Текст книги "Гонконг"

Глава 3. Бизнесмены

– Почему у вас часовой и всюду джеки? – спросил курчавый калифорниец.

Тауло пожал плечами, как будто сам не знал, почему такое недоразумение.

– Капитан, это мои клиенты. Они пили у меня в Японии на моем плавучем грогхаузе. Русские очень надежны в этом отношении… Алекс! Николас! А вот за мной идет мистер Рид. Наш консул в Японии! О-о! Мы все собрались здесь! Тут много наших судов. Вот видите, мы пришли торговать. Пожалуйте ко мне в грогхауз на берег!

– Ба-а, так это наши старые друзья по храму Гекусенди!

– Мистер Рид? Это вы? – удивился Сибирцев.

– Я! Да, я временно оккупировал Аян! Так вы думаете? Японцы не давали мне открыть кабак ни на суше, ни на море. Американское посольство в Японии избрало Аян резиденцией и как рынок для продажи виски.

Мистер Рид, который в Симоде выдавал себя за американского консула и безуспешно требовал от японцев признания, каким-то образом оказался тут. Он радушно тряс всем руки.

– Вот видите, – подвел офицеров к борту курчавый хозяин грогхауза, – тут собрался наш китобойный флот. А я это сразу учуял. Я был уже здесь вблизи, на море. Я привел в Аян мой плавучий ресторан… С виски, с винами! С пивом! Где это видано, чтобы пиво везли через океан! Эль! Наш общий друг – Джон – Ячменное зерно! Идемте… но я торгую теперь не на судне. Видите, видите, вон американский флаг над складом вашей компании! Это я. Это мой бар! У меня зал с музыкой; жаль, нет женщин. Если бы удалось заполучить хотя бы тунгусок!

– Где ваш бар? – переспросил Сибирцев.

– Смотрите, вот! Флаг Штатов развевается над пустым складом. Над соседним помещением также звездный флаг. Это торгует мистер Рид – наш уважаемый дипломат и мой коллега. У его превосходительства в Аяне американский магазин.

– Здесь также ваш старый друг мистер Шарпер, знакомый адмирала Завойко, адмирала Невельского и генерала Муравьева, – добавил дипломат.

– Сейчас рано, а в пять, после полудня, в моем грогхаузе будет полно моряков со всех китобоев и военных кораблей: английские и французские. Милости прошу и вас! Я рад, что нахожусь в вашей великой стране!

– Но мы, к сожалению, не можем к вам ехать, – сказал Шиллинг. – У нас нет денег! К тому же мы – пленные.

– Вы пленные? Кто вас взял в плен?

– Лейтенант Стирлинг. И пока нас не отпустят, мы не приедем к вам.

– Ну, в таком случае я с вами незнаком! – приподняв шляпу, шутливо ответил американец.

Сказал, что идет на «Сибилл», хочет нанести визит прибывшему английскому коммодору и пригласить его в бар. Любезно попрощался со шкипером и офицерами и удалился на вельботе.

Рид крикнул ему:

– Скажите коммодору, что сейчас к нему прибудет его превосходительство американский консул в Японии! – и, подмигнув Сибирцеву, добавил: – Не выдавайте, что самозваный!

Сказал, что со своей стороны при официальной беседе, как дипломат, сделает все возможное, чтобы его русским друзьям дозволено было сходить в бар и в магазины. Он консул в Японии и берет заботу о них на себя как о прибывших из Японии.

– Мистер Алекс, а вы?

– Ах, мистер Рид, вы знаете, что я не пью!

– Разве вы не русский? – удивился консул. – Что делается! Русский, а не пьет. Неужели вам разрешают не пить? Ведь царь спаивает народ?

– Ха-ха-ха, – расхохотался Сибирцев, и хотелось ему хлопнуть приятеля по плечу. Но «царь не разрешает».

– В бар приходят русские из русской армии, отступившей на десять миль в глубь джунглей. Сообщение с ними только на каноэ, но есть и индейские тропы. С ними и вам можно бы повидаться. Оттуда приходят к нам покупатели. Как и во всем мире, пьющих никто не задерживает. Зная это, генерал Кашеваров охотно отпускает своих людей. Ради дружбы я передам через них любые сведения, какие вам надо. Но мы не шпионы, мы – ваши друзья, хотя кто торгует, тот и шпионит, так приходится, это закон.

Говорилось при английском часовом, который слушал внимательно, кажется, думая не о том, чтобы донести, а как попасть самому в американский рай, объединявший у стойки все враждующие народы. Когда еще парня сменят и удастся ли побывать на берегу? Спешим в Хакодате. Кто же знал, что американцы развернут такое дело на этом жестком берегу и что мы увидим в бухте целый лес их китобойных и торговых шхун. Они сказали, что берут и фунты, франки, серебряные русские рубли и ассигнации, курс им известен, также доллары… Русские несут им из своего лагеря серебро, но не за секреты, какие там секреты! Чего они знают!

Рида спросили, где же судно «Каролайн», где его жена, где Сиомара, где Анна-Мария…

Жена родила сына. Она на Гаваях! Рид временно, до получения из Белого дома утверждения в должности, остался в Японии, хотел жить в Хакодате, но ему пока еще не дозволяют, и он ушел инспектировать американскую торговлю в Охотское море. Захватил при этом товар, перекупив его у потерпевшего крушение шкипера, зафрахтовал другую шхуну. Действовал как человек с адвокатским и дипломатическим опытом.

Подошел вельбот с «Барракуты». На борт поднялся молоденький лейтенант Тронсон.

– Доброе утро! Я прибыл за вами, господин Пушкин. Коммодор просит вас к себе.

– Правда ли, мистер Алекс, что Сиомара была вашей любовницей? – спросил Рид у Сибирцева.

– Боже спаси…

– Теперь дело прошлое, мы с вами могли бы крепко выпить за воспоминания…

Глава 4. Коммодор Чарльз Эллиот

На квартердеке, то есть на шканцах корабля «Сибилл», стоя перед коммодором и двумя капитанами, Пушкин все объяснил. Его густые усы, выпадавшие ниже выбритых щек двумя пышными клоками, правильная французская речь и манера держаться с достоинством обнаруживали человека света и вкуса. Коммодор видел – в плен попал серьезный офицер. Убежден в несправедливости ареста команды корабля, потерпевшего крушение. Вышедшего в плавание до объявления войны. Команды безоружной, исполнявшей свой долг – возвращение в свое отечество… Нельзя прерывать его доказательную речь. Переводчик едва поспевал.

Эллиот выслушал и ответил, что отпустить офицеров и команду не может. Готов на снисхождение. Согласен освободить больных и всех слабых, священника, доктора, Гошкевича, переводчика-японца. Разрешит отправить письма в Россию через Аян.

– Что же за снисхождение, господин Эллиот, – перевел Шиллинг по-английски. – Я не вижу ничего подобного…

– Я сказал.

– Но вы взяли нас незаконно и уклоняетесь признаться!

– Как незаконно? – ответил Эллиот, багровея. – Мой дорогой, – обратился он к Артуру Стирлингу, – зачем в таком случае вы их ко мне доставили? Мне не о чем говорить! Что вам еще тут надо? – грубо обратился он к Пушкину. – Я все сказал! Большего снисхождения не будет.

Пушкин сошел в вельбот. Шиллинг задержался.

Чарльз Эллиот – живая легенда. Старая морская собака!

Долгие годы Эллиот считался грозой Китая. Когда, командуя эскадрой, забрал в свои руки слишком большую власть, опиоторговцы Джордин и Матисон – создатели старейшей и самой большой фирмы, торговавшей индийским зельем, – стали добиваться отстранения Эллиота под предлогом, что он недостаточно гуманен. До того Эллиот вел необъявленную войну на Кантонской реке. Он захватил остров Гонконг, на котором теперь построен город Виктория.

Матисон и Джордин жаловались в Лондон до тех пор, пока Пальмерстон не убрал Эллиота и не объявил войну Китаю. Все закончилось бомбардировкой Кантона и укреплений и полным разгромом китайцев. Все успехи Эллиота сильные люди потом приписали своим ставленникам, захват острова и основание Гонконга были узаконены мирным договором с Китаем. Адмирала Эллиоту не дали. Как известно, чин коммодора равен генеральскому. Но он получил орден Бани. А Джордин и Матисон теперь фактические хозяева нового города на острове и колонии. Долго считалось неприличным в Кантоне и Гонконге упоминать имя Эллиота. Но он жив и снова явился. Прошло шестнадцать лет с его удаления, оказалось, что на Ост-Индской эскадре, а также на Виктории[11]11
  Город, построенный на острове Гонконг, был назван именем королевы Виктории. Теперь город Гонконг состоит из островной части, которая называется по-прежнему «Виктория», и материковой части – «Кулуна» и так называемой «Новой Территории».


[Закрыть] его помнят.

За эти годы он был губернатором Тринидата, потом острова Святой Елены. С начала войны Чарльза Эллиота послали туда, где все было начато им, где его жизнь много раз висела на волоске. Он обрушился на Гонконг, как Зевс, и снова стал легендарной личностью. В Лондоне его недолюбливают до сих пор. Там люди высоких принципов. Чтобы получить адмирала, нужны новые заслуги.

Чарльзу Эллиоту за пятьдесят, он еще очень свеж и моложав. У него выхоленные усы, львиная грива, пышный галстук. В нем чувствуются большая физическая сила, храбрость и решительность. Он высок, грузен, ловок и подвижен. Видимо, отлично танцует, ездит верхом.

Шиллинг вспомнил японское изречение, которое ему очень нравилось: «Если старый человек хорошо танцует – это негодяй!»

– Какое мне дело до всего этого! – ответил, выслушав доводы пленных, коммодор и махнул рукой, не желая больше разговаривать. – Ступайте!

В глазах Шиллинга заискрились точки, словно в них закипало серебро. «Конюхи и рыбаки, возомнившие себя аристократами!»

– Вы позорите свой мундир бесчестным поступком!

– Что? – Эллиот, казалось, ополоумел. – Да я… я… Я вас велю повесить!

– Осмельтесь! Вы покроете себя еще большим позором. Я готов к любому вашему беззаконному действию, так как знаю, с кем говорю, в чьих руках нахожусь. Я не стал бы тратить слов, если бы не считал долгом морского офицера напомнить вам о порядочности… Весь мир заговорит о вашем бесчестном поступке!

Эллиот обомлел. На миг ему показалось, что пленник знает всю его подноготную. Эллиот сбит с толку. Но ненадолго.

– Где «Аврора»? – вдруг спросил он.

– Не знаю.

– Не лгите! Где «Аврора»? – закричал Эллиот. – Дайте мне «Аврору» и пойдете на берег… В противном случае – виселица! А берег рядом. Вот ваша страна…

Идите домой, но скажите! Или… – Эллиот поднял свою большую, тяжелую руку и торжественно показал на рею грот-мачты.

– Порядочный нахал! – сказал Пушкин, возвратясь на «Грету».

Лейтенант, доставивший на судно Пушкина и Шиллинга, подошел к Сибирцеву:

– Коммодор требует вас к себе!..

Оказалось, что Эллиот сам явился на «Грету», желая видеть пленных. Им приказали выстроиться. Коммодор обошел ряды, вглядываясь матросам в глаза, и велел их распустить.

– У меня есть сведения, что вы знаете английский язык? – спросил он Сибирцева в рубке.

– Да, сэр. Немного.

– Вы знаете хорошо! Почему вы знаете наш язык? За свою жизнь я не видел ни одного русского, который знал хотя бы один язык! Зачем знаете? Отвечайте, коммодор с вами говорит!

– Лейтенант Шиллинг предупредил вас о последствиях… Будьте осторожней!

– Что? Откуда вы знаете? Мы говорили один на один. Отвечайте, где «Аврора»?

Он как сумасшедший из-за этой «Авроры». Положение коммодора показалось Алексею смешным. Он почувствовал, что ярости, как Шиллинг, не испытывает, хотя предложение коммодора весьма недостойное.

– Я не знаю.

– Вы служили на «Авроре»?

– Я служил на «Диане».

– Вы знаете, что «Аврора» была на Камчатке?

– Да, знаю, что в прошлом году «Аврора» приняла участие в обороне Петропавловска и что английский адмирал…

– Не рассказывайте чудесные истории! Скажите мне, куда «Аврора» ушла с Камчатки?

– Что вы мне предлагаете?

– Адмирал Стирлинг вам покажет… Я отдаю приказ, чтобы всех матросов и офицеров распределить по английским кораблям. Вы распишитесь и передайте вашему командиру.

– Это не мое дело. Лейтенант Мусин-Пушкин здесь, и вы можете передать ему. У вас есть для этого офицеры.

– Не можете ли достать мне на берегу собак камчатской породы? Напишите записку вашему епископу, который приехал в Аян, чтобы он прислал собак.

– Здесь нет собак камчатской породы. Тут другая порода.

– Мне сказали, что епископ со своей свитой ехал в лодках, которые тащили, мчась по берегу, собаки такой же породы, как на Камчатке.

– Я не знаю никакого епископа. Я никогда не был на Камчатке.

– Жаль.

Эллиот уехал на «Сибилл».

Через некоторое время он приказал доставить шкипера Тауло.

– Кто хозяин «Греты»? – спросил Эллиот.

– Гамбургский купец Пустау.

– Кто? Где живет?

– В Гонконге.

– Все ясно! Зачем судно пошло в Японию? Кто подлинный хозяин судна?

– В Гонконге составилась шайка русских шпионов! – заявил Эллиот, собрав капитанов кораблей после допроса немца. – Там среди американцев обосновалась компания немецких дельцов, принявших американское подданство. Это агентура Зибольда. А Зибольд куплен Петербургом. Мне кажется, американцы забирают бизнес в свои руки. У них банки, суда, и они дотянулись к опиуму. Я уверен, что Пустау с компанией послал судно за русскими, чтобы потом получить от царя за фрахт и вознаграждение. Старайтесь узнавать, Артур, у русских офицеров в плавание все, что можете.

– Да, сэр, – ответил Стирлинг.

– Хирург, священник и больные, прибывшие на «Грете», освобождаются и свозятся на берег для передачи русским. Священника отправим не сразу, пусть отслужит своей команде и примет поручения. О больных надо снестись с берегом. Русского доктора отправьте на берег, и пусть он сам все подготовит. Вы, Артур, желали взять лейтенанта Пушкина, Шиллинга, Сибирцева. С вами пойдут советник посольства мистер Гошкевич и ученый японец, с которым он не расстается.

– Вы дали слово освободить Гошкевича.

– Гошкевича нельзя освободить. Я рассудил и передумал. Он – глава православного колледжа в Пекине. Я не могу отдать его противнику. Он будет нужен нам для точной информации. Также задерживаем японского переводчика. Я обязан всеми средствами наносить урон противнику.

– Мистер Гошкевич не служит в военном флоте. Он на цивильной службе.

– Он дипломат! Нельзя отпустить. У нас нет закона, позволяющего освобождать цивильных. Потом пусть решают адмирал и губернатор. Вы возьмете часть их людей, Стирлинг.

– Да, сэр. Я найду где поместить сто человек.

– Держите их строго, чтобы не подняли мятежа. – Младший офицер записывал под диктовку. Эллиот с трубкой сидел сбоку стола в кресле.

– Два офицера и сорок людей – на «Спартан». Еще двадцать передадим галантному союзнику. Остающиеся офицеры и люди идут на «Сибилл». Лейтенант Гибсон и матросы, взявшие приз под его командованием, назначаются на «Грету» для следования в Гонконг. С ними переводчик мистер Тулли. Для передачи губернатору собрать документы.

Эллиот отправился на берег осматривать обнаруженные следы батарей.

– Где орудия?

Сэр Фредерик – капитан «Эмфитрайта» – сказал:

– Французы высказали предположение, что из-за невозможности транспортировать пушки в джунгли они закопаны.

– Их не могли увезти на лодках?

– Нет таких лодок. Река непригодна для плавания. Есть тропы, но непригодные для перевозок артиллерии.

Офицеры несколько задержались на батарее. Обступили инженера Уиттингхэма с флагманского судна и выслушали его объяснения об устройстве срытых фортификаций Аяна. Потом все пошли следом за коммодором и капитаном Фредериком на док.

Вокруг обнаженного фундамента валялись остатки взорванного русского парохода. Рядом на стапеле готовая к спуску шхуна. Коммодор сказал, что надо и шхуну взорвать.

– Тут есть русский представитель от компании, он утверждает, что это частное владение, – сказал командир «Эмфитрайта» сэр Фредерик.

Известно, что Русско-Американская компания имеет обширные владения на Аляске и на побережье, всем командирам кораблей известно также, что эта компания находится как бы в самой тесной компании с Гудзонбайской компанией. Существует обязательство, которое умные и богатые люди в Лондоне и в Петербурге заключили, начиная войну: Англия и Россия воюют, но Гудзонбайская и Русско-Американская компании сохраняют мир, имущество той и другой остается неприкосновенным, территории и фактории на них не захватываются, как и города и селения, корабли не подвергаются нападению и не уничтожаются. Флаги компаний охраняют их имущество повсюду. На территориях компаний война не ведется. Казалось бы, все ясно. На Аляску не вторгаются англичане. Канаду не трогают русские.

Но во время войны оказалось, что небольшие военные порты России на побережье Сибири и ее военный флот снабжаются кораблями компании и повсюду имеются ее фактории, чьи запасы могут быть предоставлены войскам. В Аяне пароход, построенный в эту зиму, по всем признакам, как сказал взорвавший его Стирлинг, предназначался во время войны для плавания в реке и по морю. Служил бы военным целям и был ценным пособием противнику. Склады компании, когда англичане пришли сюда в первый раз, были полны мехов и товаров, и по возможности их не тронули, приставив караулы для охраны. Хотя теперь, может оказаться, все разграблено, если в них обосновались янки.

– Где этот представитель?

– Он здесь.

Коммодору был представлен инженер Гальшерт. Блондин, в шляпе, в куртке и сапогах, как и полагается инженеру.

Гальшерт сказал, что шхуна – частная собственность начальника фактории господина Кашеварова и строилась лично для него. Он является известным писателем и ученым.

Сэр Фредерик знал, что Кашеваров, который со своими казаками отступил и находится в десяти милях от Аяна, по совместительству является начальником правительственного порта в Аяне. Он командовал тремя батареями, следы которых только что видели. Как быть? Как тут разделить интересы враждебного правительства и почти союзной компании?

Эллиот не хотел входить в подробности.

– Напишите, что даете обещание, что эта шхуна не будет спущена, пока идет война, и не будет участвовать в военных действиях. Пошлите записку в джунгли на подпись капитану Кашеварову, которого американцы принимают за генерала, и пусть поставит печать компании.

Гальшерт согласился. Тут служащие все же несравненно сговорчивее, чем в Китае!

Эллиот сказал, что свезет больных пленных на берег для отправки в Россию, но попросит передать письмо якутскому губернатору. Непременное условие освобождения: никто в случае выздоровления не примет участия в военных действиях.

Эллиот попросил Гальшерта открыть главный склад – большое помещение с железными ставнями и навесами.

Над железной крышей соседнего здания полощется американский флаг. Американец Шарпер пригласил к себе, сказал, что платить можно наличными или чеками.

– Почему товар стал ваш? Это товар компании?

– Нет, это мой товар, ваше превосходительство! – заявил здоровенный, плечистый Шарпер с лицом цвета печеного яблока и с сединой в черных густых волосах. – Компания разрешила мне торговать в их помещении. Я составил договор на аренду. Вот он – висит на стене. Товары мои собственные, я доставил их на корабле для продажи китобоям в Охотском море.

– Я вижу здесь меха, висевшие в складе компании до вашего прихода, – сказал Артур Стирлинг.

– Очень дорогие меха, сэр, и не всем по карману, – отвечал американец.

– Вы знаете Кашеварова? – спросил Эллиот.

– Да, он мой друг. А вы знаете, ваше превосходительство, – американец вытащил из клетчатых штанов огромный красный носовой платок, громко высморкавшись, вытер нос, – вы знаете… Кашеваров наполовину алеут. И получил в Петербурге образование в морском корпусе… Как вам нравится эта русская система привлекать дружбой народов… Японцы написали в ученом труде, что все инородцы мелких племен льнут к русским, как муравьи на сахар. Я вам уступлю некоторые меха… Я выберу, коммодор.

В баре, отвечая на расспросы офицеров, инженер Гальшерт рассказывал, что климат страны суров, переносится с трудом, дети, несмотря на всю заботу об их здоровье, страдают золотухой в разных формах и почти все население весной болеет цингой. Он упомянул фатерлянд, откуда уехал пять лет назад. Где этот фатерлянд, коммодор не спрашивал. Возможно, не в Пруссии. Скорее всего, в Москве, в Риге или в Петербурге.

– Где остановился архиепископ? – спросил Эллиот.

– У его преосвященства квартира в доме сына священника, постоянно живущего в Аяне. Архиепископ Иннокентий – известный ученый, исследователь Аляски, знает языки народов Северной Америки и Сибири, издал в Петербурге словарь и учебники алеутского языка, изобрел письменность для колошей – индейского племени, обитающего в колониях компании. Английский путешественник Симпсон, познакомившись с ним, написал в своей книге, что епархия Иннокентия, в которую входит вся Восточная Сибирь, Камчатка, острова Тихого океана и вся Аляска и побережье Северной Америки до Калифорнии включительно, является самой обширной в мире… Симпсон сообщает про случай, когда на судне, шедшем из Америки, умер шкипер. Преосвященный заменил его и вел корабль через весь океан.

Четыре француза с «Константина», как четыре императора Наполеона III, с бородками и в усиках, копаются на огороде, и черные глаза их пылают. Длинными железными шестами они всюду тычут землю.

– Что ищете, галантные союзники? – спросил лейтенант Тронсон.

– Вражескую артиллерию, – ответил один из Наполеонов. – У них закопаны пушки трех батарей!

– Нет, сэр. Они сказали нам в баре, – заметил часовой у церкви, – что здесь закопан русскими железный ящик с золотом и серебром, и они перекопали весь Аян, как участок на собственной ферме. Мы шли вместе, и они признались, что найдут во что бы то ни стало и тогда пригласят нас в таверну.

Офицеры рассмеялись, Стирлинг открыл тяжелую дверь, и все вошли в церковь. Там шла служба и тускло горели свечи. Стихли и сняли фуражки.

Седой священник в облаченье стоял на коленях и, обращаясь к алтарю, с пафосом читал молитву, вздымая обе руки.

– Укрепи… силой своей… умножи славу победами над противоборствующими… сохрани воинство, пошли ангела своего, укрепляющего их… и избави от огня и меча…

– Аминь! – тихо и согласно пропели стоявшие у стены; выдавались детские и женские голоса.

Служился молебен о даровании победы над врагом. Гальшерт несколько раз перекрестился. Переводчик мистер Тулли пояснил, что служит архиепископ Иннокентий.

Коммодор и офицеры стояли твердо, как на вахте, решили ждать. Глаза после яркого солнца не сразу привыкали к потемкам, но уже могли рассмотреть молящихся.

С края две пожилые женщины, старик с детьми и худой белокурый подросток, стриженный в кружок, в длинной рубахе и ичигах, подальше видны лица и халаты тунгусов.

…Служба закончилась. Прихожане подходили к епископу, он крестил их. Гальшерт подошел под благословение и сказал, что в церкви находится командующий эскадрой и намерен говорить.

Епископ ушел переодеваться и появился без облачения в черной рясе. Он высок ростом, крепко сложен, в бороде, со свежим, энергичным лицом. Вид его приятен, тем более что Симпсон писал о нем как о храбром моряке.

Все поздоровались.

– Слушаю вас, – сказал Иннокентий.

– Мы рады видеть вас, ваше преосвященство, и познакомиться! – проговорил Эллиот. – Но по долгу службы я должен взять вас в плен.

Иннокентий засмеялся, улавливая солдатскую шутку.

– Зачем же я вам нужен, скажите мне на милость? Неужели у вас своих забот мало?

– Вы полагаете?

– В самом деле! К тому же я человек невоенный; следовательно, пользы вам от меня нет, а будут большие хлопоты…

Эллиот шутливо нахмурился.

– Ведь меня надо кормить!

Епископ попал не в бровь, а в глаз, и все рассмеялись. Продовольствия на эскадре мало, это больное место у всех командиров кораблей.

– Так вы отказываетесь сдаться в плен, ваше преосвященство? Но в таком случае будет хуже, вам придется заплатить за свое освобождение.

– Чем же я могу вам платить? – настороженно ответил епископ.

– Как же быть? Впрочем, я могу все взять на себя. Ваше преосвященство должны нам предоставить выкуп – выпить с нами бокал вина за обедом на моем корабле, и только тогда мы отпустим вас.

– Что же делать, – сказал Иннокентий, – раз я в плену, то приходится подчиняться.

Иннокентий знал, что на судах эскадры находятся русские из экспедиции Путятина. Видимо, его приглашали не зря, обращались вполне почтительно, называя «райт ревендер», то есть ваше преосвященство. Он понимал, но говорил через переводчика, полагая, что неприлично выказывать знание языка как бы лишь для того, чтобы расположить в свою пользу.

– Мы просили бы вас, ваше преосвященство, осмотреть вместе с нами госпиталь и встретить доставленных нами больных соотечественников.

– Пойдемте, – сказал Иннокентий, – я покажу вам госпиталь. Доктора там нет, но с больными, видимо, отпускается и наш корабельный врач?

– Да, доктор Ковалевский, – сказал Стирлинг.

– Я не могу понять, почему такое неудобное место выбрано для госпиталя! – рассуждал, расхаживая по болоту, как по площадке для крикета, лейтенант Тронсон. – Тут сыро, это нездоровая низина. Как можно было тут строить это нелепое двухэтажное здание, когда вокруг столько отличных участков на возвышенностях.

«У нас, – подумал преосвященный, – дома для начальства строили на сухом, здоровом месте, а больницы – где попало».

С недоумением осмотрели пришельцы двойные двери, обитые оленьими шкурами. Внутренние помещения бедны, стены оклеены газетами, кое-где заметна плесень.

Пошли на пригорок, в двухэтажную казарму для казаков, сложенную из кедровых бревен. В нижнем – сплошные нары у стен. Верхний этаж разделен на маленькие комнаты с простой, но удобной мебелью, видно, предназначенные для офицеров. Мнения сошлись, что больных лучше поместить здесь.

На берегах горного потока росли ели, березы в свежей зелени, высочайшие тополя с толстой глянцевитой листвой, на лужайках прекрасные фиалки, крупные синие колокольчики, желтые лютики.

– Азалии образуют пышные заросли по обе стороны потока, – говорил, зайдя в густую, цветущую зелень по горло, лейтенант Тронсон.

В домике епископа все обратили внимание на портрет. Иннокентий еще молод, зорко смотрит вдаль, держит в руках штурвал. Русую бороду треплет ветер. Чья это работа? Подпись по-английски. Кто? Эдвард Бельчер? Сэр Эдвард Бельчер? Англичане столпились у портрета, наклоняясь, читали собственноручную подпись известного моряка и путешественника.

Бельчер, Симпсон, Маккензи – достаточная рекомендация. Эллиот мрачно воодушевился. Он приглашал епископа из деловых соображений, но была и другая причина.

Он рад епископу. Эллиот сражался со всеми народами и всех бил. А Иннокентий проповедовал тем же народам на берегах того же Тихого океана. Какой прекрасный человек! Какое одновременное движение вперед!

– Дорогой мой! Едемте ко мне! – сказал Эллиот сердечно.

Иннокентий знал: не из маниловщины его приглашают.

– С командой корабля «Диана» мы поступаем сурово, – сказал коммодор на корабле, – но иначе нельзя. Мы не можем усиливать ваш гарнизон. Больных я отпускаю.

Эллиот засиделся в авантюристах лишний десяток лет. Он помнил старые добрые времена, когда умел брать за глотку и пристреливать врага, глядя ему в лицо.

Коммодор еще пропитан духом старой Ост-Индской компании. Он еще пригодится.

Эллиот сказал, что взяты в плен матросы с корабля «Охотск», один из них, немец Карл Лютер, сам назвался предателем.

– В Аяне они грабят, и мои матросы удивлены, что русские грабят русских.

Иннокентий знал, что не только грабят, но и показывают взявшим их в плен, где грабить. И американцы грабят.

Иннокентий озабочен и огорчен американцами еще более, чем противниками в войне. Сколько их нахлынуло в Аян на своих судах. Неужели наши когда-нибудь с них пример возьмут? Иннокентий многих детей воспитал. Учил, как стоять, как поздороваться, глядя в глаза, как сесть и встать, как поклониться взрослым. Неужели все напрасно? Все пойдет прахом?

Какие немцы могут быть на бриге «Охотск» и откуда? Шкипер Юзелиус из Риги, где в 1845 году судно снаряжено, не сдал англичанам «Охотска», сжег и сам ушел с большей частью команды на шлюпках. Финны, конечно, были и у него, как и на всех кораблях компании.

Лютеране – звери, как полагал Иннокентий. Он однажды так прямо и написал Фердинанду Петровичу Врангелю в Петербург, что в Аляску присылают служить лютеран, и в скобках добавил: «зверей».

На этот раз он сидел в компании протестантов-англикан. Это другой народ, и вера у них другая.

Иннокентий был среди алеутов не только законоучителем, но и слесарем, столяром, оружейником, лодочником, смолокуром, учил людей всему, чему сам научился, живя в семье в сибирской деревне.

Вот сын последний раз приезжал из Москвы и сказал, что преосвященного Иннокентия ждут там. Все лучшее должно быть в столице! И будто бы Иннокентия Вениаминова прочат со временем в московские митрополиты! Плох Филарет, долго не проживет… Сам говорит. Иной замены, мол, нет. Иннокентий известен подвижничеством и подвигами своими на Аляске и в Сибири. Не пора ли, мол, заканчивать свои скитания?

Чем возиться с какими-то вымирающими племенами да сочинять для них азбуки, давно пора в Москву!

А Иннокентий задумал в эту зиму объездить все заселения в новом краю. Амурским инородцам надо дать образование, составить для них азбуки, написать буквари, как для населения Аляски. Тем более что сын здесь трудится и должен со временем сменить Иннокентия как ученый.

– …За нашего гостя, господа, – приподнимаясь, сказал Эллиот, – о ком мы читали и слышали, кто провел свою жизнь в пустынях, обращая в христианство дикие племена, неся им слово божье! За вас, ваше преосвященство, за ваши подвиги, за ваше здоровье.

Артур Стирлинг никогда бы не подумал, что коммодор способен произносить речи, восхваляющие православного проповедника. Впрочем, известно, что англиканская церковь издревле ищет с православной добрых контактов.

«Положим, вряд ли они про мои труды читали, – полагал архиепископ. – Ну, да не во мне дело! Ни нам, ни нам…»

После обеда Иннокентий отправился на «Грету».

Тронсон спросил инженера Уиттингхэма, будет ли он писать в своей книге о встрече с архиепископом.

– Да, желал бы.

– В таком случае в моей книге я опущу этот эпизод, – сказал Тронсон.