Текст книги "Битва при Тюренчене"

– А какие у дочерей губернатора наряды? – вдруг спросила Катенька.

– Шикарные, – сообщил брат. – Но они носят дурацкие корсеты, не то что вы с «мама». И трусиков у них наверняка нет.

– Фу, дурак! А прически какие?

– И прически шикарные, – продолжил, улыбаясь Сергей. – Кругом локоны, локоны и бантики, бантики, лоб закрытый, а затылок наоборот…

– Дурак! Что значит наоборот?

– Наоборот – значит, волосы зачесаны к макушке и там локоны, локоны…

– Да ты меня дурачишь, – догадалась, наконец, сестренка. – Перед другими серьезничаешь, а я для тебя малявка, мартышка…

– Ты самая лучшая на свете девочка! – сказал торжественно Сергей. – У тебя пока нет недостатков, не нажила… Хочешь, познакомлю тебя с сестрами?

– Хочу! Но как ты это сделаешь, где?

– Да хоть завтра вечером привезу их к «мама», белье заказать и по всей форме познакомлю…

– У меня очередь, – возразила мать. – Все дни по часам расписаны, вплоть до пятницы…

– Значит, привезу в субботу. А вообще дочерей губернатора и саму губернаторшу могла бы без очереди принять. Очередники поймут.

– Так ты что теперь каждый день будешь с ними видеться? – спросила мать. – Как жених что ли?

– О жениховстве речи не было, но дружба у нас уже крепкая. Даже с губернатором.

– Я просто тебя не узнаю. Всегда был тихим, скромным, не на виду и вдруг такая перемена. Впрочем, Анджей тоже умел себя подать…

Глава тринадцатая. Жених.

Следующая неделя у Городецкого тоже была насыщенной – как всегда в эту осень. Впрочем, вечера его изменились: вместо бесед и читок с матерью и сестрой он проводил их все, без исключения, в губернаторском доме.

Поначалу он пытался протестовать.

– Дорогие Надя и Танечка, я не хочу Вас компрометировать, не может здоровенный парень просто так торчать в вашей гостиной каждый вечер.

– Ну, так посватайся к Наде, – усмешливо предложила Таня. – Жениху это будет можно…

– Какой из меня для нее жених: почти ровесник и в жизни еще не определился, денег на создание семьи нет…

– Тогда посватайся ко мне: я почти старая дева, мне можно выходить замуж хоть за кого – старого или малого и совсем безденежного, папа нас деньгами обеспечит.

– Я тебе все глаза выцарапаю и космы повыдергаю! – тотчас вспылила Наденька. – Это будет мой жених!

– Ему тебе женихом быть нельзя, ты ревностью его замучаешь. Я же приласкаю и даже с тобой позволю временами разговаривать…

– Приласкать и я могу, хоть сейчас! Сережа, ты не хочешь пойти со мной в зимний сад, наедине побыть?

– Мама мне строго приказала не оставлять вас наедине… Хотите целоваться – целуйтесь при мне, а наедине – ни-ни!

– Какая Вы, Татьяна Михайловна, зануда!

– Да, я такая, Надежда Михайловна!

– Боже мой, в чьи лапы я попал?!

– Ты попал в райские кущи, где тебя готовы ласкать гурии… Неужели ты этого еще не понял?

– Но так я рискую получить косоглазие и раздвоение личности…

– Раздвоение твоей личности – это было бы неплохо, – томно потянулась Татьяна. – Нашу с Надеждой проблему могло бы решить.

–И не мечтай! Он мой и только мой! Так ведь, Сереженька?

– Рад бы это сказать, Наденька…

– Что значит «рад бы»? Просто скажи и все!

– Мои глаза, руки и сердце тянутся к тебе, говоря «да!», но разум твердит: она не для тебя!

– Вы несносны, Городецкий! Мне что, отдаться Вам вон на том кресле, чтобы Вы поверили, наконец, моим чувствам?

– Надин! Ты в своем уме? – всерьез встревожилась Татьяна. – Мы же флиртуем, только и всего!

– Ты – может быть, а я нет! Он мне необходим как воздух! После него все мужчины кажутся мне пресноводными рыбами: окунями, карасями, плотвой…

– Сергей Андреевич, – раздался вдруг голос Михаила Александровича, появившегося в дверях кабинета, – женское общество, конечно, необходимо мужчине каждый день, чтобы поддерживать на должном уровне свое «эго», но потехе час, а делам время. Пора заняться ими, Вам не кажется?

Городецкий поднялся с кресла, молчаливой гримасой извинился перед девушками и прошел в кабинет.

– Я вижу, Надин не на шутку Вами увлеклась, – сказал Плец. – Надеюсь, Вы не злоупотребите ее чувствами? Надо сказать, она вообще в этом смысле натура увлекающаяся. Этот Борис позволил себе с ней некоторые вольности, за что я его и невзлюбил…

– Не злоупотреблю. Я понимаю, что для нее не партия. Сейчас не принято выходить замуж за ровесников.

– Принято, не принято… Жизненные правила все время меняются, вместе с жизнью. А она последнее время развивается стремительно. Все время появляется что-то новое: электричество, автомобили, броненосцы, дирижабли, новые виды оружия, телефон, радиотелеграф, кинематограф, граммофон, наконец… А что еще будет впереди?

– Главное, что впереди война с Японией, – тихо подсказал Сергей.

– Да, она все неотвратимее. Но некоторые весьма влиятельные люди в окружении императора не хотят в это верить. «Японцы не решатся, у нас самая мощная армия в мире…», – повторил он чьи-то слова. Хотя про скорую войну ясно даже неискушенным в политике людям, даже студентам недоучившимся – вроде тебя… Впрочем, ты-то человек совершенно неординарный, это мне понятно. Вот что: официально предлагаю тебе поступить на службу в канцелярию Енисейского генерал-губернаторства. Служить будешь в моем секретариате и выполнять непосредственно мои поручения.

– Михаил Александрович! – начал с заминкой Городецкий. – Я очень хочу помочь Вам в деле отражения японской агрессии. Но мое официальное зачисление в штат будет, мне кажется, препятствовать нашему сотрудничеству. Для обычных, повседневных поручений у Вас, я думаю, людей хватает. Я же тяготею к абстрактным или, если позволите так сказать, стратегическим рассуждениям и обобщениям – а их мы с Вами прекрасно можем обсуждать здесь, в тиши Вашего кабинета. И кривотолков никаких в канцелярии не возникнет по поводу зачисления в штат вчерашнего гимназиста…

– Ну ты нахал, как любят говорить про тебя мои дочери. Сразу готов обсуждать стратегические проблемы… В роли тайного советника…Вот нахал! Впрочем, здесь, действительно, лучше. Кривотолков же в моей канцелярии полным-полно. Так и быть, уговорил. Тогда давай рассмотрим предстоящий театр военных действий, может ты со свежей головой, правда, что дельное подскажешь…

Другим вечером Татьяна играла на пианино (преимущественно, арии из опер и оперетт), а Надя и Сергей пели под ее аккомпанемент, обняв друг друга за талии. Как им было трепетно, в том числе и для разнежившегося Карцева!

– Устала! – вдруг объявила Татьяна и бросила руки на колени. – А ты, Сережа, случаем не играешь?

– У вас есть гитара? – спохватился Сергей (торкнутый Карцевым).

– Есть! – воскликнула Надя. – Мне же на именины подарили, только я ее не брала еще в руки … Сейчас принесу!

Городецкий-Карцев сел с семиструнной гитарой поудобнее на диван, быстро ее настроил под свой баритон и задумался: что же спеть? Сестры его не торопили, оценив беглый перебор и замерев в предвкушении романсов. Наконец он провел большим пальцем по струнам, прикрыл глаза и запел проникновенным, глубоким голосом: – Москва златоглавая, звон колоколов…

Все время, пока он пел, в гостиной не было слышно других звуков, хотя обитатели дома постепенно сходились в нее.

–…гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные, грациозно сбивают рыхлый снег с каблучка…– закончил тихо Сергей.

– Я не могу терпеть, простите меня! – воскликнула Наденька и, бросившись к нему, впилась в губы страстным поцелуем.

– Надя! – всплеснула руками бывшая здесь же Мария Ивановна.

– Мама! Я хочу выйти за Сергея Городецкого замуж! Надеюсь, он не откажется от меня… Никто другой мне не нужен!

– Но так не делают, это моветон. У Сергея Андреевича могут быть другие планы…

– Если Вы, Михаил Александрович и Вы, Мария Ивановна, сочтете это возможным, я готов предложить Надежде Михайловне свою руку и сердце!

– Я против скоропалительных решений в таком вопросе, – твердо сказал Плец. – В Англии от времени знакомства до свадьбы должно пройти не менее трех лет.

– Три года! – ужаснулась Надин. – Да я состарюсь за это время! И все глаза выплачу, если вы не позволите нам быть вместе…

– Ты и в самом деле, милый друг, хватил. Мы ведь в России живем, а здесь свои традиции. Но год, в крайнем случае, полгода – подходящий испытательный срок для проверки чувств.

– А целоваться нам будет можно? – с робостью спросила Наденька.

– Да тебе запрещай, не запрещай, ты ведь все равно по-своему поступишь, – в сердцах сказала мать. – Но под венец только через полгода!

В следующий приход в дом губернатора Сергей почти сразу был утащен Надин в зимний сад. Пытавшуюся следовать за ними Татьяну она пресекла злым шипением и даже оскалом.

Впрочем, оставшись наедине с женихом, Наденька вдруг присмирела, но руки его не отпустила. Они сели на укромную скамью в обрамлении каких-то растений, похожих на фикусы, и замерли.

«Сережа, положись на меня, – маякнул Карцев. – Я начну и сделаю все как надо. А дальше и ты освоишься»

Он повернул голову к Наденьке, взял тихонько ее обнаженный локоть и, склонившись над ним, стал проникновенно целовать ложбинку на сочленении плеча и предплечья. Вдоволь ее понежив, потянулся ко второму локтю и проделал ту же процедуру. Надя ему совершенно не препятствовала и, закрыв глаза, тихо млела под ласками.

Осмелев, он отвел с ближайшего ушка локон и проник губами за мочку, придерживая рукой ее затылок. Девичий трепет усилился, но своей инициативы она по-прежнему не проявляла. Он продолжил в том же духе и стал целовать за вторым ушком. Руки Наденьки непроизвольно обняли Сергея за талию, а он спустился губами на шею и стал покрывать ее быстрыми поцелуями, опоясывая всю, всю, всю, отчего девушку охватила мелкая дрожь… Вдруг он сменил позицию и оказался у Наденьки почти за спиной. Обе его ладони скользнули под ее локтями и сжали нежные полные груди, не стесненные в этот раз корсетом, а губы соединились, наконец, с ее губами в сильном, страстном поцелуе. Он все длился, длился и способствовал такому усилению взаимного трепета, такому втискиванию друг в друга, что, казалось, большего единения тел и представить уже трудно. Вталкивать языки в рот им в голову не приходило, да это было и не нужно – так пылали их взаимно втиснутые губы…

Но вот он оторвался от них и стал расстегивать пуговки на ее лифе.

– Не надо, – шепнула Наденька.

– Надо, милая, надо…

Скользнув рукой меж грудей, он извлек одну на божий свет. На молочном полушарии алел напряженный сосок в широкой кайме розового цвета. Сергей склонился, вобрал половину груди в рот и стал вглатывать сосок небом.

– О-ох! – простонала Наденька. – Как хорошо! Ты мой ребеночек, соси, соси, милый!

Тут жених предпринял заключительный шаг к допустимо возможному овладеванию своей невестой: не отрываясь от груди, проник кистью в девичьи панталоны и властно сжал пальцами кудрявый лобок.

– Что ты со мной делаешь, Сере-ежа-а! – ахнула Наденька и выгнулась в пароксизме страсти…

На выходе из сада их поджидала все та же Татьяна.

– Ой, – прыснула она от смеха. – Ваши губы стали как пельмени! Вот дорвались до бесплатного…

– А у тебя, Сережа, – шепнула она, улучив момент, – брюки что-то в одном интересном месте топырятся…

– Это я на Вас некстати посмотрел, – шепнул неисправимый Карцев.

Глава четырнадцатая. Жениховы будни.

Зайдя в субботу после работы в сапожное ателье, Карцев нашел Прошина почти счастливым. Тот сидел на табурете, держал на коленях женский сапожок и двигал застежкой-молнией: вжик-вжик, вжик-вжик… Блестящая, длинная и даже щеголеватая застежка работала! Впрочем, иногда заедала, причину чего и пытался выяснить Евлампий. Карцев тоже присоединился к процессу, подвигал застежкой и высказал предположение, что замок и зубья ее надо получше обточить, скруглить.

– А где автор, Филимон? – спросил он.

– Так в мастерских своих… Больничный-то у него закончился.

– Надо его к тебе на работу принять, застежки эти массово делать. Но вручную их много не наделаешь, значит, следует разработать и сделать станок полуавтоматический, который будет под эту застежку приспособлен.

– Да-а, делов еще с этой застежкой…

– Не переживай и зови опять Филимона. Я в его талант верю.

– Придется, видать…

Заодно зашел в рядом расположенную редакцию. Егор Федорович ему обрадовался:

– Хорошо, что пришли, Сергей Андреевич. Вот Ваша выручка от продажи двух номеров роман-газеты, только сегодня бухгалтер ее подсчитала. Продали почти по пять тысяч экземпляров, пришлось организовывать дополнительные выпуски. Вам причитается 25%, то есть около 250 рублей. Неплохо, а?

– Замечательно, Юрий Федорович. Этак, в месяц я по пятьсот рублей могу сшибать?

– Ну, не знаю, как пойдет продажа «Степного найденыша». Может, то был ажиотажный спрос? Хотя этот роман мне тоже очень понравился. Где Вы все-таки их берете?

– На почте, Егор Федорович. Пишу письмо питерскому товарищу, тот разыскивает в книжных магазинах, а то и в издательствах интересные новые книги, пусть и на английском языке, и шлет бандеролью или посылкой на мой адрес. Я их перевожу и к вам несу. Никаких как видите секретов.

– Угу. Я интересовался на почте: Вам за последние два месяца посылок ниоткуда не было…

– Значит, все-таки есть секрет. Но он, простите, не только мой и я Вам его выдать не могу. Впрочем, если Вы очень щепетильны, мы можем расторгнуть наше сотрудничество…

– Ладно, пусть Ваш секрет остается с Вами. Просто учтите на будущее, что людей держать за дураков не стоит.

– Простите меня, Егор Федорович! Вы совершенно правы, а я осел, индюк неблагодарный…

– Забыли. «Найденыша» мы будем печатать в трех номерах, а что потом? У Вас еще заготовки есть?

– Заготовок нет, но есть задумки. Например, недавно в Америке вышел замечательный роман Этель Лилиан Войнич под названием «Овод», действие которого происходит в Италии времен Гарибальди – обреветесь, читая, женщинам особенно понравится. Есть приключенческая повесть «Остров сокровищ» шотландца Стивенсона, фантастико-юмористическая повесть Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» – да много чего еще есть и будет. Не переживайте…

– Прекрасно. Вы – необыкновенная находка для нас. Кстати, у меня уже просят разрешения перепечатать «Смока Беллью»: и в Красноярском издательстве в виде книги и в Иркутске и даже в Москве…

– Я этого ожидал. Решения сами принимайте. За свой гонорар я не беспокоюсь, Вы человек чести.

– Зайдите в бухгалтерию, не забудьте свои деньги. Сегодня дома Вас на руках будут носить…

Городецкий действительно пошел сегодня после работы домой – но не с целью понежиться на руках матери и сестренки, а переодеться: в Красноярск заехала каким-то чудом труппа испанского музыкального театра, он имел неосторожность похвалить сестрам Плец испанские танцы, и они захотели увидеть их воочию. Сегодня в семь часов было первое представление труппы (в здании драматического театра) и он должен был успеть сопроводить туда Надю и Таню (билеты купил накануне). Деньги отдал небрежно матери, оставив себе десятку.

– Что это за деньги? – спросила уже привыкшая к их виду Елена Михайловна. – Да еще так много!

– Мой гонорар за роман-газету, – ответил Сергей на бегу, застегивая недавно сшитый на заказ серый с искрой костюм. – Через пару недель на такую же сумму надеюсь…

– Вот не думала, что буду когда-нибудь гадать, что делать с деньгами? – рассмеялась заметно помолодевшая мать. И обратила внимание: – Какой ты элегантный в этом костюме! И кажешься взрослее…

– Но я, правда, взрослею, мама, закон природы. Зато ты, вопреки всем законам, молодеешь и хорошеешь!

– Ох, Сереженька, если ты и с девушками такой галантный, то очень скоро станешь чьим-нибудь женихом…

– Ой! Уже стал, маменька, и так с невестой закрутился, что забыл тебе сказать! Прости меня!

– Забыл… Ладно, я люблю тебя и потому прощаю. Кто же она? Ужели губернаторская дочь?

– Да, мама, это Наденька.

– Как быстро у вас все произошло! Лишь в прошлое воскресенье ты шел на ее именины, будучи вообще с ней незнаком…

– Такая уж она девушка: стремительная, энергичная и влюбчивая!

– То-то и оно! А вдруг и стремительно разлюбчивая?

– Не знаю, мама. Но противостоять ее натиску я не захотел. И сейчас чувствую себя глупым и счастливым!

– Когда же ты меня с ней познакомишь?

– Завтра, мама. Она с сестрой и матерью хотят прийти на открытие твоего салона.

– Хорошо, буду ждать.

В театре у генерал-губернатора ожидаемо была своя ложа. Когда Надин, Татьяна и Сергей появились в ней, к ним обратились взгляды многих зрителей, заполнивших театр почти целиком. Впрочем, вся троица молодых людей выглядела великолепно. Особенно разглядывали Сергея, причем многие дамы его лорнировали.

– Что они на тебя уставились? – углом рта прошипела Надин.

– Ну, вас они в этой ложе видели неоднократно, а меня впервые. Любопытно же, что это за новый фаворит…

– Любопытно им… Встану вот сейчас и объявлю, что ты мой жених, а ни какой не фаворит. Бинокли спрятать, руками не трогать!

– Хорошо, я попрошу в перерыве Егора Федоровича, который наверняка здесь присутствует по долгу журналиста, отметить мой статус в завтрашней «Красноярской газете»…

Тут занавес раздвинулся и все оборотили взоры на сцену, на которой разместилось что-то вроде цыганского табора. Но взыгравшие одновременно гитары зазвучали все-таки не по-цыгански, да и начавшие танцевать на большом расстоянии мужчина и девушка были в совершенно черных, именно испанских одеждах. То, что происходило и звучало на сцене далее, было Карцеву хорошо знакомо по концертам фламенко в конце 20 и начале 21 века: неизменная «Малагенья» и прочее, прочее, прочее… Ему, впрочем, такая музыка и танцы всегда нравились, и он слушал с наслаждением, полузакрыв глаза. Зато спутницы его смотрели изумленно и слушали с необыкновенным вниманием.

Уже в конце первого действия на сцене вдруг зазвучала явно танговая мелодия, вновь привлекшая слегка притупившееся внимание зрителей, и выступивший из-за кулис ведущий объявил, что второе отделение концерта будет посвящено совершенно новому танцу: аргентинскому танго. И занавес опустился.

– Как мне они понравились! – начала высказывать переполнявшие ее чувства Надин. – Вот такая музыка мне совершенно по душе: ритмичная, дикая, искренняя. А что это было в конце, что за танго? Совершенно другое, но тоже великолепное! Что ты молчишь, Сережа? Все проспал?

– Ты ведь знаешь уже, что для полноты ощущений я закрываю глаза, – чуть досадливо сказал Городецкий-Карцев. – Музыка же прозвучавшая родилась в среде испанских цыган и называется «фламенко». А вот про танго я слышу впервые, – солгал он.

– Мне тоже понравилось, но все это такое чужое и так далеко от русского, что я не могу впустить целиком в свою душу, – призналась Таня. – Послушала, поразилась и пошла своей дорогой. Разве что танго это…

– Ну, пойдем в буфет пить шампанское? – предложила вдруг Надин – У тебя ведь есть с собой деньги, Сережа?

– Тебе еще нельзя по возрасту, – уела сестру улыбающаяся Татьяна, – а мне уже можно.

– Мне тоже теперь можно, ведь я стала невестой, а значит взрослой. – парировала Надин.

– Я пил шампанское и знаю, что оно сильно ударяет в голову и притупляет восприятие, – заметил Сергей. – Если вы хотите что-то расслышать в танго, то лучше подождать до дома: я возьму в буфете бутылку.

– Но хоть пирожными ты нас угостишь? – тоном капризной девочки попросила Наденька.

– Угощу, пошли скорее…

Пока ехали домой на извозчике, сестры все вспоминали чарующие звуки танго, а Сергей им ненавязчиво их подсказывал.

– Да ты, оказывается, лучше нас их запомнил, даром что спящим прикидывался, – замолотила по его груди кулачками Наденька. – Вот приедем домой, надеру тебе уши…

– А шампанское пить уже не будем?

– Будем! Но потом надеру как самому большому обманщику и симулянту!

– Тяжела ты участь жениховская! Где ты, моя прекрасная, одинокая свобода?

– Ах так! Невесту ты готов уже бросить? Сорвал первый цвет маковый и деру? Не выйдет! Приедем домой – попрошу папу тебя арестовать! С отбытием наказания в нашем зимнем саду! А чтобы ты не сбежал, сама буду тебя караулить!

– Караульщица… – с горчинкой вздохнула Татьяна. – Кто б тебя от такого арестанта укараулил…

Отец, однако, шампанское воспретил.

– Тогда будем разучивать аргентинское танго: Таня на пианино, а мы с Сережей на паркете.

Но сразу танцевать не получилось, пришлось сначала Татьяне заучить (с помощью Карцева) мелодию и ритм. Наконец, она заиграла уверенно, и Сергей повел Надю по фигурам танго.

– Это что за танец такой, совершенно нескромный, – возмутилась Мария Ивановна. – И грудь ей смял и ногами друг в друга влипли!

– Что ты понимаешь, мама… Знаешь, какие мурашки у меня побежали по всему телу и волны страсти изнутри поднимаются!

– Что тут знать, конечно, побегут и страсть загорится, когда мужчина к себе так притиснет…

– Но в Аргентине теперь все так танцуют…

– Да где та Аргентина находится, ты хоть знаешь?

– Но и в Испании этот танец уже появился! Испанцы специально к нам приехали, чтобы ему обучить…

– Испанцы – народ горячий, это известно, а нам лучше бы кадриль продолжать танцевать.

– Да, а еще в капорах ходить и веревкой подпоясываться…

– Стоп, – вдруг заявила Таня. – Теперь моя очередь танцевать.

– Ни за что! – одновременно воскликнули мать и младшая дочь.

– Для тебя это слишком фривольно, – пояснила мать. – Вот заведешь себе жениха, с ним и танцуй хоть танго, хоть фанданго.

Татьяна хлопнула крышкой пианино и вышла из гостиной.

– Пойдем в наш уголок, – шепнула Надя Сергею и повлекла тотчас в зимний сад.

Глава пятнадцатая. Трусики.

Смотрины прошли несколько скомканно на фоне презентации белошвейного салона. Женщин пришло много, так что пришлось выстраивать очередь, а потом Сергей стал уговаривать крайнюю группу не ждать понапрасну и прийти завтра – предварительно записав их фамилии. Молодого и симпатичного сына хозяйки женщины, перешучиваясь, послушались, взяв с него слово (понарошку, конечно), что завтра он их встретит и проводит в салон. Губернаторская коляска приехала (слава богу!) по завершении этого инцидента.

Тем не менее, Сергей счел не лишним попросить оставшихся у крыльца уважить губернатора и пропустить его домочадцев в салон без очереди.

– Мама, вот моя невеста, Наденька, ее мама, Мария Ивановна Плец, и сестра, Татьяна Михайловна, – представил он своих будущих родственников.

– Я очень рада вас видеть, – сказала просто Елена Михайловна. – Много слышала о вас от сына и только хорошее. Надеюсь, вы его не обидите.

– И мы много о Вас, Елена Михайловна, наслышаны, – сказала с пиететом губернаторша. – Такое производство своими руками в Красноярске развернули! А сына какого прекрасного воспитали! Мой супруг на него не надышится, а о дочери что и говорить…

– Жаль, что я сегодня занята, – стала извиняться Елена Михайловна, – и не могу уделить вам должное внимание…

– Напротив, можете, мы ведь к Вам заодно и по делу приехали… Сережа так расписал Ваши новшества в женском белье, что мы загорелись себе их приобрести. За ценой мы не постоим и заодно поболтаем, друг о дружке больше узнаем. А потом, когда у Вас найдется все-таки свободное время, милости просим к нам в гости, на обед или ужин…

Из салона семейство Плец уехало вместе с Сергеем, подгадав в своем доме к обеду, после которого женщины занялись примерками обновок, а мужчины прошли в кабинет.

– Должен сообщить тебе важную новость, – сказал Михаил Александрович. – Принято решение о переводе меня в сенат с весны будущего года. Так что жить нам здесь осталось два-три месяца. Придется, видимо, срок вашего испытания с Надин сократить. Ты не против?

– Я обожаю каждый пальчик на ее ручках и ножках. С чего я буду против?

– В этом-то и беда. Вы, молодые, норовите все к физической любви свести, но она, поверьте старику, понемногу слабеет. Тогда как истинная, душевная любовь с годами крепнет. Если успеет зародиться до краха любви физической…

– Мне трудно об этом судить, хотя душевные качества Наденьки, ее искренность, стремление к знаниям и к справедливости кажутся мне очень привлекательными и непреходящими.

– Очень уж она импульсивна! С такой женщиной трудно… Я ведь не сразу с Машенькой познакомился, до этого другую девушку обожал и хотел назвать женой. Вот она очень была похожа с Наденькой, один тип… Все у нас рухнуло в один несчастный день! Я даже толком не узнал, в чем перед ней виноват: мне просто отказали от дома!

– И потом не узнали?

– Потом я уехал далеко от того города, в Петербург, и стал яростно грызть науки, хотя обладал изрядным состоянием. Потом, через годы встретил Машу, и жизнь моя стала счастливой. По сей день. Ну-с, довольно сантиментов, продолжим наши маньчжурские построения?

Выхода Городецкого из кабинета с нетерпением ждали.

– Ну, как я тебе? Нравлюсь? – с придыханьем спросила Наденька, выпячивая грудь, наверняка облаченную под платьем в бюстгальтер.

– Оччень! – педалировал восхищение Сергей. – Как, как ты это сделала?

– Не дурачьтесь, Городецкий! – прикрикнула на него невеста, – и отвечайте по существу. Да или нет?

– Категорически да! Никогда не надевайте больше этот дурацкий корсет!

Затем повернулся к ждущей своей очереди Татьяне, обволок ее взором, причмокнул, закатил глаза, но так ничего и не сказал. Узрел на заднем плане Марию Ивановну и застыл на месте, изображая благоговейный восторг.

– Клоун! – презрительно бросила ему Надин. – Паяц противный! Сейчас же под арест!

–Есть под арест! – бросил руку к виску Карцев, в последний момент четко выпрямил у него сжатые пальцы и пошел церемониальным шагом в сторону зимнего сада.

В саду вбежавшая следом Наденька прыгнула ему на грудь, сжав ногами бедра. «Когда она этому научилась? – впал в недоумение Карцев»

«Она у меня такая, – самодовольно изрек Городецкий. – Сама на ходу придумывает!»

– Ты знаешь, какие у меня трусики… – шепнула Сергею все еще висящая на нем Наденька.

– Пока не знаю… – таким же шепотом ответил тот. – Покажешь?

– Ой, это жутко безнравственно! – возразила она. – Если ты только очень, очень убедительно попросишь…

– Тогда приступаю…

Через десять минут совсем разомлевшая в объятьях жениха Надин откинулась вольно на спинку скамьи и шепнула: – Можешь посмотреть…

Сергей сел напротив невесты на корточки и стал медленно поднимать по ее ногам подол платья, испытывая при этом немалый трепет. Вот показались изящные щиколотки… стройные голени… трогательные хрупкие коленки… неожиданно полные ляжечки… и, наконец, короткие свободные шелковые трусики желтого цвета, облекающие достаточно крутые бедра и внятный лобок. Тут инициативу перехватил Карцев: взялся руками за щиколотки прелестницы и, вжимаясь в ее кожу, медленно повел ладони тем же путем, что и подол платья перед этим. Вот он огладил ее полные икры… перешел на коленки и заодно осыпал их нежными поцелуями… вот заскользил ладонями по бедрам, сместился на внешнюю, потом заднюю их сторону, не забывая сопровождать поцелуями самую нежную, внутреннюю сторону (почувствовав, что Наденька затрепетала)… вот проник вытянутыми пальцами под свободный край трусиков … потом ухватил этот край зубами и потянул вниз…

– Нельзя…– шепнула Наденька.

– Я хочу там тебя поцеловать…– шепнул в ответ Карцев.

– Нельзя! – уперлась невеста и ухватилась за верхний край трусиков.

– Разве я до этого делал тебе что-нибудь не так? – продолжал шептать Сергей. – Поверь, когда я там поцелую, тебе будет очень сладко и совершенно необычно… Просто поверь и не сопротивляйся

– Но ты не овладеешь мной?

– В обычном смысле нет, но это чувство будет не слабее того обладания

Надя затихла и отпустила трусики…

Глава шестнадцатая. Дивиденды

В начале декабря Александр Петрович Кузнецов прислал в архив к Городецкому посыльного с просьбой зайти после работы в товарищество «Драга». Сергей шел на эту встречу, несколько волнуясь: то ли вести о проверке его заявок пришли, а они могут быть как обнадеживающие, так и провальные; то ли Александр Петрович, который выплачивал ему ежемесячно что-то вроде аванса в пятьдесят рублей, пожелал узнать, не появились ли новые продуктивные архивные находки…

В кабинете Кузнецова присутствовал также исполнительный директор АО «Драга» Павел Козьмич Гудков, которого Городецкий знал понаслышке.

– Садитесь, Сергей Андреевич, в кресло, чтобы не упасть, – пригласил его Кузнецов и продолжил: – Пришли, наконец, сведения о золотоносности долины Левой Мурожной по нашим шурфовкам. Содержание золота в песках низкое…

Тут он сделал прямо-таки театральную паузу и добавил: -…но для отработки драгой вполне пригодное! О запасах речи пока не идет, линия пробита одна, но добытые Вами данные с нашими практически совпадают. Поэтому мы с Павлом Козьмичем приняли решение о выдаче Вам половины тех акций, о которых мы договаривались ранее. Я слышал, вы собираетесь жениться?

– Да, я помолвлен с Надеждой Михайловной Плец.

– О, в какие сферы Вы взлетели! Ну, так эти акции будут Вам кстати для обустройства собственного дома. Вторую половину мы Вам вручим после полного подтверждения Ваших прекрасных данных. Вы удовлетворены?

– Более чем. Очень вам благодарен. Деньги будут, действительно, кстати. Вот только семейство Плец скоро отсюда уедет, в Петербург, и я последую за ними.

– О переводе Михаила Александровича мы знаем. Но Вы-то вправе вместе с молодой женой остаться здесь и продолжить наше плодотворное сотрудничество.

– Разве могу я разбить мечты Надин о столичной жизни? К тому же я Вам говорил, что намерен продолжить свое обучение в Горном институте.

– Молодой человек, – вмешался в разговор Гудков, – Вы теперь человек со средствами, а работая здесь, эти средства скоро приумножите. Зачем же Вам учиться? Только время попусту тратить…

– Вы наверняка помните, что в 1890 г. лопнул банкирский дом Баринга, считавшийся очень солидным и прибыльным: он в свое время обеспечил покупку Соединенными Штатами Америки Луизианы у Франции. Все его акционеры оказались нищими. Некоторые из них, даже молодые, были вынуждены покончить жизнь самоубийством. Уверен, что если бы эти самоубийцы имели хорошее образование, они смогли бы найти себе достойную работу и налаживать жизнь дальше. Думаю, я ответил на Ваш вопрос.

– Он и, правда, необыкновенный молодой человек, – повернулся Гудков к Кузнецову. – Такой нигде не пропадет.

И добавил уже в сторону Городецкого:

– Извините меня за эту бестактность. Я не очень поверил Александру Петровичу, который описал мне Ваши способности.

– Если уж Вы будете жить в столице, то все равно не теряйте с нами связи. Пользу Енисейской золотопромышленности и заодно себе можно приносить и там – например, как наш представитель на некоторых предприятиях Петербурга или в структурах власти. Вы ведь намерены в этих структурах вращаться, хотя бы в качестве помощника Михаила Александровича?