Текст книги "Миллениум-мифы (сборник)"

В Институте биофизики, где я имею честь работать, когда-то, много лет назад, начиная с 1932 года, под руководством его директора П. П. Лазарева радиоинженер С. Я. Турлыгин в ходе тщательных экспериментов по мысленному внушению (т. е. телепатии) установил с помощью экранов, пропускающих электромагнитное излучение только в определенном диапазоне, что носителем информации являются 2-мм микроволны, Результаты были опубликованы в журнале «Бюллетень экспериментальной биологии и медицины» (1942). Сходная точка зрения впоследствии была высказана в книге Б. Б. Кажинского «Биологическая радиосвязь» (1962).

С аналогичных позиций можно попытаться объяснить и другие экстрасенсорные феномены: прорастание семян, помещенных между ладонями целителей, перемещение легких предметов под пристальным взглядом экстрасенса и т. п.

Общение некоторых экстрасенсов с «загробным миром», по-видимому, тоже имеет под собой реальную основу, т. к. нельзя исключить существования вокруг нас информационного пространства, где зафиксированы «волны» людей, живших ранее. Поэтому не удивительно возникновение в определенных условиях привидений – голографических образов, восстановленных из полевых интерферограмм.

Так что ясновидение может иметь под собой отнюдь не мистическую, а физическую причину. Тут требуются дальнейшие исследования.

Схождение святого огня и другие чудеса

Почему на Православную Пасху в Иерусалиме уже много веков происходит схождение огня?

Верующие верят, что это – божественное чудо. Церемония обряда настолько торжественна и достоверна, что даже я, скептик и атеист, увидев её по телеку, подумал: «Вдруг правда – божественное чудо? Чем чёрт не шутит!»

А недавно мне попался прелюбопытнейший материальчик об этом «чуде». Привожу выдержку из статьи Николая Успенского «К истории обряда святого огня, совершаемого в великую субботу в Иерусалиме»:

Преосв. Порфирий пишет: «Рассказавши все это, митрополит домолвил, что от одного Бога ожидается прекращение благочестивой лжи. Как он ведает и может, так и вразумит и успокоит народы, верующие теперь в огненное чудо великой субботы. А нам и начать нельзя сего переворота в умах, нас растерзают у самой часовни Св. Гроба».

Православная епархия прекрасно знает, что никакого чуда в этот день не случается. Нет никакого «чудотворного схождением огня с неба». Это – обыкновенный (хотя и не без «фокусов») обряд зажигания свечей служителями храма.

Хотя изначально обряд не замышлялся как обман, но по факту стал обманом. Когда-то, своевременно не дав разъяснения своей пастве, священнослужители вскоре оказались не в силах сделать это перед всё возраставшим фанатизмом темных невежественных масс. Оставалось одно: совершать обряд и молчать.

Полный текст статьи находится в Интернете на http://www.krotov.info/libr_min/u/uspen_ n4.html

Вообще большинство чудес, описанных в Библии, давно нашли ясное научное объяснение, например, для Ветхого завета – в книге Зенона Косидовского «Библейские сказания», а для Нового завета – в его же книге «Сказания евангелистов». К примеру, манна небесная это съедобные семена одного из видов деревьев, хождение по воде – результат резкого обмеления Красного моря, возгорание куста – следствие концентрации солнечных лучей (эффект линзы) и т. д.

Сказанное не означает, что чудес не бывает. Но пока для их разумного объяснения хватает тех знаний, которые имеет современная наука, без привлечения представлений о божественных силах.

На всякий случай хочу заметить, что я тут вовсе не опровергаю существования Бога, но лишь говорю о том, что те свидетельства, которые обычно приводятся как доказательство, таковыми не являются.

Декабристы

Декабристы разбудили Герцена. «Чёрт бы их побрал! – подумал Герцен, – Теперь придётся бить в колокол».

Не писали в России о декабристах только ленивые. Пожалуй, и я несколько страничек накропаю (факты заимствую из общедоступных источников). В отличие от восторженных борзописцев, постараюсь осветить суть дела максимально критически и объективно, сопроводив изложение ироничными комментариями (а без иронии тут, увы, никак).

В марте 1816 года по инициативе энергичного Александра Муравьёва, искавшего общественно-полезного приложения избытку своей кипучей активности, в России возникает некий Союз спасения. Спасения чего? Спасении России, ни больше, ни меньше. Страну в очередной раз нужно было срочно спасать. Почти недавно, в Отечественную войну, с помощью лютых морозов (слава российской зиме!) спасли от Наполеона. А теперь от кого? От победителя Наполеона – царя Александра. Почивал царь-миротворец на победных лаврах и не хотел в стране ничего менять. А нужно было дать больше свободы. Ведь именно её ощутили храбрые русские войска, совершившие гениально ловкий маневр мимо наполеоновской армии и этаким манером занявшие Париж без боя. Ах, как славно было свободно прогуливаться по Монмартру и свободно болтать по-французски со свободными парижанками!

В Союз вошли Никита и Александр Муравьёвы, Матвей и Сергей Муравьёвы-Апостолы, Иван Якушкин, князь Сергей Трубецкой и другие, в основном – сытые гвардейские офицеры. Примкнувший к Союзу полковник Павел Пестель сходу написал устав – «Статут». В нём была указана цель: «Подвизаться всеми силами на пользу общую, поддерживать все благие меры правительства и полезные частные предприятия, препятствовать всякому злу и искоренять социальные пороки, обличая косность и невежество, несправедливый суд, злоупотребления чиновников и бесчестные поступки частных лиц, лихоимство и казнокрадство, жестокое обращение с солдатами, неуважение к человеческому достоинству и несоблюдения прав личности, засилье иностранцев». Чрезвычайно патриотично и гуманно (сколь актуальны эти цели в России и поныне!). Причем, насчет засилья иностранцев – весьма забавно, ибо сам Пестель был обрусевший немец (при крещении имел имя Пауль Бурхард).

Спрашивается, а зачем надо было делать общество тайным? А затем, чтобы скрыть главную цель: переход от неограниченной монархии к ограниченной республике. Однако некоторым членам Общества идея о республике показалась слишком радикальной. «Слава лейтенанта Бонопарта не даёт полковнику Пестелю покоя. Он, как все офицерики не вышедшие в генералы, фанатично тяготеет к переворотам и кровопролитию. И вообще – выскочка без роду без племени (не граф, не князь и вообще не русский) уж как-то слишком быстро перехватил инициативу», – мрачно подумал Трубецкой и сердито на Пестеля обиделся.

Во главе Союза был учрежден «Верховный собор» из «бояр» (учредителей). Союз был переименован в «Общество истинных и верных сынов отечества». Сколь высокий штиль! Остальные участники делились на «мужей» и «братьев», которых предполагалось сгруппировать по «округам» и «управам». Однако воплощению сего грандиозного замысла помешала малочисленность Общества: оных было всего чёртова дюжина душ. Причем, все тринадцать метили в «бояре». Якушкин, имея чин лишь капитана, но будучи учредителем и заодно философом (подражал древним грекам), предложил первым делом кокнуть императора. Остальные члены Общества малость опешили от такой философии, долго в недоумении чесали в затылке, и вскорости (1817 г.) Общество тихо распалось.

В январе 1818 года в Москве создаётся новое тайное общество – Союз благоденствия. Ну, в смысле, что надо бороться за благоденствие. Не совсем ясно, конечно, что же это такое конкретно – благоденствие. А слово красивое. И надо значит надо. Устав был написан М. Муравьёвым, П. Колошиным и С. Трубецким. В нём говорилось о принципах существования Союза и его тактике. О целях не было не сказано практически ничего. Горазды же были заговорщики корпоративные уставы писать! Разве можно считать серьезной политической целью «нравственное христианское воспитание и просвещение народа, помощь правительству в благих начинаниях и смягчение участи крепостных»? Вроде бы имелась еще скрытая цель, но она была известна лишь членам Коренной управы. Цель, судя по слухам (ох уж эти слухи, эти сплетни…), заключалась в установлении конституционного правления и ликвидации крепостничества. «Союз благоденствия» наиболее стремился, однако, к широкому распространению либеральных и гуманистических идей. Для этого использовались литературные и литературно-просветительские общества: «Зелёная лампа», «Вольное общество любителей российской словесности» и другие сборища, где можно было до бесконечности витийствовать на поприще патетических словес и восторженных рифм.

О существовании этой «тайной» организации было известно достаточно широко. Ведь в её рядах насчитывалось около двухсот человек, причем, обожающих усердно трепаться. Члены собирались на многочисленные тайные и не очень тайные собрания (вот откуда в России пошла неискоренимая тяга к заседаниям!). Выпивали шампанского, курили, беседовали, спорили и радовались мыслью, что своими разговорами формируют общественное мнение и либеральное движение. Особенно хотелось развития обществ литературных, благотворительных и просветительских. Всё чинно, мирно, благородно. «Союз благоденствия» возглавлялся «Коренной управой» (30 учредителей) и «Думой» (6 человек). Им подчинялись «деловые управы» и «побочные управы» в Петербурге, Москве, Кишинёве, и др., особенно – в воинских полках, где царствовали муштра и скука. Была провозглашена такая цель: «Члены Союза обязаны принимать активное участие в общественной жизни, правительстве и армии». Вполне патриотично. Ни звука о революции или свержении монархии.

Состав тайных союзов постоянно обновлялся. По мере того, как первые участники устраивались по протекции товарищей на вакантные посты в правительственных учреждениях, они обрастали семьями, тёщами и самоварами, сразу отходили от политических разглагольствований и переставали ходить на собрания. На их место тут же приходили более молодые, еще не растратившие своего пыла в семейных баталиях. Между прочим, достаточно было императору открыть в столице и других городах побольше борделей, и никаких тайных обществ вообще бы не было!

На совещании в Петербурге в январе 1820 года при обсуждении будущей формы правления все участники высказались за установление республики. При этом были отвергнуты идеи Пестеля о цареубийстве и создании временного правительства с диктаторскими полномочиями. Отсюда ясно следует, что участники в большинстве своём были наивны, как дети, ибо полагали что смену политического строя в России можно произвести одним лишь сотрясением воздуха: с помощью слов «свобода и конституция».

Устав общества («Зелёная книга», первая часть) каким-то таинственным образом появился в руках императора Александра Павловича, который даже давал его читать брату – Константину Павловичу, для развлечения.

В январе 1821 года в Москве долго заседал съезд Союза благоденствия. Цель его была в том, чтобы сгладить разногласиями между радикалами, жаждавшими мятежа и республики, и консерваторами, желающими сохранить всё, как есть, но стремящимися об этом прилюдно поговорить. В течение трех недель ни о чем конкретном договориться не удалось. Император Александр через своих осведомителей намекнул съезду, что в курсе дел. И радикалы, и консерваторы сильно перетрухнули, и «тайный» съезд был досрочно завершен. А заодно решено было Союз вообще распустить. А то как бы чего не вышло…

В мае 1821, император, выслушав донос генерал-адъютанта Васильчикова о тайных обществах, ответствовал: «Сударь! Я разделял и поощрял все эти мечты и эти заблуждения». И после некоторого молчания прибавил театрально веско: «Но мне подобает быть строгим».

Подробнейшая записка генерал-адъютанта А. Бенкендорфа также не вызвала серьёзных последствий. Некоторые меры предосторожности всё же были на всякий случай приняты: основана военная полиция и издано высочайшее повеление о закрытии масонских лож и прочих обществ.

Но тут же, как грибы после дождя, выросли новые тайные общества. Два самых крупных были «Северное» с центром в Петербурге и «Южное» с центром в Киеве. В Северном главную роль играл Никита Муравьёв, написавший свою Конституцию. В ней предусматривалось образование Российской Федерации в составе тринадцати «держав» и двух областей. Предполагалась отмена крепостного права, но закреплялось крупное помещичье землевладение. К обществу присоединился поэт Кондратий Рылеев, горячими речами сплотивший вокруг себя нескольких боевых республиканцев: А. А. Бестужева-Марлинского, Е. П. Оболенского и И. И. Пущина. Кстати, Рылеев был поэт весьма посредственный, зато пламенный.

В Южном обществе руководителем стал Пестель. Он был счастлив возглавить собственное общество и больше не выслушивать нравоучения от высокомерного Трубецкого. Программа Пестеля коренным образом отличалась от программы Северного общества. Полковник, как подлинно военный человек, видел Россию единой и неделимой республикой с сильной централизованной властью. Он понимал, что широкая демократия в России невозможна. Причём, он считал, что предназначавшуюся для крестьян землю не нужно разделять по дворам, а необходимо оставить в общинной собственности. Короче говоря, он ратовал за колхозы.

Южное общество опиралось на армию. Одним из столпов общества был подпоручик Михаил Бестужев-Рюмин. Он возглавлял управу, вёл активнейшую пропаганду в полках и налаживал связь с другими обществами, в частности – с польскими революционерами. Он был одним из ярых республиканцев. Вместе с Сергеем Муравьевым-Апостолом он разработал утопический план военного «южного» переворота. Почему утопический? Да хотя бы потому, что столица-то с императором была на севере… С Северным обществом велись переговоры о совместных действиях. Но объединению мешал диктаторский радикализм Пестеля и княжеские амбиции Трубецкого. «Мы все глядим в Наполеоны», – удрученно констатировал о декабристах А. С. Пушкин (тоже в душе декабрист).

Почти все тайные общества возникали из масонских лож (вот не распустил бы сдуру император масонские ложи – не было бы никаких других тайных обществ!), привнося оттуда идеи и ритуалы: тайные собрания, самовыборы и перевыборы, многозначительный полушепот, тонкие намёки, обсуждения персон, разговоры о братстве и свободе, облачение в фартуки вольных каменщиков и т. д. Вполне безобидные игры взрослых дяденек, пока они от игрищ и болтовни не переходили хоть к каким-то практическим действиям. Особенно много талдычили о братстве и свободе графы и князья, но своих крепостных пороли с таким удовольствием и прилежностью, что у тех аж зады трещали.

Царь Александр смотрел на «тайные» сборища в полглаза, ибо сам был одновременно патриот и масон, награжденный высшим масонским орденом. Он только следил, чтоб по молодости и энтузиазму заговорщики какую-нибудь особую глупость не сотворили вроде цареубийства. Приглядывал, да вроде не углядел (а может, как раз нарочно «углядел»). Поехал он вместе с чахоточной императрицей осенью 1825 года в Таганрог (город на берегу моря, открытого всем ветрам; а ведь врачи рекомендовали Италию, юг Франции или Крым) погреться вдали от холодного Петербурга, да 19 ноября вдруг там сам неожиданно вроде как бы помер, причем, не оставив наследников.

А случилось это, если придерживаться официальной версии, примерно так. Бросив болящую супругу в Таганроге во временном дворце, Александр отправился прогуляться в Крым. При внезапном отбытии он сообщил жене причину: дескать, надо срочно осмотреть тамошние войска и укрепления. В Крыму он схватил то ли простуду (это ж надо умудриться: простуду! в Крыму, тёплой осенью!), то ли простудифилис (а кто ж его знает!?), но возвратился в Таганрог «совершенно больным». Простуда тут же перешла в тиф. В тиф! Забавненько, не правда ли? Причем, никто из окружающих этот тиф от императора не подхватил, как должно было бы случиться, ежели бы это были не враки. Зато миф о тифе отпугнул любопытных царедворцев совать нос к императорскому телу.

По другой версии, не официальной, кто-то из Южного тайного общества подсыпал царю какого-то яду. И здоровенный, никогда не болевший, гренадерского вида самодержец, загнулся в считанные дни.

Имеется, однако, ещё третья версия: что на самом-то деле царь не помер, а переоделся в крестьянское платье, назвался Фёдором Кузьмичом и махнул в сибирские скиты, грехи замаливать. А в Петербург отправили в его мундире чужое тело.

Спрашивается, а зачем такой спектакль устраивать? Ведь царю достаточно было просто отречься от престола, ежели надоело царствовать, восседая на пороховой бочке назревших реформ. Интересно, что граф Аракчеев накануне предупредил царя о заговоре и вызвал в ставку к нему доносчика – унтер-офицера Шервуда (впоследствии император Николай даровал ему фамилию Шервуд-Верный, как верному псу). Но царь на предупреждение отреагировал весьма спокойно. Приказал дать иуде денег, чтобы тот продолжал доносить и впредь. Фокус в том, что император имел особую страсть к актёрской игре, граничащую с двуличием. Эту особенность отмечали многие его современники. Он обожал устраивать из жизни театр, вовлекая в это шоу своих царедворцев. В последние годы Александр постоянно брюзжал, что хочет отречься от престола и удалиться от мирских дел. Он мог легко и с огромным удовольствием сыграть в Таганроге комедию с тифом. Так что третья версия, при всей своей кажущейся неправдоподобности, самая правдоподобная.

Так или иначе, но кому-то из оставшихся братьев надо было теперь залезать на освободившийся трон. По закону это должен был сделать старший – Константин Павлович, княживший в Польше. Поэтому сразу по получении в Зимнем дворце известия о смерти государя великий князь Николай Павлович, третий сын императора Павла, тотчас же (27 ноября) привел войска и народ к присяге императору Константину. Сначала это было сделано в столице, а потом почти по всей России. И даже было отчеканено несколько монет с его изображением! Но Константин, сидючи в Варшаве, об этой присяге не знал. А поскольку двумя годами раньше он заблаговременно (письменно, тайно от всех, кроме императора Александра) отказался от возможного престола (понимая, что царствующего брата, а затем и его самого могут, по славной русской традиции, отравить или задушить), то сам вместе со своей свитой в это же самое время присягнул Николаю, находящемуся в Петербурге. Сложилась комедийная ситуация: в России сразу два императора! Причем, анекдотец состоял в том, что ни один из них быть императором не хотел. Жизнь-то ведь дороже трона.

Младший великий князь Михаил Павлович начал сновать между Петербургом и Варшавой, пытаясь устранить путаницу и уговорить хоть одного из старших братьев принять-таки трон. И, в конце концов, изволил уговориться Николай. Поэтому на 14 декабря была назначена «переприсяга».

Заговорщики решили помешать войскам и Сенату принести присягу новому царю. Восставшие должны были занять Зимний дворец и Петропавловскую крепость. Царскую семью предполагалось, как минимум, арестовать, а как максимум – ликвидировать. Для руководства восстанием был избран диктатор – князь Трубецкой. Планировалось потребовать от Сената опубликовать всенародный манифест, в котором провозглашались бы отмена крепостного права, равенство всех перед законом, демократические свободы, введение суда присяжных и обязательной военной службы для всех сословий, выборность чиновников, отмена подушной подати… Благие намерения! Ответственными членами правительства предполагалось сделать известных реформаторов – графа Сперанского и адмирала Мордвинова (кстати, позднее именно эти две персоны стали главными членами суда над декабристами).

13 декабря заговорщики, воспользовавшись неразберихой, начали активную агитацию в воинских частях и ночью вывели солдат к Сенату. Два полка из казарм встали с оружием около памятника Петру Великому. К ним присоединились гвардейские матросы. Набралось всего около трех тысяч человек.

Сенат же заседал всю ночь. К 7 часам 14 октября 1925 года утра Николай был официально провозглашен императором.

Рано утром Рылеев попросил Каховского проникнуть в Зимний дворец и убить Николая. Сам он на себя роль ликвидатора брать не желал, ибо был поэт. А поэты, как известно, сражаются за свободу исключительно словесами и пачкать руки не хотят. Каховский сначала было чуть не согласился (раньше он уверенно говорил, что в таком деле на него можно положиться). Но когда услышал от Рылеева конкретное предложение, то всё же отказался, сославшись на плохое самочувствие, а про себя подумал: «Сам иди стреляй!» Рылеев, увидев дрожащие руки Каховского, понял: «Всё равно бы промахнулся». И приказал Якубовичу вести матросов Гвардейского экипажа и солдат Измайловского полка на Зимний. Но тот тоже отказался, заявив, что опасается, что при схватке может пострадать царская семья. Какая щепетильность!

Утром вокруг восставших полков образовалась огромная толпа штатских, в основном из простонародья – несколько десятков тысяч человек. Толпа орала «Да здравствует Константин и Конституция!» Хотя ни о какой конституции Константин никогда даже не заикался.

Почти все хотели видеть царём Константина, но не Николая. Во-первых, по старшинству. Во-вторых, все знали, что Николай от трона уже отказался и присягнул Константину. В-третьих, Константин был известный варвар и самодур, которого можно будет презирать, не любить и даже за что-нибудь потом свергнуть. А вот Николай был хотя солдафон, но просвещенный, с великосветскими манерами, образованный в детстве иностранными гувернёрами и начитанный в юности французскими просветителями. За что и был невзлюблен офицерством и толпой.

Толпа орала долго, до хрипоты, рискуя на морозе подорвать голосовые связки. Все ждали, что на Сенатской площади появится кто-нибудь из вожаков восстания. Но никого, кроме трех десятков мелких офицериков, командовавших полками, не было. Вожаки на площадь не явились «вследствие различных между ними недоразумений». Ага, они стали в это время отношения выяснять. Не нашли лучшего случая! А толпа тем временем времени не теряла. В бравого Николая (гарцевавшего верхом вблизи восставших) и его свиту полетели камни. Позднее Николай сказал брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории то, что нас с тобой не пристрелили». И верно. Достаточно было любому из восставших пальнуть из пистолета или треснуть Николая Павловича прикладом по башке и вся история России пошла бы совсем другим непредсказуемым путём.

Николай понимал, что дело пахнет свержением монархии и даже возможным отсечением голов всей романовской династии. Это его не устраивало. Человек он был одновременно осторожный и решительный. Поэтому, приказав подготовить экипажи для бегства членов царской семьи в Царское Село, в то же время выставил против бунтовщиков верные гвардейские полки, окружив тех плотным кольцом. И приказал стягивать к столице дополнительные войска. Собралось 9 тысяч штыков пехоты, 3 тысяч сабель кавалерии, 36 орудий; да ещё в резерве осталось 7 тысяч штыков пехоты и 3 тысячи сабель. Шансы восставших упали почти до нуля.

Николай понял, что теперь наглецов можно легко разгромить. Но не хотел кровопролития среди офицеров. В честь чего русский дворянин будет стрелять в русского дворянина?! Это ж не дуэль… Николай поручил духовенству во главе с митрополитом Серафимом угомонить мятежников. В ответ восставшие офицеры и солдаты стали кричать: «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул! Не верим тебе, пойди прочь!»

Назначенный диктатором Трубецкой на площадь так и не явился. Хорош диктатор! Спрятался дома под бабскую юбку и целый день ждал известий от товарищей, которых, по сути дела, предал. Заговорщики же, прождав Трубецкого несколько часов, но так и не дождавшись, начали яростные дебаты по поводу назначения другого руководителя. А восставшие полки по-прежнему продолжали стоять на Сенатской площади…

Наконец декабристы выбрали нового диктатора – князя Оболенского. Они были почему-то уверены, что именно из князей получаются самые перспективные диктаторы.

Генерал-губернатор Петербурга Михаил Милорадович, прискакав верхом к каре солдат-мятежников, стал объяснять, что охотно желал бы, чтоб императором стал Константин, но что же делать, ежели тот сам во второй раз отказался! Солдаты стали кричать, что не верят, что тот снова отказался, но знают, что Николай раньше тоже отказался. Генерал заявил, что самолично лицезрел новое отречение Константина Павловича. «Верьте мне, солдаты!» – возопил он, истово перекрестившись. Но солдаты понимали, что Константин, сидючи в Польше, никак уж не мог отречься прямо на глазах Петербургского губернатора. Столь наглое враньё их разозлило и они показали штыки.

Евгений Оболенский, войдя в роль диктатора, вышел из солдатских рядов, где укрывался от неприятеля, и стал просить генерал-губернатора отъехать, но видя, что тот не обращает на него (на князя! на диктатора!) никакого внимания, сильно обиделся и, выхватив у соседнего солдата ружье со штыком, решил кольнуть в бок губернаторского коня, дабы ловким приёмом выбить нахала из седла. Но не рассчитал направление выпада, ибо, во-первых, будучи сам благородных княжеских кровей, не умел обращаться со штыком, и, во-вторых, Милорадович сильно вертелся и привскакивал. Удар получился в зад не коню, а самому генералу (позже, из этических соображений, решено было записать, что удар пришелся Милорадовичу в бок). Каховский, подумав, что Оболенский начал-таки решительное наступление, выстрелил из пистолета генералу в спину. На эту низость у него смелости и меткости хватило, рука не дрогнула. У Каховского после отказа стрелять в императора просто руки чесались хоть в кого-нибудь пальнуть, чтоб загладить вину. Раненого губернатора унесли в казармы, где он в тот же день благополучно скончался.

Полковник Стюрлер и великий князь Михаил Павлович решили повторить подвиг губернатора на бис, но мятежники обоих проигнорировали. Это их разозлило и они приказали Алексею Орлову проучить мерзавцев. Тот дважды водил конногвардейцев в атаку на мятежников, причем, оба раза – героически скакал впереди, но дважды удивительным образом возвращался целым и невредимым, повернув назад перед щетиной штыков.

Время шло, а ничего не происходило. Поэтому в дело вступила артиллерия, под командованием генерала И. Сухозанета. По каре мятежников был сделан залп холостыми зарядами, не произведший, однако, эффекта. Какие ж солдаты побегут от холостых залпов! Тогда Николай приказал стрелять картечью. Первый залп был дан выше рядов мятежных солдат – по «черни» на крыше Сената и соседних домов. Мятежные солдаты ответили ружейным огнём. Но потом под градом картечи началось бегство. Генерал, войдя в раж, сделал ещё несколько выстрелов картечью – по толпе простонародья. Стрелять так уж стрелять! После Бонопарта это был уже второй случай успешного применения артиллерии в городских условиях.

Бегущие бросились на невский лёд, чтобы спастись, перебравшись на Васильевский остров. Офицеры попытались на льду построить солдат в боевой порядок и идти в наступление на Петропавловскую крепость. На крепость! Это ж надо до такого додуматься! С несколькими сотнями перепуганных солдат идти по невскому льду на штурм крепости с гарнизоном и пушками! Да еще выстроившись в колонну и маршируя! Естественно, что бравое войско тут же было обстреляно из пушек ядрами. Стрельба была намеренно не слишком меткой: ядра бубухали по льду. Лёд раскололся. Войско утонуло.

К ночи всё было кончено. На площади и улицах валялись сотни трупов. Император Николай повелел обер-полицмейстеру генералу Шульгину, чтобы трупы к утру были убраны. Приказ был исполнен по-русски весьма находчиво: во множество прорубей на невском льду быстренько спустили все трупы и даже раненых. Концы в воду.

Департамент полиции составил справку об общем количестве убиенных 14 декабря: генералов – 1, штаб-офицеров – 1, обер-офицеров – 17, нижних чинов лейб-гвардии – 282, во фраках и шинелях – 39, женского пола – 79, малолетних – 150, черни – 903. Итого – 1271 человек. Из цифр ясно следует, что артиллерия вовсю била по безоруженой толпе, состоящей в основном из простолюдинов.

Сразу же были арестованы и заключены под стражу в Петропавловскую крепость 371 солдат Московского полка, 277 – Гренадерского и 62 матроса Морского экипажа. Офицеров посадили отдельно от солдат. Заточение было длительным и скучным. А что офицерам – здоровым мужчинам – делать, когда сидят взаперти да без вина и баб? Разве что – патриотично бумагу марать. Хоть на бумаге душу отвести… «Чернил нам!», – потребовали офицеры и начали строчить воспоминания, для современников и потомков. Заодно не забывали о ходатайствах, раскаяниях и прошениях…

Указом от 17 декабря была учреждена следственная Комиссия под председательством военного министра А. Татищева (фамилия от слова «тать»…), но реально – под руководством самого императора. Арестованных привозили поодиночке в Зимний дворец. Император Николай лично выступал в качестве следователя. Он хотел знать всё сам, из первых уст, ибо понимал, что почти все его помощники – вруны и лицемеры; непременно всё перевернут и исказят.

30 мая 1826 года Комиссия официально представила императору отчётный доклад, составленный Блудовым (какая характерная фамилия!). 1 июня был учрежден Верховный уголовный суд (обратите внимание: уголовный, не политический!) из трех государственных сословий: Государственного совета, Сената и Синода, а также «нескольких особ из высших воинских и гражданских чиновников». Какая блестящая игра в русскую демократию и царскую справедливость! И высший перл этой игры – назначение руководителями следствия тех, кто были главными кукловодами в закулисной режиссуре неудавшегося мятежа – графа Сперанского и адмирала Мордвинова. Ах, сколь мудр оказался тут Николай Павлович! Ну, просто голова!

Самое забавное, что и царедворцы, и декабристы именовали себя «защитниками Отечества», принародно усиленно блюдя свою честь. Но как только царедворцы схватили декабристов, а те попали под следствие, так сразу честь у большинства куда-то подевалась. Подлости с обеих сторон были равновеликие: и вранье, и оговор, и угрозы, и доносы, и трусость, и шантаж, и взятки.

У женского полу честь, как известно, располагается спереди в нижней части туловища и легко теряется при бурном натиске защитников Отечества. У защитников же Отечества честь находится в ином, более благородном месте: где-то в груди и представляет собой сжатый воздух, коим до упору наполнены трахеи и лёгкие, помещенные в мундир, что придаёт защитнику гордую осанку и бравый вид. Но стоит лишь вышестоящему начальнику прикрикнуть на защитника Отечества, как честь сразу сдувается и выходит ветром.