Текст книги "Взыскание погибших (сборник)"

III

– БАРИН, вы хоть воды попейте! – услышал Белогоров сквозь сон.

Скрипнула дверь, пошаркал по земляному полу Макар, поставил на табурет возле кровати миску с водой. Судя по тишине, Макар разглядывал Белогорова. Зная своего Санчо, художник предположил, что в его взгляде должно бы читаться осуждение.

– Все у него было, но – на тебе! В икономазы подался! Да чего же тут хорошего? Сидим теперь в этом загаженном монастыре с клопами и растираем желток с какими-то камнями! В прошлом году в это время мы в Венеции были. Может, оно и сыро – в Венеции-то – зато не надо сидеть на хлебе и воде.

– Макар, хватит! – Белогоров сел на топчане, ощущая легкое головокружение, – он постился уже три недели.

– Да, уж хватит… – пробурчал тот и поплелся к выходу.

Белогоров выпил воду, осмотрел вчерашнюю свою работу: он уже нанес пятнадцать слоев левкаса, предварительно наклеив паволоку. Левкас вот-вот высохнет и тогда придет время рисунка. Потирая лоб, художник задумался. Приходилось признать, что после недолгого эмоционального подъема к нему вернулась неуверенность в своих силах. Ему казалось, что он преодолел этот этап! И все равно хотел точно знать, что эта работа – во славу Богородицы, что он творит нечто такое, что даст ему силы на дальнейшее – на уход от мира и постриг. Вот если бы дал ему Бог какой-то знак! Но знака не было. Неужели он выбрал неверный путь, и его список «Взыскания» не нужен Богу?

Прежде Белогоров относился к счастливому типу художников, которые легко ловят потоки вдохновения и так же легко работают, отдаваясь искусству безудержно и полностью. Критики хвалили его за свежесть цветов в пейзажах, за точную передачу внутреннего мира своего персонажа – на портретах, за умение тонко подмечать очаровательные истории в жанровых сценах. Он был художником, одаренным видеть мир и людей, но получится ли у него увидеть и передать идею?

Белогоров взял в руки свои эскизы. Повинуясь какому-то внутреннему раздражению, порвал их в мелкие клочья, раздраженно отбросил. Встал и пошел без всякого направления, куда глядят глаза. Через пятнадцать минут он понял, что стоит в монастырской церкви. Не в основной, где проводятся все обряды, а в старой, дальней, почти заброшенной. Он заглядывал сюда как-то прежде, но ему не понравился тусклый желтоватый свет из маленького окошка над входом, и он забыл об этом месте. У одной из икон молился монах, одетый не как монастырская братия, а как инок, будто явившийся откуда-то из очень давних времен. Белогоров хотел уйти, чтобы не мешать ему, но тот обернулся и сказал:

– Это тебя, значит, я должен был ждать…

– Почему меня?

– Не знаю. Знаю только, что ты должен выслушать мою историю. Я был экономом епископа Аданы, а после его смерти избран на эту должность, но из скромности отказался. Новый же епископ обвинил и оклеветал меня. Я был изгнан, мое имя – опорочено. В безмерной обиде я встретил чернокнижника и через него обратился за помощью к самому нечистому. И заключил договор ценой в свою душу. Но потом понял, что никакие земные награды не стоят моей души, я совершил страшный грех, я – погибший, так как погибла моя бессмертная душа. Тогда я стал молить Деву Марию о заступничестве и спасении. Мой пост длился сорок дней, моя молитва не прерывалась ни на секунду. И тогда Богородица явилась ко мне… Она обещала просить за меня Иисуса. После встречи с ней я постился еще трое суток, и только тогда мои грехи были прощены, а договор с нечистым – уничтожен. Вот что значит «взыскание погибших» и вот, для чего эта икона. Подумай сам, что должен делать ты, художник!

…Белогоров открыл глаза.

Он не мог понять, видел ли сон или встреча со странным монахом произошла на самом деле?

…Глядя на отреставрированную икону, Андрей не верил своим глазам: это была та самая святыня и, в то же самое время, не та. Он видел тот самый лик Богоматери и младенца Христа, те же руки Девы, сомкнутые вокруг фигурки сына, те же детали изображения, что и прежде, но сейчас перед ним находилось воплощение самого света. Краски остались неяркими, но они обрели незаметную прежде глубину, красоту возрождения, сдержанное благородное сияние, очарование старины и прелесть свежести. Стали различимы все детали, красная накидка Богородицы отливала багряным, лицо младенца словно осветилось изнутри.

Николай, вручая икону другу, сиял как медный пятак.

– Никогда еще не работал с таким воодушевлением. Спасибо тебе, что доверил мне свою семейную ценность. Знаешь, я ожидал хорошего результата, но не знал, что получится настолько удачно. Нехорошо себя хвалить, но я ничего не могу поделать – доволен страшно!

– Это… великолепно, – прошептал Андрей.

Он хотел предложить другу деньги, но не знал, как сделать это деликатно.

– Знаю, что у тебя на уме! Даже не смей платить за мою работу!

– Но…

– Я сказал! – рявкнул Николай. – Не зли меня!

– Хорошо. Я намерен передать икону в церковь, поэтому люди увидят твою работу.

– Это уже твое дело.

– А художник? Ты узнал, кто это?

– Пока собираю сведения. Нужно время, чтобы сравнить технику живописи, провести кое-какие тесты для определения даты создания, ну и так далее.

– Что же, пусть будут тесты. Не думаю, что это так уж важно, но хотелось бы узнать, кем был этот человек.

Приближалось время осуществления самого большого желания Марии Дмитриевны – возвращения святыни людям. Андрей очень волновался по этому поводу, а вот Таисия – нет.

– Не представляю, что тебя так тревожит? Мы обязаны передать «Взыскание погибших» церкви Михаила Архангела, вот и все!

Жене страшно нравилась эта идея и она не скрывала своей радости по поводу предстоящего события. Андрей смотрел на нее, в сотый раз удивляясь, как правильно и по-божески устроена его благоверная! Она никогда не мучается сомнениями, если принимает важное решение. Она верит в правду, добро и хороших людей. У него все сложнее. Даже подумав сто раз, он снова задает себе провокационные вопросы. Он знает, что как бы много ни было порядочных, всегда найдется какой-то отщепенец, способный угробить труды сотен человек. Или один хороший поступок одного христианина. Например, возвращение иконы в церковь. Однако именно сейчас, когда Таисия так ясно и четко сформулировала предстоящее событие, Андрей понял – не стоит говорить о своих опасениях.

Спустя несколько дней позвонила Мария.

– Ты в прошлый раз говорил, что икона отреставрирована, так?

– Да, полностью восстановлен ее первоначальный вид.

– Красивая, наверное…

– Невероятно, Маш. Очень. Нет слов. Ну, увидишь еще.

– А я хочу рассказать, что в церкви закончен ремонт. Честно говоря, Андрей и забыл об этом ремонте.

– Хорошо сделали, – продолжала Мария. – Качественно! Бригаду приглашали из города, они как раз на таких помещениях и специализируются.

– Ремонт только внутренний?

– Так церковь в тринадцатом году открылась, она еще новая. А ремонт понадобился из-за того, что крыша потекла и на одной из стен штукатурка вздыбилась! Строители-то попались не самые порядочные!

Только тут Андрей вспомнил всю историю нового сельского храма.

В пресловутые девяностые, которые теперь приято ругать за буйный расцвет криминала, коррупции, наркомании и сектантства, именно в это странное и сложное время люди стали снова обращаться к вере. И прежняя идеология, показавшая без поддержки властей всю свою беспомощность, уже не могла препятствовать традиционным религиям. Стали появляться новые церкви, а там, где на строительство не находилось материальных ресурсов, открывались молельные дома. Так, в 1992 году сельсовет Старого Ильменя передал верующим здание детского садика, где был открыт Михаило-Архангельский молельный дом. Богослужения в нем совершал новый священник отец Владимир. Верующие были довольны, но вскоре стали понимать, что их село заслуживает настоящего храм. В среде сельчан сформировалась небольшая, но очень активная рабочая группа храмостроителей, к которой подключились и Мария с Валентином. Группа занялась подсчетом предстоящих расходов и сбором средств.

Несмотря на то, что в селе уже появились представители процветающего бизнеса, верующие не стремились найти спонсоров. Не так давно случилась история, в некотором смысле забавная, которая доказывала, что спонсор – это хорошо, но насобирать денег без него – еще лучше. В соседнем селе, Ивановке, не было даже молельного дома. А ивановцы и ильменьцы негласно соперничали между собой уже много лет. Например, в Ивановке был самый большой сельской клуб, а ильменьцы сумели первыми добиться строительства базовой станции и получили мобильную связь на полгода раньше ивановцев. Ивановская команда по футболу побеждала ильменьскую уже пять лет, зато молодые ильменьцы под руководством энтузиаста – школьного учителя физики – создали модельный кружок и стали проводить у себя соревнования районного масштаба по авиамодельному спорту, а у ивановцев такого не было! В начале двухтысячных ивановцы просто места себе не находили, так как соседи уже почти десять лет могли совершать обряды в молельном доме, а они только мечтали об этом. Но если уж строить свой духовный центр, то только такой, чтобы навеки поразить соседей! – решили они.

Желая угодить односельчанам, глава сельсовета поворошил знакомствами и нашел в столицах очень богатого земляка, который загорелся идеей строить в Ивановке большой православный храм и которому было плевать, в какую цену станет ему его идея. Более того, он не соврал и приступил к выполнению обещания уже на следующий год. Правда, простым жителям села забыли рассказать о том, как будет выглядеть их будущий храм. Но стоит ли обижаться, ведь они бесплатно получали счастье молиться в новом, просторном каменном – как они думали – храме. Начало строительства было освящено приехавшим из епархии дьяконом, а потом вокруг места будущей стройки рабочие возвели огромной высоты забор. Только спустя год стены нового строения переросли высоту ограждения и тогда сельчане с удивлением убедились, что храм собирается из каких-то подозрительных панелей искусственного происхождения. Измученные любопытством, они провели разведку и узнали, что их спонсор как раз и занимается быстровозводимыми (правда, в их случае, не так уж быстро) конструкциями. Вскоре строительство здания храма было завершено. Тут и стало ясно, что выглядит он ну точно, как огромный барак с несуразно маленькими кривоватыми башенками на крыше. Слегка разочарованные внешним видом храма, православные утешали себя тем, что дареному коню в зубы не смотрят.

Но вот когда они вошли в новый храм после его торжественного открытия, приуроченного к Пасхе, то увидели, что изнутри храм украшает только одна фреска, на которой был изображен тот самый спонсор (и члены его семейства) в образах православных святых. Онемевшие прихожане молча покинули храм, пытаясь отделаться от неприятного липкого чувства, которое всегда преследует жертв дешевого обмана. Молиться на спонсора – а уже всплыла кое-какая информация о его связях с криминалитетом – они отказались. Последний аккорд прозвучал более чем иронично: оказалось, что спонсор не расплатился до конца с подрядчиками и потребовал, чтобы долг погасил сельсовет! Учитывая, что в подрядчики он нанял одну из своих собственных фирм, спонсор требовал вернуть вложенные им в строительство деньги самому себе. Но сельчан это уже не интересовало. Люди не могли отделаться от чувства, что они втянуты в дурно пахнущую историю. Всем почему-то было стыдно… Спустя некоторое время ивановцы все же собрали средства и на погашение долга, и на переделку фрески.

Теперь свой храм строили в Старом Ильмене, но уже под полным контролем самих верующих. И пусть денег было в обрез и не все планы удалось реализовать, храм над селом вырос именно таким, как все и хотели. Ну, а дырявая крыша… какие мелочи!

– Да, это было бы кстати, – произнес Андрей, думая об иконе.

– Мы об одном и том же говорим? – уточнила Мария.

– Да! Об одном и том же. Я привезу икону в ближайшие выходные, – решился Андрей.

Со стороны могло бы показаться, что ему жаль отдавать свое наследство, но это было совершенно не так. Он хотел отдать образ, но не хотел потерять. В четверг он и Таисия отправились в село – как и всегда, на машине, рассчитывая ехать небыстро, с ночевкой, а утром в субботу добраться до Ильменя. Всю дорогу Андрей думал о работе, о других делах, но не об иконе. Он решился и теперь ожидал грядущие события с радостью.

В субботу, отдохнув после дороги, хозяева и гости пошли на кладбище, где долго сидели у могил Марии Дмитриевны и Екатерины Васильевны. Вспоминали старшее поколение родственников, их трудные жизненные пути, их истории и любимые слова. И удивлялись оптимизму, с которым они переживали тяжелые для каждого и для всей страны годы. Смогли бы и мы так? Однозначно ответить никто не смог.

Августовский вечер был чудо, как хорош! Деревья пахли разогретой зеленью, цветы, растущие у захоронений, издавали насыщенный и умиротворяющий аромат. Он словно говорил: радуйтесь люди, что вы живете, что можете ощущать эту благость! Приятно пахла даже пыль на дороге, по которой они возвращались в село…

Дома Мария попросила показать отреставрированную икону.

– Ох, да что же я?! – рассердился на себя Андрей. – Конечно! Вы столько сделали, чтобы ее сохранить и не задавали лишних вопросов! Бабушка Екатерина была вам очень благодарна. Да вы и сами знаете.

– Понимаешь, Андрей, – ответил Валентин с чувством достоинства, – мы заботились о бабушке, а икона… Мы догадывались, что она о чем-то молчит, но как можно спрашивать, если она не говорит сама? Может, это хорошо, что мы не знали раньше? А ну, как захотелось бы проболтаться?

Когда Андрей достал икону и положил ее на стол, хозяева потрясенно стихли. Они видели икону до реставрации, поэтому заметили перемену и оценили ее.

– Какая красота, – сказала Мария, перекрестившись. – У нас в храме такого и нет.

– У нас в храме пока еще многого нет, – улыбнулся Валентин. – Но разве это проблема?

Андрей поставил икону на полку, а Мария подала чай.

Вскоре взошла луна, заставив побледнеть звезды. Хозяева ушли спать, Андрей и Таисия решили подышать воздухом. Долго сидели во дворе, сохраняя молчание. Их это не тяготило, а только сближало.

Утром, торжественные и радостные, Мария, Валентин и гости отправились в храм. Их встретил отец Владимир – представительный человек с умным взглядом и окладистой бородой. Он приехал в село еще в девяностых, сейчас уже считался своим и пользовался заслуженным уважением сельчан. Валентин заранее рассказал отцу Владимиру об иконе «Взыскание погибших», поведал ее историю, упомянул о Марии Дмитриевне, совершившей подвиг по сохранению святыни, рассказал обо всех, кто берег икону и заботился о ней. Священника искренне тронула эта история, поэтому встретил он прихожан с трепетом.

Андрей вошел в храм и остановился на пороге. Несмотря на новодел, храм обладал той самой атмосферой, которая близка православному человеку. Торжественно, но как-то уютно – если можно так сказать о помещении с высотой потолков более чем в пять метров! Строители позаботились и об освещении – лучи света свободно входили в окна купола, сливались вверху, выявляя и раскрывая роспись потолка. Спускаясь, свет становился все более прозрачным и мягким. Андрей огляделся и увидел то самое место, где должна будет находиться икона. Он глянул на Таисию – она смотрела именно на этот участок стены.

Андрей протянул завернутую в лен икону отцу Владимиру. Тот, ни сказав ни слова, развернул ее.

– Не мог даже представить ничего подобного! – произнес он дрогнувшим голосом. – Это настоящее чудо! Простите, звучит совершенно банально, но я не нахожу слов.

– Не смущайтесь, отец Владимир, – сказал Андрей. – Каждый из нас пережил нечто такое, когда увидел икону впервые.

– После обряда мы расположим ее на самом лучшем месте, – пообещал отец Владимир.

Таисия и Андрей хором сказали:

– Вот там, – указав на одно и то же место.

Мария прыснула, Валентин улыбнулся, отец Владимир кивнул:

– Хорошее место, я сам о нем подумал! А теперь я должен поблагодарить вас всех за возвращение святыни на ее законное место. Когда я думаю, какой путь прошла эта икона, я испытываю искреннее восхищение силой духа простых людей. Сила их веры огромна, преданность Богу сравнима только с преданностью христианских великомучеников. И вы, дети и внуки – достойные наследники! Благослови вас Бог!

Андрей поставил свечи за всех своих родных, уже ушедших и находящихся рядом. Он чувствовал невероятный душевный подъем. Он видел, что его чувства разделяют Мария, Валентин, отец Владимир. Таисия же просто светилась от счастья. Их мечта сбылась!

IV

БЕЛОГОРОВ вышел из мастерской, промокая вымытые беличьи кисти куском бязи. Навстречу ему шел архимандрит Феофан – нечастый гость монастыря.

– Доброе утро тебе, иконописец, – ласково сказал Феофан глубоким сильным голосом.

Оставаясь наедине, они общались светски, свободно.

– Доброе! Здравствуйте! – обрадовался гостю Белогоров.

Он не ждал Феофана, но хотел, чтобы он пришел. Постясь, молясь, отстранившись от людей, Белогоров стал чувствовать себя одиноким. Он полагал, что занят главным делом в своей жизни, что проходит важный духовный путь, но, не видя людей, и не зная, как они воспринимают его отшельничество, начинал теряться в своих ощущениях. От этого растворялось нужное ощущение, стопорилось дело.

– Как твоя работа? Продвигается?

– Не знаю.

Феофан сел на лавку, указал Белогорову место рядом:

– Садись, рассказывай, что тебя гложет. А у вас тут – благодать!

Действительно, весеннее солнышко очень старалось согреть землю, небо ясно синело, а воздух оставался по-зимнему свежим.

Опустившись рядом с Феофаном, Белогоров сказал:

– Мне страшно сделать список нехорошим! Я взвалил на себя не свою ношу. Я ведь обычный мазила, каких много!.. Но есть ли в моей душе то самое, что сделает икону настоящей? Я ведь понимаю, что это не деревяшка с рисунками! Это…

– Неважно, – неожиданно сказал Феофан. Его голос прозвучал так сильно и мощно, что стихло птичье пение.

– Неважно? – Белогоров даже подскочил на месте. – Но как же?

– Я виноват, что ранее не поговорил с тобой! Думал, что горе преобразовало тебя, потрепало, соскребло гонор и эту дурь, которой в каждом пустозвоне полным полно!

Белогоров вдруг ощутил, как его душа сжимается, съеживается, усыхает! Значит, Феофан изначально считал, что он не справится со списком. А благословил, чтобы еще раз упрекнуть в светском легкомыслии! Разве это по-христиански? По-дружески?!

– Какой гонор? Я же сам сказал, что знаю себе цену и не считаю себя гением!

– Тем не менее, пока ты был просто художником, в тебе была эта самая грань гениальности, – все так же напористо произнес архимандрит. – Ты хорошо писал, я покупал твои работы и знаю, о чем говорю. Но ты пришел в другой мир, поставил себе цели, которых прежде не знал, а потому тебе надо было лучше подготовиться!

– Да о чем же ты говоришь, Феофан? Я умею писать иконы, я знаю, как надо к этому готовиться. Я три недели постился. И даже видение было…

– Видение? – пророкотал Феофан на полтона ниже.

– Ну или сон. Ко мне приходил Феофил Аданский, тот самый, которого Богородица от договора с дьяволом уберегла!

В глазах Феофана мелькнула искорка – что-то вроде насмешливого одобрения. Белогоров не слишком понял его, но уточнять не стал, опасаясь снова услышать что-нибудь нелицеприятное.

– Понятно, – сказал священник. – Ты знаешь, почему иконописцы не ставят под своими творениями личную подпись?

– Полагаю, чтобы не совершить грех гордыни.

– А почему?

– Потому что… это неважно.

– Потому, что иконописец – лишь инструмент Господа нашего, – голос Феофана разнесся по двору раскатом грома. – То, что получается, по сути, Божье творение, а не творение человеческих рук. И твои метания – получится или не получится, смогу или нет – суть и есть гордыня! Не ты пишешь икону, тебе просто принадлежит та рука, которой водит Он.

Белогоров уронил голову в ладони.

– Итак? – произнес архимандрит тихо. – Тебе стало легче?

– Господи, да! – прошептал художник. – Я понял… После этого разговора Белогоров взялся за кисти и не выпускал их из рук, пока не завершил свое творение.

Странно было, что Мария, звонившая Зубовым примерно раз в месяц, не выходила на связь уже шесть недель. Андрей набрал телефонный номер дома родственников на прошлой неделе, потом еще раз, но трубку они не брали. Можно было бы набрать другие номера, принадлежащие представителям их немалого семейства, но как-то не хотелось беспокоить. Они бы сразу всё бросили, побежали к Валентину и Марии, заставили бы их срочно звонить в Москву. Все бы разволновались, а потом было бы стыдно за поднятый на ровном месте переполох. Тем более что Андрей был уверен – ничего особо серьезного не случилось, плохие вести приходят быстро! Случись что-то совсем нехорошее и те же члены семьи уже бы сообщили…

В сердце Андрея продолжала расти и концентрироваться вокруг одного, самого неприятного, подозрения ядовитая тревога. Если отмести мысли о болезнях и несчастных случаях, то из всех возможных бед самой серьезной оставалась только одна – потеря иконы Богородицы «Взыскание погибших». Не хотелось представлять, по каким причинам это могло бы случиться…

Таисия видела, что Андрей погружен в свои мысли, но ни о чем не спрашивала. Захочет рассказать – расскажет, считала она, догадываясь, что беспокоит мужа.

И вот однажды вечером в тишине квартиры раздался телефонный звонок. Это был Валентин.

– Андрей, ты только не волнуйся…

– Все живы?

– Слава Богу, да.

– Значит… икона?

– Не волнуйся. Пока мы просто не можем найти ее, но это еще ничего не значит.

– Что отец Владимир говорит?

– Он не знает, где икона. Говорит, что передал ее в приходской совет и с тех пор не видел.

– Валя, а чего вы трубку не брали? И не позвонили раньше?

– Мы ждали, пока ее отыщут и сами в церкви все закоулки осматривали – вдруг бы она просто случайно была спрятана? Понимаешь, я бы душу продал, чтобы тебя зря не расстраивать!

– Умоляю, Валя, вы еще посмотрите! Вдруг…

– Андрей, мы всё осмотрели! Всё! Я потому и звоню, что мы точно найти ее не можем! Приезжай, посмотри сам!

И он поехал. Бросил все – лекции, подготовку к публикации важной статьи, общественную работу. По настоянию Таисии, компанию в поездке Андрею составил его младший брат, Дмитрий. Он уже много лет мечтал побывать на родине, да все откладывал, а тут как раз выпал ему отпуск. Андрей считал идею жены дельной – из всех братьев Дмитрий был самым спокойным и надежным.

Братья купили втридорога билеты на самолет, вылетавший уже вечером, а из аэропорта до села доехали на такси. Рано утром они вошли в дом Марии и Валентина.

Андрей все еще надеялся – его молитвы о том, чтобы тревожная новость оказалась глупым ночным кошмаром, будут услышаны. Пусть Валентин скажет: «А чего это ты заявился? Икона твоя в полном порядке! Не звонил я, тебе это приснилось!»

Но так не случилось. Икона действительно пропала.

Утром все четверо – гости и хозяева – пришли к отцу Владимиру. Было заметно, что священник пребывал в полном расстройстве и об иконе ему говорить было трудно, а потому он растекался мыслью по древу, испытывая Андреево терпение:

– Мирское существование мало с духовностью соотносится, но что тут поделать можно? Хорошо еще, что народ в храм потянулся, о душе вспомнил. Но и церквам ныне не просто выжить. Вот, у нас-то постоянных прихожан всего человек тридцать, а остальные – то придут, а то и нет их…

– К «Взысканию погибших» много бы людей пришло? – вдруг спросил Дмитрий.

Андрей благодарно глянул на брата.

– Да, конечно…

– Вы уж простите, батюшка, но мы бы хотели об иконе поговорить, – продолжил Дмитрий размеренно.

Отец Владимир заметно сник.

– Да, я понимаю. Икона исчезла. Если хотите, пойдемте, поищем вместе еще раз!

Андрей хотел.

Три часа они заглядывали в каждый угол храма и подворья, разговаривали со всеми, кто имел к делу хоть какое-то отношение и получали только огорченное: «нет, не видел» и «нет, не помню».

Во время поисков Андрей пытался разговорить отца Владимира еще раз – уже в личном разговоре. Священник не избегал беседы, но ничего дельного так и не сказал. Лишь пожаловался, что не чувствует внутренней силы на труды во имя Бога и поэтому собирается вскоре покинуть приход… «Знает ли он, что случилось на самом деле? Может, просто догадывается и, не имея фактов, не хочет оговорить знакомого человека?» – размышлял Андрей. После поисков в церкви Дмитрий предложил поговорить с членами церковного совета. И здесь их постигла неудача – о том, как исчез ценный старинный образ, почти столетие хранившийся в семье Зубовых, никто ничего не сказал. Это было обидно. С тем домой и вернулись. Во время обеда, поданного Марией, никто кроме Дмитрия, всегда отличавшегося завидным аппетитом, не смог съесть больше трех ложек супа. А после приехал Захар Тимофеев, ныне глава администрации староильменьского поселения, тот самый, что прежде не нашел времени встретиться. Он привез с собой Машеньку, молодую девушку, корреспондента местной газеты.

– Андрей, ты же у нас представитель высшего эшелона философской мысли, – высокопарно и путанно выразился Захар. – Для нас – звезда, гордость наша! Расскажи Машеньке, как деревенский мальчишка вырос до такого уровня! Пусть люди прочитают и земляком гордятся!

– Спасибо, Захар, – устало поблагодарил «представитель эшелона». – Но лучше, давай о пропавшей иконе напишем. Ведь случайно такие предметы не пропадают! Давайте общественность поднимем, станем искать все вместе!

Захар покивал ему с выражением полной солидарности.

– Да, конечно, – промурлыкала Машенька. – Но сначала хотелось бы о вас рассказать! Вы ведь академик?

Андрей вздохнул и стал отвечать на банальные вопросы, надеясь, что в статье пройдет информация и об иконе, а это уже хоть что-то. Итог потраченного тогда времени он увидел только спустя пару недель, отыскав текст интервью самостоятельно через поисковую систему. Ни старый друг, ни журналисточка прислать ему ссылку на опубликованный материал не потрудились. Более того, интервью им даже не визировалось, поэтому академик Зубов вообще не знал заранее, что там написано. Прочитав сумбурный и полный фактических ошибок текст, он убедился – об исчезнувшей иконе Машенька позабыла. А, может быть, ей велели позабыть?..

Из Ильменя он вернулся в состоянии совершенно разбитом. Спасибо, всю дорогу с ним был Дмитрий – его спокойствие гасило все волны тревоги. И спасибо, что дома ждала Таисия с ее оптимизмом и верой в человеческую совесть.

– Андрюша, ты не можешь позволить себе расстраиваться! Ты сделал то, что должен был – отдал икону людям и теперь уже не несешь за нее ответственность. Если икону украли (на этом слове Андрей вздрогнул всем телом), то вору счастья не будет! Ну не принесет она ему ни покоя, ни спасения! Самая чудотворная икона не может исправить черноты некоторых душ! И, поверь, он еще раскается!

Она была права, но забыть о потере «Взыскания погибших», иконы, спасенной Марией Дмитриевной с риском для своей жизни, образа, ставшего их семейным чудом и святыней, он не мог. На следующий день Андрей встретился с некоторыми знакомыми, по роду своей деятельности имевшими отношение к церковным ценностям, и узнал, что кража старинных образов – это вообще особый вид незаконного бизнеса! И уж если подобные дельцы прознают о вещах такого рода, да еще уникальных, необычных и с особой историей, то добудут их любым путем! А вот, еще бывает и такое – присмотрит такую вещь кто-то, имеющий в данном месте особые властные полномочия, и намекает причастным людям, что, мол, примет в подарок этот образок или что-то еще. И… принимает. Имеющий уши да услышит!

Надо сказать, кое-что подобное приходило и Андрею в голову, но поверить в подобную низость он не мог, поэтому гнал от себя воспоминания о приезде Захара и об этом интервью. Тем не менее, обоснованно подозревать кого-то, даже учитывая, что этот кто-то точно имел в Ильмене «особые властные полномочия», Андрей не мог. У него просто не было фактов!

Вот и выходило, что вряд ли икона когда-нибудь вернется…

«Не даром же я так не хотел ее в храм передавать! Я же чувствовал», – думал Андрей.