Текст книги "Воспоминания. От крепостного права до большевиков"

Наши обеды были довольно своеобразны. Дохтуров, возвращаясь домой, сейчас же садился писать, и зазвать его обедать было невозможно. Тогда мы скопом подходили к нему и хором пели: «Суп простынет, суп простынет, брось писать». Он ругался, сердился и вдруг стремительно вскакивал и бросался к столу, схватывал первое попавшееся блюдо и удирал к себе. Мы гнались за ним, он метался по комнате, наконец проскальзывал к себе и опять садился писать. И только кончив, все блюдо съедал. Таким образом, иногда обед его состоял из одного остывшего супа, иногда из одного сладкого.

Я никогда не мог постичь, каким образом можно прожить, не умерев с голоду, питаясь так, как всю жизнь питался мой друг. Человек очень богатый, воспитанный в роскоши, он, казалось, никаких житейских потребностей не имел и годами мог удовольствоваться всякой дрянью, которая оказывалась под рукой. Он мог иногда месяцами питаться одними сухарями и чаем, иногда не ел ничего, кроме десерта и сыра. Повара у него порою бывали прекрасные, но он только платил им, а обедов не заказывал, а когда заказывал, то приводил их в ужас. Назовет, например, такое, что в это время года достать физически невозможно, а не то – три разных мясных блюда или только один десерт – мороженое, шарлот, пудинг и кисель – то, что придет на память, и все, что ни подадут, скушает. И так у него было во всем. Заказав где-то на Кавказе простые деревянные некрашеные полки для своей библиотеки и стол, столь же оригинальный, что и полки, он таскал их за собой по всей России, переплачивая за провоз стократ их стоимость. До конца своей жизни он спал на походной кровати с кожаным блином вместо подушки; промерзал до костей в своей старой летней шинели, пока я, в конце концов, не заказал ему у портного меховое пальто. На себя он тратил только на книги, на верховых лошадей и на то, что относится к чистоте и одежде, особенно он заботился о белье и костюмах, и тут уже доходил до крайностей. Все принадлежности для мытья он выписывал из Англии; белье – из Парижа, и заказывал он его ящиками, использует раз-другой и выбрасывает; костюмы, иногда ни разу не надевая, отсылал в инвалидный дом, которому покровительствовал.

Все свои значительные доходы (включая, в конце концов, свое поместье и состояние) он потратил на помощь обойденным судьбою. Сколько он людей широкой разумной помощью вывел в люди, сколько сирот спас от гибели, как много и часто он оказывал поддержку разумным начинаниям – это знают только облагодетельствованные им. Последние годы жизни он жил исключительно на получаемое им как членом Военного совета содержание, и после его смерти денег оказалось лишь десятки рублей.

Но о Дохтурове мне еще приведется говорить не раз, пока же расскажу два эпизода из его жизни.

Первый мне передал Скобелев, который мало о ком говорил хорошо, но к Дохтурову относился с глубоким уважением; второй – Ванновский6262
  Ванновский Петр Семенович (1822—1904) – генерал от инфантерии (1883), военный министр с 1881 по 1897 г.; министр народного просвещения (1901—1902).


[Закрыть], военный министр при Александре III.

Это было во время Турецкой войны. Скобелев поручил Дохтурову овладеть какой-то сильно укрепленной позицией. Выслушав подробно план предприятия, Дохтуров наотрез отказался.

– Ты!.. и отказываешься! – воскликнул Скобелев.

– С такими силами, какие у меня есть, предприятие удаться не может, а зря губить тысячи людей не считаю возможным.

– Тогда, – продолжал Скобелев, – я сказал ему всю правду, то, что в действительности было, но что прежде сказать не хотел, считая это жестоким. Порученное ему дело было только демонстрацией, имевшей целью отвлечь внимание неприятеля от более важного. Что и он, и его отряд обречены на гибель, было более чем очевидно.

– Ты бы прямо так и сказал, а то городишь какую-то чушь. Конечно, будет точно исполнено.

Но Дохтуров к Георгию, который ему следовал по статуту, представлен не был. Причина этому курьезна.

Когда Наследник (Александр III) во время войны командовал Рущукским отрядом, Ванновский был у него начальником штаба, а Дохтуров генерал-квартирмейстером. С Георгиевскими крестами было много злоупотреблений. Наследник нередко представлял к ним лиц, которые по статуту права их получить не имели, но ему угодных. Это Дохтурова возмущало, и он этого не скрывал. Однажды за завтраком Наследник передал Ванновскому список лиц для представления к кресту.

– Если вам известны лица, имеющие право его получить, то скажите, – прибавил он.

– Генерал Дохтуров, Ваше Высочество.

– Дмитрий Петрович, – сказал Наследник, – вам приятно будет получить Георгия?

– Я бы желал, Ваше Высочество, его не только получить, но заслужить.

Креста он не получил ни тогда, ни впоследствии: Александр III был злопамятен.

Вообще, другу моему не везло, хотя он и сделал военную карьеру, то есть стал полным генералом и был назначен командиром действующей армии. Цель он преследовал одну – не титулы и награды, но служение своей стране – так хорошо, как он мог. Но именно в этом он и встречал всякого рода препятствия. Когда возможно, ему избегали давать поручения, для исполнения которых требовались его знания и его много раз проверенные способности военного, каковые у него, как это всем известно, были6363
  Н.П. Игнатьев, посол в Константинополе, в своих письмах жене охарактеризовал Дохтурова как «лучшего офицера Генерального штаба» (Игнатьев Н.П. Походные письма 1877 года. Письма Е.Л. Игнатьевой с балканского театра военных действий. М., 1999. С. 72).


[Закрыть]. По какой-то причине на талантливых и честных людей у нас всегда смотрели с опаской.

Началось его «невезение» чуть ли не с первых шагов его службы. В пятидесятилетие Бородинской битвы было известно, что Государь намерен потомкам героев двенадцатого года – потомкам Раевского, Барклая де Толли, Дохтурова6464
  Дохтуров Дмитрий Сергеевич (1759—1816) – генерал от инфантерии, участник Отечественной войны 1812 г. (сражения под Смоленском, Бородином, Малоярославцем) и заграничных походов 1813—1814 гг.; дядя Д.П. Дохтурова.


[Закрыть] и т.д. – оказать милости, почему в день юбилея им всем было приказано присутствовать на параде гвардии в день празднования. Не было одного Дохтурова. Всех этих господ, не имевших никаких личных заслуг, поскольку они служили в запасных частях, поименно вызывали во время парада и назначали в Государеву свиту. Это считалось не только высоким отличием, но и гарантировало определенный успех в военной карьере.

– Капитан Дохтуров, – сказал Государь. Дежурный флигель-адъютант доложил, что его нет в манеже. Царь, посчитавший, очевидно, отсутствие Дохтурова бунтом, насупился.

– Ваше Величество, – сказал мой дядя, генерал-адъютант Александр Евстафьевич Врангель, известный герой Кавказа6565
  Врангель Александр Евстафьевич (Астафьевич) (1804—1880), барон – генерал от инфантерии, генерал-адъютант, член Военного совета (с 1862); участник Кавказской войны (с 1831), в 1840—1850-е гг. управлял различными областями Кавказа.


[Закрыть], – капитан Дохтуров в моем присутствии был тяжело ранен в бою, в деле, где вел себя героем. Он явиться не мог, так как еще ходить не в состоянии.

Но Государь Дохтурова в свиту уже не взял.

Еще более жестокой оказалась судьба к Дохтурову во время войны с Японией. С самого начала войны Дохтуров, который в то время был членом Военного совета и сгорал от желания принять участие в боевых действиях, просил у Царя любого назначения, но все было напрасно. Когда дела в Маньчжурии стали совсем плохи, о Дохтурове вспомнили, и когда Куропаткин6666
  Куропаткин Алексей Николаевич (1848—1925) – генерал от инфантерии (1901), в 1898—1904 гг. военный министр; в Русско-японскую войну командовал русскими войсками в Маньчжурии, потерпевшими под его началом поражение в Ляоянском (август 1904 г.) и Мукденском (февраль 1905 г.) сражениях.


[Закрыть] потерпел поражение, Дохтурова назначили командующим Третьей армией, но было уже поздно. За день до своего отъезда из Петербурга в действующую армию он умер от удара.

– Всем ты хорош, – однажды в моем присутствии известный генерал Драгомиров6767
  Драгомиров Михаил Иванович (1830—1905) – генерал-адъютант, генерал от инфантерии (1891), известный военный писатель и педагог. Участник Русско-турецкой войны. С 1878 по 1889 г. начальник Академии Генерального штаба; в 1898—1903 гг. киевский, подольский и волынский генерал-губернатор.


[Закрыть] сказал ему. – Но в самом важном ты, Дмитрий Петрович, никуда не годишься. Фомкою орудовать ты не умеешь.

«Фомкою» на воровском языке называют инструмент для взлома дверей.

Говоря о Польше, я уже упомянул одержимость, с которой пытались русифицировать поляков, против чего граф Берг боролся всеми средствами, имевшимися в его распоряжении. Служившие в Литве до появления там Потапова пытались проводить ту же самую политику, что принимало и трагические и комические формы.

В начале моего пребывания в Вильно, до того, как мы имели честь познакомиться с достопочтенной панной Янкелевной, у нас фактором (без факторов в Литве обойтись невозможно) был тщедушный, носатый, рыженький типичный еврей, носящий специфическое имя Мойши, который, как и входило в круг его функций, каждое утро являлся к нам. Однажды Круглов доложил, что сегодня Мойша не придет, так как он «в народе». В каком таком народе, Круглов объяснить не смог.

Вечером мы верхом поехали в предместье Антоколь, где было какое-то гулянье, и вдруг увидели нашего Мойшу. Он был в красной кумачовой рубахе, безрукавке, ямской шляпе с павлиньими перьями, из-под которой торчали пейсы, и в довершение всего с балалайкой в руках. Выглядел он невероятно комично.

Оказалось, что для русификации края обыватели, за отсутствием русского элемента, по наряду полиции обязаны были по очереди изображать коренных русских, и Мойша на один день превратился в русского пейзана. Бутафорские принадлежности отпускались полицией, чем объяснялось, что русская рубаха Мойши приходилась ему по пятки и больше походила на сарафан, чем на рубаху. Об этой бутафории мы, конечно, рассказали Потапову, и он отдал приказ полиции подобные театральные представления запретить.

Вскоре сам генерал-губернатор чуть не сделался жертвой этой патриотической деятельности. Во время объезда края, пообедав в Гродно у губернатора князя Кропоткина, того самого, которого позже убили в Харькове6868
  Кропоткин Дмитрий Николаевич (1836—1879), князь – генерал-лейтенант, генерал-адъютант, харьковский губернатор с 1870 г.; был убит членом «Народной воли» Г.Д. Гольденбергом.


[Закрыть], мы в светлую лунную ночь, по прекрасному шоссе, специально для приезда начальника края исправленному, двинулись дальше. И вдруг на каком-то повороте карета генерал-губернатора колесом попала в канаву и опрокинулась. Мы кое-как крохотного Потапова вытащили через окно и невредимого поставили на ноги. Но на кучера было жалко смотреть. Помня суровые времена Муравьева, он, видно, думал, что ему несдобровать, и бухнул на колени.

– Не губите, Ваше Высокопревосходительство.

– Ну и кучер же, – кротко сказал Потапов.

– Не губите, я не кучер, а повар. Первый раз в жизни держу вожжи в руках.

– Что он за чепуху несет? Не сошел ли с ума? – обратился Александр Львович к Кропоткину.

– Это правда, – сказал князь, – он повар, а не кучер.

– Ничего не понимаю. Каким же образом он очутился на моих козлах?

– Во всем городе православного кучера нельзя было найти…

– При чем же тут православный?

– Да неудобно, Ваше Высокопревосходительство, вам посадить кучером католика…

– Помилуйте, князь, – кротко сказал Потапов, – пусть лучше кучер-католик сбережет мои ребра, чем русский повар их сокрушит.

Но достаточно говорить о комической стороне русификации; была у этой политики и трагическая сторона.

Из-за восстания десятки принадлежавших полякам поместий были конфискованы и отданы русским; поместья же, остававшиеся собственностью поляков, было запрещено продавать и завещать по наследству лицам польского происхождения. Покупать их было разрешено только русским. Чтобы способствовать переселению русских в этот край, правительство было готово на все. Опубликованы были временные правила, согласно которым рожденные православными получали право на приобретение этих поместий за очень небольшие деньги, почти даром, платя наличными чуть ли не десятую долю их настоящей стоимости, а оставшиеся девяносто процентов должны были выплачивать постепенно в течение многих лет. Служившим в Северо-Западном крае были даны особые привилегии для приобретения этих поместий. Все местные чиновники, так же как и масса переселенцев, жаждущих без труда обогатиться, стремились получить как можно больше собственности, и, как правило, не для того, чтобы переселиться в этот край, образовывая собой, в соответствии с волей правительства, «русский заслон», а только в надежде на будущие выгодные сделки. Никто из этих новых владельцев в Литву не переселился; вырубив и продав лес в своих поместьях, сами поместья новые владельцы сдавали впоследствии в аренду тем же полякам и евреям, которые ими владели и управляли раньше. Чтобы купить поместье, фактически не требовалось даже и задатка: имевшееся в большом и богатом поместье имущество вместе с прилегавшими к нему лесами во много раз превышали размер запрашиваемого задатка. Из этого следовало, что приехать мог кто угодно и, не рискуя никакими потерями и не принося никакой пользы России, стать (и часто становился) владельцем того или иного громадного поместья. Порядочные люди, разумеется, от подобных сделок отказывались, что не одобряли не только «настоящие русские патриоты», но и члены правительства. Министр внутренних дел генерал Тимашев6969
  Тимашев Александр Егорович (1818—1893) – генерал от кавалерии (1872), генерал-адъютант. С 1868 по 1878 г. министр внутренних дел.


[Закрыть] (по какой-то причине все министры в то время были генералами) спросил меня однажды мимоходом, в какой из северо-западных губерний находятся мои поместья.

– Ни в какой, – ответил я.

– Но разве вы не служите у Потапова?

– Имею честь служить у него, но также и честь не владеть там никакими поместьями.

Как мне позже сказали, за этот ответ он посчитал меня «дерзким бунтовщиком».

Но еще более вредным, чем «временные правила для укрепления русских владений», был знаменитый закон от 10 декабря7070
  Имеется в виду закон 10 декабря 1865 г. «О воспрещении лицам польского происхождения вновь приобретать помещичьи имения в девяти западных губерниях и о предоставлении высланным из Западного края владельцам секвестрованных имений права продавать или променять в двухгодичный срок свои имения в этом крае лицам русского происхождения и вообще о порядке совершения актов на переход имений в Западном крае к русским владельцам».


[Закрыть]. Согласно этому закону, все лица польского происхождения, чьи поместья еще не перешли во владение русских, облагались казначейством штрафом в размере одной десятой от их дохода в наказание за участие в восстании. Чтобы облегчить сбор налогов, облагали определенной суммой район. Дальше происходило следующее. Как только поместья становились собственностью русских, с поместий прекращали брать штраф, но на общую сумму, которую должен был сдавать в казну район, это не влияло. Таким образом, штраф, приходящийся на оставшиеся в польских руках поместья, все время возрастал, составляя иногда до 60% от дохода, и постепенно разорял помещиков до основания. Дохтуров довел эти вопиющие злоупотребления до внимания генерал-губернатора, и Потапов решил такому положению дел положить конец. Он поручил Дохтурову «навести порядок в деле русификации», а нам с Философовым было приказано ему помочь. На нас возложили сбор и обработку материалов, демонстрирующих вредные экономические последствия закона от 10 декабря, с тем чтобы представить их в законодательные органы и возбудить вопрос об отмене этого положения.

Потапов был полон лучшими намерениями, но в итоге деятельность его была не особенно плодотворна. Кое-что он сделать успел, смягчил общий режим управления, положил конец театрализованной внешней русификации и заменил очевидно бесполезных служащих несколько лучшими, иногда даже просто хорошими. Но, как можно увидеть из моего рассказа, существенно изменить положение дел ему не удалось7171
  Ср. оценку деятельности Потапова близко знавшим его Головиным: «Когда <…> Потапова назначили в Вильну – генерал-губернатором на место Кауфмана, он круто повернул в сторону от Муравьевской политики, стал неблагосклонно относиться к некоторым из русских мировых посредников и задумал искать примирения с поляками. Его образ действия встречал открытую оппозицию не только со стороны Каткова, громившего эту, якобы, измену русскому делу <…> Но <…> нельзя было сохранять вечно сухой формальный гнет и глядеть на целые миллионы своих подданных как на постоянных заговорщиков, показывать польским окраинам, что им не доверяют, и в то же время от них ожидать верноподданнических чувств, – это была наивность, равносильная надеждам поляков свергнуть русское иго. Понимая это прекрасно, Потапов твердил, что русификация края – совершенно безнадежная цель. Не без основания Потапов думал, что в пылу репрессии Муравьев навез в Западный край таких русских деятелей, которым интересы России кажутся очень близкими с интересами революции. Мы почему-то вообразили, что русское дело может упрочиться в Западном крае, как скоро мы станем там искусственно возбуждать крестьян против помещиков. С этой целью нам пригодными казались там люди, которых в России не стали бы на службе терпеть, и мы, со спокойной совестью, принялись на окраинах насаждать демократизм, который мы дома считали для себя неудобным» (Головин. С. 99—102). Деятельность Потапова неоднозначно оценивалась в воспоминаниях его современников. Феоктистов называет Потапова «негодяем», который «исказил все мероприятия Муравьева и выгнал <…> всех сотрудников» (Феоктистов. С. 319).


[Закрыть]. Он был царедворец и, как таковой, берег прежде всего свою шкуру, не имел мужества твердо стоять за свои мнения, бороться с противниками, предпочитал им уступать, когда это не касалось его личных интересов.

Впрочем, в Северо-Западном крае Потапов оставался недолго. Вскоре после моего ухода от него он принял пост шефа жандармов, который при его предшественнике Шувалове7272
  Шувалов Петр Андреевич (1827—1889), граф – генерал от кавалерии (1872). Начальник штаба Корпуса жандармов (1861—1864); шеф Корпуса жандармов и начальник III отделения (1866—1874). С 1874 г. посол в Лондоне, участвовал в работе Берлинского конгресса 1878 г.; в 1879 г. вышел в отставку. Распространенный в русском обществе взгляд на Шувалова нашел отражение в эпиграмме Ф.И. Тютчева (1866—1867), в которой он обозначен как Петр четвертый и Аракчеев второй.


[Закрыть] был всем, а при нем стал ничем. По крайней мере, он сам считал его таковым.

Я его однажды спросил, тогда я уже нигде больше не служил, но бывал у него как добрый знакомый, в чем в сущности заключаются теперь его обязанности.

– Как вам сказать? Следить за всем, вмешиваться во все и нигде ничего не достигать. Впрочем, – прибавил он со своей обычной улыбкой, – одно серьезное дело у меня есть: следить за дамами, которые приглянулись Его Величеству и… передавать им деньги.

– И много этих дам?

– Порядочно.

– Из общества?

– Ну, конечно.

– И берут деньги?

– Просят, а не берут.

Должен прибавить, что все возрастающая пассивность Потапова может быть объяснена зачатками недуга, которого тогда еще никто не подозревал. Как известно, несколько лет спустя бедный Потапов сошел с ума, будучи при исполнении своих служебных обязанностей7373
  Ср. запись в «Дневнике» Валуева от 29 августа 1876 г.: «…Потапов в безнадежном состоянии. С ним приключился ряд так называемых нервических ударов на переезде из Одессы в Крым. Разжижение мозга, давно прелиминарно себя предвозвещавшее, теперь налицо» (Валуев. Т. 2. С. 387).


[Закрыть]. В последний раз, когда я его видел, он жил тогда у своего приемного сына, командира конвоя Его Величества флигель-адъютанта Ивашкина-Потапова, он в полном мундире, ленте и орденах верхом на деревянной лошадке ходил в атаку на картонную турку.

Порядок в Литве мы «восстановили» без большого труда. С согласия Потапова, на все заявления желающих приобрести поместье мы либо отвечали отказом, либо просто тянули с ответом, желая, чтобы министерство раз и навсегда отменило временные правила. Вместо дел с поместьями мы вплотную занялись законом от 10 декабря, и нам потребовался год, чтобы собрать необходимую статистику и другие материалы. Как мы радовались, когда наша работа, плод годовых усилий, прямо с печатного станка была отослана в Петербург, чтобы правительство могло ознакомиться с делом. Мы особенно торжествовали, когда сам Потапов отправился в Петербург, чтобы помочь, как он сказал, утверждению нового закона. Дохтуров его сопровождал.

Спустя несколько недель мы получили телеграмму об их прибытии и отправились их встречать. Первым из вагона вышел Дохтуров, и я тут же понял, что что-то случилось. Когда мы сели в карету, я спросил его, что случилось.

– Ничего особенного, только то, что я давно подозревал. Получив отказ, который был даже и не очень серьезным, он ушел в кусты.

– Это значит, что все остается по-прежнему? – спросил я у него.

– Да.

– А что ты ему сказал?

– Ну что же сказать! Я не разговариваю с зайцами. Я отправился к военному министру просить полк, который мне предлагали год назад, Владимирский уланский полк, и я его получил7474
  Дохтуров был назначен командиром Владимирского уланского полка в 1870г.


[Закрыть].

Я тоже решил оставить службу. Решение это зрело во мне уже давно. Присмотревшись ближе к русской жизни, я убедился, что приносить пользу на гражданской службе было невозможно – служба, казалось, была полезна только для личного обогащения. Однако доверенная нам в последнее время работа могла бы изменить складывавшееся во мне отношение к гражданской службе и убедить меня в том, что я был не прав. Поэтому я продолжал работать. Теперь я пришел к окончательному решению и посчитал своим долгом объявить об этом отцу. Я взял отпуск и отправился в Петербург.

Я не видел отца почти три года, хотя и бывал с Потаповым несколько раз в Петербурге. Но отец в это время находился за границей на лечении. Физически он не особенно изменился: это был высокий и внушительный старик. Но его характер нельзя было узнать. Исчезла его требовательность; к мнению других он начал относиться доброжелательно, даже когда его мнения не совпадали с мнением других. Но он как-то потерял веру в людей и во все то, к чему раньше относился доброжелательно. Его беспокоило будущее России, и он не скрывал неприязни к тем людям, которые находились теперь у власти7575
  Очевидно, речь идет об уступках охранительному курсу, на которые пошел Александр II после подавления Польского восстания и покушения Каракозова, выразившихся в числе другого в назначениях на высшие государственные посты Д.А. Толстого (с 1864 г. обер-прокурор Синода, с 1865 г. министр народного просвещения), П.А. Шувалова (ближайший советник Александра II, с 1866 г. шеф корпуса жандармов) и Ф.Ф. Трепова (с 1866 г. петербургский обер-полицмейстер).


[Закрыть]. Деятельность предводителя дворянства он оставил и в жизни земства участия не принимал. Он как-то вдруг остался в стороне от активной жизни, но не потому, что у него не было сил, а потому, что поддерживавшая его вера в то дело, которым он занимался, его оставила. Когда я сообщил ему, что собираюсь уйти со службы, он усмехнулся.

– Я ожидал этого. Как и из меня, из тебя не получилось служащего. Самое последнее дело для живого человека. Но что теперь? Россия еще нетронутая страна, конечно, ты найдешь занятие, но постарайся найти его сам. Делай то, к чему у тебя лежит душа. Дам тебе один совет: слушай всех, но решай сам. Жаль, что вместо университета ты не пошел на военную службу. Но что сделано, то сделано,добавил он немного спустя.

Через несколько дней в Петергофе мы в парке встретили Государя. Узнав отца, он остановился. Я, как было принято, отступил на несколько шагов. Государь что-то сказал отцу и, взглянув на меня, спросил, что я. Отец сказал.

– Как тебе не стыдно такого молодца мариновать в штафирках? Его место в гвардии, где двое твоих сыновей, – и пошел дальше.

– Ну, – сказал отец, – видно, сама судьба решила. Немножко поздно, да ничего. В какой ты думаешь полк?

– Конечно в конную гвардию, – сказал я.

Традиции нашей семьи военные, а традиции, что ни говорите, входят в кровь. Мы насчитываем в наших рядах пять фельдмаршалов, многих боевых генералов и офицеров, и потому военное ремесло и мне приходило прежде на ум. Теперь меня только пугала мысль, что не поздно ли, и я опасался, что мой заграничный диплом не дает мне права на скорое производство в офицеры. Но прежде, чем подавать прошение в конную гвардию, мне надо было съездить в Вильно попрощаться с Потаповым и моими друзьями.

Потапов сетовал на нас за наши решения. Ему было жаль, что мы уходили, но выступать против воли Царя он не мог. Мне он посоветовал перейти на военную службу, не выходя из гражданской, и обещал поговорить об этом с графом Шуваловым. Из-за внезапности моего решения он попросил меня на некоторое время задержаться в Вильно, чтобы помочь Дохтурову передать дела «по стабилизации русских земель» его заместителю.

Телеграмму о болезни отца я получил в день своего разговора с Потаповым. Я немедленно отправился к нему опять просить отпуск, хотя знал, что в это время дня он обычно отдыхает. В приемной Потапова я увидел растерянного адъютанта Валуева7676
  Валуев Петр Петрович (1841—1886), граф – сын П.А. Валуева от первого брака.


[Закрыть], сына министра внутренних дел. Валуев был молодым и красивым человеком, обладал острым и быстрым умом и делал блистательную карьеру. При этом он был, в полном смысле слова, светским хулиганом. Больше всего на свете его ум занимали развлечения.

– Что ты тут делаешь? – спросил я.

– Потапов послал за мной, по какой причине, не знаю, но догадываюсь. Думаю, что по важному делу – мне обещали повышение… Надеюсь, что меня для того и вызвали – чтобы объявить о повышении.

Потапов отнесся ко мне по-отечески, попросил написать заявление об отпуске и только тогда обратился к Валуеву:

– Ваше дело прояснилось. Вот бумаги, можете ознакомиться. – И Потапов вышел.

Валуев сиял.

– Ну, слава Богу, я переведен в гвардию!

Он вскрыл конверт. Через минуту он повернулся ко мне.

– Ну и дела, – сказал он. – Посмотри!

Я взглянул на письмо. «Начальнику Бобруйской тюрьмы. Предъявителя этой бумаги, младшего лейтенанта Валуева, приказано арестовать и держать в заключении два месяца».

– А-а, теперь я понимаю, – вдруг сказал Валуев спокойно. – Основной вопрос нам абсолютно ясен. Разумеется, именно так.

И он рассказал мне, что утром, спускаясь по лестнице в своей гостинице, увидел впереди себя «довольно глупое лицо, на голове котелок, на фраке – звезда. Не удержался и, конечно, по котелку хлопнул, надо сказать, очень удачно – котелок сел прямо на уши. Вот из-за этого…»

«Глупая физиономия», как разъяснилось, принадлежала прибывшему по Высочайшему повелению сенатору. И «важное» дело Валуева, таким образом, также стало ясным.