барахольном базаре. Оба заведения пользовались дурной славой. В них спаивали и обирали легковерных посетителей, держали тайную проституцию, покупали краденое. Старший брат Федор приехал из того же Кутаиса помогать Самсону в его темных делах. Агентура сообщала, что он выступает курьером между Иркутском и Кавказом: возит туда на продажу наиболее ценную добычу. Еще лихие братья обменивали у дурных солдат на выпивку оружие и патроны и снабжали ими бандитов. То есть выступали наводчиками, организаторами налетов. Доказать это в суде было невозможно: сами Родонаи в опасных делах не участвовали, а кто участвовал – тот их не выдаст. По сообщению осведомителя по кличке Масляный, адрес пивной на Поплавской знали все сибирские кавказцы вплоть до Владивостока. Там они встречались, обсуждали предстоящие грабежи, прятались от полиции, делили добычу… Русских к этому кругу не подпускали на пушечный выстрел.

– Значит, братья Родонай местные «иваны», заправилы и вожаки преступного мира, – констатировал Лыков. – Так?

– Можно сказать и так, – согласились с ним иркутские коллеги.

– Тогда они вполне могут быть владельцами санатории для беглых, которую мне велено найти.

Тут местные задумались. Аулин стал рассуждать вслух:

– Конечно, эти стрекулисты берутся за все, что может дать доход. Однако… санатория для беглых… Трудное дело. В Иркутске ее спрятать нельзя. А где-нибудь в уезде – там власти Родонаев нету. Вся их сила – в вооруженных бандах кавказцев. Налететь, отнять, спрятать, поделить – для таких дело привычное. Но тайные квартиры в глуши, на мой взгляд, не по их специальности.

Бойчевский поддержал подчиненного:

– Братья, пожалуй, в самом деле «иваны» в ихней табели о рангах. Здесь, в Иркутске. Ну, с ними считаются по всей Сибири – те, кому нужны наводка и скупка добычи. А санатория ваша такой шушере уже не по зубам. Только местный какой царек способен ее учредить и содержать. В тихом углу, где он – главная власть.

– Пусть так, – согласился коллежский советник. – Но Родонаи, скорее всего, с таким царьком состоят в связи. Бегство поляков на это указывает. К ним же они явились, судя по телеграммам.

– Связь может быть, оно весьма вероятно.

– Так давайте сделаем облаву и в пивной, и в чаевой. Вдруг да зацепим кого?

– Из револьверцев? – опять засомневался Аулин. – Это навряд ли. Они ведь не дураки. Уже перебрались в тот тихий угол, о котором говорит Василий Адрианович.

– Все равно налететь нужно, – заявил полицмейстер. – И для порядку, чтобы кавказцы не задавались. И для осведомления. Обыщем все тщательно – мало ли какая подсказка попадется? Краденое накроем да хвост им прищемим.

Однако начальник сыскного отделения возразил:

– Эдак-то лишь для проформы. Отчитаемся: налетели и нашумели, вот мы какие молодцы. Но для дела облава в двух местах ничего не даст.

– Почему же?

– А вот почему, – Бернард Яковлевич зашелестел бумагами. – Гляньте хоть в эти учетные листы. Центр города весь усеян подобными заведениями. Я зачитаю: пивная лавка Головадзе на Кузнечной, квасная Жордания на Сенной, портерная Бебурии на Ланинской улице, трактир Битарашвили на Большой Блиновской… Вот еще две квасные лавки: Шмугия на том же Сенном базаре, и Ахалкалакелова на Пестеревской. Все грузины и заодно с нашими братьями. Если прятать беглых, так они первые и спрячут.

– К чему вы ведете? – не понял Лыков. – К тому, что облава бесполезна и надо оставить, как есть?

– Нет, я имею в виду другое. Если уж чистить, так подряд. Устроить облаву одновременно во многих местах. Чтобы они не перебегали из одного притона в другой. Накрыть всех в один час.

– А сил на это у нас хватит? – одернул подчиненного Бойчевский. – Придется посылать людей сразу по десяти адресам. Иначе нет смысла.

– Скорее даже по двадцати, – ответил Аулин. – Трудно, но можно. Ежели снять уличные посты на три часа, заместив их конными стражниками. И привлечь городовых из Пятой части. Тогда получится.

Полицмейстер вздохнул:

– Да, второе змеиное гнездо придется отложить.

Начальник сыскного отделения пояснил питерцу:

– Василий Адрианович имеет в виду Глазково. Там второй центр кавказского засилья, но на него наших сил уже не хватит. Будем шарить только по правому берегу.

Глава 6
Лыков осваивается

Идея масштабной облавы была одобрена, и Аулину поручили ее подготовку. Дня через три полиция громко стукнет по столу кулаком. Лыков в ожидании облавы решил изучить архив полицейского управления: переписку, приказы полицмейстера, рапорты осведомителей. Он хотел лучше понять, насколько действительно опасен Иркутск. К коллежскому советнику прикрепили на время его командировки надзирателя сыскного отделения Франчука.

Уже на третий день пребывания в городе Алексей Николаевич угодил в заварушку. Он шел из полицейского управления к себе в номера, выбирая, где бы поужинать. Его заинтересовал ресторан «Модерн» в подвале гостиницы «Централь» на углу Большой и Амурской. Сыщик потоптался перед входом, но что-то его удержало. Он решил прогуляться по Большой улице пешком и найти заведение поскромнее. Вдруг на углу Шестой Солдатской питерец услышал громкий крик:

– Помогите! Убивают!

Кричала женщина средних лет, наполовину высунувшись из окна второго этажа. Дверь в дом была распахнута, изнутри слышался шум борьбы. Лыков хлопнул себя по боку и браунинга не обнаружил – тот остался в гостинице. Раззява… Не раздумывая, Алексей Николаевич ворвался в дом. Внизу было пусто, драка происходила выше. Сыщик взлетел по лестнице и увидел, как двое кавказцев режут русского, по виду – дворника. Его уже ранили в руку и в бок, но он продолжал отбиваться черенком лопаты. Дела храбреца были плохи: против двух финских ножей долго не устоишь. За спиной дворника продолжала голосить женщина.

Лыков не стал тратить время на окрики, а молча налетел на бандитов. Первый получил крепкую плюху и укатился к лестнице. Второй, всклокоченный, с бешеными глазами, тут же развернулся и атаковал сыщика. Вид у него был такой, что Алексей Николаевич не счел нужным церемониться. Увернувшись от выпада, он сверху приложил нападавшего в темя. В полную силу, так, чтобы навсегда… Налетчик, охнув, упал лицом вниз. А питерец уже сидел верхом на его сообщнике и выкручивал ему руку за спину.

Через секунду все было кончено. Женщина из двери ошарашенно наблюдала за происходящим. А ничего бабенка, подумал про себя коллежский советник.

– Идти можешь? – спросил он раненого. Тот вдруг икнул и осел на пол, из его бока обильно лилась кровь.

– Бегите на улицу и зовите полицию, живо! – приказал сыщик женщине. Та молча кивнула, проскочила мимо лежащих тел и кинулась вниз.

– И доктора хорошо бы найти! – крикнул ей вслед Лыков. Потом врезал пленному по уху так, что тот потерял сознание, и подошел к дворнику.

– Держись, я тебя перевяжу.

Он разодрал на себе сорочку, быстро затамповал мужику рану под сердцем и туго ее перевязал. Кровотечение сперва остановилось, но вскоре началось снова. Человек угасал на глазах.

– Эй! Не спи! – осторожно тронул его за плечо сыщик. – Айда вниз, не помирай!

Он взвалил раненого на плечо и направился к лестнице. По пути двинул пленному бандиту ботинком в лицо, чтобы подольше не вставал.

На углу уже стояла толпа зевак.

– Доктор есть? – спросил сыщик, укладывая раненого на лавку.

Ему никто не ответил. Тут прибежал, расталкивая народ, городовой в сопровождении женщины. Та сразу упала перед раненым на колени:

– Никифор! Что с тобой? Ты же мне жизнь спас…

Видя бардак, Алексей Николаевич начал распоряжаться. Он велел соседскому дворнику поймать извозчика и срочно отвезти Никифора в больницу. А городовому приказал:

– Пошли со мной наверх.

– А вы кто такой?

– Коллежский советник Лыков из Департамента полиции.

– Да? – недоверчиво ответил дядька. – А чего у вас с платьем?

– Раненого перевязывал. Давай живее! Там наверху двое налетчиков. Один навряд ли встанет, а второй вот-вот убежит, пока ты тут вопросы задаешь…

Полицейские поднялись наверх. За ними осторожно шла женщина – видимо, хозяйка дома. Городовой увидал нападавших и сообразил. Он потребовал полотенце и связал руки тому из бандитов, который шевелился. Потом осмотрел второго. Тот лежал лицом вниз без движения.

– Вона как…

– Живой?

– Да как сказать, ваше высокоблагородие… Не похож он на живого… Это Малявкин его так уделал? Никифор – парень храбрый.

Тут женщина впервые вступила в разговор:

– Нет, Синеоков, его неизвестный господин поборол. Еще бы секунда, и лежали бы мы с Никифором оба, исколотые.

Женщина всхлипнула, но удержалась от рыданий. Вместо этого она вдруг в пояс поклонилась сыщику:

– Спасибо вам, не знаю, как вас звать. И как благодарить, тоже не знаю.

Полицейский вытянулся перед Лыковым во фрунт:

– Городовой Второй части, бляха нумер сто пять, Синеоков. Какие будут распоряжения?

– Вызови пристава и сыскных, у двери поставь караул.

– Слушаюсь!

– Живого мы с Аулиным будем допрашивать. А покойника пусть везут на опознание.

– Будет исполнено, ваше высокоблагородие.

Городовой выбежал на улицу, и в комнате остались трое. Связанный кавказец щерился на сыщика, потом сказал с угрозой:

– Зря ты влез, барин. Теперь тебе кирдык.

Он говорил с сильным акцентом, и вид у бандита был жутковатый. Женщина замерла, прижав руки к груди:

– Ну вот, они от меня не отстанут. Господи Боже, что же это такое делается! Как мне дальше жить?

Лыков за волосы поднял кавказца с пола, подвел к хозяйке:

– Кирдык сейчас тебе, дураку, будет. Если не извинишься.

Он руками зажал бандиту нос и рот. Тот забился, но вырваться был не в силах. Через минуту кавказец стал хрипеть, посинел и обмяк. Алексей Николаевич разжал руки.

– Не слышу извинений, генацвале. Сдохнуть хочешь?

И опять перекрыл арестованному воздух. Отсчитал тридцать секунд.

– Ну? Я вас, крысенышей, столько уже задавил. Одним больше, одним меньше… Думаешь, с меня спросят, если ты сдохнешь? Спасибо скажут.

– Не надо, ваше благородие, я все понял, – прохрипел бандит.

Лыков хлопнул его по плечу, и тот упал перед женщиной на колени.

– Прошу простить, барыня… По глупости мы. Русский плохо знаем, да, больше хамить не буду, вай.

Коллежский советник тычком отправил пленника в угол и подошел к женщине.

– Меня зовут Алексей Николаевич Лыков, я чиновник особых поручений Департамента полиции. В Иркутск прибыл в командировку.

– Ядвига Андреевна Космозерская, купеческая вдова. Спасибо вам! Я…

Сыщик перебил ее, не желая слушать благодарности:

– Вы тут хозяйка?

– Да. Дом остался от мужа, он умер шесть лет назад. На первом этаже магазин лодзинского товара[20]20
  Лодзинский товар – готовое платье.


[Закрыть], им и содержу себя. Как вы думаете, Никифор выживет? Сильно его порезали? И за дворника был, и за приказчика, и даже за телохранителя. Без него как? Они ведь уже в третий раз нападают.

– В третий? Так обычно не бывает. Что их притягивает?

Вдова хотела ответить, но запнулась. Тут снизу полезли, и скоро вся комната оказалась заполнена людьми. Первыми явились Аулин с надзирателем Франчуком. Сразу за ними пришел крупный мужчина и доложил:

– Пристав Второй части прапорщик запаса армейской пехоты Пемошевский Владислав Иванович. С кем имею честь?

Лыков представился.

– Как вы здесь оказались, господин коллежский советник? И что, наконец, произошло?

Питерец начал было рассказывать все с самого начала. Но тут прибежал запыхавшийся Бойчевский:

– Погодите, погодите! Как все было? Говорят, дворника зарезали?

Полицмейстер глянул на арестованного и скрипнул зубами:

– Опять кутаисцы! А тот чего валяется?

– Да он покойник, – сообщил из-за плеча начальства Синеоков. – Знамо дело… екзитус морталес[21]21
  Exsitus mortalis – смертельный исход (лат.)


[Закрыть].

– Как покойник? Слов дрянных откуда-то нахватался… А крови нет. Это чья лужа, не его ведь?

– Так точно, ваше благородие, из раны дворника Никифора Малявкина натекло. Тяжелый он, навряд ли живой останется…

– А…

Тут Лыков сжато рассказал случившееся. Бойчевский нагнулся над убитым, долго его рассматривал, потом произнес:

– Не понимаю. Как вы его наповал-то? Каким предметом?

– Да кулаком, Василий Адрианович.

– Каким кулаком? Нашли время шутки шутить.

– Да вот этим.

Алексей Николаевич показал. Бойчевский скривился, будто укусил лимон:

– Нам для протокола надо, я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно отвечаю.

– Да ведь это невозможно.

– Отчего же?

– Ну как отчего? – полицмейстер обернулся в растерянности. – Ведь вы такой же, как я или вот как он.

И ткнул пальцем в пристава:

– Пемошевский еще и поздоровее будет. Значительно. И то кулаком человека не убьет.

Лыкову начал надоедать этот бессмысленный разговор:

– Василий Адрианович, давайте уже к делу перейдем. Надо провести опознание обоих бандитов и допрос живого по горячим следам. Мы зря теряем время.

– Но я так и не понял! Что писать в протоколе? Алексей Николаевич, объясните ради бога. Нельзя угробить крепкого, в соку, человека, просто ударив его голой рукой в голову.

– Однажды в деревне я убил так бешеного быка, – нехотя пояснил питерец. – Голой рукой, потому как ничего другого не оставалось. Правда, то было двадцать лет назад, я был тогда моложе. Сейчас, боюсь, уже не убью. Только оглушу.

Аулин открыл было рот, но Лыков продолжил:

– Здесь тоже было не до разговоров. Конечно, хорошо бы взять обоих живыми. Но я оказался без оружия, влез в драку случайно, не готовился. Ну и… Когда тот детина полез на меня с ножом, тут уж сами понимаете. Что вышло, то вышло.

Полицейские замолчали. Убийство преступника при задержании никогда не приветствовалось. Теперь придется писать рапорты с объяснениями, ждать служебной проверки. Да еще командированный, в чужом городе, на третий день… То-то Курлов разъярится. Многое зависело теперь от позиции местных властей, от того, в каком виде они подадут неприятный инцидент в столицу.

Обстановку неожиданно разрядил начальник сыскного отделения. Он присел перед убитым налетчиком, осмотрел его и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Ха! А ведь это сам Роман Гуруа. По нему петля давно плачет, по сволочи.

Бойчевский ахнул и тоже наклонился к покойнику:

– Точно он?

– Видите три ямки от угрей на шее? И левый мизинец кривой. Он!

Аулин обернулся к командированному:

– Ай да господин коллежский советник!

– Что за птица ваш Роман? – ободрился Лыков. Авось, если он прихлопнул патентованного злодея, местные обелят его перед Курловым.

Полицмейстер подскочил с другого бока и затараторил:

– Гуруа – бандит первый сорт, правая рука самого Биты Секания! Представляете, кого вы приложили? Он же у Биты есаулом состоит. А за убийство в прошлом году стражника в Нижнеудинске приговорен к смертной казни, но сбежал из тюрьмы. И вот подох от вашего кулака. Чего жалеть негодяя?!

– У Секания был есаулом? – впечатлился Алексей Николаевич. – Ну, другое дело…

Бита Секания был легендарным налетчиком, известным всей стране. В 1903 году он отбыл в Александровской каторжной тюрьме восьмилетний срок за грабеж с убийством и вышел на поселение. Когда началась война с японцами, записался добровольцем и храбро сражался на фронте. Секания заслужил за свои подвиги аж два «Георгия» и по Высочайшему повелению был восстановлен в правах. Начал вести мирную жизнь, занялся торговлей, поставлял из Грузии кахетинские вина. Усыпил бдительность полиции, у которой состоял под негласным надзором. И вновь взялся за преступный промысел. Согласно агентурным данным, Секания участвовал в ограблении артельщика Амурской железной дороги. Он же организовал нападение на приисковиков на реке Зея, где было похищено десять пудов шлихтового золота. Знаменитый бандит жил на нелегальном положении, разъезжал по всей Сибири и творил свои черные дела; полиции никак не удавалось его поймать.

– Тем более тщательно надо допросить пленного, – повеселел коллежский советник. – Вдруг выведет нас на Биту?

Иркутяне хмыкнули, но промолчали.

Через два часа Лыков закончил допрос кавказца и подытожил:

– Вы оказались правы. Смешно было ожидать, сам теперь вижу…

Пленный налетчик сообщил лишь свое имя. Он оказался беглым в розыске, наказание – десять лет каторжных работ – отбывал в Зерентуйской тюрьме. Звали бандита Автандилом Шукишвили, он проходил как участник по нескольким ограблениям. Иркутская губерния все еще находилась на военном положении, и за умышленное убийство здесь полагалась петля. К вечеру дворник Малявкин умер в больнице. Алексей Николаевич попробовал запугать налетчика, но не вышло. Парень был тертый и сразу сообщил, что смертельную рану дворнику нанес Гуруа. А он лишь стоял рядом… Свидетелей, чтобы подтвердить или опровергнуть это, не было. Купеческая вдова звала в окно на помощь и не видела момент удара. А может, и видела, но боялась подтвердить.

Полицейские разошлись по своим делам, договорившись встретиться на Луговой в девять пополудни. Лыков задал Аулину с Бойчевским давно назревший у него вопрос:

– Госпожа Космозерская сказала мне, что ее грабят уже в третий раз. Как это объяснить?

Иркутяне переглянулись, и полицмейстер ответил:

– Ну и что тут такого? Она женщина не бедная, муж оставил хороший капитал.

Аулин из угла поддакнул:

– Квартиру Шестерикова, владельца кирпичного завода в Рабочей слободе, четыре раза в прошлом году грабили. Это Иркутск.

Алексей Николаевич почувствовал недосказанность. Его коллеги что-то от него скрывали.

– Ну ладно. Иркутск так Иркутск. Бернард Яковлевич, скажите мне вот что. Я смотрел рапорты негласной агентуры…

Аулин напрягся.

– Создается впечатление, – продолжил питерец, – что они кем-то отцензурированы.

– То есть? – возмутился Бойчевский. – Вы что хотите сказать, господин коллежский советник?

– Я хочу сказать, Василий Адрианович, что очень большие разрывы в датах по этим рапортам. Агент Масляный дал всего три донесения за весь год. Агент Байкальский вообще одно-единственное.

– Он штучник, потому и единственное, – сразу стал оправдываться начальник отделения.

– Так переведите его в штучники. А то по платежной ведомости для сыскного кредита Байкальский проходит у вас как постоянный осведомитель. И получает двадцать рублей ежемесячно. Не много за одно донесение?

– Исправлю, ваше высокоблагородие, – охотно согласился Аулин.

Да, с такими ребятами правды не узнать, вздохнул про себя командированный. И продолжил расспросы:

– Значит, рапорты мне дали в полном объеме?

– Точно так.

– Я хочу пообщаться с агентами Масляным и Вороном. Они ближе других стоят к кавказцам.

Бернард Яковлевич и глазом не моргнул:

– Сделаем. Только не сразу. Ворон записался в кострожоги и убыл на ангарщину, появится в городе лишь к ноябрю. А Масляного хоть завтра заслушаете.

– Вызывайте на встречу.

Вечером питерец ужинал в буфете «Деко», когда к нему подошел официант:

– Вашество, там женщина дожидается, просит принять. Что ей ответить-то?

– Женщина?

– Ага. На углу живет, где нынче дворника зарезали.

– Ядвига Космозерская?

– Ага.

Сыщик наскоро закончил с ужином и вышел к стойке. Ему навстречу метнулась вдова:

– Господин Лыков, удостойте разговора, молю вас!

– Конечно, удостою, Ядвига Анжеевна. А меня зовите Алексеем Николаевичем. Вы ведь полька, я правильно отчество произнес?

Космозерская осеклась и посмотрела на него настороженно:

– Да, я польской крови. Имеете что-нибудь против нашей нации?

Лыков не стал рассказывать, что много лет назад его в Варшаве чуть не зарезала горячая паненка. Мстительница русским захватчикам с садистическими замашками…[22]22
  См. книгу «Варшавские тайны».


[Закрыть] Он не любил вспоминать ту историю. Поэтому сыщик ответил:

– Нет, я хорошо отношусь к полякам. Воспитанные люди. А женщины самые красивые в империи. Хоть бы на вас поглядеть: сразу видна шляхетская порода.

Купчиха польщенно улыбнулась. Она действительно была интересна, несмотря на возраст. Сколько ей? Между тридцатью пятью и сорока, решил Лыков. Стройная, с чистой молодой кожей, одета со вкусом. Женщин обычно выдает шея. А у этой ни единой морщины…

– Так о чем вы хотели поговорить?

Ядвига Андреевна оглянулась – на них пялились все окружающие.

– Может, отойдем в другое место? – предложил сыщик.

– Да наплевать на них, – отрезала полька. – Я хочу вам предложить переехать на жительство ко мне. У меня есть пустая квартира о двух комнатах. Удобная, окна во двор. Кухарка готовит очень вкусно. Чего вам ютиться в номерах? Никакая гостиница не сравнится с домашним уютом. А уют я вам обеспечу.

Последняя фраза прозвучала особенно двусмысленно. Лыков поморщился и спросил:

– А как это будет выглядеть в глазах общества? Приезжий мужчина поселился у одинокой дамы…

– Повторюсь: наплевать на них на всех. Мне, Алексей Николаевич, защита нужна. Боюсь я, что они опять придут. Так что… спасите бедную вдову ради бога. Отблагодарю так, что останетесь довольны.