Текст книги "Банкир на мушке"

– Я мигом! Я к обходу вернусь!

Из палаты она выскочила с такой скоростью, что медсестра, покачав головой, сердито пробормотала себе под нос:

– Больными себя считают! На таких пахать надо! А они тут людям голову морочат…

Но Марина ничего этого уже не слышала. Она спешила на встречу с Николаем. Это мог быть только он. Для Маринки было приятной неожиданностью, что Николай не поленился ее разыскать и навестить, значит, она ему не совсем безразлична!

Немного ее смущало, что он увидит ее неприбранной и в халате. Но времени приводить себя в порядок не было. Машинально поправляя на ходу то, что осталось от прически, Марина выбежала на лестницу и тут же столкнулась на площадке с Владимиром Владимировичем.

Он не сразу обратил на нее внимание, потому что был погружен в беседу с каким-то огромным, жутковатого вида человеком в помятом сером костюме, который возвышался над маленьким Картавиным точно гора. Марина никогда не видела таких громадных мужиков. Пожалуй, рядом с ним даже ее Николай, несмотря на все свои мускулы, показался бы мелковат.

Владимир Владимирович по-свойски держал этого великана за пуговицу на пиджаке и что-то втолковывал ему. Громила слушал его почтительно, но, кажется, не слишком внимательно, потому что то и дело шнырял по сторонам маленькими насмешливыми глазами.

Выскочив на площадку, Марина немного поумерила свою прыть и радостно сказала:

– Здравствуйте, Владимир Владимирович!

Картавин оторвался от пуговицы и с дежурной улыбкой обернулся.

– Добрый день! – вежливо сказал он, кажется, до конца не сообразив, кто именно его окликнул.

Но это, конечно, было не так, потому что, уже спустившись этажом ниже, Марина успела расслышать, как Владимир Владимирович, понизив голос, сообщает:

– А это вот как раз та самая Уварова, о которой я вам говорил…

Марине стало жутко любопытно, зачем Картавин рассказывал о ней этому звероподобному мужику – уж на врача-то он был ни капельки не похож! Но потом это вылетело у нее из головы совершенно, на крыльце с небольшим пакетом в руках ее дожидался Николай!

Он был в светлых брюках и черной маечке-сеточке, в которой особенно рельефно выделялась его мускулатура. Как обычно, он был сдержан и немногословен и, поз-волив Марине наскоро поцеловать себя в щеку, тут же сказал:

– Давай отойдем куда-нибудь! Тут можно где-нибудь спокойно посидеть?

Марина повела его под деревья, где стояли лавочки, врытые в землю. В свободное время на них отдыхали больные, но с утра здесь никого не было.

– Только, знаешь, мне долго нельзя, – виновато сказала Марина, когда они уселись на лавочку под раскидистым дубом. – Скоро обход начнется…

– Это тебе, – сказал Николай, протягивая пакет. – Апельсины, бананы… Может, тебе денег надо? На лекарства… – он усмехнулся углом рта. – Врачам на взятки…

– Да ты что! – засмеялась Марина. – Какие взятки! У меня знаешь какой замечательный врач? Научную работу пишет… Я, между прочим, тоже теперь в науку попала! Вроде подопытного кролика…

Николай внимательно, без улыбки разглядывал ее.

– А ты вообще чего засачковала-то? – небрежно спросил он наконец.

– Сама не знаю! – смущенно ответила Марина. – Приступ какой-то был. С головой чего-то. Сознание теряла. «Скорую» на работе вызывали. – И, желая козырнуть мудреным словцом, добавила: – Здесь говорят, вазомоторные нарушения какие-то…

– Возо-моторные? – удивился Николай. – У вас тут не больница, а автомастерская, похоже… А от чего они бывают, нарушения?

– У кого от чего, – вздохнула Марина. – Одна у нас лежит, так у нее от самогона. Другую муж бросил с двумя детьми. Ну, а у меня, видать, от стрессов, от мыслей всяких…

– Что ж это за мысли у тебя такие, – насмешливо сказал Николай, – что тебя от них в обморок бросает?

Марина с обидой посмотрела на него.

– Небось бросит, – тихо сказала она. – После того, что с Лидкой случилось, я сама не своя. Думаешь, легко это? От одних мыслей с ума сойдешь!

– Постой! – делаясь серьезным, сказал Николай. – Я что-то не понял. Чего это с твоей Лидкой случилось?

– Ты что вообще? – с негодованием ответила Марина. – Может, ты и про убийство не слышал? Может, ты и про Шапошникова ничего не знаешь?

– Та-ак! – протянул Николай. – Так это, выходит, ее все-таки замочили? А я-то думаю… Вот, понимаешь, не сообразил сразу! Значит, вот оно что! Ну, тогда понятно…

Марину неприятно резануло это «замочили», так нельзя было говорить о ее подруге. Это было почти так же несправедливо, как смерть, которую ей выбрали. Ей хотелось высказать это Николаю в самой категорической форме, но она лишь решилась спросить:

– И чего тебе понятно?

Николай покрутил в воздухе рукой, объяснил:

– Ну, от чего у тебя крыша поехала… Смерть там, похороны, менты небось замучили… На допросы часто вызывали?

– На какие допросы? – вытаращила глаза Марина.

Николай пристально уставился на нее.

– А тебя разве не допрашивали? – спросил он после недолгой паузы. – Как подругу?

– А кто знает, что я подруга? – с некоторой горечью заметила Марина. – Мы же в последнее время почти не встречались. У нее своя жизнь, у меня своя. Она вообще обособленно жила с этим… я же тебе рассказывала… – она исподлобья посмотрела на Николая.

Ее неприятно поразили его глаза. Они изучали Марину с каким-то странным недоверием, точно Николай не верил ни одному ее слову.

– А ты разве к ней не ходила? – спросил он. – Ну, когда это случилось.

– Почему не ходила? – сказала Марина. – Утром ходила… – Голос ее дрогнул. – Мне там в первый раз плохо стало… Когда ее выносили… Какой-то мужик меня увел… И на похороны ходила, тоже так, с краешку… Лидкина мать меня сроду недолюбливала. Я цветы на могилку положила и пошла себе. А на поминках вообще не была. Может, и нехорошо это, но не смогла я… И так, видишь, как получилось?

Николай задумчиво обвел взглядом больничный двор.

– Значит, говоришь, менты тебя не беспокоили? – спросил он, думая о чем-то своем.

– Да что тебе дались эти менты? – обиделась Марина. – Лучше бы спросил, как я себя чувствую!

Николай мельком взглянул на нее.

– Да я же вижу, что ты в порядке! – сказал он. – Нервы это. Все образуется. Ты тут долго собираешься еще лежать?

– Недели две, наверное, – тихо ответила Марина.

Николай неопределенно покачал головой, положил Марине на колено тяжелую шершавую ладонь.

– Ну, давай выздоравливай! – легко сказал он. – Я, может, к тебе еще забегу, если время будет.

– Заходи, – обрадовалась Марина. – Я на втором этаже. Палата знаешь где…

– Да я кого-нибудь попрошу, чтобы вызвали, – перебил ее Николай. – Не люблю по больницам шататься – с души воротит!

– Ну, все равно! – согласилась Марина. – Не забывай! Без крепкого мужского плеча знаешь как плохо? Может, вовремя бы опереться, так не слегла бы! – закончила она с улыбкой.

Николай пренебрежительно махнул рукой, поднялся со скамейки.

– Вы, бабы, живучие! – сказал он. – Главное, не бери ничего в голову! А насчет плеча, ты уж извини, не выходит это у нас! Не говорил тебе раньше, а ведь я женат… Вот такая петрушка получается. Поэтому и не могу у тебя часто бывать… И ты, между прочим, про меня языком сильно не болтай, до жены дойдет – все, крах будет! У нее отец – мой начальник, понимаешь? В пыль сотрет! Большой человек!

Николай посмотрел в потухшие Маринкины глаза, засмеялся и ободряюще потрепал ее по щеке.

– Ну ладно! Еще забегу, тогда поговорим! А теперь тебе пора, обход пропустишь! Да и мне бежать надо… В общем, бывай! – Он решительно повернулся и зашагал через двор к больничным воротам.

Глядя на его крепкую спину, Марина с убитым видом еще некоторое время постояла у скамейки, а потом подобрала пакет с фруктами и тихо пошла обратно. Радость постепенно угасала в ее душе. До сих пор Марина еще лелеяла какую-то надежду, но теперь, когда Николай высказался так ясно и определенно, можно было поставить на ней большой жирный крест. До конца дней своих ей, видно, так и суждено быть на вторых ролях, служить отдушиной в чужой семейной жизни.

Марина так была убита неожиданно свалившимся на нее открытием и так погружена в свои невеселые мысли, что даже не обратила внимания, что через стекло вестибюля за ней внимательно наблюдает громадный мужчина в неопрятном сером костюме, сердито перекатывая в зубах незажженную сигарету.

Глава 5

Верная Рука – друг индейцев, так в шутку звал его руководитель интернатуры, где он постигал тайны экстренной хирургии, и постигал, надо сказать, успешно. Леснову прочили большое будущее сразу после студенческой скамьи, когда он едва успел почувствовать себя настоящим врачом.

Впрочем, нет, врачом он себя почувствовал давно, еще когда потрошил трупы в анатомическом театре и прилежно посещал занятия в хирургическом кружке. У него и тогда кое-что получалось, а главное, ему было дьявольски интересно. Этим он разительно отличался от множества студентов, которые предпочитали отлынивать от занятий и весело проводить время, считая, что мастерство придет как-нибудь само.

Леснов не был аскетом, его тоже интересовали вечеринки и девочки, но он, в отличие от сверстников, как-то особенно ясно понимал, что молодость – состояние преходящее, и нужно заранее выстраивать свою судьбу, закладывать, так сказать, кирпичи в здание собственного благополучия. Потом будет поздно.

Конечно, Леснову было проще – у него был талант. Должно быть, сыграли свою роль гены – хирургом был его отец. Верная рука Леснову от него досталась. А характер, несомненно, от матери.

Отец, по правде сказать, всегда был размазней, типичным русским интеллигентом, которому ничего не нужно, кроме работы и узкого круга друзей, с кем можно всласть поговорить о той же работе. И еще отец необыкновенно гордился тем, что в городе его знала каждая собака. Через его руки прошли сотни, если не тысячи пациентов, и все они сохранили к нему в своем сердце горячую благодарность. Кроме тех, кто не выжил, естественно. Будь ты хоть какой гениальный хирург, а вылечить всех ты не в состоянии – не господь бог, как говорится.

Пока Леснов был мальчишкой, он тоже гордился своим отцом. Гордился тем, что он такой большой, веселый, всех лечит и все его знают. Он с ранних лет начал бывать у отца в больнице и, наверное, уже тогда стал привыкать к этой торжественно-деловой обстановке, к ослепительно белому цвету, в который рядилась медицина, к запахам дезинфекции и болезни. Болезнь тоже имеет свой запах, и, кто к нему не привыкнет, тому вряд ли суждено стать врачом.

Леснов привык. Ему нравилась больница, нравилось мальчишеское житье-бытье, нравилась их двухкомнатная квартира и старенький «Москвич», на котором отец иногда возил всю семью в ближайший лесок на шашлыки.

Леснов был всем доволен и не совсем понимал собственную мать, которая никогда не оставляла в покое отца. Она пилила его за все: за то, что они живут не в Москве, а в Подмосковье, за то, что отец не пользуется своими огромными связями, за то, что ленится написать диссертацию, за то, что не стремится делать карьеру, за то, что не берет взяток, наконец.

Сама она была маленькая, изящная и целеустремленная до крайности. Наверное, она очень хотела выйти в люди и жить в Москве. К чести ее, надо сказать, что никогда она не помышляла бросить отца, но в покое его не оставляла ни минуты – вплоть до самой своей смерти.

Отец, очень сильно ее любивший, хотя Леснов вообще не мог вспомнить, кого бы отец в своей жизни не любил, терпел нападки жены со стоицизмом и юмором, но образа жизни не менял. «Лена, я не ученый, я – практик! – говорил он ей в тысячный раз. – И в Москве мне делать, кстати, нечего. Здесь такие же больные, и их тоже нужно лечить».

Наверное, мать в конце концов начала осознавать, что увальня-мужа ей уже не переделать. И весь пыл своей деятельной натуры она устремила на сына. Здесь ей повезло больше.

Виктор унаследовал от матери тонкие черты лица, комплекцию да, наверное, и склад ума. Его манили эти символы – столица, звание, престиж. Матери удалось разжечь в нем нешуточное честолюбие. И уехал он учиться в Москву полный самых радужных надежд.

Времена, однако, менялись, но, как ни странно, даже мать с ее обостренным нюхом не почувствовала, куда дует ветер. Если бы она успела среагировать, она бы уговорила Виктора заняться экономикой, информатикой или чем-то в этом роде. Но так уж повелось, что с детства он видел себя врачом и поступил, соответственно, в медицинский.

Дела, как уже было сказано, пошли у него там успешно, но, когда он уже заканчивал шестой курс, произошло непоправимое – мать, которая собиралась навестить его в выходные, рискнула отправиться в Москву на том старом «Москвиче», хотя на дорогах была страшная гололедица и делать этого не следовало.

Виктор так никогда и не узнал, что заставило его неугомонную мать так спешить в тот черный день, в тридцати километрах от Москвы она столкнулась с груженым «КамАЗом» лоб в лоб.

Отца на похоронах не было, получив страшное известие, он попал в кардиологию с обширным инфарктом. Коллеги лезли из кожи вон, пытаясь сотворить чудо, но чуда не вышло – через пять дней умер и отец. Так совершенно неожиданно Виктор остался на этом свете абсолютно один.

Хотя, может быть, это было не вполне верно. Ему в то время помогали многие – соседи, коллеги отца, просто знакомые. Его очень поддерживали в институте, где преподаватели с хирургической кафедры буквально взяли Виктора под свою опеку. Он пережил это трудное время, не без потерь, конечно, но он и многое приобрел – твердость характера, целеустремленность, сосредоточенность.

Но кое-что у него не получилось. Был у Леснова тайный расчет – в последний год учебы сойтись с какой-нибудь москвичкой, чтобы получить вожделенную прописку. Это открывало бы ему дорогу в столичную клинику со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но сорвалось.

Смерть родителей так потрясла Виктора, что на время он растерялся, утратил хватку, сделался нелюдимым и неразговорчивым. Ему было не до москвичек. А потом оказалось поздно.

На кафедре его ценили, но с пропиской не помог никто. Вот так и пришлось возвращаться к себе в Подольск, в родительскую квартиру, где первое время Леснов каждую ночь беззвучно рыдал в подушку, такое его охватывало отчаяние, когда родные стены встречали его почти кладбищенской тишиной.

Потом он постепенно привык, еще раз убедившись, что ко всему на свете можно привыкнуть. И еще он сделал для себя открытие – безжалостное, но исключительно важное. Он понял, что по сути своей человек всегда одинок и ни любовь, ни дружба, ни работа ничего тут не исправят. Человек одинок и уязвим. И если с одиночеством ничего нельзя было поделать, то, по крайней мере, можно было постараться сделаться менее уязвимым. И один из путей к этому – пробраться наверх, сделать карьеру. То самое, чего хотела от него мать. Виктор вообще подозревал, что она задолго до него догадалась об этом – об одиночестве и уязвимости. А может, не догадалась, а просто женская интуиция сработала, неважно.

Виктор решил выбираться наверх. Из Подольска этот самый «верх» даже не просматривался, но Виктор не торопился. Он был еще молод, полон сил и не хотел наделать ошибок. Сначала нужно было заработать себе авторитет, может быть, не такой, как у отца, но в городе его должны знать и уважать. Иначе кто обратит внимание на заурядного хирурга, каких тысячи по всей России?

Кроме того, Виктор категорически решил для себя, что добьется высочайшего мастерства в своем ремесле. Карьеристов пруд пруди, но хирургов с такими руками, как у него, еще надо поискать. И бабушка надвое сказала, что престижнее – сидеть в министерском кабинете или оперировать президентов и миллионеров. Впрочем, в самых смелых мечтах Виктор без труда находил возможным совмещать и то и другое.

В то время он, можно сказать, не выходил из операционной. Он ассистировал, давал наркоз, удалял аппендиксы – делал все, что угодно, набивая руку.

Ему стали доверять все более сложные операции, и за два года он сумел добиться таких успехов, что иногда и сам этому удивлялся. Постепенно он стал едва ли не самым удачливым хирургом в городе. На него даже пошло что-то вроде моды.

И тогда он сорвался. Не следует забывать, что он был еще совсем молодым человеком, одиноким и подверженным всем тем слабостям, какие присущи молодости. И вдобавок у него начала покруживаться от успехов голова.

Однажды коллега пригласил его в ресторан, он отмечал какое-то знаменательное событие, Леснов уже не помнил, какое именно. Собралось много народу, было шумно и весело. Леснов никогда не злоупотреблял спиртным, но в тот раз слегка перебрал. Ему показалось, что жизнь прекрасна и все ему доступно – стоит лишь протянуть руку.

Он не запомнил, как это получилось, но он откололся от своей компании и подсел за столик к молодым и очень красивым девушкам, которые со скучающим видом попивали вино и курили длинные сигареты. Леснов был в ударе и, что называется, распустил хвост. Он острил, отпускал комплименты и не забывал при этом как бы вскользь нахваливать себя. Например, он намекнул, что видит себя в будущем никак не меньше чем главным хирургом страны. Наконец он даже опустошил свой бумажник и попросил официанта принести бутылку шампанского.

Старался Леснов, в общем-то, ради одной из красавиц, которая его чем-то зацепила. Она была черненькая, с нежной, как персик, кожей. Она была ухожена и разодета как принцесса, а в розовых мочках ушей у нее красовались бриллиантовые серьги, из которых брызгали ослепительные радужные лучики.

Леснову она показалась весьма искушенной и самостоятельной женщиной. Особенно укрепился он в этой мысли, когда обнаружил, что у этой красотки имеется свой автомобиль. Немного смущали его лишь два обстоятельства – во-первых, у нее было дурацкое имя Анжела, а во-вторых, она была патологически молчалива и совершенно не желала поддерживать разговор. Леснову приходилось болтать за двоих.

Зато Анжела оказалась неутомима и ненасытна в любви. А это как раз Леснову и было нужно. Тем более что очень быстро выяснилось: никаких чувств, кроме физического влечения, он к Анжеле не испытывает. Она оказалась довольно примитивной особой, которую тоже ничего не интересовало, кроме секса. А молчала она потому, что ей просто нечего было сказать.

Она даже ни разу не упоминала ни о своей работе, ни о своей семье, ни о своих подругах. Если вдруг Анжела открывала рот, то несла такую чепуху, что у Леснова просто вяли уши. Зато с ней было очень удобно.

В постель они легли в первый же вечер. Просто сели в ее машину и поехали к Леснову домой. И потом все развивалось по отлаженной схеме – какое-нибудь кафе, ресторан, а заканчивался вечер у Виктора дома.

Постепенно, однако, это начало ему надоедать. Его стала раздражать тупость этой женщины, привычка сорить деньгами, она могла потратить за вечер столько, сколько Виктор не зарабатывал и в месяц, даже ее постоянная готовность к сексу. Анжела стала требовать к себе все больше внимания, а это Виктора совсем уже не устраивало, у него появилась мысль заняться наукой, он собирался засесть за диссертацию, и Анжела сделалась настоящей обузой.

Он попытался дать ей это понять, начал уклоняться от встреч, стал больше времени проводить в больнице. Это возымело некоторый успех, и Анжела, кажется, оставила Виктора в покое. Он вздохнул с облегчением.

Забавно, но, несмотря на склонность все анализировать и планировать, у Леснова даже мысли не возникло уточнить, на какой ступени социальной лестницы находится его подружка. Почему-то он вбил себе в голову, что скорее всего Анжела является проституткой, не из тех, что мерзнут на улицах, а высшего разряда, что обслуживают по вызову богатых клиентов. То, что Анжела попутно имела с ним связь, которая не приносила ей ни копейки, Леснова почему-то не удивляло, он относил это на счет безусловного обаяния своей личности.

Рассуждая таким образом, Леснов, разумеется, и в страшном сне не мог представить себя мужем Анжелы – это был абсурд, нонсенс, вариант, не имеющий никакого отношения к реальности. Тем более неожиданным оказался удар, который нанесла ему судьба.

В один светлый зимний день, когда весь город засыпало пушистым белым снегом, Анжела вдруг опять появилась. Она пришла к Леснову домой и объявила, что беременна. А поскольку отцом ребенка является Леснов, то пусть он и решает, что делать дальше.

Леснов чувствовал себя крайне неловко, к подобному повороту он был не готов, но решение принял быстро и, как ему показалось, сумел донести его до сознания Анжелы. Он растолковал ей, что они совершенно разные люди и семьи у них не получится. Не стоит портить друг другу жизнь, а вопрос с ребенком очень легко разрешить с помощью аборта. Он даже порекомендовал Анжеле, к какому гинекологу лучше обратиться.

Она выслушала его внимательно и, по своему обыкновению, много не разговаривала. Она просто сказала «до свидания» и, запахнувшись в шубку, покинула его квартиру. Леснов полагал, что навсегда.

А через два часа в дверь позвонили. Леснов, который к тому времени уже успокоился, открыл безо всякой задней мысли. На пороге стояли два незнакомых крепких молодых человека в черных пальто. У них был весьма официальный вид.

– Виктор Николаевич Леснов? – спросил один из них. – Одевайтесь, поедете с нами!

– Но, позвольте… – начал Леснов, чувствуя, как внутренности его словно наполняются ледяной водой. – Я не понимаю…

– Сейчас все поймешь! – пообещал второй. – С Анжелой знаком? Тогда кончай базарить и собирайся! Учти, нам велено доставить тебя в любом виде!

Тогда Леснов по-настоящему напугался. Кроме страха перед насилием, которым ему недвусмысленно угрожали, его еще мучил стыд за совершенную им глупость. Он отнимал у него последние остатки мужества.

Кое-как собравшись, он отправился с молодыми людьми. Его посадили в джип и куда-то повезли. Ехали долго, но в машине никто не перекинулся даже словом.

Когда выбрались за город, Леснову стало совсем тошно. Он испугался, что с ним хотят расправиться немедленно, а труп бросить где-нибудь в лесочке. Но его привезли на какую-то дачу.

В живописном месте неподалеку от засыпанного снегом леска стоял хороший дом, обнесенный высоким забором. К сверкающим железным воротам вела прочищенная полоса асфальта, вокруг которой громоздились сугробы высотой в человеческий рост.

Едва джип свернул к дому, как ворота открылись. Видимо, их ждали. Остановив машину посреди двора, молодые люди приказали Леснову выходить. Затем его так быстро проводили в дом, что он почти ничего не успел заметить вокруг. Почему-то запомнился ему только зимний сад на втором этаже дома. Внутри ему даже не дали раздеться и прямо в пальто отвели в кабинет, где дожидался незнакомый Леснову человек, одетый по-домашнему – в просторные вельветовые брюки и мягкую куртку из шотландки. Человеку было на вид около сорока пяти лет. У него был сверкающий лысый череп, пересеченный зигзагообразным шрамом, иссиня выбритые щеки и недобрый тяжелый взгляд.

В комнате горел камин, и хозяин грелся у огня, сидя в большом кресле вполоборота к входным дверям. Он не предложил Леснову ни присесть, ни раздеться, а лишь долго разглядывал его взъерошенную неуверенную фигуру, не произнося ни слова. Потом он наклонился и взял в руку стальную кочергу, которой принялся с большим увлечением ковыряться в пылающем камине. На тыльной стороне ладони у него синела какая-то татуировка.

Молчание затягивалось. Леснов ждал, тоскливо глядя себе под ноги. Наконец хозяин со звоном отшвырнул кочергу и заговорил.

– Ты догадываешься, зачем тебя сюда привезли? – спросил он.

Леснов догадывался, но предпочел сказать «нет», потому что беду не нужно кликать, она сама тебя найдет.

– Наверное, ты и меня не знаешь? – чуть язвительно произнес хозяин.

Леснов подтвердил это.

– Моя фамилия Поспелов, – строго сказал хозяин, глядя Леснову прямо в глаза.

Виктор поежился от этого жутковатого взгляда, но фамилия Поспелов мало что ему говорила. Кажется, в разговорах иногда упоминался какой-то Поспелов, в городе он имел репутацию одного из самых «крутых» парней, с его именем связывались какие-то разборки, «стрелки» и все такое прочее. Это было настолько далеко от Леснова, что фигура Поспелова представлялась ему почти мифической, что-то вроде буки, которым пугали детей.

И вот теперь этот Поспелов сидел в трех метрах от Леснова и был таким реальным, что дальше некуда. Поскольку речь наверняка должна идти об Анжеле, Виктору оставалось только гадать, кем является этот мрачный тип – ее любовником, сутенером?

– Ну, теперь понял? – спросил Поспелов.

– Не совсем, – с усилием ответил Леснов. – Вроде ваша фамилия мне незнакома.

Поспелов уставился на него с некоторым даже удивлением, но следующий вопрос задал почти невозмутимым тоном:

– Скажи мне, какая фамилия у Анжелы?

Леснов едва не вздрогнул при этих словах и сказал растерянно:

– Я… не знаю…

Поспелов укоризненно покачал выбритой головой и печально посмотрел на огонь.

– И что вы за люди такие? – с огорчением сказал он. – Молодые, а наглые, безответственные… Ну, куда это годится – заделал девке ребенка, а фамилии ее даже не спросил! Вы же не собаки все-таки – сошлись, разбежались…

Он попал в самое больное место. Леснов был готов в эту минуту провалиться сквозь землю от стыда. Нет, ему ничуть не было жаль эту глупую девчонку, и на Поспелова ему, по большому счету, было наплевать, но то, что его собственная, не очень красивая роль в этой истории вдруг высветилась так ярко и вышла на передний план, на всеобщее обозрение, вот это его убивало.

– Ну что ж, лучше поздно, чем никогда, – рассудительно заметил между тем Поспелов и, подняв голову, сообщил: – Поспелова ее фамилия! Запомни хорошенько, Анжела Борисовна Поспелова… Выходит, ты трахал мою дочь, сынок…

Вот это уже было как гром среди ясного неба. Почему-то Леснов ни разу не подумал, что Анжела может быть чьей-то дочерью. До сих пор она представлялась ему достаточно взрослой, чтобы считаться дочерью или там внучкой, как-то не укладывалось в голове, что эта хладнокровная, сластолюбивая стерва может быть чьим-то чадом, драгоценным и ненаглядным. Как же он просчитался!

Леснов был не на шутку испуган, но все-таки не потерял головы. Глядя на опасного и наверняка разгневанного человека перед собой, он лихорадочно думал, как можно поправить дело. Несомненно, придется на ней жениться, соображал он. Вариант не самый приятный, но, в конце концов, и из него можно извлечь какую-то выгоду. Семейка, похоже, далеко не бедная и в городе известная. Известность эта, правда, с душком, но что поделаешь. Выбирать не приходится. Если он заартачится, все может обернуться гораздо хуже. Коли его не изуродуют, то уж ославят на весь свет, это точно. И тогда – прощай, карьера! Как ни крути, а придется пойти на компромисс, решил Леснов, хотя еще бабушка надвое сказала, что это его ребенок.

Но оказалось, что его размышления не имели абсолютно никакого значения.

Поспелов давно все решил. И его решение не имело ничего общего с тем, на что рассчитывал Леснов.

После недолгого молчания Поспелов сказал неожиданную вещь.

– Я помню твоего отца, – сказал он. – Хороший был человек. В городе никто не мог сказать о нем ни одного худого слова. Ты на него совсем не похож. Между прочим, твой отец оперировал моего отца, ты об этом не знал? Да нет, откуда? В общем, он спас моему отцу жизнь. Старик потом прожил еще восемь лет… Поэтому я как бы в долгу перед доктором Лесновым. – Поспелов посмотрел на Виктора убийственным взглядом и продолжил: – Тебя нужно наказать, но в память о твоем отце я тебя пожалею. Может быть, это научит тебя быть человеком…

Леснов напряженно вслушивался в слова Поспелова, смысл которых с трудом доходил до его сознания. Его собираются наказать? Пожалеть? Что все это значит?

– Слушай, что я решил! – словно отвечая на этот вопрос, сказал Поспелов. – Даю тебе неделю сроку. Улаживай свои дела, продавай квартиру, делай что хочешь, но через неделю чтобы и духу твоего тут не было! Не в Подольске, а вообще в Московской области. Убирайся куда-нибудь подальше, чтобы, не дай бог, не попасться мне на глаза! Через неделю тебя здесь быть не должно, уразумел? Если не уразумел, раздавлю как муху!

Леснов ушам своим не верил. Единственное, что он смог на это пробормотать, было растерянное:

– Но меня не отпустят из больницы…

Нехорошо усмехнувшись, Поспелов возразил:

– Отпустят! Еще и дорожку ковровую расстелют! Не беспокойся, эту неделю тебе везде будет зеленый свет – я обещаю! Главное, не ошибись в дате! – И тут же, обернувшись к своим людям, сказал: – Все! Разговор окончен. Проводите, хлопцы, доктора за ворота, я больше не хочу его видеть!

Виктора довольно бесцеремонно взяли под локти и повели. Он шел покорно, механически передвигая ногами, а голова его горела, пылала опустошающим огнем, точно охваченная смертельной лихорадкой. Его провели по коридорам, выстеленным мягкими коврами, по запорошенному снежком двору, вытолкали за ворота, а там, приподняв на руках, швырнули лицом в сугроб – деловито и молча, точно он был не живым человеком, а какой-то ненужной вещью, мусором.

Почему-то больше всего Леснова убедил именно этот снег, набившийся в ту минуту ему в глаза, в рот, в уши и за шиворот. Из сугроба он выбрался уже другим человеком и, не оглядываясь, пошел прочь мимо занесенных снегом пустошей.

К концу следующей недели он уехал из города. Поспелов оказался прав, ему никто не задавал вопросов и ни в чем не отказывал. С необыкновенной легкостью он провернул все дела, продал квартиру и взял билет на поезд. Плужск он выбрал случайно, просто наткнулся на это название в газете. В этот момент Леснову было все равно куда, лишь бы убраться подальше от того иррационального ощущения, будто весь город сошел с ума, а он сам – в первую очередь.

Но это жутковатое ощущение еще долго преследовало Леснова и на новом месте, мешая нормально жить и строить судьбу. Он боялся каждого шага, каждого нового контакта, каждого лишнего слова. Спасала только работа.

Окончательно поставила его на ноги, конечно, Карина. Если бы не ее любовь и преданность, Леснов еще долго шарахался бы от каждой тени. Но с ее помощью он сумел вернуть себе душевное равновесие, и сразу же все стало ладиться, все получаться, и та хватка, которой Леснов так гордился, становилась день ото дня все крепче.

Конечно, с Кариной возникли кое-какие проблемы. Вдруг она завела речь о браке. Но жениться – значило похоронить все надежды. Пришлось сказать, что он подумает. Вообще Леснов решил, что пора потихоньку сворачивать эту связь. Теперь Карина просто путалась у него в ногах. Леснов определенно метил на место заведующего отделением, да и дальше начинал заглядывать, и портить все неудачной женитьбой было безумием.