Текст книги "Пятая печать"

– Еще чего! – буркнул начальник. – Никаких средств массовой информации. Нечего им тут делать! Когда надо будет, я к ним сам лично выйду и все доложу. А пока скажите, пусть ждут, проводятся неотложные оперативные следственные действия и… Короче, никого постороннего сюда не пускать до тех пор, пока не будут выполнены все необходимые мероприятия!

После этих слов Гарик придвинул к себе ближе кофр с аппаратурой, которую собрал и зачехлил еще до приезда полиции. Не хватало еще, чтобы они изъяли у него, пусть даже и на время, достаточно дорогостоящую технику! На этот случай, боясь, что отнимут, он даже карту памяти с отснятым материалом спрятал в нагрудный карман.

После того как, судя по всему, были розданы все необходимые наставления, команды и приказы, начальство во главе с полицейским полковником двинулось к выходу, но покинуть крышу не успело.

– А это еще что такое? – негромко произнес гнусавым голосом делавший свою работу до этого исключительно молчком бородатый эксперт, чем незамедлительно привлек к себе всеобщее внимание.

– Что там такое? – в группе других важных начальников, видимо, в предчувствии чего-то не особо хорошего, неторопливо обернулся к нему полковник.

Поскольку эксперт не поторопился объяснить смысл своих слов, а продолжил что-то исследовать и высматривать на теле погибшей, все, следя за его манипуляциями, замерли в томительном ожидании. Даже главный полицейский начальник в звании полковника не потребовал как-то и что-то объяснить, а молча и терпеливо стоял, ждал продолжения. Видимо, отвлекать эксперта в такой важный момент никому и ни при каких обстоятельствах не следовало, в том числе и главному начальнику.

Эксперт неторопливо поправил на своем носу очки, после чего, придерживая одной рукой челюсть погибшей, другой рукой осторожно приоткрыл губы и аккуратно извлек изо рта скомканную бумажку и, так и не вставая с промокшего колена, протянул находку полковнику.

– Послание с того света, – грубо и все так же гнусаво схохмил он.

Полковник подошел к нему и, слегка наклонившись, стал рассматривать комок.

– В чистый полимерный пакет. И оформить как вещдок! – скомандовал полковник.

Все еще держа бумажный комок на вытянутой, одетой в медицинскую перчатку руке, эксперт поинтересовался:

– А развернуть-то? Или как? – и Гарик, хотя вопрос был адресован вовсе не ему, как-то по-дурацки глупо и часто-часто закивал головой.

Полицейский начальник тоже разрешительно кивнул: разворачивай, мол.

– «И я видел, что агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри…» – глядя на развернутую записку поверх очков, гнусаво прочитал эксперт, после чего, переведя взгляд на полицейского начальника все так же поверх очков, сообщил: – Из Библии.

– Да уж ясно, что не из Уголовного Кодекса, – отозвался тот и в сердцах ругнулся: – Черт знает, что творится!

– Вот что-то подсказывает мне, что все это не просто так! – тревожно улыбаясь, сообщил эксперт.

– Ну, так ясен пень! – сердито отозвался полковник.

* * *

Что-то странное и в то же время несказанно доброе и счастливое произошло вчера в жизни Жеки Гросмана, сразу же после чего в его судьбе все чудодейственным образом переменилось, в душе загорелся волшебный фонарь, и будто из пепла возродились какие-то угасшие надежды, а также вырисовались какие-то новые планы.

Он даже и не понял, в какой момент это все произошло, и посему с блаженством мысленно погружался в воспоминания вчерашнего дня, повторяя и смакуя их снова и снова.

А вчера, хмурый и усталый, минут сорок он тусовался в зале прилета, рассматривая выставленные на продажу в украшенных уже искусственными еловыми ветками бутиках книги, кедровые орешки, сувениры, магниты и прочую лабуду.

Прибытие рейса давно уже объявили, однако ворота выхода в город все еще были пусты, прилетевшие, как водится, сначала ждали остановки самолета, потом подачи трапа, потом прибытия багажа.

В какой-то момент показавшегося ему просто бесконечно долгим нервозного ожидания Жека сел за столик кафешки напротив выхода из зала прилета, бросил куртку с бейсболкой на стул рядом, оставшись в футболке с ярким принтом и намотанном на шею шарфе, и стал изучать меню, хотя заказывать авторский чай, настоящий живой свежесваренный кофе или эксклюзивное пирожное у него всякое желание сразу же пропало, как только он взглянул на цены. Не то чтобы в кафешке было очень уж дорого – хотя, конечно, все-таки на самом деле несколько дороговато, – просто Жека с недавнего времени стал считать, что всему есть своя красная цена, переплачивать которую он принципиально не имел никакого намерения, потому что все на свете должно быть на своем месте и стоить ровно столько, сколько должно стоить – ни больше, ни меньше. Угрюмо посмотрел он по сторонам, на других отдыхавших в кафешке, кинул небрежные взгляды на капкейки и шоколадные маффины перед гостями и на витрине и, тут же уличив себя в зависти, грустно вздохнул. С завистью, как выяснилось, у него были свои собственные счеты. С некоторого недавнего времени Жека понял, что наконец-то перестал себя обманывать, и все чаще ловил себя на мысли, что самым настоящим образом откровенно завидует владельцам дорогих машин и яхт, владельцам шикарных загородных особняков и квартир в элитных новостройках, и даже просто завидует состоявшимся более успешным коллегам-музыкантам. Еще совсем недавно он был уверен, что все у него еще впереди – и успех, и овации, и лучшие концертные площадки, и крутая машина, и шикарная квартира, и регулярные поездки на Мальдивы и Бали, – и вдруг раз, стукнуло Жеке сорок семь, сразу же после чего туман неожиданно развеялся и стало совершенно очевидно, что находится он в своих драных джинсах, кожаной потертой косухе, кедах, футболке с прикольным принтом и бейсболке уже по совершенно другую сторону реальности, в которой ничего хорошего в будущем для него, скорее всего, уже не будет, кроме, разве что, ежедневного сидения в студии и работы над заказанными ему аранжировками вкупе с частными уроками игры на гитаре для каких-нибудь несовершеннолетних оболтусов. Да и с чего, спрашивается, взяться чему-то хорошему, если и раньше, положа руку на сердце, ничего хорошего в его жизни не было? Ведь не с неба же по волшебству упадет ему на голову успех и богатство. Это раньше он с презрением относился к тем своим коллегам, которые променяли свои рок-группы и музыкальные коллективы на репетиторство и частные уроки игры на музыкальных инструментах, а теперь и сам уже подумывал кроме основной работы в студии обзавестись парой-тройкой постоянных учеников. Какой-никакой, а доход! Это раньше он себе говорил: «Все у тебя будет! Не завидуй! Нехорошо это!». А теперь уже вовсю, без всякого зазрения совести завидовал самой что ни на есть черной завистью и нисколько уже не стыдился этого.

Так он и сидел, разглядывая цены в меню, пока к нему не подошла готовая оформить заказ улыбчивая официантка, после чего, не одарив ее даже для приличия ответной улыбкой, отрицательно и одновременно угрюмо помотал головой, взял со стола зубочистку в одноразовом пакетике, вскрыл, сунул зубочистку в зубы, надел куртку, развернул бейсболку козырьком назад и с демонстративно небрежным видом вышел из-за столика. Пусть со стороны это и выглядело самым настоящим хамством, но и заламывать такие цены за кофе или пирожное тоже своего рода не менее откровенное хамство.

И вышел он из кафе как раз вовремя: зал ожидания привычно зашевелился и ожил.

Жека подошел к толпе встречавших, остановился немного сбоку и, сунув руки в карманы джинсов и небрежно поигрывая при этом зубочисткой в зубах, стал разглядывать выходящих с рейса пассажиров. И еще он достал из внутреннего кармана куртки солнцезащитные очки и напялил их на глаза. И сделал это вовсе даже не для крутизны, как могло бы показаться со стороны, а исключительно по причине внутренней нервозности. При всем его невозмутимом и разухабистом, казалось бы, внешнем виде, внутри у него все трепыхалось, бурлило и мандражировало от давней обиды на жену, а также от волнения встречи с дочерью после стольких лет разлуки.

Жека с тревогой и грустью вглядывался в лица пассажиров, отыскивая одно, знакомое лицо. С дочерью он не виделся больше десяти лет. Все это время Жека ни разу не разговаривал с ней по телефону и даже не писал, хотя время от времени и заглядывал в ее профиль в социальной сети. И вроде бы причина не общаться с ней столько лет и не участвовать в ее судьбе была вполне серьезная: когда Агате исполнилось семь (они с Иркой к тому времени уже всерьез пребывали в состоянии затянувшегося по времени и накалу страстей развода и с полгода уже как жили по раздельности), Жека собрался с духом и созвонился со своей бывшей, сообщив, что, несмотря на развод, с ребенком, как и положено по закону и по совести, намерен регулярно видеться, а также намерен явиться к ней на ближайший день рождения, чтобы поздравить и подарить подарок. Как-никак, все-таки родной отец! Ирка тогда (о, чудо!) безо всяких там истерик и яда в голосе, вполне дружелюбно и совершенно спокойно ответила, что вовсе даже не возражает против того, чтобы Жека повидался с дочерью и, конечно же, пришел бы к ней на день рождения, после чего определила точное время празднества – шесть часов вечера. Сообщила также, что на день рождения придут другие родственники и тоже будут дарить подарки. В общем, повела себя на редкость здравомысляще. И Жека пришел. С замиранием сердца долго и упорно с цветами для бывшей (как-никак, все-таки она мать его ребенка) и перевязанной красной лентой коробкой с куклой для дочери стоял у двери квартиры, в которой до сих пор еще оставались некоторые его вещи, совершенно безрезультатно давил на кнопку звонка и никак не мог понять причину, почему ему не открывают: неужели за радостью веселья не слышат дверной трели? – после чего в непонимании и растерянности достал телефон и набрал номер бывшей. И еще больше был сконфужен, когда узнал, что телефон ее отключен и абонент в этой связи абсолютно недоступен. И, буквально тут же испытав прилив бешеной ярости, он врезал со всей силы кулаком по двери, потому что и на этот раз без фирменной подлости бывшей супруги не обошлось. И ведь как все хладнокровно спланировала и подстроила, стерва! Это потом уже через третьих лиц он узнал, что празднование дня рождения Агаты изначально было определено в заранее заказанной ресторации. И в разговоре, конечно же, бывшая умолчала об этом совершенно умышленно. И Жека, конечно же, понимал, что высказывать стерве какие-либо замечания по этому поводу, упрекать в нечестности, а также призывать к совести теперь совершенно бессмысленно, потому что за всем за этим сразу же последуют самые что ни на есть горестные слезы и тихая, но вполне сильная по накалу страстей истерика, и в конце концов Жека в очередной раз еще и виноват останется и будет просить прощения за то, что он такой самый настоящий дурак. Ведь это же ясно, что Ирка в любой ситуации обязательно вывернет все в свою пользу, обвинит в оскорбительной предвзятости, после чего непременно прояснится, что забыла она сообщить место празднования дня рождения дочери только лишь потому, что закрутилась из-за огромного количества дел и забот, и, вообще, шутка ли – одной без мужа заниматься воспитанием ребенка и подготовкой праздника, в частности… А телефон? А телефон никто и не выключал, и совершенно напрасно он так плохо о ней думает, и это просто-напросто батарейка села, а зарядки, конечно же, с собой не было, да и вообще ей в тот момент было не до зарядки и звонков бывшему.

В общем, очередная вата!

И понимая все это, Жека, конечно же, всерьез психанул, оставил подарок и цветы под дверью, ушел и больше уже никогда туда не возвращался. Он даже из города того немного погодя уехал в столицу насовсем, чтобы… А черт его знает, зачем! Уехал и все! Чтобы больше не испытывать обиду, злость, а также другие негативные эмоции, и заниматься только музыкой – уж она-то никогда не наделает никаких подлостей, хотя в сущности своей тоже баба еще та!

Ирка тоже никогда больше ему не звонила и даже, вся такая гордая и независимая, на алименты подавать не стала, потому что сама, как говорится, без всякой посторонней помощи ребенка на ноги поднимет, образование даст и воспитает.

Жека много раз уверял себя, что возмездие за всю эту бабскую подлость еще непременно коснется Ирки, потому что когда-нибудь, хоть через двадцать, хоть через тридцать лет ему все равно доведется встретиться с дочерью и объяснится по этому поводу, и уж тогда-то он откроет ей всю правду.

– Агата?! – немного дрогнувшим голосом удивленно спросил Жека подошедшую к нему девушку с серьгой в носу и густо подведенными черным карандашом глазами.

– Папа?! – совершенно спокойно и как-то даже наивно просто спросила Агата. И не было в ее голосе каких-либо Иркиных фирменных интонаций, упреков или потаенной обиды, а только самое простое удивление и радость от встречи.

– С приездом! – сказал Жека, снял очки, обнял дочь и понял, что на самом деле не нужно ни ему лично, ни его дочери никаких объяснений, потому что все это в далеком прошлом и вообще совершенно не важно, да и глупо, в конце концов.

В общем, встреча отца и дочери через долгие десять лет все-таки состоялась.

– Я к вам, можно сказать, на разведку, – в машине уже сообщила Агата. – Да и тетка, мамина сестра, давно в гости приглашала. Летом приеду поступать куда-нибудь. Еще не решила куда. Но скорее всего на юридический. Хотя мне все говорят идти в музыкальное училище.

– Серьезно? – удивился Жека.

– Я, когда в музыкалку ходила, преподаватели меня маме всегда очень хвалили. Меня даже на областной музыкальный конкурс отправить хотели. Но это все уже в прошлом, давно было!

– Ты училась в музыкальной школе? – насторожился Жека.

– Вообще-то я в художественную школу хотела, но мама меня почти насильно отвела в музыкалку. Ты же ее знаешь! С ней невозможно спорить. Хотя я и пыталась. Мама сказала при этом, что у меня твоя генетика. Не в плане упрямости, а в плане музыкальности, – тут же поправилась она.

Не понимая, в чем тут кроется новый подвох от бывшей, Жека промолчал.

– Мама мне о тебе много рассказывала.

– Надеюсь, не только плохое? – криво усмехнулся Жека, с иронией вспоминая, что именно его музыкальные эксперименты в какой-то мере и стали причиной их с Иркой развода.

– Она мне рассказывала, что у тебя была своя рок-группа, – не обратив внимания на негатив в его словах, ответила Агата и радостно сообщила: – Я тоже в девятом классе в рок-группе на гитаре играла. Мы с девчонками в школе группу создали, репетировали после уроков, хотели даже на школьной дискотеке выступить, но никакого выступления не получилось, а потом мы распались. Все это в прошлом, и мне это уже совершенно не интересно. Да и не мое это!

В общем, назвать удивлением то, что Ирка направила дочь по следам отца, было крайне сложно. У Жеки даже грешным делом промелькнула мысль, что сделано все это ею было не без какого-то очередного подлого умысла, может даже для того, чтобы в какой-то мере насолить ему, а может быть, чтобы ощущение от встречи с дочерью после стольких лет разлуки было много горше. Ведь когда-нибудь это все равно должно было бы случиться. Разве нет?! Все наперед продумала и предугадала, стерва!

– Значит, на гитаре играешь?! – повернувшись к Агате с переднего пассажирского сиденья, спросил Жека.

– Играла, – тактично поправила она. – И еще пела. На вокал три года ходила. Мама сказала, что в жизни это все обязательно пригодится. Только я совершенно не знаю, как, к примеру, умение петь может пригодиться юристу. Ну, не в суде же он перед присяжными заседателями будет арии исполнять?!

Она радостно хихикнула.

– А на студию ко мне завтра приедешь? – спросил Жека. – Была когда-нибудь на профессиональной студии?

– Нет, – радостно помотала головой Агата. – Не была. Но приеду!

– Ну, все тогда! – радостно подмигнул ей Жека. – Сейчас везем тебя к тетке, а насчет завтра созвонимся и встретимся. А пока – держи, – и протянул дочери компьютерный диск без обложки. – Послушаешь, когда время будет.

– Что это? – взяла диск Агата.

– Подарок от меня. Группа «Мэри». Классическое такое девчачье трио. Песни уже крутятся то там, то сям на радио. Скоро из каждого утюга звучать будут.

– Жека им аранжировки делает, – вклинился в разговор Виктор. – На студии сутками пропадает, иной раз там же и ночует.

– Вон! Смотри! – указал Жека на обочину дороги и на пролетевший мимо баннер с черными силуэтами трех девушек на кроваво-алом фоне и надписью крупными буквами «МЭРИ», и ниже буквами поменьше, но тоже очень ярко: «Скоро все офигеют!».

– Прикольно, – заинтересовалась Агата и отметила: – Современно! И очень креативно! Это что-то из андеграунда? Или роковое направление?

– Танцевальное. Клубно-радийный вариант. Перспективный проект! Обещает быть просто мегауспешным, – сказал Жека и радостно добавил: – Приятно осознавать, что имеешь какое-то отношение к этому успеху.

– Попса, наверное? – разочарованно протянула Агата.

– Попса! – с какой-то нескрываемой гордостью сообщил Жека.

– А поют-то хоть на английском? – поинтересовалась Агата.

– Почему? – удивился Жека. – На русском.

– Я не люблю попсу, – ответила Агата. – Тем более русскую. Вообще никак! По телевизору не смотрю и по радио не слушаю, сразу же приемник выключаю.

– Напрасно, – только и нашелся, что сказать, Жека. – Одна из солисток, Мара Закирова, поет просто обалденно.

Агата равнодушно пожала плечами.

Жека продолжил:

– Она тоже, кстати, поначалу не любила попсу, пыталась на английском петь… Ты на нее, кстати, чем-то даже немного похожа. А только как ни пытайся петь на английском, русский акцент, пусть даже и едва заметный, никому не нужен. Ни в Европе, ни в Америке, ни где-то еще это никогда не будет востребовано. Кто-то из молодых исполнителей еще как-то пытается на английском петь, но это полный тупик.

– А остальные? – спросила Агата.

– Что остальные? – не понял Жека.

– Две другие участницы коллектива? Ты сказал, что это трио?! Тоже так же обалденно поют, как и эта ваша Мара Закирова?

– Я бы так не сказал, – усмехнулся Жека. – Девочки они, конечно же, хорошие, двигаются хорошо и выглядят тоже супер, но проект, по большому счету, создавался под Мару. Она в группе лидер, главное действующее лицо, а две другие девочки, можно сказать, только ее слабые тени. Так зачастую и бывает в поп-группах. Всегда кто-то один оказывается сильнее и харизматичнее всех других.

– Ну, и зачем тогда нужны эти двое? – задала вопрос Агата. – Пусть бы эта Мара одна пела!

– Не все так просто на самом деле, – усмехнувшись, ответил Жека. – Ни один продюсер не будет свои кровные деньги в совершенно постороннего человека вкладывать или как-то ему помогать.

– А как же эти все телешоу, где продюсер ищет талант? – перебила его Агата.

– Это все фигня! Продюсер заинтересован вкладывать свои силы и деньги только в то, что ему всецело принадлежит и никогда не сбежит. Это может быть жена, сын, дочь, любовница, любовник… И никто и никогда не будет помогать совершенно постороннему человеку, пусть даже и очень талантливому, ну, разве что только за очень приличные деньги. Так что все эти истории про чудо-продюсера, который прилетит на голубом вертолете и бесплатно покажет кино, только волшебные сказки на самом деле.

– Вот «Мэри» – это детище продюсера, бренд, права на который принадлежат только ему одному, – продолжил он. – Это его, можно сказать, безраздельная и частная собственность. Если завтра-послезавтра кто-то из участников коллектива психанет и уйдет к другому продюсеру, проект не закончится, останется и продолжится, пусть и в ином составе. Если продюсера тоже что-то не устроит, он в таком случае сам может прежний состав разогнать и других участников в коллектив набрать. И будут новые взятые на работу участницы коллектива по гастролям ездить и все те же самые песни петь.

– А продюсер будет грести деньги лопатой! – усмехнулся Виктор.

– Так и есть!

– А разве участницы группы будут согласны работать, зная, что их в любой момент выпнуть могут? – удивилась Агата.

– Еще как будут! Для них это хорошая возможность засветиться на большой сцене и обратить на себя внимание зрителей. В дальнейшем они в любой момент смогут начать сольную карьеру и работать уже не на дядю, а на себя. Хотя это тоже, на самом деле, не так уж и просто. Для успешного старта сольному, пусть даже и хорошо раскрученному исполнителю немалые деньги на раскрутку необходимы, – будто бы размышляя вслух, произнес он. – Музыкальная группа – это всегда очень хороший старт! – добавил он. – И даже в плане выступлений работать в группе много легче. Одно дело, когда на концерте в одиночку пашешь и все внимание только на тебя, и совсем другое – когда выступает группа. Группе или коллективу вокалистов даже пение под фанеру куда чаще и охотнее прощается, чем сольному исполнителю. Зритель к участникам группы всегда лояльнее. Внимание-то рассеивается…

– Терпеть не могу шоу-бизнес и попсу, – перебила его Агата. – А уж российская попса – так это вообще шлак и полный отстой!

– Я бы не стал говорить об этом так однозначно, – все так же задумчиво произнес Жека.

– Полный примитив и сплошное надувательство, по-другому просто и не скажешь! Была бы моя воля, я бы за написание таких идиотских песен в тюрьму бы сажала! И за пение под фанеру тоже! Как можно вообще делать вид, что поешь и просто тупо открывать рот под фонограмму? Это же обман и сплошное надувательство!

– А эстрада – это и есть, по большому счету, самое настоящее надувательство, – возразил Жека и хитро прищурился: – Только надувательство в хорошем смысле слова. Клипы наших эстрадных звезд просто кишат этими всякими блестками, атрибутами красивой жизни, яхтами, шикарными квартирами и виллами на тропических островах. А то, что яхта или вилла на самом деле взяты напрокат – кому это интересно на самом деле? И даже когда эстрадная звезда выходит на сцену и дарит всем хорошее настроение, а на самом деле у нее черт знает что в душе творится, это же тоже на самом деле обман и сплошное надувательство.

– Это совсем другое, – запротестовала Агата. – Это актерский талант! А вот когда та же самая Ольга Пузова просто тупо рот под фанеру открывает, вот это и есть как раз самое настоящее надувательство.

– Открывать рот под фанеру тоже, на самом деле, надо уметь, и не просто уметь, а уметь делать это красиво. Вот Ольга Пузова это делает красиво! И люди всегда с удовольствием идут на ее концерт, даже несмотря на то, что это фанера…

Не дослушав, Агата нервически дернулась.

– На самом деле, в пении под фонограмму нет ничего такого смертельного, – продолжил Жека. – Бывают случаи, когда без фанеры на концертах просто никак не обойтись. И я не говорю про какие-то концерты для телевидения, когда звук поверх видео накладывается, потому что в противном случае будет слышно все это чихание и кашлянье публики. Обращала внимание на звук со спектаклей и шум зрительного зала? А знаешь, какая аппаратура иной раз на концертах бывает? Жуть! Концертная площадка может быть отличной и выглядеть современно, а аппаратура – полный хлам! Но даже и с хорошей аппаратурой проколы тоже очень часто бывают. Из собственного опыта расскажу: один раз на концерте одной звезды работали, звук ставили. Перед выступлением в пустом зале, как водится, провели саунд-чек, все самым тщательным образом отрегулировали, настроили и зафиксировали, артист в микрофон поговорил, попел, ему все понравилось, все устроило, сказал нам оставить тумблеры как есть и больше к ним не прикасаться, чтобы ничего не испортить. Ну, мы так и сделали и даже бумажки на пульт прилепили, чтобы ничего не сбить. И вот пришли зрители, по местам расселись, концерт начался и… О ужас! Весь звук поплыл. Артист себя не слышит, к мониторам в истерике бегает, прислушивается, микрофон то ближе ко рту подносит, то дальше, пытается то тише, то громче петь, я в это время тумблеры кручу… В общем, ад адский! Артист на меня гневно зыркает, злится, я просто в каком-то холодном поту по ходу концерта все перенастраиваю. Полный треш!

Жека коротко рассмеялся и тут же продолжил:

– Это теперь я уже знаю, что звук совершенно по-разному звучит в пустом зале и в зале, набитом людьми. Мы потом долго еще шутили, что надо было перед концертом в зрительный зал в кресла мешки с картошкой усадить и только после этого звук настраивать. Это теперь я уже даже самому матерому и самому опытному певцу всегда советую первую песню в концерте обязательно под фанеру исполнять, чтобы за эти три с половиной минуты хоть как-то звук можно было еще раз выстроить.

– И все равно я считаю, что попса – это полный отстой! – нисколько не переменила своего мнения Агата.

– А ты все-таки перетри с Кришной, пусть возьмет твою малую в группу, – не обращая внимания на ее слова, достаточно серьезно посоветовал Жеке Виктор.

– Кто такой Кришна? – насторожилась Агата.

– Да не-е-е, – даже не обратив внимания на ее вопрос, безнадежно протянул Жека. – Это уж совершенно никак невозможно, – и усмехнулся: – Если только место в группе каким-то чудесным образом вдруг освободится?! Только это тоже очень маловероятно. Девочки там тоже, мягко говоря, непростые. Своего ни за что не упустят!

– Вообще-то мы сегодня должны были Мару Закирову писать, но она что-то опаздывает, – в темном, без окон и дверей, помещении студии кинул скучный взгляд на часы Жека. – И телефон у нее выключен, – и, обращаясь к Агате, вернулся к вчерашней теме разговора: – Кстати, зря ты попсу ругаешь. И не настолько уж она отстойна. И не так уж просто, на самом деле, хитовую попсовую песню придумать и записать. Это только кажется иной раз, что песня идиотская или совсем уж простенькая. А попробуй придумай что-нибудь такое же, чтобы сразу же запомнилось максимально большому количеству зрителей, понравилось и зазвучало отовсюду.

– Мне это не интересно, и меня это вообще никак не касается, – попыталась отрезать Агата. – Я пришла сюда посмотреть, как ты на студии работаешь, а не слушать эти твои лекции про популярную музыку.

Глядя на свою дочь и слушая ее, Жека от всей души гоготнул, после чего улыбка уже не сходила с его лица. Он даже и не понял, от кого – от него или от Ирки – в Агате была эта упрямая упертость. В любом случае, спокойно и тактично убеждать Агату в обратном Жеке нравилось, он не испытывал по этому поводу ни малейшей злости или нервозности.

– Хочешь ты этого или нет, но попса когда-нибудь обязательно и непременно коснется тебя! – заявил вдруг он.

– Каким это образом? – удивилась Агата.

Загадочно улыбаясь, Жека немного помедлил с ответом, наблюдая в лице Агаты еще детское, по сути, недоумение.

– А вот захочешь ты, к примеру, свадьбу или юбилей сыграть, пригласишь всех своих родственников, бабушку, дедушку, тетю, дядю, племянников разных… Они посидят за столом, тосты и поздравления скажут, а потом потанцевать захотят. И что ты им включишь? Тяжелый рок? Или виртуоза-балалаечника Аршиновского какого-нибудь пригласишь на этот случай?

Несмотря на весь свой скепсис, Агата прыснула от смеха. Глядя на ее реакцию и понимая, что находится на правильном пути, Жека продолжил:

– Попса – это та музыка, которая, как говорится, строить и жить помогает. Без нее в наше время никуда! Наши граждане с утра до вечера трудятся в поте лица, света белого не видят и, когда приходят с работы, хотят отдохнуть, послушать что-то простое и в то же время красивое. Вот и включают радио с популярной музыкой или телеканал какой-нибудь с попсовыми клипами, где все гламурно, блестяще, дорого и пафосно. И все потому, что сами такой жизнью никогда не поживут, а вот клип смотря, именно о такой жизни хоть немного помечтают. И не забывай про так называемую мягкую силу! Российские популярные песни – это то немногое, что до сих пор еще объединяет бывших советских граждан по всему миру. Хоть в Израиле, хоть в Америке, хоть на Украине русские, да и не только они, слушают одну и ту же популярную музыку! Это сплачивает нацию и объединяет! Я только за одно это русской попсе медали и ордена бы давал!

– Да пофиг! – ответила Агата, изучая настройки программы для записи вокала.

– Попса – это по сути своей несбыточная сказка, и при этом это именно та музыка, которая понятна всем без исключения от мала до велика. В какой-то мере она универсальна, но и в достаточной мере, я бы сказал, сложна по созданию. Это ведь тоже уметь надо придумать запоминающийся и красивый припев. И все эти пафосные музыканты, которые попсу терпеть не могут, просто на самом деле являются самыми настоящими неудачниками, которые ни разу ничего попсового придумать так и не смогли и от своей злости запыжились: «Нам попсу даром близко не надо! Мы круче всего этого!».

Сказав это, Жека усмехнулся. Сам-то он себя тоже в некотором роде совсем недавно записал в неудачники, правда в неудачники другого плана, осознанно-разумные, что ли, неудачники. Совсем не те, которые хорошую музыку сочинять не умеют, а при этом всячески пыжатся и себя перед другими неимоверными крутяками преподносят.

– Зачем ты мне это все рассказываешь? – уже даже с какой-то злостью посмотрела на него Агата.

– Затем, что я тоже когда-то играл в рок-группе, искал новое звучание и терпеть не мог попсу. А теперь, с годами, изменил свое мнение и поумнел.

– Я безумно за тебя рада! – язвительно сообщила Агата.

– Может, попсу я и не полюбил в полной мере, но уж точно стал уважительнее к ней относиться, – поправился Жека. – Но одно я понял совершенно точно: можно попсу любить или, наоборот, ругать, это очень все просто, а вот придумать что-то такое, что сразу же пришлось бы по душе публике и зазвучало бы из каждого утюга, вот это, я тебе скажу, задача не из простых. И тот, кто это сделает, тому респект и уважуха на все времена.

– И что? Что? Что? – как-то совершенно по-детски вспылила Агата. – Ты хочешь, чтобы мы на второй же день нашего общения поругались на почве этого?

– Знаешь, я вчера всю ночь провел в размышлениях, – задумчиво произнес Жека. – И знаешь, что придумал?!

– Что? – насторожилась Агата.

– А не попробовать ли нам свои силы в шоу-бизе? Вдруг получится?! – он немного помедлил, потом продолжил: – Просто есть у меня в загашнике пара-тройка песен собственного сочинения, – его голос прозвучал чуть ли не заговорщически. – Мы с тобой могли бы попробовать их записать, потом разослали бы по радиостанциям и посмотрели бы, что из этого выйдет. Глядишь, какой-нибудь клуб и пригласит выступить. А это всегда деньги, причем, я бы сказал, очень даже неплохие.